Триумфальный тупик

В межвоенный период бихевиоризм оставался в основном американским явлением. Разумеется, о нем знали и по эту сторону Атлантики, и он находил здесь некоторое число сторонников (к числу которых в молодые годы некоторое время принадлежал и Конрад Лоренц, будущий создатель совсем другой науки о поведении – этологии и непримиримый противник бихевиоризма). Однако Европе в ту пору хватало собственных теорий и теоретиков: именно 20-30-е годы ХХ века в истории европейской психологии отмечены невиданным расцветом и разнообразием школ и направлений.

После Второй мировой войны ситуация изменилась. Одни школы разметало военным вихрем, другие в лице своих уцелевших представителей перебрались за океан, где их ждали второстепенные, а то и вовсе маргинальные роли (что-то вроде живых наглядных пособий по европейской гуманитарной мысли). С другой стороны, война совершенно изменила образ Америки в европейской научной среде: если до нее США все еще воспринимались как некая периферия научного мира, то теперь американская наука стала не просто равноправной частью науки мировой, но явной ее метрополией. В науке, как и в других областях, американцы стали безусловными законодателями мод, и все, что шло из Америки, воспринималось как передовое, современное и перспективное. В таком сияющем ореоле и явился в послевоенную Европу бихевиоризм, безраздельно господствовавший в это время в американской академической психологии.

В 1948 году Кеннет Спенс – самый цитируемый автор в бихевиористской литературе тех лет, живое воплощение бихевиористского мэйнстрима – с удовлетворением писал: «Сегодня практически все психологи готовы назвать себя бихевиористами».

Последующие годы только усилили эту тенденцию: первая половина 1950-х стала временем наивысшей популярности бихевиоризма во всем мире. Бихевиористские идеи, подходы, методы вышли не только за пределы американского континента – они вышли за пределы академической среды и начали внедряться в практической психологии, педагогике, медицине, рекламном деле. Однако именно эти годы Томас Лихи в своей «Истории современной психологии» отмечает как «время начала заката» бихевиоризма. И в качестве одной из примет близящегося кризиса приводит слова одного из видных психологов того времени о «десятилетней стагнации теории научения». Если учесть, что бихевиористская теория только феномена научения и касалась (и любое поведение любого животного, включая человека, рассматривала либо как процесс научения, либо как его результат), то речь идет фактически о застое всей бихевиористской теоретической мысли. Теория, еще недавно обещавшая описать всю сложность и многообразие человеческого поведения небольшим числом математически строгих законов и даже «системой обычных уравнений», словно уперлась в невидимую стену. Но это было не внешнее препятствие. Двигаться дальше бихевиористской парадигме не давали ее собственные основания: дальнейшее развитие все отчетливее выявляло их внутреннюю противоречивость.