Старость

Осенью 1981 года старец Ефрем был вынужден лечиться в афинской больнице для клириков. Старые язвы на его ноге опять открылись. С этой поры он целое десятилетие мучился от страшной боли. Питался только фруктами и овощами с небольшим количеством растительного масла. Если отваживался вкусить немного сыра или рыбы, то расплачиваться за это приходилось дорого.

В 1992 году это мучение закончилось парадоксальным образом, как бы само по себе; однако на смену пришло другое испытание. Оказывается, что не узнанным доселе врагом Старца было обезвоживание. Одним из симптомов было то, что очень часто он не испытывал жажду после вкушения соленой пищи, а также что после тяжелой работы со многим потом он выпивал огромное количество воды, добавляя немного лимона и сахара. Старец говорил, подшучивая: "В жизни своей я никогда не был пьян от вина, а от воды раз или два опьянел". Головокружения последних лет, как выяснилось, были связаны с обезвоживанием и расстройством электролитов, а не из-за сосудистой системы, как это показывали рентгеновские снимки. Таким образом, обманулись и врачи, и он сам, когда говорил, что якобы страдает от атеросклероза. Да разве это было возможно? Такой радостный человек - и склеротик.

После того как ему исполнилось восемьдесят лет, эти небольшие обезвоживания с началом лета сгустили кровь и, при частом низком давлении, начали вызывать ишемические инфарктные эпизоды. Так потихоньку, начиная с глаз, члены его становились расслабленными и обессиленными. Тогда его очи потеряли свое орлиное сияние. Вместо них виделись два старческих глаза, добрых и ласковых. Он говорил нам, что просил Пречистую дать возможность ему до самого конца обслуживать самого себя, однако он прибавлял: "Пресвятая моя, не как я хочу, но как Ты изволишь".

В ноябре 1994 года, когда он уже почти не видел, только лишь как бы тени, его посетили два монаха из монастыря Симонопетра. Один из них сделал запись об их посещении:

"Первым в келлию вошел отец Е. Старец, почти ослепший, лежал в кровати. Каждый, кто приходит к нему поговорить, в первую очередь должен был назвать свое имя, это касалось даже его послушников. Старец хорошо слышал левым ухом, и почти совсем не слышал правым. Нам сказали, что слух у него значительно улучшился со времени, как перестал видеть.

- Отец Е. из Симонопетра, - представил его послушник.

- А! Отец Е. ! - Старец, опираясь на подушку, обнял его и поцеловал. - Как поживает госпожа М?

- Очень хорошо.

- Дети у нее есть?

- Двое.

- Бог да благословит их и соделает их сосудами благодати (Старец благословил двумя руками). Ты меня очень обрадовал, сказав, что у нее двое детей.

Приветствие, исполненное сердечности, продолжалось приблизительно от пяти до семи минут. Позднее подошел и я, а отец Е. прислонился к окну, сбоку, как раз над головой Старца.

- Иеромонах Г. из Симонопетра, - представился я.

- А! Отец Г., ты еще не спел мне "Свете тихий"!

- Батюшка, мы сейчас вам споем.

- "Свете Тихий" - это умозрение. Говорит о Творце - о Святой Троице, возносит ум от творения к Творцу. Сейчас вижу много умозрения в "Свете Тихом", и оно меня утешает. Хочу, чтобы ты мне спел его.

Мы с отцом Е. пропели ему "Свете Тихий... " Мне повезло - я сидел на краю кровати, очень близко к Старцу, так как я вошел вторым. Левой рукой я упирался в стену, а правую мою руку держал Старец. Он молча выслушал наше пение.

- Спойте это всей братией и запишите мне на кассету... Мы пообещали исполнить. Затем достаточное время он разговаривал с нами. В основном говорил он. Временами воодушевлялся и оживлялся, и тогда он прижимал мою голову к своей груди, целовал или хлопал по щекам. Эти "ласкательные" шлепки скорее напоминали довольно сильные оплеухи. И они были бы непереносимы, если бы исходили не от старца Ефрема и если бы не были связаны с наивысшими моментами духовного подъема во время нашей беседы.

- "Свете Тихий" - это умозрение. Слушаю и утешаюсь. Сейчас, когда потерял свет, терплю. Христос мне дал крест. Иногда он немного тяжел, не могу его поднять, но призываю молитвы моих родителей (они стали монахами) и моих Старцев. Так и укрепляюсь.

- Батюшка, какой-то великий дар готовит вам Христос.

- Да, да. Какой-то грех хочет мне изгладить, какой-то неизвестный грех. Все, что Он дает, да будет благословенно. Но временами он бывает тяжеловат, этот крест. Потерпим. Сейчас иногда бывает, что я не различаю, когда сон и когда действительность. Вот несколько дней назад я видел сон, а потом подумал: что это было? Мне снилось? Или, может быть, сейчас мне снится, а тогда бодрствовал? - смеется Старец.

- Батюшка, вы сейчас, как тот патриарх Исаак, который слышал, что не...

- Да-да, но он сказал: "Голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы... " (Быт. 27, 22).

- Батюшка, может, мы вас утомляем?

- Наоборот, отдыхаю с вами. Вот ведь я теперь все время один и сижу здесь. Делаю что могу, хожу и на вечерню, но, скажу вам правду, сколько раз ходил - пожалел об этом. Не слышу, потому что эти послушники все читают тихо, и я не понимаю...

Конечно, "Свете Тихий" - это великое умозрение. "Поем Отца и Сына и Святаго Духа". А в конце вечерни "Феотокарий"²⁵⁾. В нем все есть. На литургию хожу. То, что хочу услышать - это "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа". Все остальное я не слышу... Предпочитаю лучше здесь находиться и тянуть свои четочки. Ну, конечно, читаю акафист Божией Матери.

- Помните его наизусть, батюшка?

- А как же!.. Что тут такого? Читаю его... знаю его.

Общение наше было очень радостным. Все втроем смеялись, когда он нам что-то говорил. Опять нам рассказал известную историю с котом, которого старец Никифор привязал, так как тот бегал в огород, выкапывал лапами луковицы и сажал свои собственные "луковицы".

Зашел один из его послушников, чтобы дать ему ложку меда. Ложка была переполненная.

- Батюшка мой, - очень нежно сказал отец Н., - ну-ка быстренько скушайте мед, чтобы он не накапал на вашу одежду.

Старец действительно поторопился, но все же успело достаточно накапать на подрясник. Тогда случилась одна умилительная сценка. Послушник ложкой стал собирать с подрясника большую каплю и говорить Старцу:

- Батюшка мой, ваш подрясник вам позавидовал и съел немного меда.

- Кто позавидовал? - спросил Старец, который не понял, что случилось.

- Вот сейчас, когда я вам дал меда, подрясник вам позавидовал и сказал: "Дайте и мне немного сладкого меда", вот мы и дали ему немного.

- Что ты такое говоришь, чудак...

- Да-да, подрясник закричал, и мы ему дали. - сказал послушник и засиял от радости, потому что Старец понял шутку и заулыбался.

Затем служили вечерню. За ним пришли послушники, чтобы подготовить его. Старец оказывал бесконечное молчаливое послушание во всем, что ему говорили.

Во время чтения кафизмы пришел один из послушников, который оставался на скитском причале с какими-то вещами. Он подошел и положил поклон Старцу, который сидел глубоко в стасидии. Чтец приостановился:

- Батюшка, я (такой-то). Вот, пришел. - Пришел, дитя мое? Ну, хорошо.

Чтение продолжилось. Ответ послушнику был таким нежным, таким мирным, что он мне показался прекрасной мелодией.

Затем мы спустились в трапезную. Спуск по лестнице и переход в трапезную, который длится две минуты, для Старца продолжался около десяти минут. Послушник, который вел Старца, должен был в подробности информировать о каждом шаге, о каждой ступеньке и о малейшем движении.

- Батюшка, сейчас пойдем в трапезную. Повернитесь, я сниму рясу с вас. Не сюда, повернитесь туда. Сейчас находимся в дверях церкви. Поднимите ногу, сейчас начнем опускаться по лестнице. Становитесь на первую ступеньку. Палку возьмите в другую руку, а левой рукой держитесь за перила. Хорошо, спускайтесь по ступенькам. Сейчас спустились вниз, там, где немножко сворачиваем. Будьте внимательны, сейчас уже последняя ступенька. Хорошо. Пойдемте теперь по коридору. Сейчас достигли поворота. Прекрасно... Батюшка, сейчас шагнем по ступеньке на кухню. Будьте внимательны.

Старец не понял и шагнул не подготовившись. Немного возбужденный, он воскликнул:

- Ну, осторожно же, ты убьешь меня! Здесь ведь ступенька!

- Я же сказал вам, батюшка, что здесь спускаемся. Вы что, не услышали?

- Да я что, вижу что ли? Ах, совсем ты невнимательный. Сейчас куда дальше? Тихо-тихо, не тяни меня!

- Этой рукой опирайтесь на стол. Прекрасно. Сейчас садитесь в кресло...

Когда мы все сели, его послушники сказали ему, что и мы, вдвоем, здесь же находимся.

- Батюшка, я отец Г., который вам когда-то сказал, что хотел бы стать отшельником, а стал певчим Симонопетра.

- К чему у кого сердце больше расположено, там пусть и будет. Все едино. Хорошо быть в общежитии, хорошо быть и в тишине, куда хочет каждый, пусть и идет. Только пусть живет в терпении и послушании. Оба пути спасительны. Но все же лучше общежитие.

Беседа, которая протекала во время еды, была так непосредственна и неподдельна, что чувствовалось, что перед тобой нежный отец со своими детьми. Старец ел очень медленно. Он мог лишь, как во мгле, едва различать стакан с водой, тарелку, хлеб. Ел он сам, без посторонней помощи. Иногда делал замечания:

- Много масла налил! Невозможно есть эти овощи!

- Батюшка, - обратился к нему отец Е., - в округе, по соседству с вашей келлией, знали вы других старцев с высоким духовным состоянием?

- Не жди, что придет другой и скажет, что у него духовные дары. Святые прячутся, не хотят, чтобы их узнали другие. Желают славы в другой жизни, не в этой. (Затем, повысив голос, продолжил. ) Если приходит кто-то и спрашивает: "Отец, ты Ангелов видишь?" - что ты ответишь? Скажешь: "Да, вижу Ангелов"? Если и видят Ангелов, то тебе этого не скажут. Не можешь знать, что скрывает внутри себя человек, пока он не заговорит с тобой. Многие Старцы открывались только после смерти. Никто их не знал...

Молча и очень медленно он продолжал кушать. Мы обсуждали разные вещи. Через десять минут или чуть больше Старец сказал:

- Один монах, когда искал место, чтобы построить келлию возле Святой Анны, начал копать и нашел остов целого тела. Место благоухало. Он хотел сказать другим монахам, что нашел такое сокровище. Но во сне тот святой, чьи это были кости, явился ему и сказал: "Оставь меня спокойно там, где я нахожусь, и никому ничего не говори. Перед своей смертью скажешь, что нашел тело мое, которое благоухало. Ничего другого. Не скажешь, и где меня нашел". Видишь - святые прячутся и не желают славы здесь, на земле, во имя славы в другой жизни.

Мы продолжили обсуждать разные вещи, и эта тема забылась. Однако ум Старца был занят тем же вопросом до самого конца трапезы, когда мы опять, внезапно, услышали его голос:

- Об этом говорит и апостол Павел: "Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего" (Евр. 13, 14). Туда приготовляемся для вечной жизни. Здесь все временно. Не ищут святые славы в этой жизни. Скрывают свое состояние...

После окончания трапезы встали.

- Благодарственные уже прочитали? Ну, начинайте малое повечерие. Здесь, на месте, как мы есть, - распорядился он твердо.

Когда закончили малое повечерие и взяли у него благословение, он спросил:

- Сегодня чья очередь? - Моя.

- Ну давай, пойдем.

Каждый из послушников хотел ухаживать за ним и во всем ему служить. Чтобы не было недоразумений, делали это каждый по очереди.

Говорят, что у него случались преходящие инсульты. Я не знаю, что это значит. То, что я вижу в Старце, - это прискорбный упадок душевно-телесного состояния, который превышает границы возможных его сил. Он сам это видит в себе и называет это "телесное разрушение". Сверх того, он замечает в себе некое затемнение мыслительных сил. Старец не может понять, что в этом помрачении уже не действует его воля, а лишь болезненное состояние, в котором он находится. Он этого не понимает и воспринимает все как факт духовной природы - как крест, который он должен нести со смирением. И когда он замечает, что теряет терпение, тогда расстраивается до отчаяния и переживает глубокую скорбь. Однако бывают моменты, когда затемнение отходит, ум очищается, и всякий ясно видит, что душа его чиста и исполнена кротости, сладчайшей радости и мира.

В старце Ефреме поражает удивительная естественность и непосредственность, которую редко находишь в людях. Ничего притворного, ничего ложного или лукавого. В духовном восхищении²⁶⁾ видел Святую Троицу, лобызал Христа, беседовал с Ангелами, наполнялся сладостью Божественной любви, получал сверхъестественные дары. А сейчас он находится пригвожденным ко Кресту. Как наивны и несмысленны все те, которым не нравятся его стенания, когда он взывает: "Или, Или! Лама савахфани?"²⁷⁾ Но и Христос так вопиял, дабы показать, что истинные последователи Его будут вопиять так же. А впоследствии они войдут во славу Христову.

Во всяком случае за эти дни я ни разу не заметил, что Старец не в своем уме или не понимает, что говорит. Многие вещи он не помнит, но знает очень хорошо, что с ним происходит и что он говорит. А также слышит очень хорошо и понимает все, что ему говоришь.

Вчера, когда мы были у Старца вдвоем, а послушник его отсутствовал, он внезапно мне сказал:

- Хорошо служишь.

Сказал это серьезно и твердо. Старцу Ефрему чужды комплименты и любезничество. Вот почему я на службе чувствовал, что меня сопровождает чей-то взгляд. В час Божественной литургии, когда я думал, что, возможно, он спит, Старец занимался тем, что духовно наблюдал, как служит иерей.

Он и раньше несколько раз нам говорил: "Я помолюсь, чтобы Бог мне сказал, что ты есть".