Глава 12. Она лежала у самой кромки воды, насаженная на гребенку острых костей, проткнувших ее от горла до живота

Она лежала у самой кромки воды, насаженная на гребенку острых костей, проткнувших ее от горла до живота. Лежала обездвиженная, истекала кровью – точно рыба, пойманная на чудовищный крючок.

Наверное, охранники Шолто думали, что она просто встанет, снимется с шипастого позвоночника давно мертвой твари. Агнес беспокоилась меньше всех.

– Давай, Сегна, поднимайся! – нетерпеливо крикнула она.

Сегна лежала, и кровь текла все быстрей. Карга раскинула ноги, отчаянно пытаясь освободиться, и все интимные места оказались на виду. Карги носят кожаные ремни, на которые вешают мечи и сумки, а сверх того – один только плащ. Тело у Сегны было и крупнее человеческого, и суше – какая-то недокормленная великанша.

Глаза у нее стали огромными, на лице читался ужас. Вставать она явно не собиралась. Я смертная, и порой я раньше понимаю, что дело плохо, – потому что на животном уровне допускаю такую возможность. Бессмертные или почти бессмертные существа не осознают, что с ними тоже может случиться беда.

– Ивар, Файф, ступайте за ней.

– Со всем почтением, ваше величество, – сказал Файф, – лучше бы нам остаться, а Агнес пойти.

Шолто хотел спорить, но Ивар присоединился к брату:

– Мы не рискнем оставить Агнес с тобой одну. У принцессы есть ее стражи, а у тебя другой защиты нет.

– Агнес ничего мне не сделает, – возразил Шолто. Но взгляд его не отрывался от Сегны – кажется, он наконец понял, насколько худо все может обернуться.

– Мы твои телохранители и родственники. Мы предадим и тот, и другой долг, если оставим тебя сейчас с Агнес, – просвистел Ивар своим птичьим голосом. От летунов ждешь, что голос у них будет противный, шипящий, – но у Ивара голос был как у певчей птицы или, точнее, как у певчей птицы, если бы она могла говорить по-человечески. Так говорят многие ночные летуны.

– Сегна – карга, – сказала Агнес. – Не могут ее убить простые кости.

– Я накололся на такую простую кость, попав в ваш сад. – Аблойк показал ей замотанную тряпкой руку: кровь почти полностью пропитала повязку.

– Там в костях осталась старая магия, – сказал Дойл. – Кое-кто из владельцев тех скелетов, пока их не приструнили ваши прежние цари, охотился на сидхе – и на слуа тоже.

– Не хватало, чтоб ты мне о моем собственном народе рассказывал, – фыркнула Агнес.

– Я помню время, когда Черная Агнес не называла себя слуа, – тихо сказал Рис.

Карга смерила его взглядом.

– А я помню время, когда ты звался по-другому, белый рыцарь. – Она плюнула в его сторону. – Оба мы пали – и низко пали.

– Пойди с Иваром, Агнес. Посмотри, что с твоей сестрой, – сказал Шолто.

Карга уставилась на него.

– Ты мне не доверяешь?

– Когда-то вам троим я верил больше всех на свете, но вы пролили мою кровь раньше, чем до меня добрались благие. Вы первые нанесли мне рану.

– Потому что ты собрался изменить нам с этой белокожей шлюхой!

– Или я твой царь, Агнес, или нет. Ты мне или повинуешься, или нет. Так что иди с Иваром и помоги Сегне, или я решу, что ты бросаешь мне вызов.

– Ты тяжко ранен, Шолто, – сказала карга. – С такой раной ты меня не победишь.

– Дело не в победе, Агнес, дело во власти. Или ты признаешь меня царем, или нет. Если признаешь – повинуйся.

– Не надо так, Шолто, – прошептала она.

– Ты учила меня быть царем, Агнес. Ты говорила, что если я не заставлю слуа трепетать передо мной, то долго царем не останусь.

– Я не думала...

– Иди с Иваром, или все между нами кончено.

Она потянулась – как будто погладить его по волосам. Шолто отдернулся и крикнул:

– Иди, иди сейчас же, или кончится бедой!

Файф отбросил плащ за плечи, руки легли на рукоятки мечей с обеих сторон. Он готов был выхватить клинки в любую секунду.

Агнес посмотрела на Шолто еще раз – скорее с отчаянием, чем со злостью. И полезла за Иваром по обрыву, когтями зарываясь в землю, чтобы не слететь на торчащие внизу кости.

Ивар уже брел по пояс в воде – а значит, озеро было глубже, чем казалось на вид. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться рукой до сердца Сегны между двумя повисшими мешками грудей. Потом он повернул к Шолто безгубое недооформленное лицо, и ничего хорошего его взгляд не обещал.

Агнес была выше Ивара и по воде прошла легче – ей глубина была всего по бедра. Она добрела до подруги, дотронулась – и испустила вопль отчаяния.

Шолто рухнул на колени.

– Сегна... – сказал он с настоящей скорбью.

Я опустилась на колени с ним рядом, тронула за руку – он отдернулся.

– Всякий раз, когда ты рядом со мной, я теряю кого-то близкого.

Ивар крикнул:

– Я не уверен, что она умирает. Ранена очень сильно, но может, еще выживет.

Агнес гладила подругу по лицу, но я видела, как бессильно открывается рот, как трудно дышит карга. Кровь пузырилась в ране на груди, текла из губ. Почти для любого это значило бы смерть.

– Она сможет вынести такую рану? – тихо спросила я.

– Не знаю, – ответил Шолто. – В прежние времена – да, но мы потеряли многое из того, кем были.

– У Аблойка рана еще кровоточит, – сказал Дойл.

Шолто опустил голову, спрятав лицо за вуалью белых волос. Я стояла совсем рядом и услышала, как он плачет – так тихо, что вряд ли слышал кто-то еще. Из уважения к царю я не подала виду, что заметила.

Сегна протянула к нему руку.

– Милосердия, мой господин, – выговорила она низким, булькающим голосом, захлебываясь собственной кровью.

Шолто поднял голову, но волосы не убрал, они щитом закрывали его лицо с двух сторон, так что только мне были видны следы слез у него на щеках. Голос у него был чист и спокоен, никто не понял бы по голосу, как скверно у него на душе.

– Ты просишь исцеления или смерти, Сегна?

– Исцеления, – пробормотала она.

Царь качнул головой.

– Снимите ее с костей. – Он посмотрел на Файфа. – Помоги им.

Файф помедлил мгновение, но потом осторожно соскользнул по склону и присоединился к брату в неподвижной вязкой воде. Им втроем удалось снять Сегну с костей, только один шип воткнулся в ребро карги, и Агнес с хрустом его сломала. Они взяли Сегну на руки, она корчилась от боли и кашляла кровью.

Агнес повернула к нам залитое слезами лицо.

– Мы не те, кем были когда-то, мой царь. Она умирает.

Сегна тянула к Шолто дрожащую руку:

– Милосердия...

– Мы не сумеем спасти тебя, Сегна. Прости, – сказал Шолто. Теперь уже все было ясно.

– Милосердия, – снова попросила она.

– Милосердие бывает разное, – сказала Агнес. – Неужели ты оставишь ее мучиться?

Голос у нее был искажен от слез и пылал от гнева. Такие слова жгут горло, когда их произносишь.

Шолто покачал головой.

Ивар пропел по-птичьи:

– Ты должен подарить ей смерть, Шолто.

– Оба они должны – царь и принцесса, – поправила Агнес, глядя на меня с такой злобой, что я едва не вздрогнула. Если б фейри еще умели убивать взглядом, я бы умерла на месте. Она сплюнула в воду.

– Не принцесса ее ударила, а я, – сказал Шолто, вставая. Он пошатнулся, и я его подхватила, помогла восстановить равновесие. Он не препятствовал, что показало мне, как сильно он ранен. Я видела нанесенную Сегной кровоточащую рану, но пошатнулся Шолто, думаю, не из-за нее – и не из-за раны на месте щупальцев. Бывают раны, которые не видны, но они глубже и больнее, чем любая из тех, что могут кровоточить.

– Мне жаль, Шолто, но карга права, – нехотя произнес Ивар. – Сегна ударила вас обоих. Не будь принцесса воином, ее можно было бы избавить от этой обязанности, но она сидхе Неблагого Двора, а значит – воин.

– Принцесса не раз убивала на дуэли, – сообщил Файф.

– Если она откажется помочь Шолто избавить Сегну от мук, слуа никогда не признают ее королевой, – сказала Агнес. Она гладила подругу по лицу – удивительно нежный жест при таких когтях.

Я расслышала, как вздохнул Дойл. Он подошел шепнуть мне на ухо:

– Если ты спасуешь, Агнес всем объявит, что ты не воин.

– И что тогда? – прошептала я в ответ.

– Возможно, слуа не станут тебе подчиняться, когда ты сядешь на трон, потому что они – народ воинов. Они не признают вождем того, кто не омыт кровью сражения.

– Я в крови чуть ли не купалась уже, – буркнула я. Онемение проходило, сменяясь резкой дергающей болью. Из раны лилась кровь. Мне медицинская помощь была нужна, а не барахтанье в грязной воде. – Мне бы дозу антибиотиков.

– Что? – хором спросили Шолто и Дойл.

– Я смертная, не то что вы. Я могу подхватить инфекцию, заражение крови. Так что после того, как мы выберемся из той лужи, мне нужны будут антибиотики.

– Тебе действительно грозит такая опасность? – спросил Шолто.

– Грипп я подхватывала, так что отец заставил врачей сделать мне все детские прививки – он не знал, насколько высокая у меня сопротивляемость болезням.

Шолто удивленно вглядывался мне в лицо.

– Ты такая уязвимая.

– Да, по меркам фейри, – кивнула я и посмотрела на Дойла. – Знаешь, иногда я сомневаюсь, что мне хочется здесь править.

– Ты это серьезно?

– Если бы альтернативой был кто-то получше моего кузена – да. Я устала, Дойл. Я так хотела вернуться домой – а теперь я почти с той же силой хочу в Лос-Анджелес. Чтобы между мной и убийствами осталось побольше миль.

– Я говорил тебе как-то, Мередит: если б я мог вынести мысль о Келе на троне, я бы уехал с тобой.

– Мрак, – поразился Мистраль, – не может быть, что ты всерьез!

– Ты почти не выезжал за пределы холмов и не видел, что и в землях людей встречаются чудеса. – Дойл тронул меня за лицо. – Есть чудеса, что не поблекнут, когда мы отсюда уйдем.

Он говорил мне, что бросил бы все и последовал в изгнание за мной. Он и Холод. Когда они решили, что кольцо королевы, магический артефакт, выбрало Мистраля моим королем, Дойл сломался – сказал, что не смог бы видеть меня с другим, не вынес бы. Потом он собрался и вспомнил свой долг, как я вспомнила свой. Будущие короли и королевы не прячутся, не сбегают и не бросают королевство на откуп ненормальному тирану вроде моего кузена Кела. Кел будет похуже своей матушки Андаис.

Я смотрела на Дойла и хотела его. Хотела сбежать с ним.

Холод шагнул к нам, и я смотрела на двух своих мужчин и хотела завернуться в них как в одеяло. И совсем не хотела лезть в вонючую котловину и брести по заточенным как бритвы костям и грязной воде, чтобы убивать кого-то, кого не хотела даже ударить.

– Я не хочу ее убивать.

– Выбор за тобой, – тихо сказал Дойл.

Рис тоже к нам подошел.

– Если мы собираемся насовсем умотать в Л-А, меня возьмут?

Я улыбнулась, погладила его по щеке:

– Конечно.

– Хорошо. С Келом на троне Неблагой Двор для всех станет небезопасным.

Я зажмурилась на минутку, уткнулась лбом в голую грудь Дойла. Прижалась щекой, крепко обняла, слушая ровный, медленный стук сердца.

До сих пор молчавший Аблойк сказал у меня над ухом:

– Ты напилась из кубка, из обоих кубков, Мередит. Куда бы ты ни пошла, страна пойдет за тобой.

Я посмотрела ему в глаза, стараясь разгадать все смыслы его слов.

– Я не хочу ее убивать.

– Тебе придется выбрать, – повторил Аблойк.

Еще секунду я цеплялась за Дойла, потом оторвалась от него. Заставила себя встать прямо, развернуть плечи – хотя располосованная Сегной рука жутко болела. Если мое тело не сможет вылечиться само, придется накладывать швы. При Неблагом Дворе есть целители, которые могут привести меня в порядок, но туда еще надо добраться. Что-то – или кто-то – словно не хотело, чтобы я туда вернулась. Впрочем, я не думала, что дело в политических противниках. Я начинала чувствовать руку божества, уверенно толкающую меня в спину.

Мне всегда хотелось, чтобы Бог и Богиня к нам вернулись, этого все хотели. Только теперь я начала понимать, что когда идут боги – лучше убраться с их пути, или тебя вихрем унесет вместе с ними. И подозревала, что убраться с дороги мне уже не удастся.

В воздухе повеяло ароматом яблонь – это что? Предупреждение, одобрение? Я не знала, похлопали меня по плечу или погрозили пальцем – можете сами судить, как мне нравилось служить орудием Богини. Будьте осторожней в желаниях.

Я глянула на Шолто в его окровавленных повязках. Мы оба страстно желали стать настоящими сидхе. Чтобы нас приняли, чтобы уважали среди сидхе. И посмотрите, куда нас это завело.

Я подала ему руку, и он ее взял. Взял и крепко сжал. Даже сейчас, среди ужаса и смерти, одно это пожатие сказало мне, как много для него значит мое прикосновение. Почему-то все стало еще хуже от того, что он по-прежнему так меня хочет.

– Я хотел разделить с тобой жизнь, Мередит, но я – царь слуа и могу предложить только смерть.

Я пожала ему руку.

– Мы сидхе, Шолто, а это значит жизнь. Неблагие сидхе – а это значит смерть, но Рис напомнил мне кое-что, о чем я забыла.

– И что же это?

– Что те наши боги, что несут смерть, когда-то могли нести жизнь. Когда-то мы не делились пополам. Не делились на свет и тьму, на зло и добро – мы были и тем, и другим, и ни тем и ни другим. Мы забыли, кем были.

– Сейчас, – сказал Шолто, – я всего лишь мужчина, который вот-вот убьет женщину, что была ему любовницей и другом. Дальше этого момента я заглянуть не могу – как будто, когда она умрет от моей руки, и я умру вместе с ней.

Я покачала головой:

– Ты не умрешь. Но какое-то время будешь думать, что лучше бы умер.

– Только какое-то время?

– Жизнь – штука эгоистичная. Когда отступают скорбь и ужас, она берет свое. Снова хочешь жить и радуешься, что не умер.

Он сглотнул так громко, что мне было слышно.

– Не хочу все это проходить.

– Я тебе помогу.

Шолто едва не улыбнулся, тень улыбки затрепетала у него на лице.

– Думаю, ты уже помогла.

С этими словами он выпустил мою руку и поехал по склону, придерживаясь здоровой рукой, чтобы не наколоться на кости.

Я ни на кого не стала оглядываться. Просто последовала за ним. Оглядываться не стоило – или захотелось бы попросить помощи, а определенные вещи надо делать лично. Быть вождем – иногда это значит, что помощи просить нельзя.

Выяснилось, что не все кости острые; опасны были только шипастые позвонки. Я хваталась за круглые на вид кости как за поручни; старания не порезаться и не свалиться, пока я не доберусь до воды, заняли все мое внимание.

Вода оказалась удивительно теплой, как в ванне. Мягкая земля под ногами пружинила, как сплавина, не как ил. Идти по ней было нелегко, и я опять сосредоточилась на непосредственной задаче. Сосредоточилась на поиске места, куда поставить ногу так, чтобы не напороться на кости. Думать о том, что мне сейчас предстоит сделать, не хотелось.

Сегна дважды пыталась меня убить, но мне не удавалось ее возненавидеть. Насколько все было бы проще, если б я ее ненавидела!