Глава 14. Я еще успела глотнуть воздуха – и вода нас накрыла

Я еще успела глотнуть воздуха – и вода нас накрыла. Лицо Сегны пятном бледнело в черной мути: рот открыт в вопле, а вокруг расплывается кровь. Когда она утащила меня под воду, я отчаянно вцепилась пальцами ей в руки, обхватить их не смогла – очень уж маленькие у меня ладони.

Слишком поздно я сообразила, что убить она может не только когтями. Она пыталась насадить меня на торчащие из дна кости. Я заколотила по воде ногами, чтобы не дать ей затянуть меня к костям, остаться ближе к поверхности. К коже прикоснулся заостренный конец кости, я пнула его и оттолкнулась подальше. Сегна мешала, тянула меня. Она для меня была слишком сильна – раненная, умирающая, а я и сопротивляться ей не могла толком.

Грудь сдавило, мне нужен был воздух. Когти, костяные шипы, даже вода могли меня убить. Если я не смогу освободиться от карги, ей всего-то и нужно будет удержать меня под водой.

"Помоги мне Богиня!" – взмолилась я.

Воду прорезала бледная рука, Сегну потащило вверх, и меня вместе с ней – потому что я цеплялась за нее мертвой хваткой. Мы одновременно достигли поверхности, глотая воздух. Сегна закашлялась, на меня фонтаном брызнула кровь – я даже не сразу увидела, кто нас вытащил. Только протерев глаза, я разглядела, что каргу держит Шолто. Он держал ее рукой поперек груди и кричал:

– Прочь, Мередит, плыви прочь!

Я так и сделала, отпустила руку карги и бросилась назад, очень надеясь, что за спиной у меня костей не будет.

Сегна не попыталась меня схватить: вместо этого освободившейся когтистой рукой она располосовала Шолто плечо.

Я поплыла, выглядывая Дойла, Холода и прочих. Их не было. Я барахталась в озере – холодном, глубоком озере, нисколько не похожем на прежнюю стоячую лужу. Неподалеку виднелся какой-то островок, но берег оказался далеко и был мне не знаком.

– Дойл! – завопила я, но никто не ответил. Если честно, я и не ждала, что ответят; я уже поняла, что мы переместились то ли в видение, то ли в какую-то другую часть страны фейри. Не знаю, в какую.

Шолто вскрикнул у меня за спиной, я повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как он падает в красный водоворот. Сегна била в воду, где он упал, кинжалом с собственного пояса. Не знаю, понимала она, на кого нападает, или все еще думала, что с ней сражаюсь я?

– Сегна! – заорала я.

Кажется, она расслышала – она перестала молотить ножом по воде, повернулась и прищурилась в мою сторону.

Я высунулась из воды, привлекая ее внимание. Шолто не показывался на поверхности.

Сегна завопила и опять закашлялась. По подбородку у нее лилась кровь, но она пошла ко мне.

– Шолто! – крикнула я в надежде, что Сегна поймет, что натворила, и вернется его спасти. Но она плыла ко мне, с трудом, но плыла.

– Он теперь только белое мясо, – прорычала она этим слишком низким, булькающим голосом. – Он теперь сидхе, не слуа.

Она явно не собиралась помогать Шолто – надо думать, это теперь моя забота. Я набрала воздуху и нырнула. Вода здесь была чище, и я разглядела бледную тень: Шолто опускался на дно, кровь его облаком поднималась кверху.

Я опять крикнула: "Шолто!"; мой крик эхом отдался по воде. Шолто содрогнулся, и тут же что-то вцепилось мне в волосы и потащило кверху.

Меня тащила Сегна. Как я понимала, она направлялась к тому островку. Я проехалась по камням голой спиной, когда она выбиралась из воды. Она выволокла меня на сушу и повалилась, глотая воздух ртом, но не отпустила мои волосы. Я попыталась потихоньку высвободиться, но рука в волосах сжалась сильнее, так дернув, словно карга решила вырвать клок с корнем. Она потянула меня ближе к себе.

Я попыталась повернуться на четвереньки, чтобы не обдирать спину дальше о голые камни, и на миг оторвала от нее взгляд.

Напрасно.

Она дернула меня вниз – с такой силой, что могла бы лошадь пополам разорвать. Я едва успела подставить руку, чтобы не шлепнуться животом о камни. И увидела у нее кинжал. Она прижала клинок к моей щеке. Я смотрела на нее вдоль клинка. Карга лежала навзничь, распростертая на камнях.

– Я тебе все личико порежу, – сказала она. – Красавица будешь.

– Шолто тонет.

– Слуа не тонут. Если он слишком сидхе – так пусть тонет.

– Он тебя любит, – сказала я.

Она фыркнула, заплевав кровью собственный подбородок.

– Не настолько, чтобы не мечтать о плоти сидхе в своей постели.

Не поспоришь.

Острие кинжала подрагивало у моей щеки.

– А ты насколько сидхе? Хорошо вылечиваешься?

Я решила, что вопрос риторический, и отвечать не стала. Помрет она от своих ран раньше, чем прикончит меня, – или у нее все заживет?

Она харкнула кровью на камни и как будто задумалась о том же, что и я. Потянув за волосы, она повалила меня на спину, подтащила ближе к себе. Сопротивляться было бесполезно – с такой силой мне не совладать. Карга улеглась на меня и приставила кинжал мне к шее. Я обеими руками схватила ее руку: мускулы дрожали от усилия не дать ей проткнуть мне горло.

– Такая слабачка, – выдохнула она мне в лицо. – И почему мы подчиняемся сидхе? Если б я не умирала, фиг бы ты меня удержала.

– Я полукровка, – сдавленным от напряжения голосом сказала я.

– Ты достаточно сидхе, чтобы он тебя хотел, – прорычала она. – Так сияй же! Покажи мне эту дивную магию благих. Покажи, чего ради мы вам подчиняемся!

Она сделала роковую ошибку. Напомнила, что я и правда владею магией. Магией, которой больше не владеет никто.

И я призвала свою руку крови. Постаравшись не думать, что могла это сделать раньше – до того, как карга добралась до Шолто.

Рука крови – это значит, что я могу вызвать кровотечение из любого, даже крошечного пореза, не то что из этих ран, и она истечет кровью до смерти. В моем теле загорелся свет. Я засияла сквозь кровь, которой на меня капала карга. И прошептала:

– Нет, Сегна, не магию благих. Магию неблагих. Истеки кровью!

Она не сразу поняла: все пыталась воткнуть нож мне в горло, а я еле-еле удерживала ее на расстоянии. Она так вцепилась мне в волосы, что когти до крови пробороздили кожу головы. Я крикнула: "Теки!" – и кровь наполнила ее раны.

Кровь полилась на меня потоком, горячая – горячей, чем моя собственная кожа. Я отвернулась, чтобы кровь не залила глаза. Руки стали скользить, и я испугалась, что не удержу нож Сегны, что она пробьет мою защиту до того, как истечет кровью. Кровь лилась и лилась. Может ли карга истечь кровью до смерти? Может она умереть от потери крови или нет?! Я не знала.

Кончик ножа болезненным укусом проткнул кожу на горле. Руки дрожали от усилия. Я завопила:

– Истекай кровью!

Я захлебывалась ее кровью, а нож продвинулся еще на миллиметр. Легкий, совсем легкий укол, еще даже не рана – но скоро будет.

Но ее рука ослабила нажим, отдернулась. Я заморгала сквозь кровавую маску: глаза у карги расширились от изумления. Горло ей проткнуло белое копье.

Над каргой, обеими руками держа копье, стоял Шолто. Повязки с него куда-то делись, открыв страшную рану. Одним резким движением он выдернул копье – кровь забила из горла карги фонтаном.

– Теки, – прошептала я.

Карга рухнула в алую лужу, но кинжала из рук не выпустила.

Шолто воткнул копье ей в спину. Сегна забилась в судорогах, разевая рот, скребя руками и ногами по голым камням.

Только когда она совсем затихла, Шолто вытащил копье. Он заметно шатался, но все же подхватил концом копья и зашвырнул в море кинжал карги. А потом рухнул на колени возле ее тела, опершись на копье, как на посох.

Я уже не светилась, подползая к нему, – усталая, раненная, залитая кровью врага. Я встала на колени рядом с ним на окровавленной скале и тронула его за плечо, словно хотела убедиться, что он настоящий.

– Я видела, как ты утонул.

Он вряд ли толком меня видел, но ответил:

– Я сидхе и слуа. Мы не тонем. – Тут он закашлялся так, что сложился вдвое, изо рта полилась вода. – Но больно было смертельно.

Я его обняла – он дернулся, он весь был покрыт ранами, старыми и новыми. Пришлось обнимать осторожней. Я прильнула к нему, перемазывая в крови Сегны.

– У меня в руках костяное копье. Когда-то у нашего народа оно было одной из царских регалий.

Голос Шолто стал хриплым от кашля.

– А откуда оно взялось? – спросила я.

– Ждало меня на дне озера.

– А где мы вообще?

– Это Костяной остров. Он был сердцем нашего сада, только давно ушел в легенды.

Я потрогала скалу, которую считала каменной, и поняла, что он прав. Камень-то камень, но когда-то он был костью. Остров был сложен из окаменелостей.

– Для легенды он вполне материальный, – заметила я.

Шолто выдавил улыбку.

– Что, во имя Дану, с нами делается, Мередит? Что происходит?

Густо и сладко запахло розами. Шолто поднял голову, оглядываясь по сторонам.

– Пахнет травами.

– А мне – розами, – тихо сказала я.

Шолто взглянул на меня.

– Что происходит, Мередит? Как мы здесь очутились?

– Я молилась.

– Не понимаю, – нахмурился он.

Запах роз усилился, я словно посреди цветущей поляны оказалась. В руке у меня, в той, которой я обнимала Шолто за голую спину, появилась чаша.

Он отдернулся как от ожога. И повернулся слишком быстро – должно быть, потревожив рану на животе, потому что сморщился и с шумом втянул воздух. Он упал на бок, но копье из руки не выпустил.

Я подняла серебряно-золотую чашу к свету. И правда, теперь здесь был свет. Солнечный свет сверкал на чаше и согревал мне кожу.

Хоть убейте, не помню, был ли здесь свет минуту назад. Наверное, я спросила бы Шолто, но он впился взглядом в предмет у меня на ладони, шепча:

– Быть не может.

– Может. Это чаша.

Он мотнул головой.

– Как?..

– Она мне приснилась. И Аблойков кубок из рога тоже приснился, а когда я проснулась – они лежали рядом.

Он тяжело оперся на копье и потянулся к сияющей чаше – но, хоть я и протянула чашу ему навстречу, пальцы его остановились, не тронув ее, будто он боялся ее коснуться. Что напомнило мне, как много может случиться, если я дотронусь чашей до кого-то из моих мужчин. Но мы ведь в видении? А если так, то насколько все по-настоящему?

Я посмотрела на тело Сегны, ощутила засыхающую на коже ее кровь. Так по-настоящему это все или только видение?

– А видения не настоящие? – спросил женский голос.

– Кто это? – повернулся Шолто.

Перед нами возник силуэт женщины, с ног до головы укрытой серым плащом. Среди белого дня она казалась только тенью – тенью, которую никто не отбрасывал.

– Не бойся прикосновения Богини, – сказала тень.

– Кто ты? – прошептал Шолто.

– А как ты думаешь? – прозвучало в ответ. Раньше она представала мне более материальной или, наоборот, приходил только голос, дуновение ветра.

Шолто облизнул пересохшие губы:

– Богиня.

Рука у меня поднялась сама по себе. Кто-то будто двигал моей рукой, протягивающей ему чашу.

– Коснись чаши, – прошептала я.

Он тяжелее оперся на копье, вытягивая руку вперед.

– А что будет, когда я ее коснусь?

– Не знаю, – ответила я.

– Тогда почему ты хочешь, чтобы я ее коснулся?

– Это она хочет.

Пальцы Шолто трепетали у самой поверхности чаши.

– Выбирай, – дохнул ароматом летних роз голос Богини.

Шолто набрал полную грудь воздуху, как бегун перед стартом, и дотронулся до золотой поверхности. Запахло травами, словно рядом с моими розами выросли лаванда и тимьян. За серой фигурой появилась еще одна – в черном плаще. Выше, шире в плечах и отчетливо – несмотря на плащ – мужская. Как не мог плащ скрыть женственность Богини, так не мог скрыть и мужественность Бога.

Рука Шолто легла поверх моей, теперь мы держали чашу вдвоем.

Изменчивый, глубокий и низкий голос, голос Бога, который я уже знала – всегда мужской и никогда один и тот же, – сказал нам:

– Вы пролили кровь, рисковали жизнью, убили на этой земле.

Черный капюшон повернулся к Шолто, и мне показалось, что я различаю губы и подбородок, только они менялись под моим взглядом. Голова от этого шла кругом.

– Что отдашь ты, чтобы вернуть жизнь своему народу, Шолто?

– Что угодно, – прошептал царь слуа.

– Будь осторожней в обещаниях, – сказала Богиня, и ее голос тоже будто принадлежал сразу всем женщинам и не принадлежал ни одной.

– За свой народ я отдам жизнь.

– Я его убивать не хочу, – вмешалась я, потому что однажды Богиня уже предлагала мне нечто подобное. Тогда шею под меч подставил Аматеон, жертвуя жизнью ради жизни страны фейри. Я не нанесла удар, потому что были и другие способы оживить землю. У меня в предках хватало богов плодородия, я хорошо знала, что трава не только от крови лучше растет.

– Сейчас выбираешь не ты, – сказала мне Богиня. Не померещилась ли мне в ее голосе нотка печали?

В воздухе перед Шолто повис кинжал. И сам клинок, и рукоятка были белые и странно мерцали на свету. Шолто схватил кинжал почти рефлекторно, отпустив чашу.

– Рукоять костяная, в пару копью, – немного удивленно сказал Шолто.

– Помнишь, для чего был нужен этот кинжал? – спросил Бог.

– Им убивали старого царя, проливали его кровь на этот остров, – как прилежный ученик ответил Шолто.

– Почему? – спросил Бог.

– Этот кинжал – сердце народа слуа или был им прежде.

– А что нужно сердцу?

– Кровь и жизнь, – отвечал Шолто как на экзамене.

– Кровь и жизнь ты подарил этому острову, но он не ожил.

Шолто помотал головой.

– Сегна – не та жертва. Острову нужна кровь царя. – Он протянул кинжал темной фигуре Бога. – Пролей мою кровь, возьми мою жизнь, оживи сердце слуа.

– Ты царь, Шолто. Если ты умрешь, кто возьмет копье и принесет твоему народу силу?

Я встала на колени. Кровь на мне засыхала, в руке была чаша, а в голове – скверное чувство, что я знаю, к чему идет дело.

Шолто опустил руку с ножом и спросил:

– Чего ты ждешь от меня, Повелитель?

Призрак показал на меня:

– Вот королевская кровь. Пролей ее, и сердце слуа оживет опять.

Шолто посмотрел на меня в полном потрясении. Интересно, что отражалось на моем лице, когда я выбирала вот так же.

– Мне нужно убить Мередит?

– Она королевской крови – жертва, подобающая этой земле.

– Нет, – заявил Шолто.

– Ты сказал, что сделаешь все, что угодно, – напомнила Богиня.

– Своей жизнью я пожертвую, но не ее. Ее жизнь мне не принадлежит.

От силы, с которой он сжимал рукоять кинжала, пальцы у него побелели.

– Ты царь, – повторил Бог.

– Царь хранит своих людей, а не убивает.

– Ты обречешь свой народ на медленную смерть ради жизни одной женщины?

На лице Шолто сменилось несколько эмоций, но в конце концов он уронил кинжал на скалу. Звук от камня раздался скорее металлический, чем как от кости.

– Не могу, не стану убивать Мередит.

– Почему?

– Она не слуа. Не должна она умирать ради жизни нашего народа, не ее это роль.

– Если она намерена стать верховной королевой фейри, то и для слуа она своя.

– Так пусть она станет королевой. Если она умрет на этом острове, королевой она не будет – и нам останется только Кел. Одним ударом я верну жизнь слуа и отниму у всех фейри. У нее чаша в руке, чаша, Повелитель! Вернулась после долгих веков. Не понимаю, как ты можешь просить меня убить единственную нашу надежду.

– Ты на нее надеешься, Шолто? – спросил Бог.

– Да, – прошептал царь. В коротком слове было столько эмоций...

Черная тень посмотрела на серую. Богиня спросила:

– Ты не боишься, Мередит. Почему же?

Я попыталась придумать, как бы это сказать.

– Шолто прав, госпожа моя. Чаша вернулась, и магия к сидхе возвращается. Ты воспользовалась моим телом как сосудом. Мне кажется, все это важнее, чем одна кровавая жертва. – Я повернулась к Шолто. – А еще я помню руку Шолто в моей. Я чувствовала его желание и думаю, что вместе со мной он убил бы и что-то в своей душе. Я не верю, что мои боги настолько жестоки.

– Так он тебя любит, Мередит?

– Не знаю. Но он хотел бы держать меня в объятиях – это я знаю точно.

– Ты любишь эту женщину, Шолто? – спросил Бог.

Шолто ответил не сразу.

– Неуместно джентльмену отвечать на такие вопросы в присутствии леди.

– Здесь место истины, Шолто.

– Не беспокойся, Шолто, – сказала я. – Говори честно, я не обижусь.

– Именно этого я и боялся, – тихо сказал он.

Выражение его лица меня рассмешило; смех рассыпался в воздухе птичьим пением.

– Радость тоже сумеет оживить это место, – сказала Богиня.

– Если оживить его радостью, изменится само сердце слуа. Ты понимаешь это, Шолто? – заметил Бог.

– Не вполне.

– Сердце и суть слуа построены на смерти, крови, битве и ужасе. Смех, жизнь и радость создадут для слуа совсем другую основу.

– Прости, Повелитель, я все еще не понимаю.

– Мередит, – позвала Богиня, – объясни ему.

И Богиня стала бледнеть, как сон на рассвете под льющимися в окно лучами солнца.

– Не понимаю, – повторил Шолто.

– Ты слуа и неблагой сидхе, – сказал Бог. – Ты порождение ужаса и тьмы. Ты – ужас и тьма, но не только ужас и тьма.

С этими словами черный силуэт тоже стал бледнеть.

Шолто протянул к нему руку:

– Погоди, объясни мне!

Боги исчезли, словно их и не было, и с ними исчез солнечный свет. Мы остались в сумраке, обычном теперь для холмов фейри: никакой игры солнечных лучей, в которых мы купались минуту назад.

– Подожди, Повелитель! – крикнул Шолто.

– Шолто, – позвала я, но он услышал только на третий раз. Лицо у него было растерянное.

– Я не понимаю, чего они от меня хотят. Что мне надо делать? Какой радостью я смогу вернуть сердце и суть моего народа?

Я улыбнулась, кровавая маска у меня на лице растрескалась. Нужно срочно смыть эту дрянь.

– Ну, Шолто, твоя мечта сбылась.

– Мечта? Какая мечта?

– Давай я для начала смою кровь, ладно?

– Для какого начала?

Я тронула его за руку.

– Для начала секса, Шолто. Они о сексе говорили.

– Что?

Его донельзя изумленный вид опять заставил меня расхохотаться. Звук эхом раскатился над озером, и мне опять почудилось птичье пение.

– Ты слышал?

– Твой смех слышал. Словно музыка.

– Земля готова ожить, Шолто, но если мы оживим ее радостью, смехом и любовью, она изменится. Ты понимаешь?

– Не очень. Мы что, вот сейчас займемся любовью?

– Да. Только отмоюсь от крови. – Не уверена, что до него дошли какие-то еще мои слова. – Ты видел новый сад перед тронным залом в ситхене неблагих?

Ему явно трудно было сосредоточиться, но он кивнул наконец.

– Да, теперь там цветущая поляна и ручей, а не место пыток, в которое его превратила королева.

– Вот-вот. Было место страданий, а теперь там луг, бабочки порхают и кролики резвятся. Во мне, кроме неблагой, течет и благая кровь. Ты меня слышишь, Шолто? Моя светлая часть наложит отпечаток на магию, которую мы сотворим.

– А какую магию мы станем творить? – спросил он, улыбаясь. Он все так же тяжело опирался на копье, громадная рана, оставленная благими, зияла, раскрытая. Я за свою жизнь получила достаточно ран, чтобы знать, как болезненно ощущается даже дуновение воздуха там, где сорвана кожа. У ног его лежал костяной нож. А я думала, что он исчезнет вместе с богами – ведь Шолто отказался использовать его по назначению. Тем не менее великие реликвии слуа по-прежнему оставались с Шолто. Ему явились божества, мы преклонили колени в легендарном месте и, возможно, вернем прежнюю силу его народу. А он только и способен думать, что мы вот-вот займемся сексом.

Я вгляделась в его лицо, стараясь разглядеть хоть что-то под почти застенчивым возбуждением. Он как будто боялся слишком открыто проявлять нетерпение. Он был отличный правитель, и все же надежда на секс с сидхе выбила из него всякую осторожность. Нельзя было дать ему броситься в омут головой, пока он не представит ясно, что это может значить для его народа. Ему надо понять или... Или что?

– Шолто, – позвала я.

Он потянулся ко мне, и мне пришлось перехватить его руку.

– Шолто, послушай меня. Пойми, о чем я говорю.

– Я весь внимание.

Он был рад мне подчиняться. Я это подметила еще в Лос-Анджелесе – что властный, жутковатый царь слуа в интимных ситуациях предпочитает подчиняться. Кто его к этому приучил, Черная Агнес или Сегна? Или он от природы такой?

Я похлопала его по руке скорее по-дружески, чем как-то еще.

– Я в магию секса привношу поляны и бабочек. В ситхене неблагих некоторые коридоры стали беломраморными с золотыми прожилками.

Он чуточку посерьезнел.

– Да, королева была крайне раздосадована. И обвинила тебя, что ты превращаешь ее ситхен в подобие холма благих.

– Именно так.

Он удивленно поднял брови.

– Я это не нарочно, – сказала я. – Я не решаю, что энергия будет делать с ситхеном. Сексуальная магия на другую не похожа – управлять ею трудно, она чаще решает за тебя.

– Слуа – это тоже неуправляемая магия.

– Да, но неуправляемые слуа и неуправляемая благая магия – это разные вещи.

Он повернул мою руку ладонью вверх.

– Ты несешь руки крови и плоти. Благим такие силы неподвластны.

– Да, в бою я истинная неблагая, но в сексе благая кровь берет верх. Ты понимаешь, чем это может кончиться для слуа?

Лицо у Шолто словно погасло, он явно протрезвел.

– Если мы займемся сексом, возрождая слуа, ты можешь переделать их по своему подобию.

– Да, – подтвердила я.

Он посмотрел на мою ладонь, словно видел ее впервые в жизни.

– Если я тебя убью, слуа останутся прежними: тьма и ужас будут лететь перед нами, сметая всех на нашем пути. А если прибегнем к сексу, они могут стать похожими на сидхе, и кто знает – может, даже на благих сидхе?

– Да, – сказала я, – да.

Мне стало легче, что до него наконец дошло.

– А так ли это плохо? – почти прошептал он, словно сам с собой разговаривал.

– Ты их царь, Шолто. Только тебе выбирать судьбу слуа.

– Они меня за это решение возненавидят. – Он пристально посмотрел на меня. – Но что я могу еще сделать? Я не отниму у тебя жизнь даже ради жизни всего моего царства.

Шолто зажмурился и отпустил мою руку. Медленно, мягко он начал светиться, словно внутри него всходила луна. Он открыл глаза: радужки сияли тройным золотом. Сияющим пальцем он провел по моей ладони, и я вздрогнула от этого легкого прикосновения. На коже остался горящий холодным белым огнем след.

Он улыбнулся.

– Я сидхе, Мередит. Теперь я понял наконец. Я и слуа тоже, но еще и сидхе. И я хочу быть сидхе, Мередит. Настоящим сидхе. Хочу знать, как это ощущается.

Я отняла у него руку, не могла я думать спокойно, чувствуя давление его магии.

– Царь – ты, и решение за тобой.

Голос у меня звучал довольно хрипло.

– Нечего решать, – сказал он. – Твоя смерть и гибель всей волшебной страны – или ты в моих объятиях? Где здесь выбор?

Он засмеялся, и его смех тоже подхватило эхо. Мне показалось, колокольчики зазвенели. А может, трель певчей птицы звучала, или и то, и другое.

– К тому же, если я принесу тебя в жертву, Холод и Дойл меня убьют.

– Не убьют они царя слуа, это же война начнется.

– Если ты думаешь, что их верность фейри больше верности тебе, то ты не видела, как они на тебя смотрят. Они отомстят страшно, Мередит. То, что на твою жизнь все еще покушаются, только показывает, что не все сидхе поняли, на каком коротком поводке королева держала Холода и Мрака. Особенно Мрака.

Голос у Шолто постепенно становился все тише, в глазах появилась тревога. Но он отогнал тревожные мысли прочь и снова взглянул на меня.

– Я видел, как охотится Мрак. Если бы еще существовали адские гончие, псы-призраки, они жили бы среди слуа, неслись в дикой охоте. И кровь дикой охоты до сих пор течет в венах Дойла.

– То есть ты не убьешь меня, потому что боишься Холода и Дойла?

Он посмотрел мне в глаза и на миг будто сбросил маску. Разрешил увидеть свое желание, такое огромное и откровенное, словно оно на небе было написано огненными буквами.

– Не из страха я хочу сохранить твою жизнь, – прошептал он.

Я улыбнулась в ответ, и чаша у меня в руке коротко вздрогнула. Чаша в этом тоже хочет участвовать.

– Я смою кровь, хорошо? А потом сольем наше сияние воедино.

Сияние Шолто чуть померкло, горящие глаза охладились до обычного их цвета. Впрочем, назвать обычными его трижды золотые глаза было трудновато даже по меркам сидхе.

– Я ранен, Мередит. Я хотел бы, чтобы в первый раз у нас все было идеально. Но не знаю, на что я сегодня способен.

– Я тоже ранена, – ответила я. – Но мы оба покажем лучшее, на что способны.

Встав на ноги, я обнаружила, что все тело у меня затекло. А я даже не осознавала, насколько серьезны мелкие раны, полученные в драке с Сегной.

– Вряд ли я сумею заняться с тобой любовью так, как ты желала бы.

– А откуда ты знаешь, чего я желаю? – спросила я, медленно пробираясь то по шершавым, то по гладким камням.

– Вас с Мистралем видело много глаз. Слухи всегда преувеличивают, но если в них есть доля правды, я не смогу так доминировать в сексе, как он.

Я скользнула в воду, и она немедленно отыскала все до одной мои царапины и порезы. Прохладная вода снимала напряжение, но порезы жгла как огнем.

– Мне не нужен сейчас доминант, Шолто. Займись со мной любовью, и пусть она будет нежной, если мы оба того хотим.

Он опять засмеялся, и я расслышала звон колокольчиков.

– Кажется, только нежность мне сегодня под силу.

– Мне не всегда нужна жесткость, Шолто. У меня вкусы побогаче.

Я стояла по плечи в воде, отскребая кровь. А она смывалась едва ли не легче, чем это было бы естественно, и тут же растворялась в воде.

– А насколько твои вкусы богаты? – спросил он.

– Очень богаты, – улыбнулась я и нырнула, смывая кровь с лица и волос. Вынырнула я, глотая воздух ртом, смахивая с глаз розовые потоки. Пришлось нырять еще дважды, пока вода не стала прозрачной.

Когда я вынырнула в третий раз, Шолто стоял у кромки воды, опираясь на копье, как на посох. Белый нож он аккуратно воткнул в ткань штанов, как закалывают булавку: внутрь, а потом опять наружу, чтобы не пораниться об острие. Шолто подал мне руку, и я взяла, хотя свободно могла бы выйти без его помощи и знала, что наклоняться ему больно.

Он вынул меня из воды, но в глаза мне не посмотрел. Его взгляд не отрывался от моего тела, от грудей, по которым бежала вода. Кто-то из женщин счел бы это за оскорбление, но я не из них. Шолто сейчас не царь, а мужчина – а мне как раз это и нравилось.