Глава 22. Все остались живы, даже полицейские, хотя кое-кто от виденного тронулся умом

Все остались живы, даже полицейские, хотя кое-кто от виденного тронулся умом. Аблойк напоил их из своего кубка, и они заснули волшебным сном, от которого очнутся, забыв обо всех кошмарах. Магия не всегда плохая штука.

Черные собаки оказались чудесными: они превращались в зависимости от того, кто их гладил. Под рукой Аблойка они становились маленькими собачками, будто созданными, чтобы лениво лежать у камина, белыми с рыжими пятнами – болонками страны фейри. Прикосновение Мистраля превращало их в громадных ирландских волкодавов, не в тощих выродившихся современных собак, а в гигантов, которых так боялись римляне, – такие псы могли перекусить хребет лошади. Еще кто-то превратил одну в зеленошерстную Ку Ши[4], и собака радостно помчалась к холму благих. Интересно, что подумает при виде нее король Таранис? Наверное, объявит свидетельством своей растущей силы.

Вместе с давно утерянным достоянием страны фейри ко мне вернулись те, кого я ценила гораздо больше.

Голос Галена заставил меня повернуться в объятиях Дойла. Гален бежал по снегу, а на его пути расцветали цветы, словно там, где он прошел, наступала весна. И все остальные, кто исчез в мертвом саду, были с ним. Никка появился посреди облака фей-крошек, и Аматеон – у него на груди неоновой кровью сиял вытатуированный плуг. Я заметила Готорна: в темных волосах у него мерцали живые цветы. Волосы Адайра развевались ореолом огня – такого яркого, что лица было почти не разглядеть. Айслинг шел в стайке певчих птиц; он был обнажен, только клочок черной вуали прикрывал лицо.

Не видно было одного Онилвина. Я подумала, что сад оставил его себе, но тут услышала, как кто-то далеко зовет меня по имени. А следом донесся отчаянный крик Онилвина:

– Нет, мой господин, нет!

– Не может быть... – прошептала я, взглянула на Дойла и увидела, как на его лице тоже проступает страх.

– Это он, – подтвердил Никка.

Гален прижался ко мне, словно к последней опоре в мире. Дойл немного разнял руки, давая ему обнять меня.

– Это я виноват, – прошептал Гален. – Я не хотел.

Заговорил Айслинг, и его птицы запели, словно от восторга, что слышат его голос.

– Мы появились на поверхность в Зале Смертности.

– Но там почти не действует магия, – удивился Рис. – Именно поэтому мы не можем сопротивляться пыткам.

– Мы появились из стен и пола, а с нами появились цветы я деревья и светлый мрамор. Зал изменился навеки, – сообщил Айслинг.

Гален задрожал, и я обняла его как могла крепче.

– Я был похоронен заживо, – сказал он. – Дышать не мог. Мне и не нужно было дышать, но тело пыталось вдохнуть. Я выскочил из пола с воплем.

Он упал на колени, хоть я и пыталась его удержать.

– Королева замуровала сидхе Нерис в стены, – вступил Аматеон. – Гален после пребывания в земле отнесся к этому плохо.

Гален затрясся как в припадке, каждый мускул судорожно сокращался, словно стража колотили озноб и лихорадка одновременно. Слишком много силы и слишком много страха.

Сияние Адайра чуть потускнело, стали видны глаза.

– Гален сказал: "Никаких стен, никаких узников". И стены исчезли, а в камерах выросли цветы. Он не понял, какую силу обрел.

Издалека донесся еще один крик:

– Кузина!

– Галеново восклицание "никаких узников" освободило Кела, – заключил Дойл.

У Галена полились слезы.

– Простите, – выговорил он.

– Онилвин, сама королева и часть ее стражи сейчас сражаются с Келом, – сказал Готорн, – иначе он уже был бы здесь. Он хочет убить принцессу.

– Он совершенно безумен, – продолжил Айслинг, – и убить хочет нас всех, но принцессу в особенности.

– Королева велела нам скрыться в Западных землях. Она надеется, что со временем он станет спокойней, – сказал Готорн с сомнением, заметным даже в свете звезд.

– Она признала при всем дворе, что не может обеспечить тебе безопасность, – хмыкнул Айслинг.

– Нам пора идти, если мы хотим скрыться, конечно, – заметил Готорн.

Я его поняла. Если Кел нападет на меня сейчас, прилюдно, мы будем вправе его убить, если получится. Стражи клялись меня защищать, а Кел не мог сравниться ни в силе, ни в магии с теми, кто стоял со мной рядом. Никак не мог.

– Если б я думал, что королева оставит его смерть безнаказанной, я бы предложил не уходить, – сказал Дойл.

Черный пес ткнул носом Галена, и тот почти машинально его погладил. Пес превратился у меня на глазах в гладкошерстного белого гончака с рыжим ухом, слизал слезы с лица Галена, и страж удивленно уставился на собаку, словно впервые ее заметив.

Сдавленный, почти неузнаваемый, опять донесся крик Кела:

– Мерри!

Крик оборвался внезапно, но тишина пугала едва ли не больше, чем крики, и сердце у меня в груди громко заколотилось.

– Что случилось? – воскликнула я.

На ближний пологий холм поднялась Андаис. Она шла по тропе из цветов, оставленной Галеном, одна – не считая ее консорта Эймона. Они с Эймоном были почти одного роста; черные волосы струились у них за спинами под невесть откуда взявшимся ветром. Одета Андаис была так, словно собиралась на хэллоуинскую вечеринку, при этом намереваясь поразить всех жутковатой красотой. Одежда Эймона была поскромнее, но тоже черная. То, что Андаис больше никого с собой не взяла, значило, что ей не нужны лишние уши. Свои секреты она доверяла только Эймону.

– Кел немного поспит, – объявила она словно в ответ на не заданный нами вопрос.

Гален попытался подняться, я его поддержала. Дойл шагнул вперед, между мной и королевой, и еще несколько стражей шагнули с ним. Остальные внимательно глядели по сторонам, словно ожидали предательства от собственной королевы. Только Эймон – хоть временами вступался за меня, хоть ненавидел Кела, предполагаю, – никогда бы не пошел против королевы.

Андаис с Эймоном остановились так, чтобы их было не слишком просто достать оружием. Гоблины смотрели на них и на нас, сбившись в тесную кучку, как будто не могли выбрать, за кого они. Я их не винила: я-то вернусь в Лос-Анджелес, а они останутся. Заставить Курага, их царя, прислать мне воинов – одно дело, а ждать, что они отправятся в ссылку следом за мной, – совсем другое.

– Приветствую тебя, Мередит, племянница моя, дитя моего брата Эссуса.

Она решила упомянуть в приветствии нашу родственную связь, успокоить меня хотела. Получалось у нее из рук вон плохо.

Я шагнула вперед, под ее взгляд, – но не так далеко, чтобы выйти из защитного кольца стражей.

– Королева Андаис, моя тетя, сестра моего отца Эссуса, приветствую тебя.

– Ты сегодня же должна вернуться в Западные земли, Мередит, – сказала Андаис.

– Хорошо, – согласилась я.

Андаис посмотрела на вьющихся у ног стражей собак. Рис тоже наконец решился погладить несколько псов, и они превратились в терьеров давно забытой породы – бело-рыжих и черно-палевых.

Королева попробовала подозвать к себе собаку. Этих черных мастиффов люди называли адскими гончими, хотя к христианскому дьяволу они никаким боком не относились. Крупные черные псы были бы королеве под стать, только они не обращали на нее внимания. Собаки желаний, псы волшебной страны не хотели подходить к руке Королевы Воздуха и Тьмы.

На ее месте я бы встала в снег на колени и подманила их к себе, но Андаис не склоняется ни перед кем и ни перед чем. Она стояла прямая и прекрасная – и холоднее, чем снег у нее под ногами.

Два других пса подбежали ко мне и терлись об меня боками, выпрашивая ласку. Я их погладила, потому что мы здесь привыкли ласкать тех, кто просит ласки. Едва коснувшись шелковистого меха, я почувствовала себя лучше: смелей, уверенней, даже близкое будущее не так меня теперь пугало.

– Собаки, Мередит? Почему бы тебе вместо них не вернуть нам наших лошадей или, скажем, коров?

– В видении были свиньи, – припомнила я.

– Не собаки? – без интереса спросила она, словно ничего особенного не происходило.

– Собак я видела в другой раз, еще в Западных землях.

– Значит, это был вещий сон, – спокойно, даже снисходительно сказала она.

– Видимо, так, – согласилась я, играя ухом той гончей, что была повыше.

– Уезжай сейчас же, Мередит, и забирай с собой всю эту дикую магию.

– Дикую магию не так легко приручить, тетя Андаис, – возразила я. – Я заберу с собой то, что со мной пойдет, но вот то, что летает, – останется на свободе.

– Я видела лебедей, – процедила Андаис, – но не ворон. Ты просто до чертиков благая!

– Благие так не думают, – заметила я.

– Ступай, возвращайся к себе. Забери с собой свою стражу и свою магию и оставь мне то, что осталось от моего сына.

Она практически признала, что, если бы Кел сейчас полез в драку со мной, он бы погиб.

– Я уеду только со всеми стражами, кто захочет со мной уехать, – сказала я со всей твердостью, на какую отважилась.

– Мистраля ты не получишь, – ответила она.

Я едва удержалась, чтобы не обернуться, не поглядеть, как его большие ладони гладят громадных псов, созданных его прикосновением.

– Да, я помню. Ты сказала мне в мертвых садах, что Мистраля ты мне не отдашь.

– И ты не станешь спорить? – спросила она.

– А что мне это даст?

В голосе у меня легчайшей ноткой прозвучала злость. Гончие теснее прижались к моим ногам, прислонившись всем, чем можно, словно напоминая, что мне нельзя терять голову.

– Только одно может привести Мистраля к тебе в Западные земли – если ты забеременеешь. Отца твоего ребенка я к тебе отпущу, кем бы он ни был.

– Если забеременею, я дам тебе знать.

Я с трудом сохранила спокойствие. Мистралю за ночь со мной придется заплатить, я это читала у нее в лице, слышала в голосе.

– Я уже не знаю, чего и желать, Мередит. Твоя магия промчалась по моему ситхену, превращая его в нечто веселенькое и солнечное. В моей пыточной теперь цветущий луг!

– Что мне ответить, тетя Андаис?

– Я мечтала о возрождении магии фейри, но в тебе слишком мало от моего брата. Ты превратишь нас в еще один Благой Двор на радость человеческой прессе. Придашь нам красоты, но уничтожишь то, что нас отличает.

– Со всем почтением позволю себе не согласиться, – прозвучал голос из группы мужчин. Шолто шагнул вперед. Татуировка у него на животе снова превратилась в пучок щупалец, бледных, светящихся и странно красивых – как морское животное, как медуза или анемон. Впервые в жизни я видела, как он с гордостью демонстрирует щупальца. Он стоял прямо и гордо, с костяным копьем и ножом в руках, а рядом стоял громадный белый пес с рыжими пятнами – по-разному расположенными на трех его головах. Тыльной стороной руки, в которой держал нож, Шолто погладил пса по одной из чудовищных голов.

– Мерри делает нас прекрасными, это верно, моя королева. Но красота эта странная и чуждая, Благой Двор никогда ее не примет и не потерпит.

Андаис загляделась на Шолто, и мне показалось, в глазах у нее мелькнуло сожаление. Магия Шолто сияла в нем, от него прямо в ночь дышало силой.

– Ты с ним была, – спокойно сказала мне королева.

– Да, – подтвердила я.

– И как оно?

– Наш оргазм вызвал к жизни дикую охоту.

Она вздрогнула; на лице у нее появилось такое вожделение, что я напугалась.

– Изумительно. Может быть, как-нибудь я его испытаю.

Шолто заговорил снова:

– Было время, моя королева, когда мысль оказаться в твоей постели наполнила бы меня радостью. Но сейчас я наконец понял, кто я. Я царь слуа, Властитель Всего, Что Проходит Между, и я не стану подбирать крохи со стола кого бы то ни было из сидхе.

Андаис издала резкий звук – почти змеиное шипение.

– Надо думать, ты очень сладкий кусочек, Мередит. Один трах с тобой – и все идут против меня!

Безопасного ответа на это не было, так что я ничего и не сказала. Просто стояла в окружении своих мужчин, чувствуя теплую тяжесть привалившихся к ногам собак. Интересно, была бы королева агрессивней, если б не было собак – в большинстве бойцовых пород? Магии она опасалась – или вещественной формы, которую эта магия приняла?

Кто-то из мелких терьеров зарычал, будто дав сигнал остальным. Всю ночь вдруг наполнило рычание, басовый хор, дрожью отдавшийся в позвоночнике. Я потрепала по головам тех, до кого могла дотянуться, успокаивая. Теперь я знала, что Богиня послала мне защитников. И была ей очень благодарна.

– Гвардейцы Кела, что не давали ему клятв, – ты обещала, что они перейдут ко мне, – напомнила я.

– Я не стану лишать его всех знаков своего расположения, – ответила она. Гнев ее словно потрескивал в ледяном воздухе.

– Ты дала слово, – не отступала я.

Собаки опять зарычали, терьеры даже залаяли – обычное дело для терьеров. И тут я поняла, что дикая охота не исчезла, только преобразилась. Собаки – это были псы дикой охоты. Легендарные псы, что преследуют клятвопреступников в заснеженных лесах.

– Не смей мне угрожать! – крикнула Андаис. Эймон тронул ее за плечо. Она отдернулась, но, кажется, пришла в себя. Дикая охота всех уравнивает в правах, королей тоже. Стоит ее охотникам встать на след, и они тебя загонят.

– Не думаю, что я здесь главный охотник, – сказала я.

– Не стоит нынешней ночью забывать о клятвах, ваше величество. – Густой как патока голос Дойла наполнил ночь, как будто в застывшем морозном воздухе слова весили больше обычного.

– Так это ты возглавишь охоту, Мрак? Покараешь меня за измену?

– Дикая магия редко дает выбор, моя королева. Стоит ей овладеть тобою, и ты – только орудие, магия вертит тобой в своих целях.

– Магия – это инструмент, а не сила, которой поддаешься.

– Твоя воля, королева Андаис, но я прошу тебя не испытывать сегодня терпение ищеек.

Почему-то показалось, что Дойл имеет в виду не только собак.

– Я сдержу свое слово, – сказала она тоном, ясно говорившим, что сдержит она его только потому, что выбора не осталось. Она никогда не умела красиво проигрывать – ни в большом, ни в малом. – Но ты уедешь немедленно, Мередит, сию же минуту.

– Нужно послать за другими стражами, – сказала я.

– Я приведу тех, кто пожелает уехать с тобой, Мередит, – предложил Шолто.

Он держался с такой уверенностью и силой, каких раньше не наблюдалось. "Уродство" его было на виду, но воспринималось теперь как естественная часть его тела, такая же нужная, как рука или нога. Может, лишившись щупалец, он понял, что на самом деле ими дорожит? Не знаю. Это он прозрел, если прозрел, а не я.

– Ты тоже на ее сторону встал? – спросила Андаис.

– Я царь слуа. Я слежу, чтобы чтились клятвы, данные и принятые. Помни, королева Андаис, что до нынешней ночи только слуа вели дикую охоту. А слуа веду я.

Андаис шагнула вперед с угрожающим видом, но Эймон ее отдернул назад, торопливо нашептывая что-то на ухо. Что – я не слышала, но она постепенно расслабилась, прислонилась к нему, позволила себя обнять. На глазах у враждебно настроенных зрителей она позволила Эймону себя обнимать.

– Иди, Мередит. Собирай свою свиту, и поезжайте. – Тон у Андаис стал почти спокойным, почти утратил вечно клокотавшую в ней злость.

– Ваше величество, – заговорил Рис. – В таком виде нам нельзя показаться в людском аэропорту.

Он обвел рукой окровавленных и раздетых стражей. Терьеры у его ног довольно загавкали, будто разделяя его мнение.

– Я доставлю вас к берегам Западного моря, как доставил слуа, когда мы охотились за Мередит, – предложил Шолто.

Я удивленно качнула головой.

– Я думала, ты самолетом прилетел.

Он весело рассмеялся.

– Представляешь себе, летит темное воинство в самолете, прихлебывает пивко и со стюардессами заигрывает?

Я захихикала тоже.

– Вряд ли я это представляла. Вы слуа, я не размышляла, как вы до меня добрались.

– Я пойду на край поля, к кромке леса. В этом месте, что ни то и ни другое, что лежит между, я пойду вперед, а вы за мной – и мы окажемся на краю Западного моря, где оно граничит с землей. Я властвую над пограничными пространствами, Мередит.

– Не знал, что кто-то из сидхе еще может переноситься так далеко, – сказал Рис.

– Я царь слуа, Кромм Круах. Повелитель последней в волшебной стране дикой охоты. У меня есть определенные таланты.

– И в самом деле, – сухо сказала королева. – Используй свои таланты, Отродье Теней, и убери с глаз моих всю эту свору.

Она назвала его кличкой, которой за спиной у Шолто нередко пользовались сидхе, но которую даже королева ни разу еще не произносила ему в лицо.

– Твое презрение сегодня меня не коснется, ибо я видел чудеса. – Шолто поднял кверху костяное оружие, словно она могла его не заметить. – У меня в руках плоть моего народа. Я знаю, чего стою.

Если б я стояла к нему ближе, я бы его обняла. Наверное, даже хорошо, что я стояла далековато, потому что могла бы ослабить величие минуты, но я пообещала себе обнять его, как только окажемся в менее людном месте. Приятно было видеть, что он наконец понял себе цену.

Где-то как будто захрустел лед.

– Холод, – вспомнила я. – Нельзя его бросать.

– Фэбээровцы не отвезли его в больницу? – спросил Дойл.

Я покачала головой:

– Вряд ли.

Через заснеженное поле ничего не было видно, но... Я пошла, и собаки пошли за мной. Я перешла на бег, порезанные ступни отозвались острой болью – но я только побежала быстрее. Время и расстояние как будто сжались – вне стен ситхена так еще не бывало. Только что я стояла со всеми, и вот я уже за мили от них, в поле у дороги. Две мои белые гончие стояли рядом, и еще с полдюжины мастиффов вдобавок.

Холод бездыханно лежал в снегу, не чувствуя ни обнюхивающих его собак, ни моих рук, переворачивающих его на спину. Сугроб под ним пропитался кровью, а глаза у него не открывались. И кожа была холодная. Я прижалась губами к его губам, шепча:

– Холод, Холод, не бросай меня!

Он вздрогнул всем телом и втянул воздух. Кажется, смерть отступала. Он открыл глаза и попытался до меня дотронуться, но рука безвольно упала в снег. Я поднесла к своей щеке его ладонь и держала, чувствуя, как она медленно теплеет.

Я заплакала, а он хрипло прошептал:

– Холод меня не убьет.

– Ох, Холод...

Другой рукой он потрогал слезы у меня на щеке.

– Не плачь обо мне, Мерри. Ты меня любишь, я слышал. Я уходил, но услышал твой голос – и не смог уйти. Как уйти, если ты меня любишь?

Я уложила его голову себе на колени и разрыдалась. Его рука – та, которую я не прижимала к себе с судорожным напряжением, – задела шерсть черного пса. Пес вытянулся вверх, раздался и побелел. Над нами возвышался сияюще-белый олень с венком из остролиста на шее. Выглядел он как ожившая рождественская открытка. Олень загарцевал в снегу, развернулся и помчался вдаль, пока белым пятнышком не потерялся из виду.

– Что за магия вырвалась сегодня на свободу? – прошептал Холод.

– Магия, которая доставит тебя домой, – сказал Дойл у меня за спиной. Страж опустился на колени рядом с Холодом и взял его за руку. – Если я еще когда-нибудь отправлю тебя в больницу – поезжай.

Холод с трудом сумел улыбнуться.

– Я не мог ее бросить.

Дойл кивнул, словно других объяснений не требовалось.

– Магия вряд ли сохранится до утра, – сказал Рис.

Все они уже были здесь, пришли следом за Дойлом. Только Мистраля не было – наверное, остался с королевой. Даже попрощаться с ним мне не дадут.

– Но сегодня я Кромм Круах, – продолжил Рис, – и могу помочь.

Он встал на колени с другой стороны от Холода и прижал руки к месту, где одежда почернела от крови. Рис вдруг вспыхнул белым светом – не только руки, весь целиком. Волосы разметало ветром его собственной магии. Холода подбросило кверху, он вырвался из наших с Дойлом рук. А потом упал обратно и сказал почти нормальным голосом:

– Больно, черт.

– Ну прости, – ответил Рис. – Я вообще-то не целитель. В моей силе слишком много от смерти, чтобы она действовала безболезненно.

Холод отнял у нас руки и потрогал плечо и грудь.

– Если ты не целитель, то почему я здоров?

– Старая магия, – сказал Рис. – К утру она уйдет.

– Откуда ты знаешь? – спросил Дойл.

– Мне сказал голос Бога.

Дальше спорить никто не стал, просто приняли как факт.

Шолто провел нас на кромку поля и леса. Собаки вертелись вокруг; кто-то из них выбрал себе хозяина, кто-то ясно дал понять, что никому из нас принадлежать не хочет. Те, что выбрали нас, пошли следом за нами, но другие отстали и растворились в ночи, словно примерещились. Бело-рыжая гончая ткнулась носом мне в руку, будто напоминая, что она-то настоящая.

Я не знала, надолго ли останутся с нами собаки, но сегодня они как будто давали каждому из нас то, что было нам необходимо. Гален шел в окружении изящных грейхаундов, а по пятам у них вприпрыжку бежали три маленькие собачки. Он улыбался, глядя на них, и тень исчезала с его лица. Вокруг Дойла прыгали, наскакивали на него, как щенки в игре, черные псы. За Рисом, будто маленькая мохнатая армия, бежали терьеры. Холод положил руку поверх моей на спину самой мелкой из гончих. У него собаки не было – только олень, умчавшийся в ночь. Но моей руки ему явно хватало.

Вокруг стало тепло, и я перевела взгляд с Холода на Шолто и увидела, что он идет по песку. Секунду назад под ногами у нас лежало снежное поле на кромке леса, а теперь мы увязали в песке. Волна залила мои босые ноги, напомнив о порезах укусом соленой воды.

Наверное, я вскрикнула, потому что Холод подхватил меня на руки, не слушая протестов. Гончие никуда не делись, прыгали вокруг нас, немного пугаясь океанских волн и очевидно беспокоясь, что не могут дотронуться до меня.

Шолто вывел нас на твердую землю. Трехглавый пес и костяное оружие исчезли, но почему-то я была уверена, что исчезли они примерно так же, как исчезала от меня чаша. Истинную магию нельзя потерять, и украсть ее не могут – отдать ее можно только по своей воле.

Стояла ночь, до рассвета было далеко. На дороге где-то недалеко шумели машины. Скалы скрывали нас от взглядов, но с приближением рассвета они перестанут быть убежищем. Нам надо убраться раньше, чем на море придут серферы и рыбаки.

– Спрячьтесь под гламором, – посоветовал Шолто. – Я вызвал такси. Они вот-вот будут здесь.

– Что за колдовство позволяет тебе мгновенно раздобыть такси в Лос-Анджелесе? – поинтересовалась я.

– Я Властитель Всего, Что Проходит Между, а такси всегда едут из одного места в другое.

Объяснение было вполне разумным, но заставило меня улыбнуться. Я потянулась к Шолто, и Холод позволил ему меня обнять – причем не только руками. Мощные верхние щупальца обвили мою талию, мелкие нижние щекотали бедра, каким-то образом пробравшись под пальто.

– В наш следующий раз я не буду полутрупом.

Я его поцеловала и прошептала прямо в губы:

– Если ты такой в полумертвом состоянии, царь Шолто, я с трудом могу дождаться, когда ты предстанешь мне в полной славе.

Он засмеялся тем радостным смехом, которому в мертвых садах слуа ответили птицы. Я не ждала, что здесь ему ответят, но шуршание прибоя вдруг перекрыла птичья трель, потом еще одна и еще, в радостном торжестве сливаясь с ночью. Смеху Шолто вторил пересмешник.

Несколько секунд мы стояли на краю Западного моря, и вокруг лилась песня пересмешника – как будто счастье обрело звук.

Шолто поцеловал меня в ответ крепко и страстно, лишив дыхания. А потом передал с рук на руки, но не Холоду, а Дойлу.

– Я вернусь за остальными стражами, кто решился последовать в ссылку с тобой.

Дойл прижал меня плотнее и сказал:

– Берегись королевы.

– Непременно, – кивнул Шолто.

Он пошел обратно тем же путем, по которому мы пришли, и незадолго до того, как он пропал из виду, я разглядела рядом с ним белое сияние пса.

– Все помнят, что нам надо скрыть гламором, что мы раздеты и в крови? – сказал Рис. – У кого гламора не хватает, встаньте рядом с теми, кто может помочь.

– Да, учитель, – сказала я.

Он ухмыльнулся во весь рот.

– Я умею убить словом и мановением руки. Могу исцелить наложением рук. Но черт меня возьми, вызвать столько такси из пустого места... Нет, это круто.

Мы со смехом пошли к веренице машин. Водители выглядели слегка озадаченными, что очутились в богом забытой дыре, неизвестно кого поджидая на морском берегу, – но нас они взяли.

Мы дали им адрес дома Мэви Рид на Холмби-Хиллс, и они поехали. Даже о собаках никто не заикнулся. Нет, это точно колдовство.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке TheLib.Ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

Другие книги серии «Мередит Джентри»

[1]По-английски "веселись" – это "be merry", то есть можно понять как: "Будь Мерри".

[2]Партолон – легендарный король Ирландии, возглавлял одну из волн завоевания этого острова. Племя Партолона сражалось с Фомори и победило, но потом вымерло от загадочной болезни.

[3]Готорн (Hawthorn) – боярышник (англ.).

[4]Cu Sith – волшебные собаки из шотландских мифов.