Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


ОРГАНИЗАЦИЯ ЗОРГЕ ЗА РАБОТОЙ




 

В августе 1933 года Клаузен и Анна приехали из Китая в СССР. После переподготовки в спецшколе они получили отпуск на шесть педель и провели его на черноморском курорте, в Одессе.

Целых шесть недель жили самой беззаботной жизнью: купались, загорали, совершали прогулки по берегу моря. Кругом были свои, друзья… Хотелось каждого обнять, словно родного. У Макса еще с войны была на ноге рана, которая никак не заживала и причиняла ему большие страдания. В Шанхае он лечил рану у очень дорогого врача, но безуспешно. Вода Черного моря оказалась для Макса целебной – он навсегда избавился от своего недуга.

После в целях конспирации их на время отправили под чужой фамилией в Саратовскую область. Они жили в маленьком степном городке Красном Куте, где Макс работал в МТС.

И теперь снова ехать навстречу тревогам и опасностям.

Анна запротестовала: она никуда не хочет уезжать! Ей нравится в степном краю. Спокойствие, тишина. Завелось кое-какое хозяйство: овцы, куры. Чего еще? В годы

неустроенной шанхайской жизни именно так рисовалась ей семейная идиллия. И теперь не верилось, что нужно снова возвращаться в мир, полный опасностей, где все держится на каких-то случайностях, где само существование представляется непрочным, зыбким.

Ее долго преследовали кошмарные сны: пустынные, словно вымершие, улицы Шанхая, Мукдена, Кантона, воронье, а на деревьях висят обезглавленные люди… Она заново переживала ужасы прежней жизни, просыпалась в ознобе, а потом до утра лежала с открытыми глазами. Мирное блеяние овец успокаивало ее, постепенно все становилось на свое место, обретало устойчивость, реальность. Прочь, прочь, тяжелые видения! Пусть прошлое не вернется никогда…

В конце концов они договорились, что в Токио Анна приедет несколько позже, когда Макс там устроится. Перед расставанием три недели провели в доме отдыха под Москвой.

В сентябре Макс уехал. Стремясь запутать иностранную контрразведку, он отправляется сначала во Францию, затем в Англию, Австрию, снова возвращается во Францию. Из Гавра на пассажирском пароходе покидает Европу. Впереди Америка!

Макс очень волновался. Морская полиция могла задержать и на пароходе, и при таможенном досмотре в Нью-Йорке. Больше всего пугал предстоящий визит в германское генеральное консульство на американской земле: там сидят дотошные немецкие чиновники. Станут наводить справки, делать запросы, уточнять. Почему уехал из Германии, где пропадал все последние годы? Не служил ли Макс Клаузен на трехмачтовой шхуне, которая в 1927 году совершила рейс в Мурманск?.. У фашистов цепкая память. Макс Клаузен боролся тогда за улучшение социального положения моряков и был хорошо известен на флоте.

Бесконечные океанские мили. Клаузен старался отсиживаться в каюте, ссылаясь на то, что плохо переносит качку. Нашлись сочувствующие, докучали за обедом, предлагали испытанные средства от морской болезни. Макс злился, нервничал.

«Я очень боялся, что меня задержат в Нью-Йорке. Но там мне повезло. Американский чиновник посмотрел мой паспорт, проштамповал его и вернул». Ему всегда везло, Максу Клаузену. У него была располагающая внешность. Доверчивый взгляд, ласковая улыбка, естественность во всем.

В германском генеральном консульстве осоловевшие от безделья чиновники обрадовались земляку-коммерсанту, без всякой канители оформили документы. Мало ли скитается по белому свету таких вот предприимчивых немцев, как этот добродушный толстяк Клаузен! Немцы – в Америке, в Африке, на Яве, в Китае и Японии. Некоторые обосновались на территории иностранных государств навсегда. Для таких наци даже придумали специальное название – фольксдойче.

И наконец, Сан-Франциско, борт парохода «Тацуте мару». Великий, или Тихий… Испытанный моряк Клаузен с наслаждением дышал океанскими ветрами. Он повеселел, охотно заводил знакомства и даже в самую свирепую качку не уходил с палубы. Знакомства пригодятся в Токио. У коммерсантов своя солидарность, степенный Клаузен им импонировал: сразу видно – деловой человек, знает цены, разбирается в тарифах! Давно ли Макс по указанию директора МТС налаживал радиотелефонную связь между МТС и тракторными бригадами?.. Фотография Макса красовалась на Доске ударников. Степной городок Красный Кут, села Гусенбах, Рекорд, Ильинка, Воскресенка, ерики, заросшие молочаем, бескрайняя ширь, запах спелой пшеницы… А перед глазами встает вздыбленный тайфунами океан. Гонолулу, остров Оаху и еще какие-то острова и атоллы, над которыми качаются кокосовые пальмы. Немыслимые расстояния отделяют его от Анни, от тракторных бригад, от тихого городка на самом берегу Волги – Энгельса, от всей той жизни, которая ему, так же как и Анни, пришлась по вкусу… Но как-то получается так, что всюду, куда бы ни занесла его судьба, он оказывается в своей стихии и не тужит о прошлом.

В Иокогаме на таможне к нему никто не придирался. Вскоре он уже был в Токио, в отеле «Сано», а вечером, как и положено добропорядочному немцу, отправился в немецкий клуб поиграть в скат, выпить кружку пива, закусить сосисками.

Максу не терпелось встретиться с Рихардом. Но до условленного дня – вторника – было еще далеко, а где находится бар «Гейдельберг» – место их свидания, Клаузен не знал.

Немецкий клуб располагался неподалеку от гостиницы.

От портье Клаузен узнал, что сегодня, там будет большой вечер берлинцев.

Каково же было изумление Макса, когда первым, кого он встретил в коридоре клуба, был Рихард Зорге! Рихард, во фраке и цилиндре, изящный, с ослепительной улыбкой, бойко торговал сосисками, зазывал почтенных гостей. Заметив Макса, он не переменился в лице, а только раскланялся с ним, как и со всеми, пожал руку, а потом негромко сказал: «Тебя представит мне третье лицо. Жди». Вскоре президент клуба действительно представил их друг другу. Улучив минуту, они договорились, что встречаться будут в ресторане «Фледермаус», принадлежавшем немцу Бирке. Этот, ресторанчик посещала только избранная публика, немецкий бомонд.

Зорге познакомил Макса с Вукеличем. Макс и Бранко как-то сразу подружились, почувствовали друг к другу симпатию; «Он мне очень нравился. Он был очень обходителен с людьми», – говорил Макс о Бранко. На электричке Макс и Бранко отправились в тот район, где проживали Вукеличи. Двухэтажный типичный японский дом стоял на горе, и Макс сразу оценил это обстоятельство с точки зрения радиоспециалиста: наружную антенну можно не устраивать! Эдит по обыкновению встретила гостя не очень дружелюбно. Радиостанция была развернута на втором этаже. Здесь Клаузен, удивляясь и paдуясь, нашел свой старый передатчик, который монтировал еще в Китае. Значит, техника действует!

Правда, был еще один передатчик – громоздкое сооружение ватт на сто, как догадался Макс – произведение рук незадачливого конструктора Бернгарда. Этот передатчик следовало немедленно уничтожить! Если такую махину обнаружит полиция…

Поскольку Бранко собирался в воскресный день побывать наконец у священной горы Фудзи и пригласил на экскурсию Макса, то решили передатчик разобрать, погрузить в два рюкзака, а потом выбросить в озеро Кавагутиго.

Оставив машину, «туристы», сгибаясь под тяжестью набитых до отказа рюкзаков, пробирались к озеру. Все шло хорошо. Но дежурному полицейскому два иностранца показались подозрительными. Он решил их задержать. «Что в рюкзаках?» Все было кончено… Так, во всяком случае, думал Макс. Вукелич не потерял хладнокровия. Он уже освоился в Японии и знал местные порядки.

В частности, полицейским строго воспрещалось распивать спиртное с иностранцами. Вукелич широко улыбнулся и ответил: «Сакэ, биру…» Он схватил полицейского за рукав и пытался усадить на траву, как бы для того, чтобы распить с ним бутылочку. Перепуганный полицейский замотал головой и поспешно ушел. Передатчик бросили в озеро Кавагутиго, близ горы Фудзи. Там он лежит на дне до сих пор. Рихарду сначала не хотели ничего рассказывать, боясь его гнева. Но не удержались и рассказали. Зорге рассердился не на шутку.

Решили смонтировать несколько портативных передатчиков и приемников, так как сеансы связи в целях безопасности следовало проводить из разных мест. Такими пунктами для начала должны были стать квартиры Вукелича, Зорге и самого Клаузена.

И все же поскольку Рихард и Макс жили в отелях, то возникла необходимость перебраться в отдельные домики. Детали для радиоаппаратуры Макс с большими предосторожностями приобретал в разных районах Токио и Иокогамы.

Клаузен появился в Токио в ноябре 1935 года. Официально он зарегистрировался в посольстве как представитель немецких деловых кругов. Его солидная фигура внушала доверие, он весь был на виду, аккуратно посещал немецкий клуб и платил взносы. Типичный бюргер времен Веймарской республики! Каждый, глядя па него, наверное, думал: вот она, здоровая основа великой немецкой нации! Такой, конечно же, кроме Библии и газет, ничего не читает.

Немец Хельмут Кетель держал в Токио ресторан, куда Макс иногда заглядывал. Кетель общался с неким Ферстером, который па полпути между Токио и Иокогамой обосновал маленькую мастерскую по производству гаечных ключей. Ферстер был накануне финансового краха, так как английские ключи, по-видимому, плохо подходили к японским гайкам. Тут-то владелец ресторана и познакомил его с Максом. Клаузен согласился стать компаньоном Ферстера, внес свой пай. По старой памяти Макс решил также заняться продажей мотоциклов «Цюндан». Чтобы поддержать «Инженерную компанию Ф. и К.», Зорге купил первый мотоцикл. Он любил быструю езду, и мотоцикл был кстати. Как мы узнаем позже, это для Рихарда было роковое приобретение: лучше уж обходился бы он без мотоцикла! Вскоре фирма стала процветать: каждый из немецкой колонии но примеру Зорге счел долгом поддержать земляков Клаузена и Ферстера, обзавелся новеньким мотоциклом. Иностранные журналисты также сделались клиентами «Инженерной компании».

Рихард снял небольшой двухэтажный дом в районе Адзабуку по улице Нагасакимаси, 30. Это был довольно- таки невзрачный заброшенный дом. Раздвижные стены – фусумы, балкончик, на полу циновки – татами. Это был как раз такой дом, который соответствовал положению корреспондента. Пробираться схода приходилось вдоль высокой глинобитной степы по переулочку шириной в два метра. Дома Рихард бывал редко, приходил сюда спать. Внизу находилась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая деревянная лестница. Тут находился рабочий кабинет. В кабинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета – стол поменьше. У стены – диван. Циновки были покрыты ковром.

Утром приходила работница, женщина лет пятидесяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан; она готовила ванну, наводила порядок. Вечером уходила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей.

Клаузену у Зорге нравилось: «У Рихарда была настоящая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок. Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь аз рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер – на разостланном на полу матраце».

В письмах к Кате Рихард описывал свое жилище так:

"Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из окон, на полу – плетеные коврики. Дом совсем новый и даже современнее, чем старые дома, и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное: варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно… Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти всесоседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки – плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить все увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

Макс также снял двухэтажный дом на Синрюдо-тё, № 12, в Адзабуку. Стены на метр в вышину были облицованы панелями, за которыми Макс устроил тайник для передатчика. Над тайником повесил большой портрет Гитлера, чтобы выглядеть благонадёжным в глазах японской полиции. «У меня в жилой комнате висел портрет Гитлера, на который Рихард плевал каждый раз, как только входил туда…»

Друзья могли поздравить себя: они обзавелись жилищем, изолированным от внешнего мира! Но скоро наступило разочарование. «Не выбирай дом, а выбирай соседей», – говорят японцы. Максу, как всегда, «везло»: он снял квартиру, сам того не подозревая, возле казарм гвардейского полка! Рихард его утешил: оказывается, дом Зорге находится под самым боком у районной инспекции полиции! Вид с балкона открывался как раз на это учреждение. Глинобитная стена, мимо которой Рихард вынужден был проходить всякий раз, принадлежала, по всей вероятности, полицейскому участку. Полицейские признали германского корреспондента и при встрече всегда его приветствовали.

Передатчик и приемник, смонтированные Максом, умещались в обычном портфеле. Передатчик легко и быстро можно было разобрать на детали. Для большей конспирации Макс некоторые детали размещал в разных квартирах, колебательный контур носил в кармане.

Связь с Центром удалось установить в феврале 1936 года. Зорге разрешили для шифровальной работы использовать менее загруженного Клаузена. Ничего нельзя было записывать – все приходилось держать в голове. Передачи велись в зависимости от срочности и главным образом ночью, так как в ночное время короткие волны проходят лучше. Иногда начало радиограммы Макс передавал с чьей-нибудь квартиры, а конец – с автомашины, отъехав подальше от Токио. Или же радиограмма передавалась с одного места, но в два разновременных сеанса. Иногда приходилось работать всю ночь напролет. Макс трудился, не щадя себя. У него был настолько обостренный слух, что даже при самых сильных атмосферных помехах он находил позывные Центра. Само собой, и позывные и волны менялись каждый сеанс. Все это затрудняло работу японских радиопеленгаторных станций. Случалось, Зорге говорил: «Будь осторожен, особо важной И срочной информации нет. Это может полежать дня три, с тем чтобы мы были абсолютно уверены, что нас не засекли и чтобы усыпить службу пеленгации». Однажды, расшифровав очередную радиограмму из Центра, Макс смутился. В ней говорилось: «Ты наш лучший радист. Благодарим! Желаем тебе больших успехов».

Высокая похвала товарищей, таких же радистов, как он сам, растрогала его. Будучи предельно скромным, он всегда расстраивался, когда к нему проявляли внимание, – ведь он работал не ради похвалы и меньше всего думал о наградах. Да он и не получал их.

В радиограммах никогда не указывались подлинные фамилии членов организации. Кстати, Клаузен за все время работы ни разу не слышал от Зорге фамилий Одзаки и Мияги. Информацию давали некие «Отто» и «Джо». О том, как добывается информация, он также не имел ни малейшего представления. Даже Одзаки долгое время не знал фамилии Рихарда, а когда узнал, то решил, что это псевдоним, так как в Шанхае Рихард действовал совсем под другой фамилией. Кто такой Клаузен и имеет ли он какое-либо отношение к организации, японские товарищи не могли бы сказать. Для Центра Зорге был «Рамзай», Клаузен – «Фриц», Вукелич – «Жиголо», Одзаки – «Отто», Мияги – «Джо». Да и в разговорах между собой фигурировали только псевдонимы. Такова была дисциплина организации, и нарушать ее никто не имел права. Лишь Зорге находился в курсе всего и никогда не брал на веру информацию, полученную от своих помощников, многократно не проверив ее по другим каналам. Не то чтобы он не доверял, нет, просто он считал, что даже самого добросовестного работника могут ввести в заблуждение, дезинформировать. Все они имели дело с коварным случаем, а на случай полагаться нельзя. В Центр должны поступать сведения самого высокого качества, не вызывающие ни малейших сомнений. Добросовестность считалась девизом организации.

Клаузен с нетерпением ждал приезда жены. И вдруг ему сообщили радиограммой, что Анна выехала в Шанхай. Это было в мае 1936 года. Захватив пленки с информацией для передачи курьеру, Макс из Нагасаки выехал в Шанхай.

Но Анна все-таки опередила его: она уже несколько педель жила в Шанхае у своей старой знакомой, эстонской эмигрантки Скретур – вдовы с тремя детьми.

Макс и Анна много лет состояли в гражданском браке. Но чтобы Анна могла попасть в Японию, она должна была официально стать женой Клаузена. И вот «молодые» (каждому из них по тридцать семь лет) направляются в германское консульство в Шанхае, чтобы зарегистрировать брак. Но нужны свидетели, знающие Макса и Анну. Со стороны Анны свидетель есть – вдова Скретур. А кто знает Макса в Шанхае? Клаузен колесит по городу в поисках свидетеля. И наконец встречает немца Колле, работавшего в магазине грампластинок. Колле не прочь был погулять на чужой свадьбе и согласился. Нашелся и третий свидетель. Возникло новое осложнение: в германском консульстве не хотели выдавать Анне отдельный паспорт до установления ее личности. Фашисты даже в посольствах активизировались и с подозрением относились к каждому. В лучшем случае Анну могли вписать в паспорт мужа. Но это ничего не давало, так как ее без паспорта все равно не пустили бы в Японию. Снова возникла неразрешимая проблема. Макс нашел выход: пригласил кое- кого из сотрудников консульства на свою свадьбу. Это возымело действие, Анна сразу же получила отдельный вид на жительство.

Свадьбу пышно отпраздновали в одном из лучших ресторанов.

Теперь, очутившись в Токио, Анна с иронией оглядела холостяцкое жилье Макса, выбросила старую мебель, купила новую, навела порядок, заставила Макса ходить дома в тапочках. Он был счастлив и беспрекословно подчинялся. Рихарда она встретила как старого друга, накормила вкусным обедом, и они сразу же пустились в воспоминания. Не без лукавства она припомнила, как они танцевали в тот памятный вечер, после которого Зорге одобрил выбор Макса. Они были добрыми приятелями, и Клаузен радовался, глядя на них.

…Организация Зорге, как уже известно, носила интернациональный характер.

Впоследствии, оценивая деятельность организации, Зорге, как ее руководитель, отметит:

«Главная цель заключалась в том, чтобы поддержать социалистическое государство – СССР. Она заключалась также в том, чтобы защитить СССР путем отведения от него различного рода антисоветских политических махинаций, а также военного нападения… Советский Союз не желает иметь с другими странами, в том числе и с Японией, политических конфликтов или военного столкновения. Нет у него также намерения выступать с агрессией против Японии. Я и моя группа прибыли в Японию вовсе не как враги ее. Мы совершенно отличаемся от того значения, которое обычно приписывается слову «шпион». Лица, ставшие шпионами таких стран, как Англия или Соединенные Штаты Америки, выискивают слабые места Японии с точки зрения политики, экономики или военных дел и направляют против них удары. Мы же, собирая информацию в Японии, исходили отнюдь не из таких замыслов…»

Их молчаливый подвиг, окруженный тайной, мог вообще остаться никому не известным, ибо это был подвиг не ради личной славы. Каждый из них, являясь яркой индивидуальностью, заслуживает отдельной книги, специального исследования.

За девять лет деятельность организации не замирала ни на один день, и в этом огромная заслуга Зорге.

О Рихарде Зорге сохранились письменные воспоминания людей, знавших его лично. Немалый интерес представляют характеристики, которые давали своему руководителю члены организации. Теперь мы можем как бы их глазами взглянуть на Зорге, разгадать секрет его обаяния, воздействия па соратников. Бранко Вукелич отзывается о своем друге так: «Мы всегда встречались как политические товарищи, свободные от каких бы то ни было дисциплинарных формальностей. Зорге никогда не приказывал. Он просто убеждал нас в том, что нужно сделать в первую очередь, что во вторую, или рекомендовал тому или иному из нас наилучший путь решения поставленной задачи, или спрашивал наше мнение, как поступать в том или ином случае. В действительности Клаузен и я были лишь сознательными сотрудниками, и мы часто действовали по своему усмотрению. Тем не менее в течение последних девяти лет, за исключением одного или двух случаев, когда Зорге выходил из равновесия, он, как правило, никогда не был формалистом, и даже тогда, когда был расстроен и сердит, он просто обращался к нашей политической сознательности и чувствам дружбы к нему, не прибегая к каким-либо другим формам давления на пас. Он никогда не запугивал других и никогда не поступал так, чтобы его действия можно было истолковать как угрозу или как обращение к формальным дисциплинарным положениям. Это красноречиво говорит о том, что паша группа носила добровольный характер. На протяжении всего периода нашей совместной работы среди пас царила такая же атмосфера, какая была в марксистском клубе. Частично это объясняется личными качествами Зорге, но я припоминаю, что отношения между товарищами в Париже были в основном такими же».

Макс Клаузен чаще других видел Зорге в быту. «Рихард был умерен во всем. Если ему и приходилось в силу необходимости бывать в компаниях, то пил он не больше других, но вообще-то был не охотник до вина. Когда мы оставались вдвоем, никогда к вину не притрагивались. У нас находилось более важное дело…

То, что Рихард был связан со многими женщинами, как говорят на Западе, не соответствует действительности. Женщины, с которыми общался Рихард, в том числе с женой Отта, подчас, сами того не ведая, помогали нам в работе. Рихард рассказывал мне, что Отт без помощи Рихарда едва ли мог послать разумное сообщение гитлеровскому правительству, так как он едва ли мог получить такую информацию, которую давал ему Рихард, поскольку у него, конечно, не было таких связей, какие были у Рихарда. Образованный, энергичный, строгий, очень требовательный в работе, внимательный и чуткий товарищ, настоящий коммунист – вот каким был Рихард. Зорге был одним из величайших работников в разведке».

Одзаки и Мияги преклонялись перед умом Зорге, его эрудицией, умением легко разбираться в самых запутанных вопросах внешней и внутренней политики государств, перед его бесстрашием и убежденностью; они считали Зорге образцом коммуниста. По их мнению, перед непреклонной логикой Зорге был бессилен самый изощренный ум; Зорге умел воспитывать ненавязчиво, без риторики и громких фраз; он заставлял думать и неизбежно приходить к тем выводам, к каким раньше пришел сам, анализируя обстановку.

Таков был Рихард Зорге, руководитель организации, человек чистый, убежденный, посвятивший свою жизнь бескорыстному служению социалистической Родине. «Грязь но пристает к алмазу», – гласит восточная пословица. Он был таким алмазом.

Созданная им организация, подобно чуткому сейсмографу, мгновенно реагировала на все подземные толчки международной политики. Если 1933-1935 годы являлись в основном периодом создания организации, ее развертывания и упрочения, а информация, добытая группой, представляла собой исходный, оценочный материал, то с 1935 года в унисон с мировыми событиями деятельность организации оживилась, информация приобрела значимость.

Одзаки укрепился в обществе по исследованию проблем Восточной Азии, начал выступать как журналист и публицист. Как специалист по Китаю, Одзаки то и дело получал запросы из разных кругов, в частности и от правительства. «Так как я часто получал приглашения читать лекции в разных местах Японии, я имел превосходные возможности изучать общественное мнение на местах».

Начинается головокружительное восхождение Одзаки. Он бросил тайный вызов любителям грабежа, экспансии и наживы. О, теперь Одзаки – сама осторожность. Он печатает пространные статьи в солидном политическом журнале «Тюо корон», и эти статьи, содержащие глубокий анализ внутриполитического положения в Китае, написанные в спокойной манере, считаются наиболее авторитетными даже в правительственных кругах. Одзаки завязывает самые тесные связи с Институтом тихоокеанских отношений: журнал «Контемпорери», выходящий на английском языке, охотно предоставляет Ходзуми свои страницы. Нет больше мятежного журналиста Одзаки, есть эксперт по Китаю, крупный специалист. Все вдруг увидели, что самым осведомленным человеком по странам Дальнего Востока является Одзаки. Вот почему в 1936 году его посылают в Америку японским делегатом на Йосемитскую конференцию Института тихоокеанских отношений. В США он делает обстоятельный доклад, светила науки рады завязать с ним дружбу. Именно на конференции в Америке Одзаки свел знакомство с молодым графом Сайондзи. Как уже говорилось, клан Сайондзи играл большую роль при императорском дворе и был тесно связан с крупнейшими концернами Мицуи и Сумамото. Молодой Сайондзи мог сделаться для организации Зорге бесценным источником информации о японо-германских отношениях. А пока они обсуждали тихоокеанские проблемы, говорили о странах Тихого океана, в частности о Китае. Одзаки, в частности, сказал графу, что за последние пятьдесят лет характер международных отношений на Дальнем Востоке определяет японская экспансия. Граф полюбопытствовал, чем все это может кончиться. Одзаки разъяснил, что в ходе японской экспансии интересы держав будут неизбежно сталкиваться, что в конце кондов может привести к развязыванию Японией войны па Тихом океане. Сайондзи не поверил: он был убежден, что главный враг Японии – Советский Союз, так, во всяком случае, считают в правящих кругах, и что экспансия, по-видимому, будет направлена на север. Пришлось разъяснить графу, что это был бы самый неосмотрительный шаг японских правящих кругов; подобная экспансия может привести Японию к гибели. Сайондзи обещал поразмыслить над всем этим. Как бы то ни было, он сразу же подпал под влияние Одзаки, и за время пути из Америки в Японию они сделались добрыми друзьями.

Позже, на скамье подсудимых по делу организации Зорге, граф Сайондзи вспоминал: «Когда я впервые увидел этого полноватого, с редкими бровями и несколько комичной фигурой человека, одетого в летнее кимоно, я был весьма удивлен: неужели это и есть тот молодой, подающий надежды знаток Китая, о котором мне не раз говорили?»

В Токио Одзаки возвращается увенчанный лаврами, все научные учреждения, занимающиеся Дальним Востоком, стремятся переманить его к себе. Одзаки публикует книгу за книгой. Американцы до сих пор удивляются: «Одзаки был плодовитый писатель и стал чрезвычайно широко известен в Японии как эксперт по китайским делам. Просто поразительно, что человек, так глубоко чувствовавший проблемы Китая, японского милитаризма и коммунизма, мог писать много по самым различным вопросам и все же ни разу не выдать себя перед бдительными японскими цензорами и полицией над мыслями».

Одзаки вдруг вспомнил своих давних приятелей по Первому колледжу: Усиба и Киси – оба теперь были личными секретарями принца Коноэ. Дружбу следует возобновить. И вот они собираются на квартире Усибы или же в ресторанчике и ведут беседы на международные темы. Всех волнует китайский вопрос, тут Одзаки в своей стихии.

К этой тройке вскоре пристал, Кадзами, личный друг принца Коноэ, возглавлявший сектор по изучению китайской проблемы.

Председатель палаты пэров, представитель высшей придворной аристократии, Коноэ Фумимаро метил в премьеры.

Усиба, Киси, Кадзами так расхваливали принцу своего друга Одзаки, что наконец заинтересованный Коноэ пожелал с ним познакомиться. Встретились они на квартире Усибы. Эксперт по Китаю произвел выгодное впечатление на принца. Он подумал, что такой тонкий знаток Китая, как Одзаки, всегда может пригодиться. Коноэ считал, что спасение Японии в войне с Китаем, и затевал большую политическую игру. Ему требовались умные советники, знатоки Дальнего Востока. Этот узколицый, носатый человек с гитлеровскими усиками вынашивал в своей голове грандиозный план: сплотить вокруг себя различные группы в лагере господствующих классов, соединить в бронебойный кулак военщину, занятую междоусобными распрями, финансовый капитал, придворную аристократию и все подчинить основной задаче – войне против Китая. Все, что делалось на материке до него, Коноэ считал жалкими потугами. Лицемерно-мягкий в обращении, он быстро покорял людей, и Одзаки понимал, что имеет дело с опасным противником. Коноэ решил организовать своеобразное информационно-дискуссионное общество из специалистов по Китаю. Конечно же, Одзаки в обществе должна принадлежать одна из первых ролей!

Близкое общение с осведомленными людьми из правительственных кругов очень много давало Одзаки, он всегда знал, как развиваются германо-японские отношения, какие тут существуют подводные камни, и мог реально оценивать складывающуюся обстановку.

У Мияги были свои дела. Жил Мияги на сбережения: он привез из Америки три тысячи долларов. А также бойко торговал картинами, получал деньги за лекции на различных выставках. В целях конспирации Одзаки связывался с Зорге чаще всего через Мияги, с которым успел подружиться. Госпожа Одзаки представления не имела, чем занимаются ее муж и молодой художник. Но Мияги ей нравился: он был очень обходителен, внимателен, изыскан. Госпожа Одзаки хотела, чтобы ее дочь брала уроки рисования у Мияги. Муж не возражал. Характеризуя Мияги, Зорге докладывал Центру:

«Прекрасный парень, самоотверженный коммунист, не задумается отдать жизнь, если потребуется. Болен чахоткой. Посланный мной на месяц лечиться, удрал с курорта, вернулся в Токио работать».

Если Зорге добывал сведения в основном через германское посольство, то информация из посольств других стран служила чрезвычайно хорошей проверкой этих сведений. Ведь каждое посольство – своеобразный центр, где сосредоточивается вся политическая и иная информация. Ведь сотрудники посольств все время были в курсе того, как развиваются отношения между Германией и Японией. А именно этот вопрос больше всего интересовал Зорге.

Бранко Вукелича свежими новостями щедро снабжали глава прессы агентства Гавас Роберт Гильян, а также представитель агентства Рейтер Джемс М. Кокс, с которыми он был в большой дружбе.

«Наиболее важной была политическая, дипломатическая и военная информация. Мы всегда собирали эту информацию, имея в виду возможность возникновения военного конфликта между Японией и Советским Союзом. Я могу добавить, что при этом мы всегда считались с возможностью нападения или вторжения по тем или иным причинам в Советский Союз и никогда не исходили из предположения о возможности нападения на Японию Советского Союза. Таким образом, наша информация всегда состояла из материалов, которые позволяли Сталину избежать опасности. Такое толкование может показаться довольно элементарной интерпретацией действительного положения, но таково было мое впечатление об общем направлении и целях нашей работы, полученное мной в процессе бесед и сотрудничества с Зорге. Все это подтверждало мое первоначальное представление и убеждение в том, что мы работаем в целях защиты Советского Союза, который, в свою очередь, должен был построить социализм в своей стране», – писал впоследствии Вукелич.

Обогащенный сведениями из самых разных источников, Бранко смог снабжать интересными материалами и те газеты и журналы, с которыми был связан. Престиж его как корреспондента, журналиста поднялся высоко. Появились деньги, и семья Вукеличей не испытывала больше экономических затруднений. Эдит могла даже совершать с сыном поездки в Австралию. В Австралии жила сестра Эдит. На ее-то попечение и решили оставить подросшего сына, чтобы не подвергать его опасности.

Происходит ли сближение Германии и Японии? Каков тайный курс Японии в отношении Советского Союза? Как уже знал Зорге от военного атташе и посла, переговоры Риббентропа и генерала Осимы не дали никаких конкретных результатов. Но значило ли это, что переговоры не возобновятся на более высоком уровне?

Что касается Европы, то здесь настораживала активизация фашистских элементов. А как поведет себя фашиствующая военщина в Японии?

9 октября 1934 года гитлеровская агентура во главе с помощником немецкого военного атташе во Франции Шпейделем убила в Марселе министра иностранных дел Франции Луи Барту, ратовавшего за включение в Локарнский пакт Советского Союза, Польши и Чехословакии. В этом же году в Австрии фашисты устроили путч, убили канцлера Дольфуса.

Зорге, только что вернувшийся из Советского Союза, почувствовал, что Япония находится на пороге политического кризиса. В военных кругах с каждым годом все большее влияние приобретало так называемое «молодое офицерство» во главе с генералами Араки и Мадзаки, открыто выражавшее агрессивные устремления японского империализма. «Молодое офицерство» постоянно натыкалось на сопротивление представителей «старых» концернов, которые имели решающий голос в правительстве и противились вмешательству военщины в дела концернов. «Молодое офицерство» требовало контроля над производством, финансами, экономической и политической жизнью, стремясь поставить ресурсы Японии на военные рельсы; оно проповедовало немедленную войну с Советским Союзом. Это была фашистская организация, самая реакционная. наиболее шовинистическая, не брезгующая террором.

Приход «молодого офицерства» к власти означал бы подготовку к войне с Советским Союзом. Лидер агрессивной военщины генерал Мадзаки призывал: «Надо смотреть на запад и искать там друзей для большой войны. Японии одной будет трудно". Воинственный генерал имел в виду фашистскую Германию.

Поэтому Зорге с самого начала очень бдительно наблюдал за действиями этой организации, взял ее под неусыпный контроль. Из обширной информации, поступившей от Одзаки и Мияги, советский разведчик, тщательно все проанализировав, мог сделать вывод: «молодое офицерство» подготавливает путч. Все зависит от результатов выборов в парламент, которые должны состояться 20 февраля 1936 года. Как он узнал от военного атташе и от посла фон Дирксена, Германия не прочь установить тесный контакт с новым правительством из среды «молодого офицерства», если таковое будет вести с ним переговоры о заключении пакта о взаимной военной помощи. Но о готовящемся путче в посольстве ничего не знали.

При встрече Зорге и Одзаки подвергли обстоятельному анализу складывающуюся ситуацию. И пришли к заключению: у «молодого офицерства» мало шансов на успех; в самом военном министерстве сильна так называемая «группа контроля», противостоящая «молодому офицерству». Эта группа генералитета, стремящаяся еще более укрепить роль военных кругов в политической и экономической жизни Японии, сама рассчитывает взять власть, а потому на первых порах поддержит законное правительство, чтобы впоследствии превратить его в марионетку. «Группа контроля» делала ставку на генерала Тераути, создателя программы полного овладения Китаем.

Только накануне выступления офицеров Зорге счел нужным поставить обо всем в известность посла Дирксена, военно-морского атташе Венеккера и военного атташе Эйгена Отта. Все трое не верили в возможность вооруженного выступления и не придали особого значения словам Зорге. Поэтому последующие события застали немецкое посольство врасплох. Явились они неожиданностью и для английского, французского и американского посольств.

Офицерский путч начался рано утром 26 февраля 1936 года, через несколько дней после выборов в парламент. Как и предполагал Зорге, партия сейюкай, связанная с группой «молодого офицерства», потерпела поражение. Путчисты убили бывшего премьера Сайто, министра финансов Такахаси и других противников «молодого офицерства». Три дня гремели выстрелы на улицах Токио. Путчисты вывели из казарм полторы тысячи солдат. Никем не поддержанные, на четвертый день они стали складывать оружие. В то же время японо-маньчжурские войска совершили нападение на Монгольскую Народную Республику, но были выброшены с ее территории. Зорге мог торжествовать. Ему пришлось даже разъяснять Дирк- сену, Венеккеру и Отту закулисную сторону этого события. Авторитет корреспондента после «февральского инцидента» поднялся на небывалую высоту. В донесении в Берлин посол сослался на Зорге как на источник информации. Это уже рассматривалось как важная услуга министерству иностранных дел.

Премьером Японии стал Хирота, военным министром генерал Тераути. От этих правителей также ничего доброго ожидать не приходилось, поскольку оба считались, так же как и Мадзаки, сторонниками сближения с фашистской Германией. В эти беспокойные дни Рихард отправил в газету «Берлинер бёрзенцайтунг», собкором которой значился, корреспонденцию с подробнейшим анализом событий 26 февраля. Эта корреспонденция сразу же привлекла внимание мировой общественности и была перепечатана крупнейшими газетами многих стран; пересказ ее содержания появился и в «Правде». А Зорге посылал в Германию статью за статьей не только в «Берлинер бёрзенцайтунг», но и во «Франкфуртер цайтунг», и в журнал «Цайтшрифт фюр геополитик». И все эти статьи, ставящие прогнозы в связи с профашистским путчем японской военщины, немедленно перепечатывались газетами всего мира. Еще никогда журналистская звезда Зорге не сияла так ослепительно, его узнало все читающее человечество, его статьи признаются международниками-специалистами чуть ли не вершиной аналитической мысли, он – оракул газетной державы. Теперь «Франкфуртер цайтунг» признала его безоговорочно.

Зорге своими статьями подводил читателя к мысли о том, что, хотя путч и подавлен, новое правительство Хироты все равно носит военный характер, управление государством фактически сосредоточено в руках военного министра генерала Тераути, намерения которого ничем по сути не отличаются от намерений путчистов. Зорге призывал банковские круги Запада воздерживаться от финансирования японской военщины, берущей куре на экспансию. Обозреватель советских «Известий», дважды комментировавший статьи Зорге и, конечно же, не подозревавший, кем на самом деле является токийский корреспондент «Берлинер бёрзенцайтунг», отмечал: «Корреспондент подчеркивает, что страна больше, чем когда-либо, управляется генералитетом. Из военного заговора «вышли победителями не левые, а правые».

В Токио было три собкора немецких ежедневных из Дании: князь фон Урах представлял здесь нацистский официоз «Фелькишер беобахтер»; был свой собкор у газеты промышленного магната Стиннеса «Дойче альгемайне цайтунг»; и Зорге – от «Берлинер бёрзенцайтунг». Но теперь Зорге вышел на первое место, он считался лучшим, наиболее серьезным представителем германской прессы в Японии. А Рихарду, дабы не наживать себе врагов, приходилось всячески задабривать «собратьев по перу», особенно князя фон Ураха, человека самолюбивого, вздорного, интригана и доносчика. Да, славой нужно распоряжаться умело…

Кате Зорге писал:

«Были здесь напряженные времена, и я уверен, что ты читала об этом в газетах, но мы миновали это время хорошо, хотя мое оперение и пострадало несколько. Но что можно ждать от «старого ворона»? Постепенно он теряет свой вид».

Все последние месяцы Зорге находился в возбужденном состоянии, шутил, смеялся. Дело в том, что Рихард узнал из письма Кати, что скоро станет отцом.

«Я, естественно, очень озабочен тем, как все это ты выдержишь и выйдет ли все это хорошо.

Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы я сразу, без задержки, получил известие.

Сегодня я займусь вещами и посылочкой для ребенка, правда, когда это до тебя дойдет – совершенно неопределенно.

Мне было сказано, что я от тебя скоро получу письмо. И вот оно у меня. Конечно, я очень и очень обрадовался, получив от тебя признаки жизни.

Будешь ли ты дома у своих родителей? Пожалуйста, передай им привет от меня. Пуст они не сердятся за то, что я тебя оставил одну.

Потом я постараюсь все это исправить моей большой любовью и нежностью к тебе.

У меня дела идут хорошо, и я надеюсь, что тебе сказали, что мной довольны.

Будь здорова, крепко жму твою руку и сердечно целую.

Твой Ика».

Ика втайне от своих знакомых колесит по Токио, отыскивая игрушки и распашонки. Если бы его за этим занятием застал Эйген Отт, он, вероятно, был бы изумлен и не знал бы, что подумать. Рихард – и детские игрушки!.. А он только жмурится от яркого токийского солнца и,представляя себя в роли отца, решает перечитать сказки братьев Гримм и Андерсена, которые уже подзабылись. О! Он будет образцовым отцом.

А потом приходит страшное письмо: Катю постигло несчастье – ребенка у них не будет! Рихард подавлен.

Он все еще не может поверить. Из соседнего дворика доносится меланхоличный звон гитары. Поет низкий мужской голос: «Видели ли вы чаек, притаившихся в камышах, неясно ласкающих друг друга, алых, будто пылающих огнем от лучей заката? Видели ли вы их утром? Они обе летели тихо над волнами, серебряными от утра. А зимнею, холодною ночью они тесно прижмутся друг к другу, ободряя, лаская и грея… А я?.. Так опадают цветы! Так ветер прошумит и бесследно уйдет куда-то…»

Впервые за все тревожные годы он почувствовал себя старым.

«Получил иэ дому короткое сообщение, и я теперь знаю, что все произошло совсем по-другому, чем я предполагал…

Я мучаюсь при мысли, что старею. Меня охватывает такое настроение, когда хочется домой скорее, насколько это возможно, домой в твою новую квартиру. Однако все это пока только мечты, и мне остается положиться на слова «старика», а это значит – еще выдержать порядочно времени.

Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать… Вообще прошу позаботиться о том, чтобы при каждой представившейся возможности имел бы от тебя весточку, ведь я здесь ужасно одинок. Как ни привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно изменить.

Будь здорова, дорогая.

Я тебя очень люблю и думаю о тебе не только когда мне особенно тяжело, ты всегда около меня…»

Он должен прятать свое горе от всех, он не волен в настроениях. В посольстве, как всегда, приемы, обеды. Нужно присутствовать, делать беззаботный вид, разговаривать с пучеглазым Оттом, немецким князем Урахом. Князь падок на угощения, каждый вечер тянет в ресторан «Фледермаус».

События, события… Они заставляют Рихарда действовать, выводят из состояния апатии.

Перед разведчиком неотступно стояла задача: следить за германо-японскими отношениями. Туманная фраза, оброненная подвыпившим Эйгеном Оттом, заставила насторожиться: германо-японские переговоры возобновлены!

Зорге ждал, что Отт продолжит разговор, но военный атташе замолчал. В этот же вечер Вукелич сообщил, что в английском и французском посольствах обеспокоены слухами о том, что якобы между Германией и Японией ведутся какие-то переговоры. Подтверждение тому – японские посольские курьеры, беспрестанно снующие между столицами двух стран.

Мияги не заставил себя ждать: он выяснил через знакомых штабников, что ожидается прибытие в Токио делегации немецких летчиков и что будто бы это лишь первые ласточки, свидетельствующие об укреплении отношений между генеральными штабами «третьего рейха» и Японии.

Встретившись с Одзаки, Зорге дал ему задание выяснить через принца Коноэ и его окружение, что кроется за всеми этими слухами. Послав предварительное сообщение в Центр, он стал ждать. Ждать пришлось долго. Зорге нервничал. Интуиция подсказывала: затевается нечто значительное, имеющее международный характер.

Снова цвела сакура. В парке Уэно японские нимфы в шелковых кимоно, с камелиями в темных волосах совершали свой «танец цветения вишни». Добрая принцесса Ко-но-хана-саку-я-химе, превращающая почки деревьев в цветы, бодро шагала по весенним улицам Токио. Установилась ясная погода. Но ничто не радовало Рихарда. Он сделался хмурым, раздражительным.

И когда Зорге совсем потерял терпение, к нему прямо на дом заявился Одзаки. Он рисковал попасть на заметку полиции, но сейчас некогда было думать о собственной безопасности: с апреля 1936 года японский посол в Берлине Мусякодзи и Риббентроп ведут переговоры о заключении пакта. Переговоры затягиваются, так как немцы настаивают на том, чтобы пакт носил военный характер, а японцы не соглашаются. Чем все это закончится, неизвестно. Оба понимали, что время не терпит, а потому сразу же разошлись. Зорге позвонил Клаузену, сказав условленную фразу: «Моси, моси, анонэ» («Алло, алло! Послушайте!»), повесил трубку. И пока Клаузен добирался до квартиры Рихарда, последний трудился над шифровкой. Он не вздохнул свободнее, когда радиограмма полетела в эфир. Начиналось самое трудное, самое сложное: каково содержание пакта? То, что он направлен против Советского Союза, сомнений почти не было… И все же… Теперь не отступать ни на шаг от военного атташе и посла!

Прошел апрель. Май… июнь… Отт подтвердил, что переговоры ведутся, но, каково их содержание, он не знал. Дирксен от разговора на подобную тему уклонялся. Возможно, потому, что сам был недостаточно информирован. Ведь переговоры ведутся в строжайшей тайне. По-видимому, речь идет о союзе Германии с Японией. Иностранные посольства гудели, как ульи: тут строили самые фантастические предположения. Но все они, по- видимому, не соответствовали истине.

Зорге извелся, постарел. Но он не терял надежды в конце концов вырвать тайну из рук своих врагов. Кате написал:

«Надеюсь, что у тебя будет скоро возможность порадоваться за меня и даже погордиться и убедиться, что «твой» является вполне полезным парнем. А если ты мне чаще и больше будешь писать, я смогу представить, что я к тому же еще и «милый» парень…»

Помог щедрый случай. Если его можно назвать случаем. Этот случай был подготовлен тремя годами изнуряющей работы, полным презрением к опасности.

Прибыл некто Хаак, специальный курьер из Берлина с секретными приказами для Дирксена. Он был сотрудником авиационной фирмы «Хейнкель». Зорге встретился с ним в кабинете военного атташе, куда теперь заходил два раза на день. Оказывается, Отт и Хаак дружили с давних пор. Увидев Зорге, Хаак просиял: ведь это он, Хаак, отправлял знаменитого журналиста в опасный рейс на первом «юнкерсе»! Хаак отличался избытком сентиментальности и романтическим воображением. Потому-то он кинулся к Рихарду с распростертыми объятиями и чуть не сбил его с ног. Рихард не выносил сентиментальных людей, по сейчас он изобразил такую откровенную радость, что Хаак немедленно предложил пообедать втроем. Зорге отвел их в «Ломейер». Тут имелись уединенные кабины. Трудно было понять, кто кого угощает. Рихарду все же удалось захватить инициативу, и вино полилось рекой. Разведчика интересовала цель прибытия Хаака в Токио. Сейчас всякий человек, прибывающий из Германии, а том более с особыми полномочиями, мог пролитьнекоторый свет на то, что творится в Берлине. Ведь сказано же: если тайна известна троим, она перестает быть тайной. Быстро опьяневший Хаак, желая набить себе цену в глазах прославленного журналиста, заявил, что он и есть то доверенное лицо, которое допущено к германо- японским переговорам. До приезда в Токио он осуществлял курьерскую связь между Риббентропом, Канарисом и послом Мусякодзи. Теперь вот он прислан для связи с японским министром иностранных дел. Кое-что он должен передать устно, без свидетелей.

Зорге добавил вина в рюмку гостя.

Только не для печати: японцы упираются, так как но хотят раньше времени ссориться с русскими. Ради военного пакта Гитлер согласен даже не поднимать вопроса о бывших германских, а ныне японских владениях на Тихом океане. Но Мусякодзи стоит на своем: ведь он руководствуется указаниями правительства. Из-за такой неуступчивости пакт скорее всего будет замаскирован под «антикоминтерновский». Борьба с мировым коммунизмом. Само собой, для публики. Стоило ли ради этого секретничать. Он, Хаак, уверен, что обе договаривающиеся стороны на полдороге не остановятся, а приложат к пакту кое-что не для всеобщего обозрения!..

Зорге рвался к радиопередатчику. Он едва досидел до конца обеда. Днем Хаак занимался государственными делами, а вечером Рихард целиком овладевал им и возил по «экзотическим» местам.

Тонкий знаток Востока Одзаки однажды объяснил Рихарду, почему Чингисхану удалось захватить полмира: оказывается, кровавый завоеватель не пил вина! Чингисхан якобы говорил: «Пьяный человек глух, слеп и лишен рассудка… Все его умение, все таланты ни к чему, кроме стыда, он ничего не может получить, Властитель, преданный питью, не способен ни к чему великому. Военачальник, который напивается, не может держать в порядке свои войска. Если нельзя обойтись без питья, надо, по крайней мере, стараться не напиваться больше трех раз в месяц: напиться только один раз было бы лучше; совсем не пить еще лучше, но где найдешь такого, кто бы никогда не напивался».

Оба тогда посмеялись и отметили, что в данном вопросе со времен Чингисхана мало что изменилось. Теперь эти слова Рихард в свою очередь, процитировал Хааку. Хаак пришел в восторг. Он погрозил журналисту пальцем и предложил поехать в «зеленый квартал» рекуте, где можно веселиться до утра. Он совсем освоился с Японией и с грустью думал о том, что пора возвращаться в сумрачную Германию. Сентиментальный Хаак совсем растаял от гостеприимства; он лишь побаивался нажить цирроз печени от неумеренных возлияний. Он передавал разведчику слово в слово свои разговоры с японским министром иностранных дел и другими высокопоставленными лицами. К концу миссии Хаака в Токио советский разведчик уже мог составить точное представление о пунктах пакта, который войдет в историю как «антикоминтерновский».

Зорге был так любезен, что согласился проводить своего нового друга на военном самолете до Пекина. Хаак блаженствовал. Разве могло ему прийти в голову, что Рихарда вызывает в Пекин некий Центр, требуя документального подтверждения сообщениям исключительной важности. Тут уж обыска опасаться не приходилось: разведчик набил документами целый портфель. Редкая удача… Вдохновленный победой, он постарался поскорее отделаться в Пекине от Хаака и поспешил на встречу с курьером Центра.

«С самого начала, как только я узнал, что рассматривается какой-то вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух стран, а самого тесного политического и военного союза. Задача, поставленная мне в Москве, – изучение германо- японских отношений – теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что связывало две страны в то время, был Советский Союз, или, точнее говоря, их враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о пакте, была предметом беспокойства для Москвы».

И Только сейчас, когда большое дело было сделано, Рихард почувствовал безмерную усталость. Это было нервное истощение. Токийская жизнь, кроме отвращения, больше ничего не вызывала. В Японию даже не хотелось возвращаться. Ему грезилась квартирка, которую Катя недавно получила, он очень хорошо представлял эту но- вую квартиру по описаниям жены. Разве он не заслужил права на отдых?

Курьер Центра понимал, что творится в душе разведчика, а потому старался его успокоить, рассказывая о Кате, о делах в Советском Союзе. Но умиротворить, успокоить не удалось. Рихарда волновали события в Испании, итало-германская интервенция. На борьбу с фашистами из разных стран отправлялись коммунисты, которые становились солдатами испанского Народного фронта. Главным советником республики стал Берзин. В Испании сражался брат Бранко Вукелича. Рихарду казалось, что его место сейчас там, в сражающейся Испании. Привез курьер и письмо от Кати, полное бодрости. Но Рихард-то знал: бодрость искусственная, Катя тоскует, и виновник всему он.

«Милая К… Иногда я очень беспокоюсь о тебе. Не потому, что с тобой может что-либо случиться, а потому, что ты одна и так далеко. Я постоянно спрашиваю себя – должна ли ты это делать? Не была бы ты более счастлива, если бы не знала меня?.. Все это наводит на размышления, и потому пишу тебе об этом, хотя лично я все больше и больше привязываюсь к тебе и более чем когда-либо хочу вернуться домой, к тебе.

Но не это руководит нашей жизнью, и личные желания отходят на задний план. Я сейчас на месте и знаю, что так должно продолжаться еще некоторое время. Яне представляю, кто бы мог у меня принять дела здесь по продолжению важного экспорта… Твой Ика».

Курьер много раз до этого встречался с Зорге, но впервые увидел слезы на глазах бесстрашного разведчика.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 63; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты