Искренность

Высшее можно найти лишь в человеческой душе, именно там находится дверь, в которую следует стучать, чтобы тебе отворили. Но для этого надо самому быть раскрытым, уметь продемонстрировать свою духовность, из-за чего в век всеобщего телесного стриптиза становится страшно. Страшно, что тебя заденут, оскорбят, обманут, страшно не найти отклика в ответ на глубинную просьбу о духовной помощи и взаимопонимании. Может быть, умение понять, духовно откликнуться, раскрыться и называется любовью.

Так или иначе, но искреннее самораскрытие людей возвращает культуре духовное начало и превращает жизнь человека из интриги в молитву. В культуре искренность несоизмеримо важнее мастерства. Именно она превращает банальный детектив с не очень-то хорошо закрученной интригой в "Преступление и наказание", в "Братьев Карамазовых", в "Идиота". Именно ее угадываешь в стихах О. Мандельштама и в тоскливых картинах импрессионистов. Из-за одиночества современный человек идет в церковь, желая там обрести душевность других и Высшее, найти утраченный смысл.

Самораскрытие партнеров через их искренность по отношению друг к другу придает их совместному существованию значение взаимопомощи, духовного, а не телесного со-бытия. Материальная сторона взаимопомощи менее важна, она неизбежный результат духовной сопричастности и моральной поддержки. Главный же итог взаимопомощи состоит в обретении ответственности за духовность, свободно взятой на себя ответственности.

Postscriptum

Человек, в котором понимание Высшего все еще живо, воплощает его в культуре. Можно обнаружить произведения искусства и просто продукты культуры, в которых звучит отголосок вечности. Можно найти этот отголосок в иных поступках. Мы ошибаемся, считая Высшее культурным явлением, оно в культуру только проникает через человеческую жизнь.

К нашему веку разум устал от бессмысленности. Человек XX века - игрок, спортсмен, следящий за модой, старающийся жить полезно, непрерывно провоцируемый провокатор, в действительности же, при всей яркости своей жизни, нуждающийся в помощи, а порою и страдающий от собственного бессилия помочь. Он тот же самый первобытный человек, сменивший естественную пещеру в горе на искусственную в доме а костер на электроплиту. Он так же вглядывается в горизонт. Но если в предначальные времена он видел его, то теперь горизонт скрыт домами и фабриками, а в душе бьется затравленный смысл. Уставший разум теряет историческое мышление, вместе с этим из культуры уходит история и развитие останавливается. Мы опять плохо подготовились к экзамену.

Может быть, поэтому люди поднимаются в горы, за горизонтом, а в голливудских кинофильмах плохие парни всегда срываются с небоскребов вниз, хорошие же остаются наверху.

ЧАСТЬ II.

А БЫЛА ЛИ "ПЕРВОБЫТНОСТЬ" ИЛИ ЭТО ИЗНАНКА ЗЕРКАЛА?

Если хочешь снова стать ребенком,

победи и свою юность

Фридрих Ницше, Exordium

Существуют термины, судьба которых складывается весьма неудачно, ибо они становятся столь расхожими, что порой сложно докопаться до их истинного смысла. А ведь в "смысле" слова заложена причина его возникновения, причина, по которой люди начали этим словом пользоваться. Попробуем разобраться в причинах, по которым западному человеку понадобилось слово "первобытный". Попытаемся хоть ненадолго отвлечься от убеждения, что XIX век - это торжество истинного, то есть, научного знания над мракобесием, и одним из элементов победного шествия являлось раскрытие истинной истории человечества. Может быть, интерес к так называемой первобытности возник по каким-то иным причинам, может быть мы вкладываем неосознанно в этот термин совсем другое содержание. Начнем с изучения личности примитивного дикаря, первобытного предка, а точнее мы начнем с рассмотрения той модели дикаря, которая постепенно сложилась в научной литературе, и которой столь упорно придерживаются ученые. Каков он - дикарь?

Прагматизм первобытных людей подтверждается многочисленными археологическими и этнографическими свидетельствами, и ни у кого особо не вызывает сомнения. Любой из профессионалов (антропологов, археологов), имеющих дело с "живой" первобытностью, объяснит, что способности человека, воспитанного в первобытных традициях, в первобытном мифе, ничуть не меньше способностей современного человека. Эволюция человечества сотни тысячелетий творилась руками разумных существ, мышление которых, однако, казалось столь мало похожим на современное, что Люсьен Леви-Брюль (дотошный и глубоко мыслящий французский антрополог) назвал это мышление - пра-логическим, подчеркивая тем самым, его особую природу.

Между тем, найти общий язык с любым первобытным человеком несложно. Вы можете обнаружить массу общих тем для разговора, пока дело не коснется ключевых для любой мифологической системы[3] вопросов: сотворение мира, строение космоса, смысл жизни, структура личности. Именно в этих вопросах любое мышление, будь оно пра-логическим, логическим или же каким угодно другим, четко и бескомпромиссно заявляет о своих правах на описание и толкование бытия.

Первобытное мышление получило свое название по одной простой причине: считалось, что оно было "первым" типом сознания в истории человечества, и сам термин одновременно подчеркивал наличие "современного сознания", качественно отличного от первобытного. С некоторых пор стало весьма модным изучать первобытное мышление в чистом виде, сознательно дистанцируясь от него, подчеркивая, что подобное исследование имеет смысл лишь для того, чтобы показать совершенство современного мышления, историю его происхождения.

Любовь к истории - характерная черта XIX - XX века, и философии еще предстоит объяснить этот парадокс в жизни человечества, объяснить это удивительное стремление "оглядываться назад", столь несвойственное человечеству в предшествующие эпохи и ставшее навязчивой идеей с приходом цивилизации. Иногда создается ощущение, что мы изучаем свое прошлое не из досужего любопытства или антикварного интереса, а для того, чтобы разобраться в "истории болезни". Так психоаналитик копается в детстве невротика, пытаясь понять истоки болезненного раздвоения личности. (Одним из первых почувствовал болезнь Фридрих Ницше, прокричавший: "Бог умер!"). А одним из антибиотиков для исцеления стала антропология с ее кропотливым анализом первобытного мышления.

Не настало ли время показать, что подобная структура мышления характерна не только для первобытности, что в принципе не существует двух видов мышления у человечества (одного - первобытного, другого - современного), не зависимых друг от друга, сменяющих и отрицающих один другой. И, может быть, более корректным будет говорить о двух мифологических структурах, свойственных двум типам цивилизации?

Создается ощущение, что в основных глубинных побуждениях современные и первобытные люди не просто похожи, они одинаковы. И мы - такие же первобытные люди, а живем мы в современном первобытном обществе.

Поскольку первобытное мышление продолжает существовать и в нашем обществе, хотя и в неявном виде, постольку изучение его может носить и практический смысл: ведь это не просто некоторое явление в чистом виде, - оно расположено в глубинах подсознания человечества, и диктует его поступки как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Чем внимательнее мы проследим нюансы первобытного мышления, тем понятнее нам будут некоторые поступки наших современников.

В этом смысле мы не претендуем на роль "первооткрывателей темы". Философы, культурологи, психологи на протяжении ХХ века постоянно обращаются к проблеме глубинного единства мышления человека на различных стадиях своего развития. Скажем, ряд психоаналитических школ строят свои исследования на предположении о том, что сфера подсознания универсальна у всех людей во все времена. И именно это обстоятельство формирует похожесть культур. Таковы, например, школа аналитической психологии Карла Густава Юнга, школа трансперсональной психологии Станислава Грофа.

Термин "первобытное мышление" вошел в научный оборот в конце XIX - начале XX века. При этом подчеркивалось, что его не следует понимать буквально, ведь речь шла о тех народностях, с которыми вошли в соприкосновение белые завоеватели Нового Света и которые хотя и напоминали людей каменного века, но при этом жили не в древности, а рядом с ними.

Кстати, люди каменного века в некотором смысле не более первобытны, чем современные, ибо разум появился на Земле миллионы лет назад, а мы судим более-менее уверенно лишь о последних десяти тысячах лет жизни человечества. В конце концов, деление истории на первобытность, древность, средневековье, современность имеет значение только для профессионалов - историков, да и то, если только они придерживаются общего взгляда на историю как на некий единый мировой поток.

Любопытный парадокс! Очень часто суждения о ""древней", "настоящей" первобытности" являются результатом проекции моделей, полученных в результате исследования "современной первобытности", т.е. тех самых народов, которые стали объектом пристального интереса антропологов и сразу же получили массу уничижительных названий: "примитивные", "варвары", "дикари".

А еще чаще на древнюю первобытность просто-напросто переносятся современные чаяния и надежды, все, к чему стремится современный разум, получает свое обоснование, идеологическую и историческую подпитку там, в глубокой древности. Не в этом ли такое удобство рассуждений и "научных изысканий" о первобытности, которую никто не видел и не увидит своими глазами?

Пример тому - популярность археологии. Несомненна ее ценность как основного поставщика фактов для реконструкции первобытной до-письменной истории. Но любопытно, что как только доходит дело до интерпретации, то есть попытки осуществить глубинный прорыв в сущность древней культуры, так археологи превращаются в культурологов, философов, оккультистов.

Невозможно постичь мертвую культуру, да и есть ли в этом такая уж нужда? Под видом интереса к древности мы осуществляем оригинальную и гибкую попытку саморефлексии. И не настало ли время открыто сказать о том, что в нашем интересе к древности нами больше движет неосознанная тоска по цельности и гармонии, нежели краеведческое стремление устраивать из науки лавку древности.[4] Однако в любом случае понятие "первобытности" играет некую важную и до конца не понятную роль в функционировании современной культуры.

Первоначально подразумевалось, что первобытные люди "недоразвиты" до нас, им еще предстоит стать такими как мы, белые цивилизованные люди. Их следует изучать, описывать как забавный казус, диковинку, которую можно наколоть, как бабочку, на булавку. Правда, антропологи (особенно - эволюционисты) в XIX веке утверждали, что перед нами - чудом сохранившееся прошлое человечества, что все мы были такими: в шкурах, с бубнами, нечесаные и не знающие благ цивилизации. Это-то и заставляло умиляться: человечество - де прошло длинный путь славных свершений. Точно так же не очень умный, но весьма сентиментальный взрослый умиляется шалостям и парадоксальным высказываниям детского ума, не ощущая мудрости и свежести детского восприятия.

Лишь во второй половине XX века начались разговоры о том, что прогресс человечества заключается всего лишь в совершенствовании материальной сферы, что это - обычная смена одного уровня благосостояния другим, менее прочного более прочным, менее быстрого более быстрым и т. д. К тому же сопровождающегося потерями. Так, человек, взрослея, становится быстрее, выше, сильнее. Но меняется ли он сам, его дух?

О том, как архетипы перехитрили ученый мир

"Что все знают, то все и забывают; и если бы не было ночи, кто знал бы, что есть свет".

Фридрих Ницше.

Одним из распространенных терминов, во многом обязанных своим возникновением исследованиям по первобытности, является понятие архетипов, как неких изначальных, не называемых, "потусторонних" идей, которые неявно присутствуют в любой культуре, и к осознанию которых и сводится смысл человеческого бытия.

Архетипы: существовали до человека; передаются из поколения в поколение, хранятся в подсознании людей, пробуждают в человеке эмоции, такие как уважение, страх, поклонение; не зависят в своем бытии от бытия отдельной личности; имеют свои собственные законы и не повинуются законам индивидуальной психологии.

Архетипы настолько "нематериальны", что они долгое время не были предметом научного анализа. Однако наступил XIX век, и произошло постепенное "вторжение" в научный мир идеи архетипов, иррациональных по своему происхождению. Их приходилось рядить в научные одежды, иначе они вызывали насмешку. Их и сегодня приходится облекать в наукообразные формы.

Началось все с обостренного и труднообъяснимого на первый взгляд интереса ученого мира к проблемам происхождения человека и наиболее древних этапов его существования. Резко возрос уровень археологических и этнографических исследований, происходило накопление колоссального количества эмпирических знаний о сохранившихся первобытных народах. Видимо, это был апофеоз применения естественнонаучных методов в гуманитарной сфере: историки, философы получили в свои руки блестящие данные для основательной реконструкции древних эпох. Теперь можно было, казалось бы, с уверенностью построить простую и красивую схему эволюции человечества: от простого к сложному, от примитивного к совершенному. Получалось, что история человечества - это некоторым образом отрицание самого себя, своего прошлого, постоянного самосовершенствования. В этом убеждении и прошла почти вся первая половина XX века.

Особенно преуспели на ниве выстраивания эволюционной линии ученые - основатели и последователи английской антропологической школы (Тайлор, Фрезер, Лэнг и другие), которые объявили своей главной задачей добросовестное собирание фактов о первобытности. Назовем этот период стадией ревностного, дисциплинированного научного труда. Эволюционисты заявляли, что стремятся только к тому, чтобы собрать факты и их классифицировать. Они обнаружили однородность явлений с помощью сравнительного метода. Сопоставили первобытность с цивилизацией.

Однако, если разобраться глубже, то можно обнаружить парадоксальное явление: эта школа отрабатывала вполне определенный круг идей: они не искали объяснение в самих фактах, а навязывали его фактам. И этим объяснением была вера в "торжество человеческого духа". Фрезер, к примеру, подробно остановился на тотемизме, как одном из ключей к пониманию первобытного человека, а Тайлор стал знаменит своей теорией анимизма, согласно которой в основе всех религий и пра-религий лежит одно простое убеждение в том, что все предметы и явления окружающего мира одухотворены, и в этом смысле никакой разницы между современной и первобытной культурами нет. По сути дела впервые "серьезными" учеными обосновывалась идея сходства первобытности и современности, хотя они не ставили перед собой такой задачи! Антропологи демонстративно подчеркивали, что они - всего лишь добросовестные собиратели случайно сохранившихся фактов о прошлом человечества. Но тот же Тайлор весьма подробно толковал понятие "пережитки" в культуре, сетуя на мракобесие и суеверия его современников, как и положено передовому ученому - материалисту в эпоху торжества науки и разума над магией и сверхъестественным. Но при этом осторожно ставил вопрос: для чего в промышленной культуре функционируют ритуалы, абсолютно "первобытные" по своему происхождению и характеру? Может быть их значение глубже, чем простые "пережитки"? Но на этом эволюционисты останавливались.

Впоследствии его теория подвергалась критике теми, кто хотел выдвинуть собственное объяснение всего необъяснимого в функционировании культуры. Однако с вершины XX столетия мы можем сказать, что Тайлор и его последователи незаметно, сами того не желая, приучали научную общественность к тому, что при всех различиях культура протоцивилизации и цивилизации имеет не просто много общего, а практически единую структуру. Но все это пока что было в пределах стандартной научной этики, взятой из естественных наук, и ни у кого из рационально мыслящих людей не вызывало особой настороженности. А зря!

При всей своей наукообразности идеи эволюционистов весьма иррациональны по сути своей, так как в основе их лежит убеждение, что существует некое свойство, заранее заданное человечеству, и не зависящее от желания человечества, которое формирует похожесть культур как во времени, так и в пространстве.

Тем не менее, пока что все протекало в русле легальной науки, никакого оккультизма, идеализма, иррациональности и прочей ненаучной ереси не наблюдалось. Ведь антропологи - это по сути дела археологи, этнографы (у научного мира в воображении сразу же возникает ассоциативный ряд - "музеи, сокровища, пирамиды, клады") - люди понятные, доступные. Их рассуждения не вызывают отторжения у научной общественности. А между тем именно с их помощью идея архетипов начала проникать в мир. На этой стадии интерес к первобытности сыграл для проникновения идеи архетипов маскировочную роль.

Следом за эволюционистами - антропологами в науку ворвался Эмиль Дюркгейм (социолог) с учением о коллективных представлениях. Практически, это - первый открытый выход на сцену, хотя пока и в завуалированном виде, идеи архетипов. По его мнению в любом человеческом коллективе существует совокупность верований и эмоций, которые образуют определенную систему, имеющую собственную жизнь. Он подчеркивал, что коллективные представления не берутся человеком из его непосредственного опыта, а некоторым образом навязываются ему социальной средой.

При этом, правда, Дюркгейм очень невнятно объяснял, откуда берет социальная среда эти представления. Если коллективные представления - это просто сумма многовекового опыта, то у "древних" первобытных племен их практически не должно быть, ибо опыт их скуден и фрагментарен. Между тем, единомышленник Дюркгейма - Люсьен Леви-Брюль - показал, что в основе первобытного мышления лежит очень точный, жестко структурированный комплекс идей. Леви-Брюль также уходил от ответа на вопрос, откуда берутся такие странные на первый взгляд представления первобытного человека. Правда, и он при этом осторожно говорил о том, что эти идеи заданы человечеству. (Кем заданы? Или это - так называемый закон природы?)

Итак, сугубо мистическая идея архетипов пробивала себе дорогу с помощью авторитета и опыта социологов и вновь все было вполне легально. Социологи занимаются "изучением общества", "социальными явлениями" и тому подобным. Это понятно даже власть имущим, недаром социологи процветают в XX столетии. Научный мир спокоен, а это очень важно, ибо интеллектуальный террор научной общественности способен утопить любую идею "с душком" иррационализма. Ведь неприязнь к иррациональному - это не изобретение российских большевиков, такова была атмосфера всего мира науки XIX - XX веков. Считалось, что явления мира должны быть объяснены через самих себя или с помощью неких физических и биологических законов, все прочее - религиозное мракобесие. Яркий пример тому - теория антропогенеза, согласно которой предком Homo Sapiens является антропоморфная обезьяна, а появление разума - следствие мутации.

Итак, на следующей ступени необходимо было доказать, что коллективные представления (нечто, выглядящее извечным, универсальным) - это то, от чего зависит человек, его индивидуальная психика. Это было "доверено" медикам, психиатрам. Наиболее ярким из них был, пожалуй, Карл Густав Юнг. Хотя традиционно "отцом" современной психологии называют Зигмунда Фрейда. Но идеи Юнга более глубоки и универсальны, между тем как работы Фрейда рассматривают лишь частный случай.

Почти все труды Юнга насквозь мистичны. Он смело писал о путешествиях в иные сферы, об информации, идущей из других миров при помощи сновидений, он сопоставлял западную и восточные цивилизации, его идеи находятся в русле идей даосизма и Лао-цзы. Напиши все это кто-либо другой, и от него бы небрежно отмахнулись: оккультизм. Но здесь - работы опытного врача, который "всего лишь" лечит людей от неврозов. Фигура врача вызывает уважение даже у рядового обывателя, а уж тем более у научной общественности.

Юнг показал, что подсознание - это вместилище вечного, универсального. Люди обладают неощутимым в форме архетипов. Вся культура - порождение бессознательного (так и напрашивается - "божественного"). Ученый мир все-таки насторожился, но Юнг- хитрец. Он подчеркивает: "я всего лишь медик, лечу людей". И занимался он этим весьма успешно. А врач, как и археолог, понятен, ему доверяют и демократы, и диктаторы.

Вторая половина XX столетия - это усиление интереса к идее архетипов. Мистическая мысль стала научной догмой! Психологи, психоаналитики пользуются теорией для лечения больных. Культурологи вычленяют архетипы в изучаемых явлениях. Философы признают правомочность идеи. И все равно никто не отвечает на вопрос, откуда возникают архетипы?

Проникновение идеи архетипов в науку выглядит так, как будто идет формирование новой религии, или нового мифа, а вышеназванные имена - это предтечи по своим функциям. Без Иоанна Предтечи Христос невозможен. Интеллектуальная брешь пробита, теперь "идея овладевает массами".

Возможны четыре трактовки функции архетипов в культуре:

^. это обобщенный опыт людей;

^. это своеобразный феномен, который возникает при определенных условиях (как электричество в цепи);

^. это проявление в людском разуме высших законов и знаний

^. это продукт укорененности природы человеческого мышления в условиях Земли, ее биологии, биосферы, социокультурной среде, космическом окружении.

В любом случае архетип - это нечто сверх людей.

Весь мир - спектакль

Один из основных законов первобытной магии - это тождество изображения и оригинала, причем это - не свидетельство ограниченности ума или недостатка опыта. Первобытный человек иначе воспринимает мир, чем это делает, на первый взгляд, современный человек.

Вторгаться в давнюю (почти вечную) полемику о происхождении искусства - дело неблагодарное, однако отметим, что можно сформулировать некоторые положения, спорить с которыми не позволяет здравый смысл. Например, трудно поверить, что искусство может носить какой-то практический смысл, если не считать, конечно, того, что художник может продать свое произведение. Обычно к первобытности применяют положение т. н. трудовой теории, согласно которой искусство произошло в процессе обряда, а обряд-де призван обслуживать практические интересы охоты. Однако обслуживает искусство обряды своеобразно: создает копию воображаемого предмета, и оперирует с этой копией как с живой. Вообще-то, господа, это называется магией. Или колдовством, например. Согласитесь, весьма своеобразная трудовая теория, хотя для того, чтобы поверить в нее, нужно всего лишь назвать первобытных людей дикарями, варварами, то есть, недоумками, не понимающими того, что понимают господа археологи и антропологи, и все становится на свои места. Искусство имеет только один практический смысл: создание второй, волшебной, или иррациональной реальности, по поводу которой мы будем переживать не менее ярко, чем по поводу "реальной реальности".

Для первобытного человека в рисунке главное - связь с мистической силой (архетипом). Тождественность формы не представляет для них интереса.

Все проникнуто общей жизнью, непрерывной, похожей на волевую силу. Которую они сознают в себе самих. Таинственная сила. С ее помощью вещи оказывались связанными с человеком и между собой. Идея прерывности жизни. Отсюда - связь между видимым и невидимым, между живым и мертвым, осколком предмета и самим предметом. Видимо, это и есть то Откровение, которое дано людям в начале. Первобытное мышление может ощутить тождество единого и множественного, особи и вида, самых различных существ.

Для нас на первый взгляд в рисунке главное - сходство. Нас поражает и радует сходство, но не для этого рисуют портреты. На портрете художник стремится показать некие сущностные черты, которые ему видятся в этом человеке. Ему художнику только кажется, что он рисует сходство. Он рисует идею, а это и есть первобытное мышление.

В наше время люди, воспитанные в мифе под названием "наука - это наше Все", никогда не решатся вслух сказать, что изображения - живые, все скажут, что они - простые материальные воспроизведения предметов. Однако, на наш взгляд, это и есть первобытный мистицизм на новом этапе, в новой обертке. Посмотрите, как страна переживает о фильмах, о сериалах, как дело порой доходит до драк, словно это реальная "просто Мария" обижена подлецом Леонардо.[5] Получается, что это простое воспроизведение реальных отношений, матрица, но она такая же живая, и она будит воображение. Даже более сильно, чем "реальная реальность". Если не будет сериалов, люди будут придумывать эти сериалы в окружающей реальности: одна из сослуживиц станет несчастной, но честной Марией, красавец - инженер из соседнего отдела превратится в мерзавца, которому от женщин надо "только одно", толстая начальница хозяйственного отдела превратится в мудрую мать Терезу, вещающую истины. Иногда создается ощущение, что реальных людей не интересует реальность, если на нее не проецируется некая матрица (миф?), превращающая реальность в магическое колдовство.

Архетип ищет себе плоть и в миру, и в искусстве, при этом сила реакции людей на архетип одинакова! Мудрым является тот из наших современников, кто знает архетип (мистику, потусторонность) и умеет владеть им. Например, предвыборная кампания - это умение играть на нужных мифологемах в сознании обывателя, а значит совершать архетипические действия.

Посвящение в первобытном обществе дает группа родственников, то есть людей, душа которых сформировалась (родилась) от одного и того же отца - тотема. Посвящение идет и в современном социуме: дедовщина в армии, посвящение в уголовном мире, где все его участники исполняют роль "родственников по тотему". А роль тотема исполняет некий комплекс идей, смыслов, значимых для данной группы. Как и в первобытности идет привязка к нематериальному, трансцендентному, и естественно, что любой не прошедший посвящение, остается "салагой", изгоем, как и в первобытном обществе.

Итак, этот столь приметный в первобытном обществе механизм, в современности продолжает действовать, но на столь глубоком уровне, что только специалист может определить наличие основных этапов инициации в тех или иных коллективных действиях. Так, опытный механик по звуку определяет неисправность двигателя. Заметим, к примеру, что непосвященным был премьер-министр С. В. Кириенко. Он, вполне возможно, умнее, жестче и образованнее В. С. Черномырдина, но "тотемной группе" не дали поиздеваться над ним всласть, проверить его на прочность (в этом и состоит один из смыслов инициации). Он не стал своим в мире политиков, перескочив сразу через несколько ступеней. Разумом группа понимает, что Кириенко совсем неплох, как политик. Но первобытное сознание в них не позволяет, сопротивляется этому.

Можно ли сказать, что подобное явление тормозит прогресс? Не будем торопиться с ответом. Никакой талант не может отменить законов действия коллективных представлений, которые иррационально управляют людьми многие сотни тысяч лет. А жизнь уже не раз показывала человечеству, что игнорирование иррационального по непонятным нам законам приводит к краху. Первобытный шаман сказал бы так по поводу данной политической ситуации: непосвященный премьер и вызвал финансовый кризис, нельзя выбирать вождя, не прошедшего инициацию Но во главе должен стоять "дядька Черномор", как бы ни были сильны все его тридцать три богатыря. Разница нашей эпохи с первобытностью в том, что они называли свой тотем,

Хлеб наш насущный

(диалоги с критиками)

Жестокость есть видоизмененная и

сделавшаяся более духовной чувственность

Фридрих Ницше

Общим местом в преподавании истории (в школе или вузе) стал обязательный рассказ о том, как первобытные охотники перед охотой обязательно совершали ритуал, в ходе которого они плясали, пели и, самое важное, изображали будущую охоту на дикого зверя. Один из участников изображал зверя, надев его шкуру и подражая его повадкам, другие потрясали копьями (почему-то копья - обязательный атрибут рассказов о первобытности), и имитировали акт умерщвления. Эта навязчивая картинка настолько плотно вошла в сознание обывателя, что любые попытки разобраться в природе "охотничьих плясок" не приводят к успеху. Всем нравится верить в то, что дикари просто тренировались перед охотой, или, в лучшем случае, пытались перетянуть удачу на свою сторону. Но все не так просто.

Попробуем сначала перечислить некоторые важные аспекты промысловых ритуалов. Прежде всего магическое действие над дичью - это своего рода принуждение ее к появлению в нужном месте, в нужное время, своего рода назначение свидания "возлюбленной дичи". Магия требует экстатического состояния, а одним из обязательных компонентов этого является голод ("пост" в христианской терминологии). Недаром мы начинаем тревожиться, если не поедим, нам кажется, что усталость начинает обуревать нас. Замените слово усталость на слово "духи". Получается: "Голод помогает духам обуревать нас". Еда заглушает призывы духов, а охота невозможна без покровительства духов. Танец дополняет экстатическое состояние, амулеты (фетиши) концентрируют внимание.

Задача пляски - изобразить некую пантомиму из "доисторических" времен, когда боги изобрели охоту. Недаром во многих мифах говорится о том, что боги нарисовали людей и зверей, слепили их, словно скульпторы. Обычно говорят, что это перенесение приемов искусства на фантастический мир. Скорее наоборот, изображение - это попытка повторить деяния предка, и "создать" зверя. Изображения подобны оригиналу, а значит достаточно овладеть картиной, чтобы добиться расположения животного. Вслушаемся: "нужно добиться расположения животного", попросить у него разрешения убить себя. Абсурд! Зачем спрашивать разрешения? Кто же даст разрешение убить себя? Видимо, речь идет о чем-то другом, нежели о простом разрешении пострелять из лука.

Смерть высвобождает душу, происходит перераспределение невидимого мира, кусочки мозаики перемещаются, это весьма сложная процедура, это не под силу людям, ибо они еще не совершенные боги, они только в начале пути. Поэтому всякий раз нужно спрашивать разрешение, иначе в мире мертвых случится хаос. Ритуал вводит людей в состояние транса, из которого они не выходят во время всей охоты. Вот почему нельзя убивать "лишнего" зверя: возникнет путаница в духовном мире, и мир материальный может свернуться.

Как сложно даже современным столь развитым языком объяснять необъяснимое. Дикарь (за исключением шамана) не старался понимать, он старался чувствовать, и повторять то, чему учил шаман. Обязательно надо наделить силой оружие перед охотой (и войной, которая является разновидностью охоты). Оружие должно обладать важным качеством, а именно: не только разрезать видимую плоть зверя (или врага), но и отделять невидимую душу от тела, и тогда обычное копье превращается в волшебную палочку, которая превращает демонов в добрых духов. А племя получает плату - мясо или добычу.

- "НеНаучная фантастика! Как же они жили, дикари этакие? Хорошо, что современный человек не такой".

- "Вы уверены? А отчего это хороший, то есть удачливый, охотник дает имя своему ружью, и разговаривает с ним как с живым. Например, снайпер-килер целится в очередного нового русского и приговаривает: - "Ну, давай миленький, не подведи"!

- Ерунда! Это суеверия!

- А почему же столь суеверны солдаты? Они даже не знают основ шаманской техники, но все их поведение, привычки, манеры говорят о стремлении заключить договор с удачей, отвести от себя смерть, нежелание признавать материалистическо-атеистическую картину мира, согласно которой все в мире случайно, кроме нескольких "законов природы". И согласно этим законам "судьбы" нет, как, впрочем, и души.

- Конечно, нет! Есть только биоэнергетические импульсы коры головного мозга. А суеверия - это признак вялотекущей шизофрении.

- Скажите об этом солдатам в Чечне, которые не только оружие чистят, но и молитвы читают, которые сами и придумывают, оружие заговаривают. Человек не изменился, он все тот же первобытный дикарь, даже хуже, ибо днем он признает торжество науки, а во тьме (сна, войны, опьянения) кается за неверие свое.

Итак, чтобы парализовать стадо, на которое ты собрался охотиться, надо достичь "мистической связи со стадом" (прекрасная формулировка Леви-Брюля). Дух племени сливается с духом стада (впрочем, такое ощущение, что дух племени никогда и не разрывался с духом тотемного животного), возникало фантастическое ощущение, что ты охотишься сам на себя, ты бережно отрезаешь свою плоть, нежно перераспределяя высвободившиеся души по новым "квартирам". Поэтому нельзя слишком много убивать, а ровно столько, чтобы успокоить свою плоть. Ведь ты убиваешь не просто старшего брата, а самого себя.

Отсюда и представление, странное на первый взгляд, о том, что перед охотой надо сохранять сексуальный пост, требовать от жен соблюдения верности, запрещать женщинам стричь волосы во время охоты. Все - просто. Женщина зла, ибо она ограничивает, ибо она впитывает, ибо она захватывает. Секс - это занятие, во время которого отчетливо ощущается это свойство женского духа. Поэтому, чтобы компенсировать это непреодолимое качество женской души (забирать силы), с ней обращаются плохо, ей не дают любви, ее ограничивают. Ибо во время ритуала (а охота это - ритуал), женщина может разрушить всю ту конструкцию, которую строят мужчины трех ипостасей: воины-охотники племени, звери-тотемы, и духи-предки. Охота это слияние триединого в мгновенном экстазе, после чего из этого состояния любви нужно выходить постепенно и бережно.

- При чем же здесь современность? Для нас охота - это развлечение на природе, пережиток дикарских обычаев.

- Что значит пережиток? Если он пережил себя, то почему же он жив, а если он пережил свое время, то тем более, почему же он жив? Хороший охотник не возьмет жену на охоту, а хороший матрос, возьмет с жены слово не изменять ему, и не изменять свой облик, и возьмет с собой ее фотографию, чтобы сохранить неизменным ее облик. "Нельзя ничего менять, пока идет ритуал". Слова мы эти отучились говорить, а вот делать так мы никогда не отучимся.

- Просто мы еще не совершенны.

- Согласен, совершенными бывают только боги, да и то в пределах своей вселенной. Обычай кажется пережитком, когда он сохранил в себе излишнюю долю древней оболочки, ставшей тесной для ритуала. Сделайте оболочку более стильной и модной, и ощущение пережитка исчезнет. Гляньте-ка на фильм "Секретные материалы" - это же обычная сказка про драконов и витязя, но кто ж это признает. Все говорят: паранормальные явления! И успокаиваются: мы современные, мы не дикари первобытные. Только ведь в основе всего этого лежит привычный страх перед "миром мертвых", т.е. миром непознанных законов, которые являются частным случаем других законов, которые…

Вернемся-ка лучше в уютную и привычную первобытность. Итак, ритуал продолжается, охота прошла самую несложную стадию: стрельбу из лука, метание копья, вытаскивание сети, сражение с соседями из-за обиды, нанесенной нам и прочее. Теперь начинается самое сложное: нужно выйти из состояния экстаза. Даже горький пьяница знает, как сложно заставить себя не пить с понедельника. Что же говорить о доверчивых и веселых дикарях![6]

Главная забота после завершения собственно охоты (или войны) - очиститься, избежать мести со стороны общины убитых. Как бы правильно не производилась охота, все равно всех ее участников настигает ощущение скверны, чего-то неправильно сделанного. Любопытно, что частенько приходилось уродовать трупы убитых зверей или людей. Словно это помешает духу вернуться в тело и оживить то, что предназначено в еду, или то, что не должно больше угрожать войной. Над поверженным врагом надо глумится, чтобы посвятить его в "мертвые". Это своего рода обряд инициации, обязательным элементом которого является насмешка, издевательство над посвящаемым. Поэтому и над новоявленным покойником надо издеваться, чтобы помочь ему стать полноценным обитателем страны мертвых. Лейтмотивом всех культур первобытности проходит (порой едва заметно) тема сопричастности с покойным зверем или человеком.

Очиститься - значит порвать некую эмоциональную связь с тотемом или врагом, в котором ты находился в слиянии во время обряда. Очиститься - не значит "избавиться от грязи"[7], это значит прекратить состояние экстаза (сейчас это модно называть измененным состоянием сознания), войти в равновесное состояние. Ни один психоаналитик не отпустит вас домой после сеанса ребефинга, пока не приведет вас в норму (очистит вас от злых духов, сделает так, что духи не мстили вам).

Поэтому пока женщины варят в котле мясо, чтобы накормить детей, мужчины продолжают ритуал, снимая с себя чувство вины, чувство неловкости за содеянное. Все понятно современному человеку, именно поэтому охота сопровождается пьянкой ("Особенности национальной охоты"), поэтому солдаты пьют, хотя обычно все объясняется страхом смерти.

- Что ж, это понятней нам. Еще Юнг сравнивал современную и первобытную психологию. Шаман - это психолог, правда, недоучка, а племя - невротики, борющиеся с шизофренией с помощью наркотиков.

- Все не так. Психолог любыми путями пытается совместить несовместимое, а именно: научную картину мира и ненаучную картину души человека и души коллектива. В итоге он сам становится невротиком, что и заметно по трудам наиболее талантливых из них. Первобытный человек не нуждается в доказательствах существования духов, предков, тотемов и прочего. Он с ними дружит и общается. Еще у греков сохранилось это панибратское отношение к богам. Почитайте их мифы, они только что лицу не били своих богов (впрочем, Геракл занимался и этим, но он - маргинал), жили с ними чересполосно. Да и современный человек интуитивно живет также. И если действительно собирается жить в квартире, то всегда запускает в нее кота (не кошку! Кота!), а потом выгоняет его на улицу, и дом - чист. Хотя по жизни он летчик, или бизнесмен.

- Суеверия это! С этим бороться надо, а не изучать.

- Изучать - это и значит бороться, анализ - это уничтожение, поэтому наука вызывает уважение, но никогда не любовь. Любопытно, что с суевериями одинаково борются, как ученые, так и церковники любой конфессии, и те и другие уверяют, что есть только безликие законы, бездушные и безразличные.

- Уж не хотите ли вы сказать, что и у законов есть душа?

- А почему бы и нет? Если душа есть у кошки, то почему ее нет у закона? Первобытный человек законы персонифицировал, одухотворял, вот почему он столь беззаботен. Жизнь - это не постижение неких мрачных и жестоких законов, а веселое разгадывание загадок в виде знамений, примет, знаков. И предки, духи это - не бестелесные облачка, а конкретные звери, камни, соседи из-за гор. И война - это не борьба за независимость, а сложный, но важный ритуал, приносящий покой душе и радость телу.

Первобытный человек постоянно подчеркивает свое родство с животными. Открытия Ч.Дарвина стали в этом смысле некоторой разворачивающейся программой, старой первобытной программой, ибо ничего кардинально не изменилось в представлении человека о самом себе после утверждения палеоантропологов о его физическом родстве с обезьянами. Энергетика (дух) поступки одинаковы у тех и других. Животные чувствуют настроение человека, так же как и дети, которые в первобытном представлении это - ангелочки.

Итак, мы прикоснулись к одной из самых важных тайн первобытности в независимости от того, говорим ли мы о реальной или нашей внутренней первобытности. Мир живых и мир мертвых (или рациональный и иррациональный) растворены друг в друге (словно сахар в стакане с чаем), мы делим их в своем сознании только потому что мы - люди, произошедшие от богов (тотемных предков), и рано или поздно снова превращающихся в них. Поэтому все что происходит с человеком нужно тут же проецировать на мир духов: белка перебежала дорогу, что бы предупредить об опасности, начальник накричал, чтобы начала меняться судьба, собака завыла, чтобы известить о скорой смерти в поселке, война в Чечне началась, чтобы собрать в одном месте охотников и зверей. И так - бесконечно. Первобытность - есть непрерывный ритуал. А нам современным аборигенам мегаполисов страшно и скучно без ритуалов, нас раздражает жизнь без мистики, без вечного разгадывания тайн. И в этом смысле мы такие же первобытные охотники.

Ирреальность реальности

В темноте чувствуешь время иначе,

чем при свете.

Фридрих Ницше

Посмотрим, что же так привлекает внимание наших современников в так называемой первобытности.

Прежде большинство антропологов подчеркивают, что мышление первобытного человека иначе ориентировано, нежели современное. Его процессы протекают абсолютно иным путем, а именно: первобытный человек повсюду ищет мистические причины тех или иных событий, считает, что одно и то же существо может быть в разных местах одновременно, обладает полным безразличием к противоречиям, которых не терпит современный разум.

Реальность - мистична утверждает первобытный разум. Она перестала быть таковой для сегодняшнего человека, т.е. он не признает (по крайней мере на словах), что есть невидимое, неощутимое. Все можно изобразить, просчитать. В нашем мире все должно быть объектом эксперимента.

Сколь подробно, почти любовно описан археологами обычай сопровождать покойника в могилу чуть ли не со всем его имуществом! Традиционное истолкование этого расточительного обряда опирается на мнение самих носителей обряда, которые обычно дают стандартное объяснение о необходимости благоустройства души покойного в царстве мертвых. И вот здесь-то мы должны четко определиться в весьма важном вопросе, можем ли мы безоговорочно принимать их объяснения, как это зачастую делают антропологи? Если расспрашивать аборигенов тщательнее, глубже, пытаясь понять сокровенный смысл обряда, тогда они пожмут плечами и скажут, что поступают так из слепого повиновения божеству, который предписал им делать так, а они слишком невежественны, чтобы позволить себе рассуждать по поводу религии, которой повинуются безоговорочно.

Зато нам четко говорят, что был некто (тотемное животное, Моисей, Будда, Христос, даже "пророк" - З.Фрейд), кто сумел заставить их соблюдать законы, ритуал. Попробуем представить себе мотивы, по которым первобытный психолог - жрец заставлял паству совершать нелепые обряды, попробуем смоделировать ход его рассуждений, породивших страх стяжательства:

"Имущество, вещи, наследство притягивают к себе душу. Человек начинает всего бояться. Стяжательство - вредно. Быть богатым не плохо. Плохо гордиться тем, что ты богатый. Но как объяснить все это доверчивым и недоразвитым сородичам? И что же сделаю я - шаман каменного века, который получил Откровение (информацию о том как держать мир в равновесии), начну объяснять всем истины? Горячиться и брызгать слюной? Как приучить их к неосознанному страху стяжательства?"

Даже современные люди (и это после тысячелетнего христианства!) кое-как скрипя мозгами, понимают, что стяжательство - это болезнь. Что по каким-то неведомым законам богатство может принести болезнь и смерть. Нет уже надобности класть в могилу все имущество, включая жен, люди и так жертвуют деньги, создают благотворительные фонды.

Подчеркнем еще раз: любая вариация Откровения говорит: процветание - это хорошо, плохо - думать, что материальный мир - единственный. Это отягощает душу, она начинает болеть, метаться, умирать, тогда болеет тело, семья, народ. Со всем надо расставаться легко.

Так о какой душе заботился шаман? О душе умершего? (Это отдельная тема, скорее для профессионалов - медиумов, чем для философов) Шаман заботился о душах оставшихся людей. Наживайте все по - новой, раз вы - рабы вещей. Не зацепляйтесь душой за вещи умершего, пусть они исчезнут вместе с ним. Наверняка настоящий шаман так и объяснил бы вам этот ритуал, доверяй он вам. Но чаще вам скажут, что вещи будут сопровождать умершего на тот свет. А могилы - это клады имущества, отсюда возникает идея, что гробокопательство - зло. На это имущество - табу, запрет. Дело не в трупном яде, не в злых духах, а в том же стяжательстве. "На костях не построишь счастья".

Из-за таких "простых" объяснений, добросовестно записанных армией этнографов, прошлое кажется нам простым, примитивным; именно, поэтому в обыденном сознании слово "первобытный" стало синонимом неразвитости, своеобразным ругательством. Парадокс: сначала историки постарались доказать себе, что помимо истории существует первобытная до-история, затем они загипнотизировали этой идеей обывателя, а теперь уже обыватель не позволит историкам доказать ему обратное, а именно: первобытность сложнее и глубже, чем упростившаяся цивилизация, первобытность живет в нас и формирует наше сознание.[8]

Первобытность - словно сжатая до предела спираль, все скручено, смешано, разум, эмоции, мистика. "История - разворачивание спирали" - какой красивый образ! Сакральное и профанное делятся, становятся враждебными, не умея в то же время существовать друг без друга. Ведь они порождение единого, их взаимодействие придает тот необходимый запас энергии, который заставляет "спираль раскручиваться". Ядро делится, усложняется, а за счет этого спираль все раскручивается. Но наступит новый цикл, и они сольются в нашем сознании. А в нашем подсознании (снах, фантазиях, интуиции) они никогда и не делились. И в этом смысле мы - такие первобытные люди.

В первобытном обществе основные архетипы внушаются человеку при обстоятельствах, которые производят глубочайшее впечатление на сферу его чувств. Такова инициация, когда мальчик становится сознательным членом социальной группы.

Поразительно, с какой легкостью антропологи, а следом за ними и философы воспринимают и описывают явления первобытности. Казалось бы, все эти диковинки должны ставить в тупик цивилизованного человека. Однако ученые мужи с каким-то сладострастием и упоением взялись за детальное описание первобытной жизни, последовательно создавая, вылепливая образ благородного дикаря. Откуда такой интерес? Не покидает ощущение, что под видом исследования первобытности на самом деле они изучают какую-то часть себя, человеческой натуры. Легальная возможность открыто (т.е. научным языком) говорить о том, что вызывало насмешку у образованных людей XIX века. Фактически речь идет об исследовании самих себя, это - замаскированная рефлексия. Возьмем, к примеру, столетнюю полемику о тотемизме

Что такое тотемизм в понимании рядового историка, знающего первобытность по учебнику Першица - Монгайта - Алексеева? Это поклонение животному, которого боишься, от которого зависишь, мясо которого ешь. А поклоняешься для того, чтобы охота была успешной. Прекрасный пример переноса сегодняшней мифологии в первобытность, а именно: если и молимся, то лишь из практических соображений, все подчинено добыванию хлеба насущного.

А вот как поэтически описывает тотемизм Леви-Брюль: это - пламенное желание и острая потребность слиться воедино с "общим началом", это - страстный призыв к охраняющей силе. Красиво, не правда ли? Действительно, мы даже сейчас, живя в квартирах на десятом этаже, замечаем, что только зверь невозмутим и способен хранить молчание, словно зверь знает Истину. Мы смеемся, плачем, страдаем, а зверь - невозмутим. Не потому ли сознание первого человека нашло образ бога в звере. У бога нет внешности, зверь похож на бога гармонией, в которой состоит смысл жизни.

Память человека фиксирует в последующих жизнях только архетипическое состояние гармонии, равновесия. Поэтому мы не помним прошлых жизней, поэтому мы "помним" лишь ощущения, запахи, эмоции. Поэтому коллективные представления - священны, ибо здесь, в коллективном "Я" все ощущения усиливаются многократно. Для этого существует ритуал, где личность на краткое мгновение прикасается к "вечности", т. е., говоря научным языком, к ощущению архетипов. В ритуале архетипы драматизируются, их пытаются инсценировать, возникает эффект "эмоционального заражения". Все ритуалы характеризуются крайним нервным возбуждением, которое вызывается переутомлением, пляской, экстазом. Все это обостряет, усиливает эмоциональный характер архетипов.

Тотемизм шире, чем поклонение животным. Представьте себе, что все звери на Земле вымерли, исчезает ли тотемизм? Ни в коем случае: архетипическое сознание найдет нечто иное, куда и будет помещен соответствующий архетип. Хотя, наверное, точнее было бы сказать: куда и будет спроецирован архетип. Например, компьютеры, чем не предмет тотемизма. Разве не обращаемся мы с ними, как с некими непонятными невозмутимыми существами, которые вроде бы зависят от нас, но от которых, на самом деле, зависим мы сами. Тотемный зверь всегда был проводником между миром живых и мертвых, каналом, по которому люди получали благодать (равно - успех, удача), а мертвые получали энергию человеческого жертвоприношения. А теперь взглянем на новейший американский фильм "Матрица", который на наших глазах стал культовым, то есть, архетипическим фильмом. Компьютерная сеть здесь проводник между двумя мирами. Сменилась атрибутика, но принцип тотемизма остался прежним. Человек архетипический не может жить без проводника.

Получается, что рассуждения о первобытности это легальная возможность говорить о мистике.

Болезнь - источник силы

Ослабляя болезнь, вы ослабили больного, вы - не врачи, а шарлатаны!

Фридрих Ницше

"Все болезни - от нервов!"

Русская народная мудрость

Казалось бы, нигде столь явственно, на первый взгляд, не заметно отличие первобытного и цивилизованного человека как в отношении к болезням. Для нас болезнь - это несчастье, расстройство механизма, за которым неправильно ухаживают. Для дикаря - это благотворный знак, подсказывающий о состоянии духовной сферы, и прежде всего той его части, которая отвечает за соблюдение законов природы (имея в виду, что законы природы не ограничиваются законом всемирного тяготения). Секрет болезни скрыт в невидимом мире, всякая болезнь - это тоска, желание души (вернее той ее части, о которой пойдет речь в разделе "Другое начало"), и больные умирают только потому, что желание это не исполняется.

Поэтому столь важно прислушиваться к желаниям больного, ведь в них заключена воля духа-хранителя. Задача знахаря - распознать болезнь, постараться понять в чем состоит конфликт между двумя мирами, граница между которыми проходит в душе человека, а проводником через которую является личный дух-покровитель.

Излечение превращается в колдовство, то есть в действия, невидимые обычному зрению. Хотя принятие таблетки - с точки зрения обычного (первобытного) человека - тоже волшебство: проглотил маленький белый кружочек, и температура понизилась. То, что при этом происходит некая химическая реакция в крови больного - для большинства людей - скорее предмет веры, чем научного опыта. Результат есть - этого достаточно для человека. Попробуйте дать антибиотики дикарю, они ему не помогут в большинстве случаев, ибо они - не являются элементом его мифа о природе болезни и методах исцеления.

Точно также шаман не может исцелить горожанина: слишком велико сопротивление одного мифа другому. И тогда шаманам приходится рядится в одежды психотерапевтов, называть причины заболеваний психосоматикой, а своих единомышленников, к примеру, "школой трансперсональной психологии". Суть от этого не меняется, в основе этого все равно лежит вера в мистическую сопричастность двух миров - духовного и материального.

Болезнь - не просто расстройство связи между двумя мирами в душе человека. Первобытный философ додумывал все до конца и поэтому вполне логично задавался вопросом: а почему вдруг происходит расстройство? Если расстройство - это всего лишь поломка, тогда в мире нет ничего закономерного, и все происходит случайно. В том числе случайно заболевают, а затем и умирают те или иные люди. Но "ощущение закономерности" это один из самых мощных архетипов человеческой мифологии.

Человеку свойственно везде и во всем искать следствие проявления закона: или в воле божьей или третьем законе термодинамики. В этом он стал еще более первобытным, чем был в каменном веке. Дикарь воспринимает болезнь как "знак", "знамение", проявление таинственного закона, который с помощью болезни подталкивает человека к правильному поступку. И только сумасшедший человек думает, что он поскользнулся потому, что скользко. Первобытный человек внутри этого сумасшедшего начнет просчитывать, где и что он сделал неправильно, что именно в его мыслях, намерениях привело к столь жесткому уроку, как вывихнутая нога.

А если человек не сумел прочитать знаки, наступает смерть, которая никогда не бывает естественной в современном понимании. Вот как это описывает Леви-Брюль: "... туземец умирает от самой поверхностной раны, если только будет верить, что поранившее его оружие было заговорено и, следовательно, пропитано злыми чарами. Он ложится, отказывается от всякой пищи и угасает на глазах".

Кажется, в нашей культуре это называется "умереть от тоски", когда человек не хочет жить, и ищет любой повод для смерти. Но в понимании первобытного человека это и есть самая естественная смерть. Тогда колдун поступает правильно, он снимает самовнушение и болезнь, угроза смерти проходит.

Смерть носит насильственный и магический характер. Любая смерть - неестественна, ибо с годами человек должен совершенствоваться, то есть, постигать законы мира вокруг себя, но, поскольку человек ленив, то с возрастом он перестает соответствовать требованиям мира к себе, и тогда срабатывает закон природы и люди умирают. Тело умирает, потому что душа так и не усовершенствовалась. Так считают абсолютно все первобытные дикари. В этом - ответ на вопрос о бессмертии.

Сравним с современностью. Тело человека продолжает меняться медленно, неуклонно. У половины населения земли - искусственные зубы, сердца, почки, ноги, руки. Человек изменился? Нисколько. Моделируем дальше: изношенные органы заменяются совершенными искусственными, сначала почти все, а потом абсолютно все. Человек перестал быть человеком? Он будет умирать? Спросим об этом варвара внутри нас - и он ответит нам: человек может сменить полностью кожу, но ангела-хранителя сменить нельзя, и если вы не дружите со своим покровителем, не слушаетесь его советов (например, болезней), то вы все равно умрете. Люди ничего не могут поделать с этим, поэтому они с виноватой улыбкой, тайком снова и снова идут лечить свою язву к шаману, колдуну, знахарю, а самые стыдливые и гордые - к психотерапевту.

Современный человек также как и первобытный подозревает, что логика возникновения болезни лежит не в расстройстве функций организма, скорее расстройство - следствие неких причин. Оттого-то обыватель с таким интересом воспринимает книги подобные столь популярному изданию С. Н. Лазарева "Диагностика Кармы".

Другое начало - начало другого

Ты говоришь, чтобы я был твоим учителем: за что? Я - твоя веялка, а не тормоз

Фридрих Ницше

"Внутренний голос пропал!"

Жалоба соседа - алкоголика

Кто же они такие - вездесущие первобытные духи, которые то весело, то угрюмо общаются с людьми, вмешиваются в их жизнь. Может быть это - прообраз, уродливая пародия на вездесущность бога? А, может, вездесущность бога и духов - это две вариации одного и того же архетипа? Представим себе, что мы на мгновение увидели мир, окружающий нас, с помощью ясновидения (как первобытный шаман), то, наверное, испугались бы и восхитились одновременно, и стало бы уже неважно, что больше мы такого не увидим: ясновидение не открывается просто так. Впечатление, произведенное на человека необычными образами и картиной мира, остается навсегда. Отсюда - тяга к наркотикам, ибо в наркотическом трансе мир видится иным, "ясно-видимым" образом. Как много сказано о том, что подобное видение позволяет человеку по иному взглянуть на мир.

Однако культура цивилизации отрицает трансовые состояния, и культура общения с подобными образами почти утеряна, поэтому наркоманы не знают, что им делать с их видениями и знаниями, полученными в процессе наркотического транса. В первобытности шаман использовал подобные состояния для получения знаний, как о конкретной ситуации (болезни), так и о строении мира.

И все таки, осмелимся утверждать, что похожие явления - в нашем обществе - не просто пережитки. Религия и наука постарались четко разъединить духовное и телесное. Каждая из них дает человеку право на признание существования и борьбы двух миров: рационального и иррационального, людского и божественного. Деление мира, абсолютизация этого деления привела к появлению так называемого подавления: религия призывает подавлять плотское во имя духовного, наука отрицает духовное, называя его атрибутом материального. При всей разнице в терминологии суть остается та же: подавление одного ради другого.

Для первобытного же мышления двух миров нет: мистика действительна, действительность мистична, сверхъестественное естественно, природа метафизична, инь и ян всего лишь два принципа, два проявления одного единого. Думается, во всех первобытных культурах (явно) и цивилизованных культурах (скрытно) функционирует архетип, который мы назовем "другое начало". Он обычно понимается как некий гость тела, которого не касаются болезни и смерть, хотя наряду с ним есть и жизненное начало (душа, которая уходит в ад). Другое начало походит на ангела хранителя, на внутренний голос, на "реальное собственное Я" (К.Хорни), на "Id" (З.Фрейд), "учителя" (К.Кастанеда), бессознательное (К.-Г.Юнг) и т. д. Оно существует до жизни и после жизни человека. Личность не сводима к Другому Началу, личность сопричастна ему, Другое Начало обитает в личности. Т.е. личность в представлении первобытного дикаря - это одновременно Другое Начало и не-Другое Начало. А смерть - это прекращение сосуществования двух противоположных начал, двух союзников. Личность при этом исчезает, ведь она - соединение двух Начал (но не тела и разума, как мы иногда говорим сейчас, а двух частей души, личности, Ego). Но если личность может исчезнут, то Другое Начало не исчезает, оно переселяется в новорожденного.

Вот откуда - тоска в современном человеке, живущем с "широко закрытыми глазами". Только первобытный человек сознавал причины этой тоски, а современный - нет. Вечна и бессмертна не душа, не личность человека, а некое Другое Начало, которое не является и никогда не будет человеком.

Первобытные люди считают, что другое начало автономно, у него свои желания. Оно путешествует, а для человека это кажется - сном. Получается, что "дух" - это личный опыт человека, накопленная энергия, которая откладывается где-то (может это и есть "страна мертвых" или ад?). Поэтому можно оттуда черпать энергию (а что такое иначе молитвы? Просьбы, медитации?) Другое начало не подвластно даже шаману. Надо его слушаться, хотя с ним можно спорить, он любит это, и ее даже можно переубедить, но оно право всегда. Те, кто умеет в шуме внутренних голосов услышать голос другого начала - счастливы.

Человек постоянно чувствует свое мистическое единство с группой со зверем. Просто человек чувствует себя сопричастным тому, от чего он зависит, чем он порожден. Он смутно или четко ощущает, что в нем есть Гость, неведомый ему, непонятный, который гуляет сам по себе, но без которого жизнь становится трудно управляемой.[9] Энергию для жизни тела дает некая Лесная, Звериная душа, некий Тотем. Почему-то именно звериный дух дает энергию для тела, словно электричество для цепи.

Человек произошел от нечеловеческих тварей, (Теория Дарвина - возрождение этого представления) или от людей-зверей, отсюда - табу на поедание зверей определенного типа. Невидимый, неосязаемый дух одновременно присутствует во всех и в каждом. В наше время этот дух может "поселиться" и в компьютерах, и в машинах. А иначе как объяснить сложную процедуру - ритуал покупки автомобиля, "обмывания", многочисленных суеверий, связанных со всем, что окружает человека современного типа.

Человек переодевается в тигра и становится сопричастным тигру. Он обретает его качества, оставаясь человеком, и в этом его сила, устрашающая других людей.

Термин "душа" в применении к первобытности есть проекция современных представлений на мифическое прошлое. В христианской культуре жизнь души является, едва ли не самым главным, мифообразующим элементом. Поэтому ученый непроизвольно ищет следы души и в первобытных воззрениях, удивляясь непохожести их на наши. Между тем, как архаичный человек твердо признает существование гостя внутри личности человека, воспринимая гостя, как порой капризного, но мудрого покровителя. Этим и объясняется стремление услышать внутри себя голос, утешающий и поучающий жизни.

Сон внутри сна

Не смотрите на солнце! И луна достаточно светла для ваших ночных глаз.

Фридрих Ницше

Сон - в руку!

Бабушка у подъезда.

В каждой студенческой группе обязательно найдется хотя бы один, заявляющий, что он никогда не видит снов. Потом он нехотя соглашается, что, скорее всего, он их не запоминает, после чего начинает весьма яростно доказывать удивленному лектору, что сны - всего лишь воспоминания, а души никакой нет, и не успокаивается пока преподаватель не уверит его, что он и не настаивает на сновидениях: не видите, ну, и на здоровье! Поразительно то, что практически всегда в глазах у борца со снами появляется некая тоска. Человек хочет забыть то, что не дает ему покоя, что тревожит его привычную картину мира, в которой человек-машина зависит только от самого себя, своей аккуратности, сообразительности, ловкости. А признать независимое существование каких-то снов означает разрушить привычную картину мира. Впрочем, таких людей бывает не больше одного на тридцать других, которые не могут не думать о сновидениях, пытаются понять их смысл.

Первобытный человек вряд ли бы даже сумел понять, о чем идет в предыдущем абзаце, задав нам несколько недоуменных вопросов: чем собственно люди в сновидениях отличаются от людей вне сна, если не они разговаривают с вами во сне, то кто же говорит вам, если сон - это только воспоминание, то почему мы видим то, чего никогда в жизни не переживали и т. д.

Говорят, что "сон - это бог дикарей", именно там во сне он имеет счастливую возможность каждодневно входить в трансовое состояние, общаться с духом - покровителем, угадывать свою судьбу.

Все, что первобытный человек узнает во сне, для него также реально, как и то, что он видит наяву. Т.е. информация о мире духов для него идет отовсюду. Все - суть информация от сверхъестественного мира и какая разница, откуда она идет? Сон даже лучше, ибо он свободен от ограниченности материального мира.

Для него характерна страсть к пророческим снам, которым, как правило предшествует пост, сексуальный пост, уединение, самоистязание, что и приводит к возникновению временной способности к общению с высшей невидимой реальностью. Сновидение - это путь к обретению силы для первобытного человека.

Особенно важны сновидения для шамана. Сновидения легко описывать, но сложно сознательно вторгаться в течение сна, ощущать свою жизнь связанной со сновидениями. Для этого шаману требуется огромный внутренний контроль и уверенность. Всегда необходим помощник: вот почему шаманы всегда учатся у духов-помощников или у старых ша