КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
ОТ ИЛЬИ ПЕТРИКЕИЧА.
Клеши, мичманка с крабом, бушлат в якорях -- картинка. Представляется:матрос Альбатросов, списан без рук с сухогруза на бал сухопутной участи; асам-то с которого года? Рекомендуюсь и я. В нашу гавань, говорит, заходиликорабли, большие, говорю, корабли из океана, в таверне, говорит, веселилисьморяки и пили, говорю, за здоровье атамана. Все это так, черноморец сказал,но коснись-ка ты мне за любовь, перетряхни чуток музыку. А Хризантемыхочешь? И предложил вниманию слушателя песнь заветную, жалостную. Отцвели восаду хризантемы давно, а тоска все цветет в моем сердце родном. Свесилрумпель на квинту мой Альбатрос, запершил, кашель сухой морехода бьет. А какраз полустанок, и рохля хохлатская жмыхами обносит -- периферия, окраина.Дверь рванул и ору: товарка, тэ зуби трэба? а то поиздержался в пути. Ой,трэба, трэба, без них зажурылась. Уступлю за трояк обе челюсти, подывысь,яки билы -- кость. Уступил и сделался шепелявым сызнова. Ерунда, перебьемся,для благодарного закадыки и глаз на анализ. Скорый дальше-- а мы в егоресторацию: кушай с голоду, лечись с молоду. Оккупировали на абордаж двапосадочных и приказали всего. восхитительного -- до головизны вплоть.Огорчил ты печенки мне хризантемами этими, щукой быть, ведь когда былсалагой, то я базировался на учебном плашкоуте, на утлой барже, и не успел яочухаться, как на заплешине парка со всякими каруселями замаячила однаотчаянная мамзель -- пацанка смурная, но безотказная. Поначалу один я с нейцацкался, потом корешей свободных от вахт прихватывал, и как раз она всепесенкой этой мучилась. И как с якорей снимались, я от аврала оторвался начас -- и к девочке. На прощанье сует листок: все куплеты списала, и адрес наобороте -- переулок, строенье и комната. Дескать, не забывай, шли фоточки.Но в походе писать особенно не о чем, запрещено, а после нас всех в училищена поруки приняли, а уж там тем более не до писем, времени -- полный обрез:то губа, то приборка, то переборки зубришь, а то с кадетами из-за шмарномера -- кроме шуток. Нет, морская душа, моя адреса не оставила, уехалапросто неизвестно куда, и попробуй взыщи. Пробедовали мы с ней,прожительствовали в хавере ее весьма основательно, но не нажили ничего,кроме Якова -- умненького, а все-таки дурачка, да и то -- намекала, что не яего счастливый отец, со стрелочником пролетела, якобы, потому что пристрелке она состояла, сутками дежурила на первых порах. Где и как,дознавался, в котором часу? Да на куче дресвы подсыпкой, выясняется, уподсобки, где ужинали. Ужинали-не ужинали, поди проверь, но я горюнилсясильно. Резала Оря меня без ножа, но было, подчеркиваю, втерпеж, а невтерпежнаступило, когда перешла в диспетчеры, где бестактничала вообще беспримерно.Гребень как гребень, а твой, черепаховый, на путях утеряла. Спрашивал,сплошь обманутый, не решаясь на схлест -- ну, а этот-то с каких барышей?Отбояривалась, вся наглая, -- его на путях же нашла. Юдоль твоя путевая,мыслилось, сама же ты -- непутевая, не моя, не со мною твоя главнеющаяприязнь, не в этой вот конуре, не на этой лежачей возможности, а на все техже путях, даже Яшку тебе на шпалах изобрели. Я задумался. А заря, скажу откровенно, занимается в зеркале похлеще любойзаволческой, хотя Вам, наверное, мало понятно, что мы, которые население,Заволчьем зовем. Почему и гребу, водомер, на ту сторону. Резко-резко гребу,скоро-споро, и мачты гнутся и скрипят, но Итиль широтою превысила споростьмою, и тощанка дневная утреннему комариному толкуну на ходу подметкисрезает. Достигаю к обеду, и ялик рыбкой с размаху выбрасывается на песок.Перекурил достижение дукатиной Вашей второй и тащусь на скрипучих вдоль,наблюдая, как лилеи растут. Подтверждаю: не трудятся, не прядут, но одеты сиголочки. Но пробегая мои настоящие очерки. Вы вправе воскликнуть протест.Недоуменье улавливаю, не дышлом кроен, хоть гондрыбат, но давайте условимсяраз навсегда: костыли -- костылями, грибы -- орехами. Не могу же я из-запервых, по мере их неприсутствия, тридцать лет, как тезка из Мурома, сиднемсидеть, оставив поездки по третьи и по вторые, да три по рогам. Слава Богу,навестил меня Крылобыл и, соболезнуя, надоумил. Илия, мудрит, Петрикеич,настаиваешь, время единовременно, что ли, повсеместно фукцирует? Я сказал: яне настаиваю. Мне таить, Сидор Батькович, нечего; если настаиваю -- тонастаиваю, а нет -- то сразу: не настаиваю и баста, зачем темнить. И я прямоему сказал: можешь обижаться, серчать, твое право, но вот тебе мое слово: нуне настаиваю. Смотри, Крылобыл, этот умняга, учит, давай с тобой не времявозьмем, а воду обычную. А давай. И останови впечатление, тормошит, в заводиона практически не идет, ее ряска душит, трава, а на стрежне -- стремглав;так и время фукцирует, объяснял, в Городнище шустрит, махом крыла стрижа,приблизительно, в Быдогоще -- ни шатко ни валко, в лесах -- совсем тишь дагладь. Потому и пойми уверенье, что кража, которой ты -- жертва, случиласьпока что лишь в нашем любимом городе и больше нигде, и на той стороне о нейи не слыхивали. Стоит, значит, тебе туда переехать -- все ходом иобразуется. Принял я это к сведению и заездил на будущем челноке впозапрошлое. Главная сложность -- добраться до причальных колов. Несмотря награфы, параграфы волонтеров ущербным способствовать недостаток у насостреющий был и будет, на то мы и избраны. Посему в похождениях известноготолка мне, дяде, соучаствуют знакомые Вам троюродные плетни. Перегреб итащусь вдоль кромки Лазаря наобум, хромотой хромоту поправ. Вы же -- здесь,в настоящем периоде, изучаете сей волапюк. Поднялись на терраскупроветриться и обратили воображение на меня: наш пострел-то, заститесь,всюду поспел -- в Заволчье точильщика зрю. Нет, это я Вас там вижу, ибо не ятам, а Вы. Словом, оба мы правы. Ведь поскольку на разных мы сторонах, то иразличная у нас география: Вы за Волчьей и я же. Ну и вот, дитя вниманьемзабросила, возвращается выпитая, а я -- скандалист. И однажды Орина мненапрямик, что давай-ка игрушки мы пополам. Илие делить было нечего, его всехигрушек из рода скарба типа тарелки-портянки -- раз-два и умылся. Поместиламуницию во влагалище неветшающее, в мешок, поклонился изменнице, сынулюнеродного, вероятно, поцеловал, съехал по перилам на нулевой этаж и открылпод лестницей как бы скорняжный цех, как бы холодным заделался скорняком. Наповерку же промышлял крашением и сбытом надувных аптечных шаров разных,изобретал и уйди-уйди. Не вызывает сомненья, что тут и спал, и слегкапогодя, во избежание недомолвок с держащими власть, промыслил патент. КакимМакаром -- статья одиннадцатая, но заказов набрал -- кот наплакал,приходилось вертеться по местным составам и перелицовывать кой-что изстарья; поднаторел и на инструментах. А то -- зальешься, бывало, зарею насвалку -- и ищи-свищи тебя, непоседу. Широко и вольготно, рискну заметить,раскинулись отхожие эти поля; далеко-далеко отойдешь порой в поискахрадостей -- затеряешься. За трудами все тянется незаметно, вот уж полдень, иесли не заморозки, то жаворонки. Заберешься на гору хлама передохнуть -- духзаймется: сторонушка хоть куда. Осмотритесь. На западе ветошница при долинеграблями мусор гребет, на севере сучара трехлапая рыщет насчет пожрать, навостоке сержант в запасе в ручье ковыряется -- мотоциклетку бредит собратьпо частям, а на юге шантрапа радеет по части чинариков. Мир, покойно, никтоникому ничего, потому как человек человеку тут человек, не более; и дымкиотечества повсеместно, как в то восстание -- мусор тлеет по-тихому, панорама-- куда ни плюнь. И такая к ней близость внутри щемит, что домойвозвращаться -- да ну его. Привлекают нашего обитателя просторы своей землии рожна чужого он не взыскующий. В те же кварталы составил приличную, есливыразиться, крышкотеку, собрание, то есть, разноцветных закруток отсаморазличных микстур: одеколоны, духи, да Вы знаете. В этом смысленеоценимую помощь советами и приветами подавала та западная ветошница, теткав теле, благовоспитанная и с опытом, а годков тянула с хвостиком нашестьдесят -- деликатес да и только. Приключение позадавнее, и что было,того не утаю: увлечение с ней выгорело мимолетное, как случилось, впрочем, ис ее внучатой опечной, или вроде того, в чем, понятно, винюсь, еслитребуется, задним числом. Плоти дамской соблазн велик есть, эта штука такая-- вожделеем и взятки гладки. Так и тут: начиналось почти что дуриком.Фордыбачила, сторонилась, хмурилась, а поглубже копнешь -- все без разницы.Поговаривали по баракам, будто бы не в себе она, родом так, но я личноничего исключительного бы не вменил. Единственно, голова у нее довольно-такинебольшая была несуразно, да ветошница уверяла -- до свадьбы дойдет,оправится; что ж, дойдет так дойдет, опекунше видней. Один раз присылаетсвою девулю со шкуркой какой-то, чтоб отмездрил, -- и разволновался я насклоне судьбы. Только дурного не усмотрите, Фомич, я сначала лишь любопыствоунял, как у нее обстоит-то, в ее, то есть, лета, знаете ли, ну и задвинулзадвижку-то невзначай, от себя, читайте, тайком. Потом прикидываю -- чемлукавый не шутит, рискну, не все ж по расчету, с бабушками, неплохо бы и совнучатыми иногда, без корысти. И случилось непоправимое, применился кневзрослой волнительно и сгоряча. Уговорились встречаться; когда подлестницей утешим себя, когда под карбасом. Через ряд месяцев стороной, отзнакомого гитариста, кому обязан по гроб нотной грамотой, узнаю, чтоматросят укромно мою малолетнюю какие-то речники. Я -- сквозь пальцы, немыло же, не обмылится, а дело их молодое, правое -- поматросят да бросят.Орина меня заботила, ее контакты сводили с рельс, и по ней, под карбасом,испытывая одиночество, горевал, по тряпицам елозя, которые сжечь бы, чтобыне пахли. А жировала на ветоши и взяла за привычку гулять по местамобнажения щекотливая дрянь вроде мух. Поначалу не беспокоили, напротив,приятствие извлекал, но ближе к Успению закусали, и поощрение кончилось. Жилда был во дыре уключины мизгирь-крестовик. Все он днище, как небо высокое,паутиной оплел. Насекомых отлавливал я и в тенеты к нему кидал. Как же душуон тварям этим, бессовестный, вынимал аккуратно, ужасы. Паша, грядый, Паукты мой, Петр племяннику из деревни писал, я не видел скушней события, чемянварь без дрождей, доставляй -- кровь из носу. Сердцем верю, он продолжал,сердцем знаю -- не подведешь, но умишко слаб, соблазняется: не привезешьведь; ахти нам в таком разе, пьяницам. Именно тогда-то и шлет мне Павелизвестие с фенистом. Илюша, сударь, пророк ты наш, вот ведь втемяшилось намс Петром браги себе запасти, а поскольку ты и без этого добра нам желаешь, ис буквой помог, то не поверишь ли, кроме того, в долг деньжат, ибо дрожди вЗаволчье всему предивному уподоблю, а зиму без оных сравню с весной безсапог, или с той же зимой, но без катанок; сном кобылы рябой, подвизается,,запорхает над нами, апостолами, так уж пожалуйста. Раздобыл я бумаги, песку,обмакнул я перо в чернильницу и залюбовался на двор, где снеговая бобылка,мной лепленная, схватила форменную капель. На календаре -- конец бокогрея,но скалиться погоди, еще марток оставит без порток. Фениста, возражал яПавлу, напрасно не засылай, денег вам с дядей от Ильи не придет, я не деньгипока точу -- исцеления, да и то уважающим, а тем паче на пропивон: недовольно ли зашибать-то; но перед тем, как я, может статься, вам денегпришлю, вы мне прежде доставьте с нарочным принадлежности. Которые? А те,которые вы и подобные вам преподобные спроводили в декабре, выбравнеразбериху сумрака и кутерьму буранчика. А до доезжачего сведения довелультимат, что раздор наш решить хлопотал бы келейно, без вынесения навысокие кровли, согласясь, что не волк и не выжловка, но как бы ни то, нисе, наподобие раннего вечера, и рассчитывал бы, уступчивый, на возвратодного вместо двух. И ответ. Протри, оскорбляет, светильники тела инаблюдай, как бы не выбросило ненароком во внешнюю темноту. И тогда я решилпредпринять настоящее к Вам послание, а Паука с его просьбой забыть,презреньем наказав. Сказано -- сделаем, но не забыть -- не к ночи будетпомянуто -- как душу он мухам хоботом своим вынимал под ладьей. И задумался. Оря, ты Оря, раззуживали и тебя в изложинах на тот жеманер. В будни получки, в аванца ль пятницы в знаменитых ольхах за линиейгужевались с тобой бестрепетно не знакомые мне подмастерья, удалые твоитоварищи, учащие путевых ремеслух. Слабоваты вы, Орина Игнатьевна, каквыяснилось, на передок, не ровно к сладкому дышите, и не гребень утратили напутях, но честь. За гранененький неполезной, кашинской, как вы только ниласкались об них, злоблудучая фря. Что же, я бы тихо желал понять, никогдаИлию так не баловала. Произрастала купина одна неявная, но густая и близкая,и в протяжные сумерки подмечал из нее самостыдное; содомляне вы были,матушка. Шел затем к малохольной, ища отыграться, но с ней -- ровно скуклой: глядела, как оловянная, не потакая и в малой прихоти. В буденьпутейской получки, в аванца ль пятницу, дербалызнул от чьих-то щедрот,подобрал чего-то железное у депо и пожду в знаменитых ольхах за линией. Ипоказываются те стрекулисты, недомерки в шестнадцать мальчишеских, и ведутмою профурсетку на лобную поляну любви. Я решил переждать -- пусть начнется;тогда, отвагою более полный, и ударю из-за кургана коварным нехристем.Споро, пятеро, залили они буркалы себе и ей и поехали кто во что горазд. Эх,мерекаю, пора-не пора, иду со двора. А после соображаю: поспешишь --насмешишь, ненароком спугнешь раньше должного, погожу. И перечитываю отнечего делать подобранный также билет за номером, чтоб не соврать, восемьтысяч четыреста двадцать два ровно, годящий для путешествия в прошлом годудо такой незабвенной земли, как Луговая Суббота. Принял свое участье в Ильенастоящий картон, очень принял. Представляете, Луговая Суббота, Фомич. Тоесть, мало того, что суббота, но еще ведь и лугами обрамлена и, пожалуй, чтодаже и заливными. И ливенка в них заливается. И гуляет себе выходной,отутюженный, а то и с тросточками, народ, улыбаясь лучисто чему-топравильному. Все смиренно, никаких мордобитий, перебраниваются лишьизвозчики с водовозами, но ведь и то зеваючи. А замыслили компанией в тенькепосидеть -- отойдите, судари, в кущи, к особым ларькам, -- и отдыхайте воздравие. Вообразил себе эту нездешнюю алафу и беру обязательство: что б нислучилось, какие ни передряги, ни прочее -- Луговой Субботе в текущемсуществовании визит нанести. И завязал узелок. На галстуке. И когда мы сматрос-Альбатросовым свистнули себя всех наверх, резко оставив буфетец-вагонпри пиковом интересе, и выдвинулись на полубак, то пароходец наш швартовалсякак раз у должного дебаркадера. Мы сошли, осмотрелись и прокантовались вэтой дыре пару недель -- глушь да дичь. На безденежьи и с уныния заторчалитам, как тушканчики и, имея беседы с местными, говорили им, говоря: а ещеЛуговой Субботой зоветесь. Насшибали полтинник на курево и по веленью сердецпочапали в Городнище дурить и, придя туда, ознакамливаемся: как жизньмолодая? Ничего, отвечают, нуждаемся понемногому. А закусить чем смекаете?Поторохами которыми-нибудь чрево набить -- вот, смекаем почти всегда. Ипридя туда, стали там быть и, избыточествуя недугами, бывать. В деньдорожной получки, в аванца ль день чекалдыкнул в пристанционном шалмане спутевиками-пропойцами -- и ревную в купине с железом наперевес. Как выскочу,как выпрыгну с секирой -- ага, уличаю, ага! А они -- ату меня, ату. Ну,крепись, кричат, задрыга сякой! Четверо догоняют и сбили влет. И топтали,интересуясь: что, законно попутали мы тебя, бляха-муха? Попутали, плачу,околыши, застукали, молоточки в петличках, как есть законно. Рвусь -- анцепкие. Измордовали, что Сидорова, измызгали и -- гляжу -- повлекли,несчастливого, по серому шлаку да вниз мурлом. И втащили на насыпь,мизгирики, к рельсу проволоками колючими принайтовливают, неуемные. Льзя ли,гаврики, я страдал, что я -- лисенок вам, что ли, какой. Цепкие, грабкамихваткими к шпалам воньким совсем пригнетают, дышать не дают каверзно.Прикрутили, как валенок к снегуру Норвегии -- вдоль и намертво, пассатижами,и слиняли, бояки. Жутковато и мне -- жду скорого. И -- как принято -- сталушедшее освежать: как пожил на этот раз, пристойно ли. Так прикинул и эдак,а ничего, главным образом, характеристика. Господин слыл солидный,почтенный, дромом, что говорится, не грабил. И когда уже сыпались сверхуогарки небесных дел, то возникла помочь эта странная, все-таки. Оря. Лисомбедненьким величала Илью несносного, проволоки откручивать принялась -- иколотун ее бил. Я же всеми лопатками чуял, что подступает мой скорый, апроволок -- масса и толстые. Метров маловато оставалось ему, фонарямиуничижал, шумел. Я сказал: Оря, дусенька, до встреч, отойди. А она: ну, авместе-то. Не со мной, отрицаю, с околышами ты вместях. А она: об этом незлись, с ними так я, со шпингалетами, -- побаловаться, побывать, с тобой жемне радость выпала, было мне с тобой, как земле с травой, говорит, инестрогость мою запамятуй -- минуло, зажило, зубы острые, хвост долгий.Перепутала ты, мать, что-то путаешь, неужели всерьез я на лиса смахивал. Усороки боли, твердит, у вороны боли, говорит, у Ильи заживи, заговоривает. Ярванулся, рванулся, подернул, но частью не преуспел. Налетел, искромсал,горячий, руки-ноги по белу свету поразметал. Прибыло полку доходяг,принимай, командир, пополнение. И лечебница. Не обнаружив впоследствие насебе сего да этого, я вскипел и потребовал утешения. Подплывает врачина вшапочке. На вопрос, где подруга, -- он скупое: с ней худшее. Костоправу --ступай полечись-ка сам, разрешаю вам не поверить, ишь -- выдумали, я бузил.И потекло мое исцеление. Имелись газеты, шлепанцы, полагалось бритье. И воспомнилось, как лезвиями точеными хвалясь, хорохорился Гурий всреде артельщиков, что не выпадало ему печали с доезжачим гонки гонять,обшаркаю, утверждал, как стоячего. В результате заспорили, поставили на конвина. Получив извещенье-уведомление, доезжачий приветствует. Столковалисьбежать нормально, по-темному, и, обладая слепой дальнорукостью, как сейчас яих вижу -- тот в латаном, тот в перелатаном. На разгоне рвали когти ноздря вноздрю, а стремиться им было от самой что ни на есть портомойни доСлободской протоки, до Кабацкого острова номер два -- и назад. И понесласьконьками резать лед. Снег вивучий следы их подвига порошил, и рыбы атлетовне столько видели, сколько слышали, зато в скромном будущем одного участникасподобятся, может быть, поклевать; молись, рыбка большая и маленькая. НачалГурий за пару верст до поворота понаддавать, а доезжачий -- поотставать, нопринял Гурий немного правее, чем следовало, и угодил в полынью, в промоину врайоне фарватера. Не застывает ни при каких кондициях, и немало сонныхтетерь-ямщиков и лунатиков-скороходов там кануло. Не досчитались и Гурия,угодил -- и течением его сразу под лед сволокло, так что псарь со своейстороны -- лишь разнюнился. Тризну по волкобою порешили справлять безфактического его присутствия; ждать, пока он там выплывет неизвестно где икогда, ребетня ли его бреднем вытянет, никто как-то особенно не стремился,народ в большинстве своих случаев ушел в недосуг. Вот и съехались кпогребалыцику. Вы Заитилыцину знаете, спорам и прениям здесь предел, хотя би сравнительный, положить невозможно: заспорили про любовь -- кто, мол, она,мадама эта, всецело прекрасная. Всяк свое утверждал; одни -- подобно ВасилиюКарабану -- что Вечная Жизня зашла погостить, одни -- напротив: раздор,недород, события. Я же, будучи пас, не встре-ваю, держу нейтраль. Но Вам --Вам признаюсь, правда, не для передачи другим, а то и так тут Илью загорохового шута держат. Для чего, с какой немыслимой стати упросилаочкариков меднаук, чтоб мозги мне запудрили -- не разберу. Ныне же кается,ищет по всей реке: не среди ли вас тот, которого. Врут, что нет, потому чтосами по уши втюрившись: не знаем, о ком печешься, но побывать с тобой каждыйне прочь. И Гурий туда же, даром что чудь. Ненаглядная, умолял, плес наш неузок -- широк, и где ютится сей юноша, я не имею понятия, сознаю лишь, чтоесли бы заглянула на немного ко мне, то трен моей сути, узкий, как точеноелезвие, стал бы широким, как этот плес. Перебыла, поговаривают, с нимнакануне решительного его заезда с главным псарем всего ничего, но и оноочутилось просителю боком. Беспокоюсь: погибель она моя суженая, и меня она,Оря, ищет, Фомич, тоскуючи. И не знаю, какие взять меры -- пропасть ли безвести, или с повинной к ней приковылять самому. Но ни то, ни другое поканемыслимо. Крылобыл -- вот кому доверяю, кого хвалю -- Крылобыл егерейкорил: вы, свет очей собственных, верните калеке калеково. Воссуетились, ноискомого след простыл. Может пропито, может кинуто за ракитов куст, можетпросто уплыло вниз. Но Илье-то что за беда, Илье -- вынь да положь, гдевзял. Заторчал, заторчал он сильно без них. Кому Слобода, Вышелбауши, комуГороднище, а он -- сиди, будто на блевотине пес. Полюбуйтесь, к словусказать, сколько их возле нашего заведения в оцепленьи дежурствует.Полагаете -- подаяния ожидают? Отнюдь, им надеяться не на что, не заслужилипока. Нет, не подаяния -- выдвиженцев ждут. И едва вы начнете изнутривыдвигаться, так эти псы собачьи катяхи свои леденелые глодать принимаютсяда языки показывают. Прост расчет их: вероятно, на эти мерзопакости глядя,то ли просто от свежего воздуха, вы и стравите им макароны по-флотски загривенник. А вы пожадничаете -- завсегдатай поблагородней расколется. Аждуны подбегут -- и пока суть да муть -- все слопают, на морозе парногопочавкать не худо ведь. И хмелеют немедля, и свадьбы-женитьбы у нихпроисходят безотлагательно, прямо на людях, и родятся в итоге такие ублюдки,что лучше и не показывайте. Родятся, окрепнут и, как деды и матери -- поторной тропе, боковой знаменитой иноходью -- марш-марш к тошниловке. Ау, необрывается здесь у нас поколений-то этих цепь, гремит, побрякивает, и нескроется с глаз наших чайная, стоящая на самом юру. Все мы детворачеловеческая, дорогой, и пропустить по стопарю нам не чуждо. Вникните в моеположение по-истинному теперь, как же тело Илье раззудеть, не помятуя уж оболее прикровенном-то. Препроводит подруга на лавочку у ворот -- и сижу,маломошть, под соснами, соседок в соблазн ввожу. Чу! шапка снегу упала мнена чело; вольно ж тебе, дятел, гляди, достукаешься, удод. Сбили, сбили спанталыку Илью, очутился он с боку припеку, потешается публика над егосубботами. Вот она, Заитильщина как таковая, Фомич, и небытия вкусить нам нетерпится. Но не извольте побаиваться -- перемелимся и назад. Все ужеслучалось на Итиле, все человеки перебывали на нем. Скажем, явитсякто-нибудь, а его окликают: гей, людин-чужанин, будешь с нами? Но пришлый ихокорачивает: обознались, я свойский, ваш, памяти просто у вас нет обо мне,наливай. Утверждаю и я -- околачивался, селился, бывал Джынжэрэла на Волчьейреке, пил винище, вострил неточеные, бобылок лобзал и отходил, когда надо,на промысел в отхожий предел. Зато и мудрый я, как, приблизительно,Крылобыл. Тот примечает, настаивая: все -- пьянь кругом, пьян приходит ипьян уходит, а река течет и течет, и все как есть ей по бакену. Я согласен,но уточняю: пьян приходит и сидит безвылазно в кубарэ, а она течет, ноберега остаются. А на берегах мы кукуем -- и жизнь наша вечная. Но язаболтался с Вами, пора и на боковую. В случае чего забредайте почайничатьбез всяких обиняков -- почайпьем, почаевничаем. Причем, чем осмелюсь донять,так следующим: нету ли фантиков лишних? Любитель, к собирательству владеюпризванием. Приносите как есть, заодно с конфектами. Соль же, спички ипрочие специальности постоянно при нас. А за почерк дурной, вне сомнения,извиняйте, в известных то ролях составлял, да и подлечился малостьхозяйкиной милостью. И подпись благоволите. А если неграмотный -- крест.Слушьте, откуда только фамилья подобная, где это я ее подцепил? Что ли яцыганский барон, то ли просто ветром надуло. Как бы там ни было,вышеупомянутое надо мне как-нибудь на бумаге запечатлеть. И песочкомприсыпать. Всего исключительного.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 101; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |