КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
ЛОВЧАЯ ПОВЕСТЬТак, пытаясь собраться с мыслями, философствовал охотничий сторож ЯковИльич Паламахтеров, человек заурядного роста, обычного возраста и без трудазабывающегося лица. Яков Ильич жил за Волгой, в небольшой, но неуютнойказенной избе у края рамени, на заболоченном берегу, составляя компаниюстарому егерю Крылобылову. Паламахтеров жил, шил ичиги, чубуры, смотрел наводу, пил, ходил на охоты, закусывал картошкой в мундире и, желаяразобраться в себе, пытался собраться с мыслями. На кухонном столе, средипредметов ловитвенной и домашней утвари, зачастую он замечал керосиновуюлампу. Бывало, во фляге выходило горючее, и фитиль немилосердно коптил. Приэтом становилось понятно, что в медном чайнике, луженном некогда однимспившимся с круга и дурно кончившим точильщиком, в чайнике с самодельнойпроволочной ручкой, в котором хранили теперь керосин, не наберется инескольких капель последнего. Со мною был чайник, -- глядя, как отрываютсяот тлеющей ткани и летят вверх по прозрачному приспособлению искры, мямлилПаламахтеров, -- чайник, единственная моя отрада в путешествиях по Кавказу.Рассуждая порою об этой горной стране, Яков Ильич усмехался тому, чтомальчиком, начитавшись разного вздору, бурно мечтал о ней; позже Кавказ,подобно всем остальным местам, где ему не случилось бывать, стал вполне емубезразличен. Когда осознавал, что думает вслух, Паламахтеров тогдаудивлялся. И говорил, адресуясь, невидимому, только к себе, ибо он находилсяв доме один, поскольку, дней пять прогуляв на той стороне, Крылобылвозвращался на кордон без дрожжей и, сильно кручинясь по этому поводу, билчасами в клепало, висевшее на березе за псарней; обитатели ее возбуждалисьтогда чрезвычайно. А угрюмая злая нищенка, которую Яков Ильич с ФедотомФедоровичем по весне подбирали на рыбном базаре и приспосабливали для своиххолостяцких нужд, -- та, с утра уйдя по грибы, нередко не шла и не шла, а кледоставу и совсем пропадала. И Паламахтеров уверял себя: думать не такследует, а вот как. При этом он даже пытался жестикулировать, но получалоськартинно и глупо, будто в театре, и далее он поучал себя, стоя недвижимо ивялые от смущения руки уронив. Нужно энергичнее думать, подчеркивал он,какую-то определенность в уме выковать, постоянно -- тут он решалостановиться, имея в виду непременно найти замену тому неловкому слову, чтоготовилось уже завершить фразу, но остановиться не успевал, и словосрывалось, выскакивало -- всякий день, говорил Яков Ильич, выковывать.Странное, отзывающееся чревовещанием, оно повисало в полутемном пространстверядом разновеликих литер, болезненно светившихся коптящим фотогеновымизлучением, и, будучи начертанным, оказывалось еще непрошеннеепроизнесенного. В волнении Яков Ильич рассматривал его и совсем неожиданно-- ведь снег-то еще не выпадал -- обнаруживал себя лежащим в розвальняхногами вперед, а голова свисала и даже волочилась, и каждый раз, как саниминовали бугор или запорошенный пень, пропустив его меж полозьев, голова --как Яков ни силился загодя, упреждая удар, приподнять ее, -- смаху стукаласьзатылком о препятствие и подскакивала с каким-то ореховым хрустом илищелчком, и тут же, клацнув зубами, как мертвая, вновь запрокидывалась.Положение усугублялось тем, что на ней не было шапки; последняя, какПаламахтерову следовало умозаключать, вероятно, слетела, иначе, с жалостью ксебе -- с жалостью, хотя ни боли, ни явственных неудобств от всего с нимпроисходившего, ни унижения он не испытывал, будто все это происходило не сним, будто он глядел на это со стороны -- иначе, рассуждал доезжачий, иначеудары не были бы такими жестокими. Но, слетев, шапка -- он замечал современем -- не терялась, а, привязанная за штрипку к вешалке полушубка,волочилась во след за санями, голове подобно, которая, все-таки, болееподскакивала, чем волочилась. На ровных местах, когда не трясло, сознаниеоживлялось. Улыбаясь мелким разноцветным шарам, азартно снующим в высоте посукнам запредельного биллиарда, -- это мороз, это она от него такая, -- оголове размышлял, -- задубенела на холоде, вот и упругая, вот и скачет, ищелкает, как кнутом. И пусть он подозревал в настоящем объяснении некуюфальшь и лукавство, тем более, что и мороза-то особого не ощущалось, оносовершенно устраивало его, и никакого иного ему не требовалось. Едутопрометью. Но коленопреклоненный возница, пристроившись у самого передка,все погоняет, выбрасывая в морок чащи клекот и хрип понуканий. Исполнившисьопасений насчет ушанки, Яков Ильич часто оглядывается, поскольку он вообщеможет оглянуться, -- как бы не потерялась. Да нет -- по-прежнему и прыгает,и волочится, поспевает за едущими мобильным обозом, и Яков Ильич,вознамерившись поблагодарить за оказанную услугу, за то, что стольдальновидно побеспокоились о его головном уборе -- привязали вот, но незная, кого благодарить, обращается к правящему, неисповедимым образомдогадавшись, что это именно он, возница, ее привязал, и от него зависит нынеего, Паламахтерова, участь, и следует улестить спутника, сказать ему что-тодоброе, как-то расположить к себе, Яков Ильич обращается к незнакомцу,говоря почему-то не своим языком и не известно чьим языком: спасибо вам,благодарствуйте, шапчонку-то мою прикрепили, а то еду и прямо ума неприложу, где шапка, а она вот она, оказывается, где -- к вешалочкеприкреплена, премного обязан, я здоровия вам пожелаю вполне, а что мы сКрылобыльчиком к артельщику так отнеслись -- так не гневайтесь, мало ли чегоне бывает в быту. Конечное дело, погорячились, набедокурили, с кем неслучается, но ведь и он же хорош со своей позиции; лампу краденую штормовуюмы простили ему как списанную, но где это видано -- гончаков изводить;думал, если он инвалид, то и дозволено ему все? Нет, границы у нас некоторыеи для калечных намечены, пусть и шире, да еще и кляузы начал строчить, ябедамелкая, будто мы его костыли утянули, словно иных егерей не имеется. Иголос, и слова, и манера -- все отдает неестественностью и елеем в речи его,все чуждо ему в его монологе. Но понимая это, неловкости никакой нечувствует, ему, напротив, приятно заискивать перед возницей, и хочется,чтобы поездка длилась и длилась, и чтобы его, Якова Ильича, с этой егоголовой, все везли и везли куда-то, личность жалкую, беспомощную иблагодарную, а он бы все твердил негромко и вкрадчиво: шапчонку мою, кушаночке, к вешалочке, -- и сладко бы сожалел о себе, и, может статься, еслибы удалось поплакать, то и всплакнул бы немного. Ибо, пытаетсяфилософствовать он, что есть страдание, что оно такое есть, в самом-то деле,по самой своей сути, когда разобраться по-настоящему? как обозначить,определить его, в конце-то концов? Но не в силах будучи выделить сутьстрадания и по-настоящему разобраться в нем, равно определить и обозначитьего, ловчий смиряется с обстоятельствами, и ему уже не хочется хлопотать нио чем решительно, но желается, чтобы все кончилось, завершилось, прошло иникогда уже более не повторялось. Перейти, перейти, фантазирует он,обернуться знобящим дождем Брюмера и повиснуть над бутафорским хламомпредместья, над некой донельзя заштатной верстой, отчего бы не тридцатьчетвертой, считая оттуда, откуда нужно или откуда угодно; но не считая,поскольку не нужно и не угодно. Ничего не считая, заладить над пакостьюсточных канав и отстойников, над супесью огородов и суволочью нив, надгурьбою фанерных бараков, пакгаузов и хибар; зарядить, унижая достоинствочерных, больших, презирающих перелеты крылатых и гоня под навесы и будкибудочников и псов окрестных; зазнобить, наискось пронизывая изверженьяфабричных дуд, жестяных и кирпичных, и заставляя стелиться дымы огнедышащихманевровых по путям их; и идти по крышам складских помещений в подражаньепутейскому кровельщику соответствующей дистанции, бубня и долдоня одно и тож, и -- как нетрезвый стекольщик той же дистанции, неся околесицу, осколкамиполную всклянь, застеклять зияющие провалы перспектив -- и длиться,усугубляя кутерьму перепутий, проволок и портя вид старомодных -- некогдабальных, а ныне присутственных -- фраков и шляп огородных чучел, вороньихпугал и остальных персонажей.
|