ДЕТСКИЕ ГОДЫ О. САМПСОНА

Старец иеросхимонах Сампсон (его фамилия Сиверс1) родился 10 июля (27 июня по церковному стилю) в 1898 году в г. Санкт-Петербурге, в день преподоб­ного Сампсона Странноприимца. Отец Батюшки, граф Эспер Александр Сиверс, получил высшее военное образование в Академии Генерального штаба, был начальником штаба гене­рала Рузского, командующего Северным округом под Ригой в чине полковника.

Эспер Сиверс был личным советником и другом импера­тора Николая II. У царя много было печалей и неприятностей в те годы. Император часто посещал семью Сиверсов. Он приезжал на "ваньке" (так в шутливой форме называл импе­ратор своего скакуна), в потертом военном сюртуке, душевно беседовали за столом. Император брал тогда еще маленького Батюшку к себе на колени. В такой домашней обстановке император отдыхал.

Отец Батюшки был очень благородный, он страшно боял­ся обидеть любого человека. Любил раздавать милостыню. Для него было особым удовольствием прятать деньги и вещи от семьи и после раздавать людям. Больных животных лечил, ухаживал за ними. Рисовал замечательно, языки знал порази­тельно, семизначные числа умножал в уме. Батюшка говорил об отце: "Он никак не мог понять, а зачем это — верить, и как это — верить? У него не было какой—то клетки в мозговой коре."

Дед Батюшки - известный академик, профессор Академии художеств. Работы его до сих пор хранятся в Зимнем Дворце и в некоторых храмах Санкт-Петербурга, в том числе в Исаакиевском соборе. Дед находился на дипломатической службе и состоял в Академии художеств. Он был прекрасный живописец, окончил итальянскую школу живописи. Прадед, граф Александр Сиверс, был декабрист. После разгрома декабрис­тов на Сенатской площади бежал в Италию и там умер.

А прапрадед Батюшки, граф Иван Сиверс, был одним из сподвижников императрицы Екатерины II, министром иност­ранных дел. Очень образованный, интересный, мудрый чело­век. Екатерина II очень ценила его за большой разносторон­ний ум и подарила ему большое имение. Портрет Ивана Сиверса находится сейчас в Третьяковской галерее. "Умный Сиверс, заставивший своей серьезностью воздержаться Ле­вицкого от улыбки, от которой не спасли священника седины и слезящиеся старые глаза"2.

О матери своей, Анне Васильевне, Батюшка говорил: "Моя мать - англичанка, окончила консерваторию в Лондоне, обра­зованный, разносторонне образованный человек. Приехала в Россию нечаянно, по весьма неожиданным обстоятельствам. После окончания консерватории она была обручена с индий­ским принцем, который должен был после венца увезти ее в Индию. Он был наследником престола индийского короля. Накануне свадьбы в Высокой англиканской церкви она узна­ла, что он нечестный, он имеет наложниц. Она поняла, что этот брак немыслим и решила с ним расстаться. Послала визитную карточку ему, что свадьба не состоится, и чтобы он оставил ее в покое. На это он прислал своих людей и сказал, что по закону Востока она будет зарезана. Ей пришлось скрываться у своих теток, а потом пришлось бежать. Она села на какой-то пароход, который шел в Либаву, и, не зная ни одного слова русского языка (она владела только английским, французским, испанским и итальянским), бежала в Россию. Добралась до Либавы, из Либавы попала в Псков. Там она нанялась гувернанткой к какому-то богатому купцу, воспитывала его детей, как англичанка. Потом нечаянно попала в Петербург, и там встретила моего отца на балу; познакомились, и - осталась навсегда в Петербурге. Приняла русское подданство и выпросила согласие, чтобы все дети были крещены в англиканской Высокой церкви".

Были у Батюшки сестра Ольга и брат Александр. Ольга уехала в 1922 году в Лондон, где и осталась жить. А брат Александр погиб в Баку во время НЭПа: он сопровождал делегацию американцев до Баку, потом до границы Персии, заболел там тифом и погиб.

С детства Батюшка получил от матери глубокое религиоз­ное воспитание. Анна Васильевна "имела обычай: круглый год утром читать Евангелие и молитвы, конечно, на английском языке. И я вместе с ней, помню, ежедневно, с семи лет, читал утренние молитвы и молитвы на сон грядущим на английском языке, стоя на коленях на ковре пред огромной иконой Благо­вещения работы моего дедушки. И таким образом, она в меня уже вселила с детства эту потребность в молитве. По воскре­сеньям она собирала нас, детей, и занималась с нами Законом Божиим. На картинках толковала нам Новый Завет и перевод молитв на понятный для детей язык. И так каждое воскресе­ние. Отец в воспитание не вмешивался...

В 1909 году мне было 11 лет, мы жили в Траеках, в Финлян­дии, за Петербургом, на даче. Я занимался своими делами, то есть строил какие-то шалаши, какие-то комнаты... И пришла одна еврейка к маме по каким-то торговым делам. А я пробе­гал мимо, занят был мыслями, как я буду что-то строить (это было в последний год до озарения меня православием). Она спросила:

-Это ваш сын?

-Мой.

-А вы знаете, что он будет из чреды Аарона?

Мама не поняла, в чем дело, а потом только рассказала про это. То была не простая еврейка. Она очень внимательно всмотрелась в меня, что-то увидала над моей головой, как она потом сказала матери, Из чреды Аарона - священников."

Отрочество Батюшки проходило необычно. Его интересо­вали все вероисповедания, с которыми он встречался в Пет­рограде. Он кропотливо их изучал, очень часто ходил в право­славный храм.

"Я пришел один раз в храм "Спаса на водах". Это малень­кая церквушка была построена в память о погибших в Цусимском сражении. Цусима - это русско-японская война. Там все иконы с погибших кораблей были собраны и списки матро­сов и офицеров погибших кораблей. И вся церковь была ис­писана фамилиями и именами, а обратная сторона икон - списки погибших. Настоятелем был о.Михаил, ученик Иоанна Кронштадтского, прозорливый старец. Ему было 90 лет. Быв­ший матрос.

Моя мать оставалась в храме англиканской церкви, а я пешком один - в русскую церковь. Очень мне нравилась рус­ская литургия. А пел хор моряков в форме балтийского флота замечательно! Ну я, конечно, ничего не понимал, для меня русский язык был очень трудный. Это было уже в 1909 году. Наконец, я подошел к отцу Михаилу. Как-то сам подошел к кресту. Он заметил, что я хожу каждое воскресенье.

-Как тебя зовут?

-Эдуард.

-Эдуард, а ходишь к нам? А что тебе нравится?

Я говорю:

-Все нравится у вас. Я хочу быть православным.

-Тогда, - говорит, - как читаешь в молитве Господней: "Да святится Имя Твое"? Ты мне объясни, пожалуйста, что значит: "Да святится Имя Твое"?

Я тык-мык, тык-мык...

-Ну, ведь не знаешь? Какой из тебя православный? Через год приходи, и будешь православным,

Я так и ушел, провалился публично при всех. У меня не было настоящего духовного отца. Я всегда был один с собой. У меня закладка была большая, милостью Божией, именно молитвенное делание: уходишь глубоко в самого себя, к сове­сти своей. Ни на какой подсказ не надеялся, а только на про­явление воли Божией: "Ими же веси судьбами, покажи!" - и, бывало, показывалось".

Духовным же чадам Батюшка писал: "А вы устроены ина­че. Бог вам дал человека-духовника, потому что у вас закладка была другая сначала. Вы пришли к Богу другим путем.

Вы представьте себе: 12-летним мальчиком, когда я милос­тью Божией познал Бога и Православие, совершенно одино­кий, брошенный Эдька, я должен был противостоять отцу, матери, сестре, брату и родственникам. И так уйти в себя, и так молиться, чтобы не поколебаться, и никак не биться с ними и против них, чтобы быть именно таким, каким именно надо, как мне показалось, быть по духу. Вот именно это привело меня к монашеству, потому что я узнал монашество 12-летним мальчиком. Я тогда ребенком знал, что люди мне не подскажут. Это мне подскажет Сам Бог каким-нибудь путем, Так оно и было.

И когда я убедился, уверился, что Православие есть един­ственная истина на земле, единственное благодатное обще­ство, сохранившееся от катакомб, от Господа от святых апос­толов, - мне было уже ничего не надо! Этому я подчинил все! Это было смыслом моей жизни. То есть: Вечная Вечность и путь спасения через Православную Церковь! Значит, нужно Православие, и нужно быть в Православии, то есть в ограде Церкви, - и тогда я обеспечен своим спасением, если буду сохранять законы Христа и учение Православной Церкви. А помощь мне - отцы Церкви, учители Церкви, пастыри, но не други: други мне будут только мешать, расхолаживать и отни­мать время.

Монашество есть "монос" - быть в самом себе. Всегда один. Не потому, что я не доверяю, но я сам с собой! Сам в себе, потому что вот эта детская молитва Иисусова: "Помилуй меня!" - она оставалась в силе, и даже тогда, когда я оставался в тюрьме, мне не было страшно". У Батюшки были выдающиеся способности, и родители с радостью смотрели на него, как он возрастал, какой путь он изберет, столько дарований было в мальчике: прекрасно шла учеба, и музыка, и спорт, и конный манеж, и строительство. Но несмотря на множество дарований, будучи еще ребенком, Батюшка тянулся к одиночеству. Это богообщение давало начало монашества, потребность уединения. В то время Батюшка не знал ни Иисусову, ни "Всемилостивую", форма богообщения была другая. Батюшка рассказывал:

"Я тогда по-своему сочинял 3-4-словные молитвы, перечи­тывал их бесчисленное множество раз. Я прочитывал молитву Господню на 4-х языках, она мне была уже знакома. По-рус­ски молитвы Господней я тогда не знал. Я ежедневно ходил в православный храм, чтобы только послушать: "Иже на всякое время и на всякий час, на Небеси и на земли поклоняемый и славимый, Христе Боже наш!.." - Это слаще меда! Эта первая молитва, которую я изучил. Я ее читал по 100, 200 раз. Не "Отче наш", не "Святый Боже", а "Иже на всякое время и на всякий час..."

А потом - "Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый, Троице Святая, слава Тебе!" - святого Иоаникия Великого. Поразительная молитва, не "наешься" ею! Она почему-то мне понравилась. Потом евангельский текст: "Вся мне предана суть Отцем Моим, и никтоже знает Сына, токмо Отец, ни Отца кто знает, токмо Сын, и Ему же аще волит Сын открыти!" (Мф 11,27).

Меня так это поразило! Это есть все!

А Божию Матерь я узнал позже.

А потом: "Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохранитися нам..." Помню, я ходил по лесу мальчиком и читал эту поразительную молитву - "Сподоби, Господи..." Она пелась во мне. Я ходил на каждую службу, тайком от родителей. Ради этих молитв ходил я в храм. Литургия была еще для меня не­понятна. Но это было влечение сердца, призвание сердца. Вы посмотрите: каждый по-своему устроен, каждый по-своему был и бывает призван ко спасению, каждый идет своим самостоя­тельным путем!

В Петербурге был такой букинист Тузов, в Гостином дво­ре. Он торговал духовной литературой. Тайно от родителей я часами рылся в этой сокровищнице, покупал на свои серебрушки книжки и прятал в комнате. В 1914 году была первая империалистическая война. Я, наконец, получил собственную комнату; отец уехал на войну начальником Генерального шта­ба Армии генерала Рузского под Ригой, а я занял его кабинет. Там, наконец, я повесил свою первую икону, появилась лампадочка, свечи, и там я стал уже спокойно заниматься изучением этой духовной литературы. Я читал на всех языках: на немецком, на французском, на английском, и сличал и сравнивал, где кто прав. Хорошо изучил католичество, проте­стантство, французское реформаторство, учение Цвингли, Кальвина, и все это меня занимало. Целиком был занят изучением религии, вероисповеданий.

Гимназию я кончил хорошо, блестяще, могу сказать, пото­му что тогда я получил все-таки приличное образование: че­тыре новых языка, греческий, латынь и даже древнееврейский. И мне была открыта дорога в университет или другое высшее учебное заведение без экзаменов. Я избрал себе Медицинс­кую Академию, поступил туда студентом и стал заниматься медициной. Запирался в морге и приучал себя к трупам, упорно над ними работая. Но только благодаря тому, что я много по-своему молился, по-разному молился, это терпение - оно все-таки превзошло.

Тогда решался вопрос, когда же я буду знать правду, кто же прав: католики, протестанты, православные, армяне - или еще кто-то. Этот вопрос был решен окончательно чудесным образом; однажды я пришел в часовню к Нерукотворному Спасу в доме императора Петра Великого и во время молебна перед этой чудотворной иконой я получил, скромно говоря, озарение. Я видел то, что люди не видели. И мне стало ясно, что именно только Православие сохранило благодать Святаго Духа, преемственную от святых апостолов, чего я и искал.

Очень, конечно, этому помогли занятия уроками Закона Божия у православного батюшки. Вот это воспитание, золотое воспитание у протоиерея Николая Писаревского, магистра богословия, который умер настоятелем церкви на Волковом кладбище в Петербурге, - оно меня утвердило в том, что именно Православная Церковь сохранила абсолютную, подлинную истину благодатности и преемственности от святых апостолов, и, следовательно, таинства и Богослужения, и сила благодати Святаго Духа тоже сохранились в Православной Церкви.

И закончил я гимназию с хорошей отметкой по Закону Божию. Программа была очень интересная. В наше время се­минария может позавидовать - сколько мы знали тогда! Ведь мы проходили катехизис и все предметы, которые даются в семинарии в наше время. И без экзаменов, конечно, я мог поступить в Академию Духовную, если бы я захотел. Но я боялся оскорбить мою мать, причинить ей страдание, приняв православие. И вот этого удобного момента я ждал, по-своему выпрашивая милость Божию и благословение Божие на это великое событие - стать православным человеком, а не каким-то смешным еретиком Высокой англиканской церкви, не имеющей ничего общего с благодатью Святаго Духа, потому что англиканская Высокая церковь получила преемственность от запрещенного католического епископа, который рукоположил себе в помощь запрещенного католического епископа. Это было началом Высокой англиканской церкви. Эту неле­пость я осознал уже с детских лет, когда докопался до истоков происхождения Высокой англиканской церкви. Значит, в ней ни о какой Евхаристии, ни о каком таинстве - и речи не может быть. Мне не давался церковно-славянский язык. Старцы на это сказали: "Может быть, этому мешает, что вы не право­славный." После миропомазания я стал легко понимать церковно-славянский язык."

И только в 1918 году, когда Батюшке было 19 лет, он решил вопрос о принятии Православия:

"Было воскресенье, день Великомученика и Целителя Пантелеимона... За завтраком объявил: собираюсь ехать в Петергоф". Приехал в Петергоф, зашел в церковь Целителя Пантелеимона - бывшая военная церковь. Священник выделил мне комнату, положил жребий за икону. Я всю ночь не спал, читал акафисты, каноны. Утром открыли жребий: "Сергий". Свя­щенник, протоиерей Иоанн, понял, что - Радонежский. Сто­рож вынес аналой на середину храма, и ящичек крестильный, и крест, и Евангелие. "Ну вот, теперь давайте исповедуйтесь, я вас миропомазаю". Читал из требника, что полагается вновь обращенному о миропомазании и нарек меня Сергием. Ска­зал: "Отныне вы - православный! Подойдите, когда я буду причащать". Я подошел.

Кто пел, не помню, кто читал, не помню. Это событие было настолько важно, что даже пение и чтение были мне безраз­личны. Он вышел: "Со страхом Божиим..." Я стоял уже. "По­дойдите!" - и причастил...

...Чувство сияющее, не сравнить ни с чем! Он меня отпус­тил домой. Я пошел бегать по парку в ликовании. И так было часа четыре, пока не выдохся физически".