КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
XLVIII. РИФ или НЕ РИФ?
Впрочем, очень скоро выяснилось, что между "Ладогой" и домомотдыха все же существует весьма ощутимая разница. В самом деле,если не считать крымского землетрясения, старожилы домов отдыхане запомнят случая, когда их сбросило бы с кровати во времясна. Между тем не успели еще экскурсанты по-настоящему уснуть,как раздался сильный толчок, и люди посыпались со своих коек напол, как спелые плоды. В то же мгновение прекратился ровный гулмашин. В наступившей тишине послышались хлопанье дверей, топотног экскурсантов, выбегавших из кают, чтобы узнать, чтослучилось. С палубы доносились громкие слова команды. Волька свалился с верхней койки очень удачно. Он тотчас жевскочил на ноги, потирая рукой ушибленные места. Неразобравшись спросонок, в чем дело, он решил, что свалился пособственной неосторожности, и собрался снова залезть к себенаверх, но донесшийся из коридора гомон встревоженных голосовубедил Вольку, что причина его падения значительно серьезнее,чем он предполагал. "Неужели мы наскочили на подводную скалу?" -- подумал он,поспешно натягивая штаны, и тут же поймал себя на том, что этамысть не только не испугала его, но даже доставила какое-тостранное, жгучее чувство тревожного удовлетворения. "Как это здорово! -- пронеслось у него в мозгу, пока онлихорадочно зашнуровывал ботинки. -- Вот я попал в настоящееприключение! Красота! На тысячи километров кругом ни одногопарохода. А у нас, может быть, и радиостанция не работает!.." Вмиг перед ним вырисовалась увлекательнейшая картина:корабль терпит бедствие, запасы пресной воды и продовольствияиссякают, но все экскурсанты и команда "Ладоги" держат себямужественно и спокойно, как и надлежит советским людям. Нолучше всех ведет себя, конечно он -- Волька Костыльков. О,Владимир Костыльков умеет смотреть в глаза опасности! Он всегдавесел, он всегда внешне беззаботен, он подбадривает унывающих.А когда от нечеловеческого напряжения и лишений заболеваеткапитан "Ладоги"-- Степан Тимофеевич, он, Волька, по правуберет руководство экспедицией в свои стальные руки... -- Какова причина, нарушившая сон, столь необходимый твоемунеокрепшему организму? -- прервал его сладостные мечтыпозевывавший со сна Хоттабыч. -- Сейчас, старик, узнаю... Ты только не беспокойся, --подбодрил Волька Хоттабыча и побежал наверх, На спардеке, у капитанской рубки, толпились человек двадцатьполуодетых экскурсантов и о чем-то тихо разговаривали. Чтобыподнять их ' настроение, Волька сделал веселое, беззаботноелицо и мужественно произнес: -- Спокойствие, товарищи, прежде всего спокойствие! Дляпаники нет никаких оснований! -- Верно сказано насчет паники. Золотые слова, молодойчеловек! Вот ты и возвращайся к себе в каюту и спокойно ложисьспать, -- ответил ему, улыбнувшись, один из экскурсантов. -- Амы тут, кстати, как раз и не паникуем. Все рассмеялись, и только Волька почувствовал себя как-тонеловко. Кроме того, на воздухе было достаточно свежо, и онрешил сбегать в каюту, чтобы накинуть на себя пальтишко. -- Прежде всего спокойствие, -- сказал он дожидавшемуся еговнизу Хоттабычу. -- Никаких оснований для паники нет. Непройдет и двух дней, как за нами придут на каком-нибудь мощномледоколе и преспокойно снимут нас с мели. Можно было бы,конечно, сняться и самим, но слышишь: -- машины не шумят,что-то в них испортилось, а что именно, никто разобрать неможет. Конечно, нам придется испытать кое-какие лишения, нобудем надеяться, что никто из нас не заболеет и не умрет. Волька с гордостью слушал самого себя. Он и не предполагал,что умеет так легко успокаивать людей. -- О горе мне! -- неожиданно засуетился старик, бестолковозасовывая босые ноги в свои знаменитые туфли. -- Если выпогибнете, я этого не переживу. Неужели мы напоролись на мель?Увы мне! Уж лучше бы шумели машины. А я хорош! Вместо тогочтобы использовать свое могущество на более важные дела, я... -- Хоттабыч, -- строго перебил его Волька, -- докладывайнемедленно, что ты там такое натворил! -- Да ничего особенного. Просто, заботясь о твоем спокойномсне, я позволил себе приказать машинам не шуметь. -- Ты это серьезно?! -- ужаснулся Велька. -- Теперь японимаю, что случилось. Ты приказал машинам не шуметь, аработать без шума они не могут. Поэтому ледокол так внезапно иостановился. Сейчас же отменяй свой приказ, а то еще, того игляди, котлы взорвутся! -- Слушаю и повинуюсь! -- отвечал дрожащим голосом изряднострухнувший Хоттабыч. В ту же минуту машины вновь зашумели, и "Ладога", как ни вчем не бывало, тронулась в путь. А капитан, судовой механик ивсе остальное население парохода терялись в догадках, о причиневнезапной и необъяснимой остановки машин и столь же загадочноговозобновления их работы. Только Хоттабыч и Волька знали, в чем дело. но по вполнепонятным соображениям никому об этом не рассказали. Даже Жене. ХLIХ. ОБИДА ХОТТАБЫЧА К утру "Ладога" вошла в полосу густых туманов. Она медленнопродвигалась вперед, каждые пять минут оглашая пустынныепросторы мощным ревом своей сирены. Так полагалось по законамкораблевождения. В туманную погоду корабли должны подаватьзвуковые сигналы -- все равно, находятся ли они на самых бойкихморских путях или в пустыннейших местах Северного Ледовитогоокеана, -- чтобы не было столкновений. Сирена "Ладоги" нагоняла на пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно, сыро, в каютах -- скучно.Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были занятыэкскурсантами. Одни играли в шахматы, другие -- в шашки, третьичитали. По многу раз перепели хором и в одиночном порядке всезнакомые песни, плясали под гитару и под баян, рассказывалиразные истории. Вдруг снаружи донесся резкий свисток. От неожиданности всевздрогнули, а Женя сострил: -- Безобразие! Кто-то на ходу вскочил на пароход! Но рассмеяться никто не успел, потому что "Ладога" сильносодрогнулась, что-то зловеще заскрежетало под дном судна, и оновторично за эти сутки остановилось. -- Опять твои штучки, Хоттабыч? -- прошептал Волька. -- Что ты, что ты, о прелестнейший! Клянусь тебе, я знаю опричинах столь неожиданной остановки корабля не больше тебя... И точно, на этот раз старик был ни при чем. Заблудившись втумане, "Ладога" наскочила на банку. Высыпавшие на палубу пассажиры с трудом могли различить втумане бортовые поручни. Свесившись над кормой, можно быловсе-таки заметить, как от бешеной работы винта пенитсятемно-зеленая неприветливая вода. Прошло полчаса, а все попытки снять "Ладогу" с банки, пустивее обратным ходом, кончились ничем. Тогда капитан судна СтепанТимофеевич приказал сухонькому боцману Панкратьичу свистатьвсех наверх. -- Товарищи, -- сказал Степан Тимофеевич, когда всеобитатели "Ладоги", кроме занятых на вахте, собрались наспардеке, -- объявляется аврал. Для того чтобы сняться с банкибез посторонней помощи, у нас остается только одно средство --перебункеровать уголь с носовой части судна на корму. Тогдакорма перетянет, и все будет в порядке. Если потрудиться насовесть, тут работы часов на десять -- двенадцать, не более.Боцман разобьет вас сейчас на бригады, быстренько переоденьтесьв одежду, которая похуже, чтобы не жалко было запачкать, -- иза работу... Вам, ребята, и вам, Гассан Хоттабыч, можно небеспокоиться. Эта работа не по вашим силам: ребятам еще рано, аГассану Хоттабычу уже поздновато возиться с тяжестями. -- Мне не посилам возиться с тяжестями?! -- свирепоотозвался Хоттабыч. -- Да знаешь ли ты, что никто изприсутствующих здесь не может сравниться со мной в подниманиитяжестей, о высокочтимый Степан Тимофеевич! Услышав эти слова, все невольно заулыбались. -- Ну и старичок! Здоров хвастать!.. -- Ишь ты, чемпион какой нашелся! -- Ничего смешного, человеку обидно. Старость -- не радость. -- Сейчас вы удостоверитесь! -- вскричал Хоттабыч. Он схватил обоих своих юных друзей и стал, ко всеобщемуудивлению, жонглировать ими, словно это были не хорошоупитанные тринадцатилетние мальчики, а пластмассовые шарикикомнатного бильярда. Раздались такие оглушительные аплодисменты, будто делопроисходило не на палубе судна, терпящего бедствие далеко отземли, а где-нибудь на конкурсе силачей. -- В отношении старика беру свои слова обратно! --торжественно заявил Степан Тимофеевич, когда рукоплесканиянаконец утихли. -- А теперь за работу, товарищи! Время нетерпит! -- Хоттабыч, -- сказал Волька, отведя старика в сторонку, --это не дело -- перетаскивать двенадцать часов подряд уголь изодной ямы в другую. Надо тебе постараться самому стащитьпароход с банки. -- Это выше моих сил, -- печально отвечал старик. -- Я ужедумал об этом. Можно, конечно, стащить его с камней, но тогдапродерется днище корабля, а починить его я не сумею, ибоникогда не видел, как оно выглядит. И все мы утонем, как слепыекотята в бочке с водой. -- Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе всетакичто-нибудь придет в голову. -- Постараюсь, о компас моей души, -- ответил старик и,немного помолчав, спросил: -- А что, если уничтожить самуюмель? -- Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! -- воскликнул Волькаи бросился пожимать старику руку. -- Это же замечательно! -- Слушаю и повинуюсь, -- сказал Хоттабыч. Уже первая авральная бригада спустилась в угольный трюм истала с грохотом загружать антрацитом большие железные ящики,когда "Ладога" вдруг вздрогнула и быстро завертелась в глубокомводовороте, образовавшемся на месте провалившейся банки. Ещеминута -- и пароход разнесло бы в щепки, если бы Волька недогадался приказать Хоттабычу прекратить водоворот. Мореуспокоилось, и "Ладога", повертевшись еще немножко в силуинерции, благополучно продолжала свой путь. И снова никто, кроме Хоттабыча и Вольки, не мог понять, что,собственно, произошло. Опять потянулись увлекательные и один на другой не похожиедни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимосуровых островов, на которые не ступала или почти никогда неступала человеческая нога. Экскурсанты высаживались и наострова, где их торжественно встречали ружейными салютамизимовщики, и на совершенно необитаемые, одинокие скалы. Вместесо всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили наледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовымплато, скакали со льдины на льдину через мрачные, черныеполыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашныйХоттабыч собственноручно привел за холку на "Ладогу". Медведьпод влиянием Хоттабыча быстро сделался ручным и ласковым, кактеленок, и впоследствии доставил немало веселых минутэкскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчаспоказывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно,видели. Его зовут Кузя.
L. "СЕЛЯМ АЙЛЕЙКУМ, ОМАРЧИК!"
После посещения острова Рудольфа "Ладога" повернула вобратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от обилиявпечатлений, от не заходящего круглые сутки солнца, от частыхтуманов и почти непрестанного грохота льдин, ударяющихся офорштевень и борта судна. Все меньше и меньше находилосьохотников высаживаться на пустынные острова, и под конец тольконаши друзья да еще два-три неутомимых экскурсанта не упускалини одной возможности посетить угрюмые, негостеприимныескалистые берега. -- Ну что ж, -- сказал как-то утром Степан Тимофеевич, -- впоследний раз высажу вас -- и баста. Никакого нет расчетаостанавливать пароход из-за какихнибудь шести-семи человек. Поэтому Волька сговорился со всеми, отправившимися вместе сним на берег, по-настоящему проститься с архипелагом и неспешить с возвращением на "Ладогу". Тем более, что Хоттабыча,торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было --он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем... -- Волька, -- таинственно проговорил Женя, когда они спустятри часа, усталые, вернулись на борт "Ладоги", -- айда в каюту!Я тебе покажу кое-что интересное... Ну вот смотри, -- продолжалон, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлек из-под полысвоего пальтишка какой-то продолговатый предмет. -- Что ты наэто скажешь? Я нашел эту посудину на противоположной стороне, усамого берега. В руках у Жени Волька увидел позеленевший от морской водынебольшой, размером со столовый графин, медный сосуд. -- Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! --возбужденно сказал Волька. -- Это, наверно, какая-нибудьэкспедиция вложила в него письмо и бросила в воду, чтобы узналио ее бедственном положении. -- Я тоже сначала так решил, -- ответил Женя, -- но потомсообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньшесами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там у неевнутри положено. Это же очень интересно! Правильно я говорю? -- Правильно! Конечно, правильно! -- горячо согласилсяВолька. Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскреб сгорлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухозамазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка,покрытая какими-то значками. Женя с трудом отвинтил ее. -- А теперь, -- сказал он, опрокидывая сосуд над своейкойкой, -- посмотрим, что там... Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом повалилгустой черный дым, заполнивший всю каюту так, что совсемпотемнело и нечем стало дышать. Однако спустя несколько секунддым собрался, сжался и превратился в малопривлекательногостарика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскаленныеугли. Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом опол, возопил голосом: -- Нет бога, кроме аллаха, а Сулейман пророк его! После этих слов он еще несколько раз молча стукнулся лбом опол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты,закачались, как во время сильной качки. Потом он сновавскрикнул: -- О пророк аллаха, не убивай меня! -- Разрешите справочку, -- прервал его стенания перепуганныйи в то же время заинтересованный Волька. -- Если не ошибаюсь,речь идет о бывшем царе Соломоне. -- Именно о нем, о презренный отрок! О нем, о Сулеймане ибнДауде, да продлятся дни его на земле! -- Это еще большой вопрос, кто из нас презренный, --спокойно возразил Волька. -- А что касается вашего Сулеймана,то дни его ни в коем случае продлиться не могут. Это совершенноисключено: он, извините, помер. -- Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь! -- Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный король умердве тысячи девятьсот девятнадцать лет назад. Об этом даже вЭнциклопедии написано. -- Кто открыл сосуд? -- деловито осведомился старик, приняв,очевидно, к сведению Волькину справку и не очень огорчившись. -- Я, -- скромно отозвался Женя. -- Я... но не стоитблагодарности. -- Нет бога, кроме аллаха! -- воскликнул незнакомец. --Радуйся, о недостойный мальчишка! -- А чего мне, собственно, радоваться? -- удивился Женя. --Это вас спасли от заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чемурадоваться? -- А тому, что я убью тебя сию же минуту злейший смертью! -- Ну, знаете ли, -- возмутился Женя. -- это простосвинство! Ведь я вас освободил из этой медной посудины. Если быне я, кто знает, сколько бы еще тысяч лет вы в ней проторчали,в дыму и копоти. -- Не утомляй меня своей болтовней! -- сердито прикрикнулнезнакомец.-- Пожелай, какой смертью умрешь и какой казньюбудешь казнен. У-у-у-у! -- Попрошу без запугивании! И вообще, в чем собственноговоря, дело?-- вконец рассердился Женя. -- Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов,ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда (мир с нами обоими!). ИСулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привелменя насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Онпоставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня,приказал принести этот кувшин и заточил меня в нем. -- Правильно сделал, -- тихо прошептал Женя на ухо Вольке. -- Что ты там шепчешь? -- подозрительно спросил старик. -- Ничего, просто так, -- поспешно отвечал Женя. -- То-то! -- мрачно сказал старик. -- А то со мной шуткиплохи... Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал приказджиннам, и они отнесли меня и бросили в море. И я провел тамсто лет и сказал в своем сердце. "Всякого, кто освободит меня яобогащу навеки". Но прошло сто лет, никто меня не освободил. Ипрошло еще сто лет, и я сказал: "Всякому, кто освободит, меня,я открою сокровища земли". Но и на этот раз никто не освободилменя. И надо мною прошло еще четыреста лет, и я сказал:"Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания". Но никтоне освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом исказал в душе своей: "Всякого, кто освободит меня сейчас, яубью, но предложу выбрать, какой смертью умереть". И вот тыосвободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою смертью тебежелательней было бы умереть. -- Но ведь это просто нелогично, -- убивать своегоспасителя! -- горячо возразил Женя. -- Нелогично инеблагодарно! -- Логика здесь совершенно ни при чем! -- жестко отрезалджинн. -- Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и незадерживай меня, ибо я ужасен в гневе. -- Можно задать вопрос? -- поднял руку Волька. Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки от страхачуть не подкосились ноги. -- Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственныйвопрос? -- взмолился Женя с таким отчаянием в голосе, что джиннответил ему: -- Хорошо, тебе можно. Но, смотри, будь краток. -- Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет вэтой медной посудине, -- произнес Женя дрожащим голосом, -- амежду тем она настолько мала, что не вместит даже одной вашейруки. Как же вы, извините, за бестактный вопрос, в немумещались целиком? -- Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? --вскричал джинн. -- Никогда не поверю, пока не увижу собственными глазами, --твердо отвечал Женя, -- Так смотри же и убеждайся! -- заревел джинн, встряхнулся,стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихиеаплодисменты обрадованных ребят. Уже больше половины дыма скрылось в сосуде, и Женя, затаивдыхание, приготовил крышку, чтобы снова запечатать в немджинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опятьпринял человеческий образ. -- Но-но-но! -- сказал он, хитро прищурившись и внушительнопомахивая крючковатым, давно не мытым пальцем перед лицом Жени,который спешно спрятал крышку в карман. -- Но-но-но! Не думаешьли ты перехитрить меня, о презренный -- молокосос?.. Проклятаяпамять! Чуть не забыл: тысячу сто девятнадцать лет назад меняточно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тотже вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что находился вкувшине, и превратился в дым и вошел в кувшин, а этот рыбакпоспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин ибросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдет! -- Да я и не думал вас обманывать, -- соврал дрожащимголосом Женя, чувствуя, что теперь-то он уж окончательнопропал. -- Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось быумереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобойразговаривать! -- Хорошо, -- сказал Женя, подумав, -- но обещайте мне, чтоя умру именно той смертью, которую я сейчас выберу. -- Клянусь тебе в этом! -- торжественно обещал джинн, иглаза его загорелись дьявольским огнем. -- Так вот... -- сказал Женя и судорожно глотнул воздух. --Так вот... я хочу умереть от старости. -- Вот это здорово! -- обрадовался Волька. А джинн, побагровев от злобы, воскликнул: -- Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь еще так юн! -- Ничего, -- мужественно ответил Женя, -- я могу подождать. Услышав Женин ответ, Волька радостно засмеялся, а джинн,беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства на арабскомязыке, стал метаться взад и вперед по каюте, расшвыривая вбессильной злобе все, что ему попадалось по пути. Так продолжалось по крайне мере пять минут, пока он непришел наконец в какому-то решению. Он захохотал тогда такимстрашным смехом, что у ребят мороз по коже прошел, остановилсяперед Женей и злорадно произнес: -- Спору нет, ты хитер, и я не могу тебе в этом отказать. НоОмар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный... -- Омар Юсуф ибн Хоттаб?! -- в один голос воскликнулиребята. Но джинн, дрожа от злобы, заорал: -- Молчать, или я вас немедленно уничтожу! Да, я -- ОмарЮсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки! Я выполню егопросьбу, и он действительно умрет от старости. Но, -- он окинулребят победным взглядом, -- но старость у него наступит раньше,чем вы успеете сосчитать до ста! -- Ой! -- воскликнул Женя звонким мальчишеским голосом. --Ой! -- простонал он через несколько секунд басом. -- Ой! --прохрипел он еще через несколько секунд дребезжащимстариковским голосом. -- Ой, умираю! Волька с тоской смотрел, как Женя с непостижимой быстротойпревратился сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большойчерной бородой; как затем его борода быстро поседела, а сам онстал пожилым человеком, а потом дряхлым, лысым стариком. Ещенесколько секунд -- и все было бы кончено, если бы Омар Юсуф,злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Жени, не выкрикнулпри этом: -- О, если бы со мной был сейчас мой несчастный брат! Как быон порадовался моему торжеству! -- Простите! -- закричал тогда изо всех сил Волька. --Скажите, только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман? -- Откуда ты дознался об этом? -- поразился Омар Юсуф. -- Ненапоминай мне о нем, ибо сердце у меня разрывается на части приодном лишь воспоминании о несчастном Гассане! Да, у меня былбрат, которого так звали, но тем хуже будет тебе, что тыразбередил мою кровоточащую рану! -- А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажуего живым и здоровым, тогда вы пощадите Женю? -- Если бы я увидел моего дорогого Гассана? О, тогда твойприятель остался бы жить до тех пор, пока он не состаритсяпо-настоящему, а это случится еще очень не скоро. Но если тыобманываешь меня... клянусь, тогда оба вы не спасетесь от моегосправедливого гнева! -- Подождите в таком случае одну, только одну минуточку! --воскликнул Волька. Через несколько секунд он влетел в кают-компанию, гдеХоттабыч беззаветно сражался в шахматы со СтепаномТимофеевичем. -- Хоттабыч, миленький, -- взволнованно залепетал Волька, --беги скорее со мной в каюту, там ждет тебя очень большаярадость... -- Для меня нет большей радости, чем сделать мат сладчайшемумоему другу Степану Тимофеевичу, -- степенно ответил Хоттабыч,задумчиво изучая положение на доске. -- Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на минуту! Я тебяочень и очень прошу немедленно пойти со мной вниз! -- Хорошо, -- отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьей. -- Шах!Иди, о Волька! Я приду, как только выиграю, а это, по моимрасчетам, произойдет не позже как через три хода. -- Это мы еще посмотрим! -- бодро возразил СтепанТимофеевич. -- Это еще бабушка надвое сказала. Вот я сейчаснемножко подумаю и... -- Думай, думай, Степан Тимофеевич! -- ухмыльнулся старик.-- Все равно ничего не придумаешь. Почему не подождать?Пожалуйста. -- Некогда ждать! -- воскликнул с отчаянием Волька и смахнулфигуры с доски. -- Если ты сейчас со мной не спустишься бегомвниз, то и я и Женя погибнем мучительной смертью! Бежим! -- Ты себе слишком много позволяешь! -- недовольно пробурчалХоттабыч, но побежал за Волькой вниз. -- Значит "ничья"! -- крикнул им вслед Степан Тимофеевич,очень довольный, что так счастливо выскочил из совершеннобезнадежной партии. -- Ну нет, какая там "ничья"! -- возразил Хоттабыч,порываясь вернуться назад. Но Волька сердито воскликнул: -- Конечно, "ничья", типичная "ничья"! -- и изо всех силвтолкнул старика в каюту, где Омар Юсуф уже собирался привестив исполнение свою угрозу. -- Что это за старик? -- осведомился Хоттабыч, увидевлежащего на койке, жалобно стонущего старика, бывшего ещенесколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Женей. -- Иэто что за старик? -- продолжал он, заметив Омара Юсуфа, но тутже побледнел, не веря своему счастью сделал нескольконеуверенных шагов вперед и тихо прошептал: -- Селям алейкум,Омарчик! -- Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? -- вскричал, всвою очередь, Омар Юсуф. И оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, чтодля людей со стороны это даже показалось бы попростуневероятным, если не знать, что братья были в разлуке безмалого три тысячи лет. В первые секунды Волька был так растроган этойнеобыкновенной встречей двух братьев среди льдов Арктики инастолько доволен за Хоттабыча, что совсем забыл пронесчастного Женю. Но еле слышный хрип, донесшийся с койки,напомнил Вольке о необходимости срочных мер. -- Стойте! -- закричал он и бросился разнимать обоих сыновХоттаба. -- Тут человек погибает, а они... -- Ой, помираю! -- как бы в подтверждение Волькиных словпрохрипел дряхлый старец Женя. Хоттабыч с удивлением осведомился: -- Кто этот убеленный сединами старик и как он попал сюда,на постель нашего друга Жени? -- Да это и есть Женя! -- с отчаянием, воскликнул Волька. --Спаси его, Хоттабыч! -- Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик! -- не безраздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновьобретенному брату. -- Мне придется прервать столь приятныемгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание. С этими словами он подошел к койке, дотронулся ладонью доЖениного плеча и прошипел: -- Проси прощения, пока еще не поздно! -- Прощения? У кого? -- удивленно прохрипел старец Женя. -- У меня, о презренный отрок! -- За что? -- За то, что ты пытался провести меня. -- Это ты у меня должен просить прощения! -- запальчивовозразил Женя. -- Я тебя спас, а ты меня за это собиралсяубить. Не буду просить прощения! -- Ну и не надо! -- ехидно согласился Омар Юсуф. -- Ненастаиваю. Но учти, что в таком случае ты через несколькомгновений умрешь. -- И умру! И прекрасно! -- гордо прошептал обессилевшийЖеня, хотя, конечно, ничего прекрасного в этом не видел. -- Омарчик! -- ласково, но твердо вмешался в их страшнуюбеседу Хоттабыч. -- Не омрачай нашей долгожданной встречинечестным поступком. Ты должен немедленно и без всякихпредварительных условий выполнить обещание, данное моемудрагоценному другу Вольке ибн Алеше. Учти к тому же, что идостойнейший Женя -- мой лучший друг. Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но все жевзял себя в руки и промолвил: -- Восстань, о дерзкий отрок, и будь таким, каким ты былраньше! -- Вот это совсем другое дело! -- сказал Женя. И все в каюте насладились невиданным зрелищем --превращением умирающего старца в тринадцатилетнего мальчишку. Сперва на его морщинистных впалых щеках появился румянец,потом его лысый череп стал быстро покрываться белыми волосами,которые вскорости почернели так же, как и его густая борода.Окрепший Женя молодцевато вскочил с койки, весело мигнув приэтом своим друзьям. Перед ними был полный сил коренастыймужчина, на вид казавшийся лет сорока, но отличавшийся от своихровесников тем, что его борода сама по себе становилась всекороче и короче, пока наконец не превратилась в еле заметныйпушок, который затем тоже пропал. Сам же он становился всеменьше ростом и все уже в плечах, пока не приобрел обычный види рост Жени Богорада. Так Женя стал единственным в мире человеком, который можетсказать: "Когда я еще был стариком", с таким же правом, с какиммногие миллионы пожилых людей говорят: "Когда я еще был юнымсорванцом".Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |