И В НАЧАЛЕ Н. Э.

В последние века до н. э. историческая жизнь Средней и Восточной Европы вновь подверглась значительным переменам. Исчезли с исторической сцены старые племена, известные Геродоту и его современникам. Прервались традиции в области быта и культуры, создававшиеся и хранившиеся в течение предыдущих столетий. Казалось бы, что на территории Средней и Восточной Европы появились новые обитатели, ничем не связанные с населением предшествующей эпохи.

В Северном Причерноморье — на Днестре, Южном Буге и Среднем Днепре развитие культуры племен скифской поры завершалось в продолжение одного-двух столетий. В III—II вв. {97} до н. э. были воздвигнуты последние, наиболее поздние скифские курганы. В это же время запустели городища земледельческих племен. Лишь в Крыму, там, где находился центр скифской «державы», и в некоторых других приморских областях скифы удержались до первых столетий н. э. Вскоре и само наименование — скифы было забыто современниками, или же сохранялось ими лишь по традиции для обозначения других причерноморских племен, имевших другие собственные имена и иную культуру, значительно отличавшуюся от культуры племен скифского времени.

Такая же картина наблюдалась в среде населения Средней Европы. Лужицкие раннеславянские племена, свыше тысячи лет жившие в бассейне Одера и Вислы, за короткий срок будто бы куда-то исчезли. Прекратилась жизнь на многочисленных лужицких городищах. Начиная с рубежа н. э., не известны ни лужицкие «поля погребений», ни другие следы их жизни и культуры. Их сменили племена с культурой другого облика.

Меньше всего изменений в указанный период произошло в жизни верхнеднепровских славянских племен. Они продолжали жить на своих старых городищах, сохраняя и совершенствуя традиции быта и культуры, возникшие в начале и середине I тысячелетия до н. э.

Буржуазная наука, рассматривая исторические перемены последних веков до н. э., наблюдаемые в Восточной и Средней Европе, пыталась объяснить их причинами чисто внешнего порядка — вторжением, извне новых племен и новой общеполитической обстановкой.

Действительно, в III—II вв. до н. э. в пределы Восточной Скифии из-за Дона продвинулись сарматские кочевые племена: языги, роксоланы, сираки, аорсы. Они разрушили скифское политическое образование и установили свою гегемонию над значительной частью скифской территории не только в области степей, но и за их пределами. Под натиском сарматов часть кочевых скифов двинулась к югу в пределы Таврического полуострова. Основная же масса кочевнического скифского населения была подчинена пришельцами-сарматами, культура и язык которых были близки культуре и языку кочевых скифов, на что указывал еще Геродот 1.

Вторжение сарматов отразилось на судьбах так же и земледельческих племен Западной Скифии. По-видимому, значительная часть земледельческих племен была подчинена пришельцами и включена в состав их обширного политического объединения. Область древней Скифии с этого времени стала именоваться Сарматией. {98}

В эти же столетия новая политическая обстановка сложилась и на юго-западных границах скифских земель. Еще, в конце IV в. до н. э. за Дунаем в среде дако-фракийских племен возникло первое объединение государственного характера — царство Лизимаха, за которым последовал ряд других государственных образований, часто весьма эфемерных, но вовлекавших в свою орбиту соседние племена. В начале III в. до н. э. в области Северо-Западного Причерноморья и Северного Прикарпатья выступили бастарны и галаты. В I в. до н. э. в Причерноморье вторглись геты — одно из крупнейших и сильнейших фракийских или дако-фракийских племенных объединений Северо-Западного Причерноморья. Отряды гетов под предводительством царя Бурвисты захватили Ольвию и подвергли ее страшному опустошению, от которого город долгие годы не мог оправиться.

Польские и чехословацкие археологи, отрицающие в настоящее время старые представления об уходе лужицких племен со своей территории на юг, полагают, что исчезновение этих племен точно так же следует объяснять вражескими вторжениями извне. Первоначально лужицкие племена подвергались неоднократным нападениям со стороны скифов, якобы разрушавших лужицкие укрепления и подчинявших себе местное население. Позднее на лужицкую территорию вторглись кельты, захватившие значительную часть лужицких земель на юго-западе. В это же время другие лужицкие племена пали жертвой вторгшихся на их землю обитателей Поморья, живших к западу от устья Вислы и принесших с собой погребения с так называемыми «лицевыми урнами». Поморские племена являлись одной из северных локальных групп позднелужицкого населения. Немецкие археологи без какого-либо основания пытались усматривать в них одно из племен восточных германцев, завоевавших лужицкую территорию. Некоторые польские слависты видят в поморянах племя венедов, упоминаемое в известиях латинских авторов начала н. э., а возможно, известных еще и Геродоту под именем энетов 1.

На ход исторической жизни Восточной и Средней Европы в начале н. э. не могла не сказать серьезного влияния также и новая политическая и экономическая обстановка в Средиземноморье и на берегах Черного моря. Римская империя распространила в этот период свою власть далеко на восток. Дакия и причерноморские города вскоре оказались вовлеченными в сферу римской политики. Возникли новые пути экономических связей Юга со странами Восточной и Средней Европы. {99} В городах Северного Причерноморья наблюдалось значительное оживление 2. В большом количестве начал разрабатываться и вывозиться на юг прибалтийский янтарь. Римская монета получила широкое распространение среди населения не только южных, но и некоторых северных областей Средней и Восточной Европы. Вместе с монетой распространились в местной среде предметы убора и украшения южных форм.

Наконец, огромное значение в истории Европы имела развернувшаяся с конца I тысячелетия до н. э. и все усиливающаяся борьба европейских племен с Римской империей. В ней участвовали крымские скифы и сарматские племена Северного Причерноморья, сыгравшие, в частности, значительную роль в борьбе понтийского царя Митридата с Римом, фракийские, дакийские, кельтские, германские, славянские и многие другие племена.

Было бы, однако, большой ошибкой считать, что все указанные выше перемены в среде племен Восточной и Средней Европы явились следствием только лишь внешних условий — передвижения соседних племен и новой политической и экономической обстановки. Эти новые исторические условия нужно рассматривать в тесной связи с теми изменениями, которые наблюдались в это время в экономике и общественно-политической жизни самих местных племен и в ходе которых складывались новые формы быта и культуры. Более того, именно этим, внутренним социально-экономическим процессом были обусловлены в значительной мере и передвижения племен и новые взаимоотношения между племенами Восточной и Средней Европы, с одной стороны, и римским миром — с другой.

Выше уже шла речь о том, что племена Северного Причерноморья в течение I тысячелетия до н. э. достигли порога классового общества и государственности. Более энергично этот процесс протекал на скифском юге, особенно среди кочевников, захватывая, однако, и земледельческое население. В более северных областях как во времена Геродота, так и позднее продолжал сохраняться родоплеменной строй. Здесь жили старые традиции в области быта и культуры. Следует думать, однако, что к концу I тысячелетия до н. э. развитие первобытно-общинного строя в границах карты Геродота подошло к своему завершению не только на юге, но и в северных, в том числе и в славянских областях. Разрушались старые родовые и племенные связи. Уходила в прошлое и культура скифской поры, своими истоками тесно связанная с первобытным строем, {100} с хозяйством, социальными отношениями и мировоззрением раннего «железного века». На смену ей пришла другая культура, созданная новыми социально-экономическими условиями.

Этнографическая картина Северного Причерноморья, известная Геродоту, начала разрушаться отнюдь не в результате вторжения сарматов или гетов, а с того времени, когда среди скифских племен, достигших первой ступени государственной жизни и образовавших в IV в. до н. э. свое первое царство, возникло настойчивое стремление подчинить себе причерноморские города. Мирные взаимоотношения Ольвии, Боспора и Херсонеса со скифскими племенами, окрепшими в социальном и политическом отношении, с этого времени сменились почти непрерывными войнами. Появившиеся через несколько десятилетий сарматы отнюдь не оказали решающего влияния на жизнь, быт и культуру местных племен, особенно тех из них, которые обитали по периферии Западной Скифии. Как показывают археологические исследования, численность собственно сарматов вне пределов Южного Приуралья и Поволжья не была особенно значительной. Они сосредоточивались в области Северного Кавказа и Приазовья и, по-видимому, лишь отдельными группами кочевали в Приднепровье и к западу от него 3. В свете этих данных, представление о том, что вся Скифия была якобы уничтожена или разогнана в разные стороны хлынувшими из-за Дона массами кочевников-сарматов, оказывается несостоятельным. Древняя Скифия стала именоваться Сарматией отнюдь не потому, что повсюду в ее пределах произошли серьезные изменения в этническом составе населения, а потому, что в степных областях, ближайших к причерноморским городам, сарматы выдвинулись на первое место в политическом и военном отношении.

Серьезные коррективы необходимо внести так же и в господствующие вплоть до настоящего времени в польской археологической литературе представления об исчезновении лужицких племен якобы в результате вражеских — скифских, кельтских и поморских — вторжений и завоеваний.

Некоторые исследователи указывали, что кельтские племена на территории Чехии следует рассматривать в качестве потомков местных лужицких племен. Как и в других соседних областях, известная археологам культура кельтского (латенского) облика возникла здесь в итоге развития ремесла, в частности, появления гончарного круга и других явлений {101} в быту, свойственных уже не первобытно-общинному строю, а нарождающемуся классовому обществу. Распространение кельтской культуры представляло собой явление не только этнического порядка. Это был процесс объединения вокруг более передового в социально-экономическом и политическом отношении кельтского ядра различных лужицких, иллирийских, дакийских и других племен, порывающих с первобытными формами жизни.

Таким образом, кельтское «завоевание» южной части лужицких земель представляло собой, по-видимому, явление весьма сложное, сочетавшее процесс внутренней социально-экономической перестройки с вовлечением местного населения в орбиту кельтских политических образований. К такому выводу пришел, в частности, и лучший знаток лужицких племен в Чехословакии проф. Я. Филип, полагающий, что в кельтское время местное раннеславянское население продолжало жить на своих старые землях, скрываясь под покровом кельтской (латенской) культуры 1. Интересно привести здесь также и мнение И. Косшевского, который утверждает, что кельтская культура начала распространяться среди лужицкого населения отнюдь не в период наибольшего политического могущества кельтов в Средней Европе, а уже после того, как их могущество пало, т. е. с I в. до н. э. 2

Несколько иначе обстояло, по-видимому, дело в северных и центральных областях, где появились поморские племена, представлявшие собой, как указано выше, одну из северных групп лужицкого населения. Очень возможно, что здесь, в обстановке распада старых племенных образований, действительно имело место продвижение племен к югу, что, однако, не могло привести к полному исчезновению старого населения в занятых северянами областях. Это передвижение в лужицкой среде было, по-видимому, в этот период не единственным.

Польские археологи указывают, что в последние века до н. э. в междуречье Одера и Вислы, а также на Буге, вплоть до его верховьев, появляются так называемые подколпачные погребения, известные в лужицкое время лишь на Средней Эльбе, в Силезии и изредка в Поморье 3. Возможно, что здесь следует видеть следы передвижений, идущих в направлении с запада на восток. {102}