АНТЫ И СКЛАВИНЫ

После смерти Аттилы и крушения его огромной, но непрочной «державы» в Северном Причерноморье установилось относительное затишье. Болгарские племена — утургуры и кутургуры, пришедшие в Приазовье из-за Дона и смешавшиеся с местным кочевническим населением сарматского и гуннского происхождения, хотя и не переставали беспокоить империю, но масштабы их вторжений на Балканы не были значительны. Если на западе во второй половине V в. под ударами европейских племен рухнула Западно-Римская империя, то на востоке в этот период Византийская империя сумела укрепить свои позиции, вовлекая соседние племена в русло своей политики и восстанавливая свою власть на северном побережье Черного моря. Так продолжалось до рубежа VI в., до того момента, когда «великое переселение народов» вступило в свою конечную фазу и в борьбу против Византии включилась новая могучая сила — славянские племена — анты и склавины, нанесшие решающий и окончательный удар старому рабовладельческому миру Европы.

Сообщения византийских, латинских и сирийских авторов VI—VII вв. об антах и склавинах являются первыми вполне бесспорными и обстоятельными историческими известиями о славянских племенах, в частности славянах на восточноевропейской равнине. Анты и склавины говорили на славянском языке, сохранившиеся в известиях древних авторов имена их вождей — Божа, Идара, Межимира, Лавриты и других звучат по-славянски, их обычаи и нормы общественного уклада имели отчетливую славянскую окраску, а в их культуре наблюдались многие черты, свойственные впоследствии культуре Древней Руси. Уже одно это обстоятельство, казалось бы, должно было привлечь к антам и склавинам самое пристальное внимание историков.

В действительности же в буржуазной историографии дело обстояло совершенно иначе. Несмотря на очевидную культурную и историческую преемственность славянских племен VI— VII вв. и племен последующего времени, анты и склавины до последних десятилетий выпадали из истории Древней Руси. Между днепровскими антами и днепровской Русью в историографии зияла глубокая пропасть. Военные и политические события величайшего исторического значения, развернувшиеся в Северо-Западном Причерноморье и на Балканах в VI—VII вв., движущей силой которых были славянские племена, оставались вне поля зрения буржуазной историографии. В лучшем случае об антах и склавинах вспоминали в связи с вопросом {153} о происхождении славян или говоря об истории Византийской империи. Именно в этой связи о них писали П. И. Шафарик, А. Л. Погодин, Л. Нидерле, А. А. Шахматов и византисты: К. Крумбахер, Ф. И. Успенский, В. Г. Васильевский, Ю. А. Кулаковский, К. Н. Успенский, А. А. Васильев и другие. Можно упомянуть еще тенденциозную попытку М. С. Грушевского рассматривать антское прошлое с позиций своей националистической концепции истории Украины, где анты получили освящение, весьма далекое от исторической действительности 1.

Такая печальная историографическая судьба антского прошлого объясняется прежде всего теми политическими тенденциями, которые господствовали в официальной исторической науке XIX — начала XX в. «Норманская теория» происхождения древнерусского государства, претворяющая на русской почве взгляды националистической немецкой историографии, стремилась изобразить древние восточнославянские племена в виде лесных звероловов — «людей грубых, полудиких, не знающих духа народного» — и всячески принизить значение славянства в историческом процессе. Богатое яркими историческими событиями антское прошлое, выдающаяся роль славян в судьбах Византийской империи VI—VII вв., характеристика антов и склавинов как племен, отнюдь не отсталых, а активных и сильных, которую дали им современники,— все это стояло в явном противоречии с «норманской теорией». Освещение истории антов неизбежно приводило к выводу, что древнерусское государство IX в. являлось не столько началом полнокровной и подлинно исторической жизни славянства, сколько итогом длительного, уже пройденного им исторического пути. Отсюда следовало, что представление о норманнах, как о создателях исторического бытия восточного славянства, не соответствует действительности и должно быть полностью отброшено. Именно поэтому, норманистская историография всячески замалчивала историю антов и склавинов или же под тем или иным предлогом стремилась оторвать их от истории Руси. Была сделана даже попытка оспаривать тот очевидный и подтверждаемый всей суммой исторических данных факт, что анты являлись славянами 2. Все это наложило свой отпечаток на буржуазную историографию в целом. Так в многотомной «Истории России» С. М. Соловьева приведены лишь сообщения Иордана и Прокопия Кесарийского о местоположении антов и об их столкновении с гуннами и аварами, но ни {154} слова не говорится об их историческом наступлении на Балканские провинции Византийской империи, о чем сказано у тех же авторов 3. В «Курсе русской истории» В. О. Ключевского, который начинал историю древнерусского государства со времен волынских дулебов, «примученных обрами», и, казалось бы, особенно должен был заинтересоваться историей антов, последним посвящено лишь несколько скупых строк 4. То же самое находим у других историков конца XIX — начала XX в.: все они прошли мимо антской проблемы. Даже те историки, которые были противниками «норманизма» и ожесточенно спорили с его защитниками по поводу происхождения Руси, о «русских» и «славянских» наименованиях днепровских порогов, по поводу новгородского князя Бравлина и т. д., также не придали антам и их богатой истории никакого существенного значения, не понимая, что именно здесь, в антском прошлом, они смогли бы отыскать наиболее решающие аргументы в пользу своих взглядов.

Лишь советская историческая наука, рассматривающая Древнерусское государство как закономерный итог всей предшествующей жизни восточного славянства, обратила самое серьезное внимание на историю и историю культуры антских и склавинских племен как непосредственных предшественников Древней Руси. В трудах акад. Б. Д. Грекова, Б. А. Рыбакова, А. В. Мишулина и других советских историков анты и склавины впервые получили возможность заговорить полным голосом как на языке древних авторов, так и на языке археологических данных.

На протяжении более чем ста лет склавины и анты являлись врагами империи. Кратковременные периоды мирных отношений рассматривались обеими сторонами как время подготовки к новой войне. И византийские авторы в данных условиях интересовались преимущественно военным делом славян или же теми особенностями их быта и общественного строя, которые могли быть так или иначе использованы византийскими дипломатами или полководцами. Особенно характерным в этом отношении является сочинение неизвестного византийского военного специалиста VI — начала VII в. «Стратегикон», автором которого одно время считали императора Маврикия. В «Стратегиконе» Псевдо-Маврикия или Маврикия Стратега специально излагаются лишь те факты о «варварах», в частности о славянах, которые заслуживали внимания в военном отношении. Именно поэтому археологические данные {155} служат совершенно необходимым добавлением к известиям древних авторов. Они вносят в эти известия ряд существенных коррективов и значительно расширяют рамки антской и склавинской тематики.

В итоге изучения истории и истории культуры антов, произведенного советскими историками и археологами, оказалось, что с антскими племенами связан один из важнейших периодов древней восточнославянской жизни, к которому восходят первые побеги классового общества и государственного бытия восточных славян, что антские племена были не только свидетелями, но и непосредственными участниками крупнейших исторических событий, составлявших рубеж между рабовладельческим и феодальным строем на юго-востоке Европы, вне учета которых и антского времени в целом не могут получить правильного освещения ни Древняя Русь, ни Византия, ни последующие периоды восточноевропейского и южно-европейского средневековья.

Область обитания антов и склавиновв в VI в. в основных чертах была уже обрисована выше в связи с вопросом о происхождении славян: «Склавины живут от города Новиетуна и озера, которое именуется Мурсианским, до Донастра, а на севере — до Вислы,— пишет Иордан.— ...Анты же, храбрейшие из них, живя на изгибе Понта, простираются от Донастра до Данапра. Реки эти отстоят друг от друга на много дневных переходов» 1. Где находился названный Иорданом город Новиетун (civitas Novietunensis) и какое озеро именовали в древности Мурсианским — осталось неизвестным. Но полагают, что западные пределы склавинских земель лежали где-то в верховьях реки Дравы. Точно так же не совсем определенна в известиях древних авторов восточная граница антов. Если Иордан ограничивает их поселения Днестром на западе и Днепром на востоке, то более компетентный автор VI в., византийский историк и общественный деятель Прокопий Кесарийский, указывает, что анты жили на восток от Днепра, к северу от утургуров (утигуров), занимавших побережье Меотийского залива (Азовского моря) 2. Это указание вполне подтверждается археологическими данными, намечающими границу древнеславянских племен на востоке приблизительно по водоразделу Днепра и Донца. Река Днепр во всяком случае отнюдь не являлась окраиной антских земель. Именно здесь, на Днепре, на правом и левом его берегах, сосредото-{156}чиваются все наиболее значительные остатки антской жизни: городища, «поля погребений» и клады. Точно так же, как и в скифское время или в начале н. э., Среднее Поднепровье в антский период являлось важнейшей областью экономической, культурной и, несомненно, политической жизни древнего славянства (рис. 36).

Рис. 36. Анты, склавины и их движение на Балканский полуостров.

Прокопию и его современникам были известны антские поселения и на Дунае, в нижнем его течении 1. Но в эти места антские племена продвинулись, вероятно, позднее, в разгар Балканских войн и в процессе заселения славянами полуострова.

Ничего не было известно древним авторам о северной границе антских и склавинских племен. Бесспорно лишь, что политические союзы антов и склавинов, связанные с судьбами Причерноморья и Балканского полуострова, не могли объединять в своих границах все славянские племена. Северные славянские племена, обитавшие в верховьях Днепра или в бассейне Нижней Вислы, оставались, несомненно, вне границ антского и склавинского союзов.

Археологическая наука связывает с антами многочисленные поселения и «поля погребений» Среднего Поднепровья и Поднестровья, относящиеся к середине I тысячелетия н. э. и называемые Черняховскими.

В настоящее время остатки черняховской культуры обнаружены более чем в трехстах пунктах. На Днепре они имеются {157} по обоим берегам реки, начиная от устья Десны на севере и до порожистой части Днепра на юге. В западном направлении «поля погребений» днепровского облика и соответствующие им остатки поселений идут широкой полосой к верхнему течению Днестра, захватывая среднее и верхнее течение Буга, верховья Случи и верховья Горыни. На востоке они имеются по Суле, Пслу и Ворскле, достигая местами до берегов Донца 2. Иными словами, население с культурой черняховского характера занимало как раз ту область, в пределах которой древние авторы помещали антов. Также в полном соответствии с сообщениями древних авторов, на запад от Днестра археологам известны славянские племена с культурой несколько иного облика — склавины. Они были носителями позднепшеворской культуры.

В области Среднего Поднепровья «поля погребений» начала и середины I тысячелетия н. э. впервые были исследованы В. В. Хвойка в конце 90-х годов прошлого столетия 3. В одном пункте около с. Черняхова Киевской обл. им было открыто 250 могил, что составляло, однако, не более половины всех погребений этого обширного «поля». Были установлены два обряда погребения: трупосожжение и обычное захоронение умершего в грунтовой яме. Две могилы, находящиеся в центральной части могильника, отличались большими размерами и были обложены по стенам деревянными плахами, укрепленными с помощью вертикально вкопанных в землю по углам и у стен столбов. В предшествующее время точно таким же образом обкладывались деревом и укреплялись деревянными столбами могилы местной знати. Обе могилы были ограблены еще в древности, но, судя по остаткам привозной стеклянной посуды, содержали богатые погребения, выделяясь среди других, как правило, относительно бедных и однообразных 4.

В двух случаях сожженные кости находились на глиняной {158} площадке 1,5—2 м в поперечнике, что так же заставляет вспомнить скифские погребения, среди которых имеются глиняные площадки с трупосожжениями, помещенные под курганной насыпью.

В погребениях в большом числе найдена глиняная посуда — мисы, разнообразные кувшины и горшки, сделанные на гончарном круге. Значительная часть посуды имеет серый цвет и покрыта лощением. Вместе с этой высококачественной керамикой, свидетельствующей о появлении ремесленного гончарства, о чем говорит и устойчивость форм посуды, имеются горшки, вылепленные от руки из относительно грубой глины. В большом числе найдены фибулы так называемого провинциально-римского типа, пряжки, гребешки из кости, разнообразные бусы, колечки, подвеска к ожерелью в виде «лунницы», раковины-«ужовки», также входившие в состав ожерелья, и др. (рис. 37). Других вещей встречено в Черняховском могильнике не было, за исключением нескольких пряслиц от веретена и железного ножа. Были найдены три монеты: серебряный денарий Фаустины Младшей (около 175 г.), такая же монета Антонина Пия (138—161 гг.) и золотая монета, представляющая собой подражание ауреусу Гордиана III (238—244 гг.) 1. Судя по вещам, в частности, фибулам «провинциально-римских» типов, пряжкам и бусам, время Черняховского могильника выходит за хронологические вехи, определяемые монетами. Могильник относится к II—V, а возможно, и VI вв. Не исключена возможность, что там имелись отдельные более ранние погребения, о чем говорят некоторые сосуды, приближающиеся к зарубинецким 2.

Кроме раскопок у с. Черняхова, В. В. Хвойка было исследовано несколько погребений у с. Ромашек Киевской обл. 3, где раскопки производились и позднее, уже в советское время 4. За последние десятилетия в Среднем Поднепровье было исследовано еще несколько «полей погребений» первых пяти веков н. э. Среди них широкой известностью пользуется «поле» у с. Маслова Киевской обл., исследованное в 1926—1929 гг. П. И. Смоличевым и С. С. Гамченко 5. Ряд могильников раскопан в районе порожистой части Днепра. В области Левобережья несколько могильников обнаружено в {159} бассейне Ворсклы и в других местах 6. На западе, в бассейне Днестра, могильники такого же точно характера исследованы в ряде пунктов М. Смишко 7.

Материалы исследований этих могильников и сопровождающих их остатков многочисленных поселений служат ценным дополнением к известиям древних авторов об антах. Они не только значительно дополняют их, но в ряде случаев позволяют внести в письменные источники, далеко не всегда объективные, существенные коррективы.

Территория антов и склавинов — это местами лесостепная, местами же настоящая лесная страна, на востоке относительно равнинная, рассеченная большими реками, а на западе холмистая и отчасти горная. Характер славянской страны был прекрасно известен древним авторам. Склавины и анты в их представлении являлись обитателями лесов с соответствующим образом жизни, обычаями, военными приемами и другими чертами культуры.

«Они селятся в лесах,— пишет Маврикий Стратег,— у неудобопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей. Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую...» 8 «Место городов занимают у них болота и леса»,— вторит Маврикию Иордан 9. Прокопий Кесарийский указывает, что склавины и анты живут в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга и часто меняют место жительства 10.

Такая характеристика славянских поселений, содержащая ряд правильно подмеченных деталей, является, однако, далеко не полной, а поэтому и не точной. Можно думать, что быт склавинов и антов был известен византийцам не столько на их исконной территории, сколько у границ империи или даже в ее пределах, где военная обстановка вносила в обычные нормы жизни значительные коррективы. В частности, в этих беспокойных условиях славяне действительно, быть может, вели бродячий образ жизни и не имели постоянных селений. {160}

Во всех других местах, на коренных антских землях между Днестром и Днепром, картина была совсем иной. Здесь существовала прочная оседлость, лишь местами нарушенная в гуннское время. Поселения, принадлежавшие славянским племенам, располагались преимущественно около рек, на участках ровного и невысокого берега, в местах, удобных для земледелия. В некоторых местах поселков было очень много, причем они находились не только на больших водяных артериях, но и в отдалении от них на маленьких речушках и берегах ручьев.

Особенно густо населенной областью было, по-видимому, правобережье Днепра на участке от Киева и до устья Тясьмина. Здесь в свое время в нескольких пунктах производил раскопки В. В. Хвойка 1. За последние годы в этой области выявлено несколько десятков поселений середины I тысячелетия н. э. 2 Так же весьма густо располагались поселения и по берегам Днестра 3.

Рис. 37. Предметы убора и украшения, железный нож, костяные гребни, прясла от веретен и глиняная посуда из Черняховского могильника (II—V вв. н. э.). {161}

В большинстве случаев поселения были весьма значительными по размерам. Нередко они вытягивались вдоль речного берега узкой полосок, протяженностью до километра и более. Такое расположение поселков, образующих длинные улицы, не было известно здесь в предыдущее время. И напротив, для более поздней поры, для славянского средневековья, такая форма селений являлась очень характерной. Появление поселков, образующих длинные улицы, свидетельствует, по-видимому, о том, что в среде населения Среднего Поднепровья и Поднестровья в первые века н. э. преобладали уже не первобытные родовые отношения, а территориальные общинные связи.

Жилища, открытые при раскопках поселений, представляли собой преимущественно прямоугольные наземные дома, со стенами из легкого деревянного каркаса и плетня, обмазан-{162}ными толстым слоем глины. Это были, следовательно, жилища-мазанки, известные у славянского населения в этих местах с глубокой древности. Крыши домов имели, вероятно, двускатную форму; на одном из приднепровских поселений встречены обломки кровельной черепицы 1, в большинстве же случаев крыши покрывались, несомненно, соломой или камышом. Размеры домов достигали 25—30 м². Нередко их остатки располагались очень близко друг к другу. Плохая сохранность всех исследованных в настоящее время жилищ не позволяет пока что дать более обстоятельного их описания. Внутри жилищ находились печи, сооруженные, как и стены жилищ, из глины. Печи сооружались также и вне жилищ, рядом с ними. Это были, по-видимому, печи, служившие для приготовления пищи в летние месяцы, широко распространенные на Украине вплоть до настоящего времени.

Селения, расположенные на мелких реках в глубине водораздела, обычно не имели никаких защитных сооружений. Окружающие леса служили, вероятно, достаточно надежной для них защитой. Но на Днепре и его крупных притоках, т. е. в местах более заселенных и более открытых, вдоль которых проходили основные пути сообщения, некоторые селения были, по-видимому, надежно укреплены. Их располагали на отрогах высоких и крутых речных берегов и окружали валами, рвами и другими сооружениями. Таким селением являлась некогда «Княжа гора» около Канева, с которой открывался широкий вид на долину Днепра. При раскопках, произведенных на Княжой горе в 900-х годах, наряду с огромным количеством культурных остатков XI—XIII вв. были найдены следы и более древнего обитания, в частности предметы с эмалью первых веков н. э. 2 Таким селением была Киселевка в Киеве — «останец» коренного берега, со всех сторон окруженный крутыми склонами, откуда происходит керамика и другие культурные остатки антского времени 3. Большой известностью пользуется городище «Жарице» около с. Пастерского в бассейне реки Тясьминки, где наряду с остатками жизни в скифскую эпоху и в первые века н. э. встречено большое число остатков антского времени. {163}

Во время раскопок В. В. Хвойка на городище было найдено большое число предметов VI—VII вв., главным образом украшений из бронзы и серебра антропоморфного и зооморфного стиля. Были обнаружены также остатки нескольких жилищ в виде прямоугольных в плане хижин с глинобитными стенами и печами. Кроме глиняной посуды и упомянутых выше украшений, в жилищах найдены разнообразные железные орудия, в том числе сельскохозяйственные 4. В 1949 г. остатки таких же жилищ были открыты на Пастерском городище М. Ю. Брайчевским 5.

Известные сейчас укрепленные поселения относятся или к первым векам н. э. или же к концу антского времени — к VII в.

Сообщение Маврикия Стратега о славянских жилищах, имевших много выходов, до недавнего времени вызывало лишь недоумение. Этнографическая наука, так много занимавшаяся историей славянского домостроительства, не могла указать ничего, хотя бы отдаленно напоминающего жилища такого рода. Тем не менее к сообщению Маврикия можно отнестись с полным доверием. Археологические исследования последних лет не только выявили у древних славян сложные жилые сооружения с многими выходами, но и установили, что их следует считать характерной чертой древнего восточнославянского быта.

Еще в эпоху Геродота у некоторых земледельческих племен Западного Причерноморья бытовали жилища в виде глубоких землянок, соединенных между собой переходами 6. Более яркие образцы жилищ этого типа оказались у славянских племен последних веков I тысячелетия н. э., обитавших на левых притоках Среднего Днепра и в бассейне Дона. Эти жилища, состоящие из тесно примыкающих друг к другу землянок, соединенных внутренними переходами, действительно имели по нескольку выходов 7. Такие же переходы между жилищами были обнаружены на славянских поселениях середины I тысячелетия н. э. в районе порожистой части Днепра — у Привольного 8. На антских поселениях других районов соединенные переходами жилища пока что не установлены. Но это объясняется, несомненно, лишь тем, что антские поселения не подверглись археологическим исследованиям большого масштаба. {164}

Маврикий Стратег, говоря об антских жилищах, допустил, однако, одну существенную ошибку. Совершенно очевидно, что соединение жилищ между собой и наличие в них нескольких выходов диктовалось отнюдь не задачами обороны. Для обороны существовали наружные укрепления: валы, рвы и крутые склоны речных берегов, на которых нередко располагались антские поселения. Объединенные жилища, тесно связанные одно с другим, были характерны для эпохи родового строя. В антское время, в период, когда родовые отношения являлись уже прошлым, в таком жилище обитала, несомненно, патриархальная большая семья.

Антские и склавинские племена являлись прямыми наследниками тысячелетней земледельческой культуры Среднего Поднепровья и Прикарпатья. «У них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих в кучах (скирдах?), в особенности проса и пшеницы»,— писал о славянах Маврикий Стратег 1.

Находки, сделанные при исследовании антских поселений, также раскрывают характерную картину сельского быта: земледелия, несомненно пашенного, скотоводства, знакомого со всеми видами известных сейчас домашних животных, птицеводства и в ограниченных масштабах охоты и рыбной ловли. Остаются неисследованными до сих пор жилища ремесленников-гончаров, ювелиров, кузнецов и других, которые обитали, вероятно, в пределах тех же поселков. В некоторых пунктах были найдены, большие горны для обжига глиняной посуды 2.

Сельскохозяйственные орудия славянских племен Поднестровья и Среднего Поднепровья свидетельствуют о высоком уровне развития земледелия. На поселениях уж не раз делались находки железных лемехов от плугов, серпов и жерновов 3. Особенно большое значение для характеристики сельского хозяйства имеет находка, сделанная в 1922 г. в с. Коровинцах Сумской обл. Как удалось выяснить недавно И. И. Ляпушкину, там была обнаружена яма, по-видимому погреб, как он полагает III—V вв. н. э., вырытая в лёссе и целиком сохранившаяся до наших дней. В яме стояло несколько глиняных сосудов, характерных для «полей погребений» Черняховского типа, в том числе большой нарядный кувшин, и лежали железные изделия: два массивных кольца, пластина и большой нож. Последний предмет, хранящийся в Роменском музее, представ-{165}ляет собой не что иное, как «чресло» от тяжелого плуга (рис. 38) 4. Судя по чреслу, славянский плуг середины I тысячелетия н. э. принадлежал к типу, известному по находкам на салтово-маяцких городищах VIII—Х вв., на Княжой горе, в Киеве и на Райковецком городище XII—XIII вв. и, наконец, по украинским этнографическим материалам XIX — начала XX в. В качестве наиболее древней аналогии может быть назван тяжелый кельтский плуг.

При упомянутых выше раскопках В. В. Хвойка на Пастерском городище в бассейне р. Тясьмина, правого притока Среднего Днепра, в пределах жилищ антской поры были найдены обугленные зерна злаков, причем главным образом проса и пшеницы, что согласуется с известиями древних авторов, а так же земледельческие орудия — железные серпы и лемеха. Два железных серпа средней величины происходят из раскопок на «поле погребений» у с. Ново-Покровское около Чугуева. Они были найдены вместе с предметами вооружения, зарытыми на площади «поля», вероятно, как дар умершим. Их время — VII—VIII вв. (рис. 39) 5. Железный сошник происходит из поселения VII—VIII вв., исследованного у с. Волынцева в районе Путивля, т. е. на далекой лесостепной северо-восточной окраине антских земель 6.

Нет никакого сомнения в том, что у антов и склавинов, как и у их отдаленных и ближайших предков, господствовало развитое пашенное земледелие, знакомое не только с ралом, но и с большим и тяжелым плугом, влекомым парой, а быть может, и двумя парами волов, несущих ярмо.

Вокруг антских селений простирались обширные поля, издавна составлявшие основной источник существования славянина-земледельца. Недаром авары, стремясь нанести славянам как можно больший урон, судя по сообщению византийского историка Менандра, прежде всего разоряли их поля, вероятно, потравляя конями посевы и предавая их огню, как это не раз практиковали кочевники и в последующее время 1. {166}

Рис. 38. Земледельческие орудия начала и середины I тысячелетия н. э. из области Среднего Поднепровья и Поднестровья.

Наряду с земледелием большое значение в хозяйстве славянских племен имело и скотоводство. Судя по сообщениям древних авторов и находкам костей домашних животных на поселениях и городищах, в антское время, как и раньше, были известны коровы, лошади, мелкий рогатый скот, свиньи, а также и домашняя птица. {167}

Прокопий Кесарийский сообщает о том, что склавины и анты в жертву своему богу приносили быков. Этот отрывок из сочинений Прокопия будет приведен несколько ниже. В другом месте своего сочинения этот же автор, говоря о славянах, упоминает о бывших у них быках и овцах2. Иоанн Эфесский, описывая вторжения славян на Балканский полуостров, говорит, что они владели табунами коней 3. В войске антов и склавинов наряду с пешими дружинниками были и всадники. В «поле погребений» у с. Ново-Покровского вместе с оружием и упомянутыми выше серпами были найдены железные удила и стремена 4. Феофилакт Симокатта, рассказывая о славянском вожде Ардагасте, неоднократно упоминает о том, что он и его воины пользовались упряжными и верховыми конями 5. После одного из удачных походов на Византию, по сообщению современников, славяне увозили с собой добычу на телегах.

Несомненно также, что антские и склавинские племена широко занимались рыбной ловлей, охотились на мясного и пушного зверя и добывали мед диких пчел. Из стволов вековых деревьев они искусно выделывали лодки-долбленки — «моноксилы», на которых плавали не только по своим рекам, но и пробирались в Черное и Средиземное моря.

Словом, перед нами картина почти того самого сельского южнославянского быта, о котором говорит древнерусский фольклор, который восстанавливается славянской этнографией и фигурирует на первых страницах Начальной летописи, где речь идет о начале Руси.

И этот жизненный уклад в период наступления антов и склавинов на Византию отнюдь не представлял для них что-то новое, еще недостаточно прочно установившееся. Напротив, это был старый, уже давно утвердившийся и овеянный традициями строй жизни, получивший отражение, в частности, в области идеологии. Некоторые факты, сообщаемые Прокопием Кесарийским, свидетельствуют, что религиозные представления склавинов и антов носили ярко выраженный космический характер, что свойственно скотоводам и главным образом земледельцам. «Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всем, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды... Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания» 1. Как живо {168} напоминает все это языческие представления древнерус-

Рис. 39. Предметы вооружения VII—VIII вв. н. э. из могильника у с. Ново-Покровского. {169}

ских племен: Перуна-громовержца, замененного впоследствии Ильей, русалок, священные источники, реки и многое другое, что так долго хранилось русским, украинским и белорусским фольклором.

Оставаясь вплоть до конца V в. вне напряженной политической жизни, развертывающейся в этот период в Причерноморье и вдоль северных границ провинций Восточно-Римской империи, славянские племена Среднего Поднепровья тем не менее были тесно связаны с югом. Об этом говорят провинциально-римские черты в их культуре. В частности, большинство предметов убора и украшений, происходящих из «полей погребений», представлено формами, широко бытовавшими в начале н. э. в Причерноморье и на Дунае. Одни из них имеют импортное происхождение, другие же были изготовлены на месте по привозным образцам. Некоторые особенности глиняной посуды также говорят о связях с югом. Огромное число римских монет первых трех веков н. э., находимых в разных частях Среднего Поднепровья и Поднестровья в виде кладов или отдельных находок, свидетельствует о том, что римская монета в то время явилась существенным элементом экономической жизни местного населения. Судя по материалам, собранным еще В. Г. Ляскоронским 1, и по опубликованным недавно работам М. Ю. Брайчевского и В. В. Крапоткина 2, клады римских монет сосредоточиваются главным образом в правобережье Днепра, но они нередки и в левобережье. Их распространение в основном совпадает с территорией «полей погребений» (рис. 40). Столь значительный приток римской серебряной монеты из Причерноморья в Среднее Поднепровье был бы немыслим без такого же значительного встречного потока местных товаров. Очевидно, славянские племена Поднепровья и Поднестровья в первой половине I тысячелетия н. э. вывозили из своей страны в причерноморские города в большом количестве хлеб, а также, возможно, и продукцию лесных промыслов: мед, воск, пушнину. Была развита, несомненно, и работорговля.

Указывая на отсутствие городов в склавинских и антских землях 3, Иордан исходил, несомненно, из представления о византийском городе. Городов наподобие Фессалоник, Томи или Херсонеса у славянских племен начала и середины I ты-{170}сячелетия н. э., конечно, не существовало. Но, судя по археологическим данным, более скромные городские поселения — города-торжища, центры сосредоточения ремесла и торговли, в антскую эпоху уже начали зарождаться. К ним относилось уже не раз упоминавшееся Пастерское городище, где были встречены многочисленные следы обработки металлов. Здесь

Рис. 40. Карта находок римских монет на территории Европейской части СССР (по В. В. Крапоткину).

жили кузнецы, ювелиры, резчики по кости и гончары. Из железа, добываемого из болотных руд, ими выделывались различные орудия сельского хозяйства, инструменты и оружие. Из цветных металлов — меди, бронзы, серебра и (золота, привозимых из других стран, изготовлялись разнообразные предметы убора и украшения: пряжки, застежки, фибулы, браслеты, перстни, серьги и т. д., составляющие в то время излюбленную принадлежность не только женского, но и мужского костюма. {171}

Обращает на себя внимание поразительное однообразие предметов материальной культуры, происходящих из антских поселений и могильников Среднего Поднепровья и Поднестровья. Повсюду были в ходу одинаковая глиняная посуда, однотипные фибулы, пряжки, костяные гребни. Это однообразие могло возникнуть лишь в результате значительного развития ремесленного производства — гончарства, ювелирного дела и других, что неизбежно приводило к стандартизации форм изделий.

Серебряные и золотые изделия антского времени, найденные на Пастерском городище и в ряде других пунктов, особенно в виде кладов, свидетельствуют о высоком уровне ювелирного ремесленного мастерства 1. Очень вероятно, что в селениях, где жили ремесленники, находились и рынки, куда стекались обитатели окрестных поселков.

Как мы уже указывали, распространенное раньше мнение о том, что гончарный круг бытовал в Среднем Поднепровье и Поднестровье сравнительно недолго, лишь до V в. 2, в свете новых данных должно быть отвергнуто. В настоящее время стало очевидным, что гончарный круг в Среднем Поднепровье и Поднестровье отнюдь не исчезал. Как в VI—VII вв., так и в последующее время в быту местного населения была распространена посуда преимущественно ремесленной выделки, сделанная на гончарном круге. Во многом посуда, эта сохранила старые черты — темную вылощенную поверхность, узор из пролощенных линий и другие. Наряду с этим в керамике появляются и новые черты, все больше и больше сближающие ее с характерной славянской посудой IX—XII вв. В восточных районах, главным образом в левобережье, в посуде VI—VIII вв. имелись особенности, свойственные керамике Северного Кавказа и салтово-маяцких городищ бассейна Донца.

Наряду с гончарной посудой, в быту антских племен, как и в более раннее время, имелась и посуда домашнего изготовления, вылепленная от руки и плохо обожженная.

Изделия антских мастеров, как упоминалось выше, шли далеко на север — в Верхнее Поднепровье, на Оку и Верхнюю Волгу, распространялись среди кочевников Северного Причерноморья, наконец, в значительном числе проникали в Крым. Если в гуннское время связи славян с Причерноморьем оказались прерванными, то сейчас они мало-помалу начали восстанавливаться. Иордан сообщает, что на крымских рынках в конце VI в. утургуры выступали в качестве посредников в торговле пушниной, которую они могли получать, в {172} частности, и от антов. В среде славянских племен имели хождение византийские монеты, были нередки разнообразные украшения, дорогая посуда и другие изделия мастерских византийских городов. Трудно сказать, конечно, каким путем попадали эти вещи к славянам. Но во всяком случае нельзя допустить, что все они явились военной добычей и попали к славянам лишь в результате походов на Балканы. Между славянскими племенами и Византией после разгрома «державы» гуннов восстановились, несомненно, торговые связи, возможно, нерегулярные, нарушаемые военной обстановкой.

Весьма тесными были связи славянских племен Поднепровья и Поднестровья и со степью. Вдоль границы степей, в непосредственном соседстве с сарматскими кочевьями, находились их многочисленные поселения. Как и в других местах, они не имели никаких защитных сооружений — валов, рвов или прочных оград. Из этого можно сделать вывод, что между сарматами и славянским населением установились в этих местах постоянные отношения, основанные, конечно, не на каких-либо мирных началах, а, вероятно, на подчинении славян-земледельцев сарматской кочевнической знатью. Вместе с тем здесь имел место процесс оседания кочевников и ассимиляции их славянской земледельческой средой. О тесных связях славянского населения с сарматским миром и о том, что в пограничной полосе происходила ассимиляция славянами сарматского населения свидетельствуют, как мы уже указывали, археологические памятники района с. Кантемировки Полтавской обл. В окружении остатков культуры, свойственных славянскому земледельческому населению, там открыты сарматские курганы с катакомбными могилами, содержащие вещи, характерные для «полей погребений» 3.

Общественный и политический строй антов и склавинов привлекал к себе самое пристальное внимание византийских историков.

«Племена славян и антов,— пишет автор «Стратегикона»,— сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никаким образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая [плен] {173} определенным временем, предлагают [пленникам] на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там на положении свободных и друзей» 4.

Эти племена, склавины и анты, говорит Прокопий Кесарийский, «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве [демократии], и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим» 1.

Нормы славянской жизни были, таким образом, совсем непохожи на господствующие в Византии социальные и политические порядки. Сравнивая то и другое, народ империи смотрел на славянское общественное устройство, хоть примитивное, но зато свободное, как на остров спасения. Прокопий Кесарийский, говоря о времени императора Юстиниана (527—565), пишет по этому поводу следующее: «Народ большими толпами убегал не только к варварам, но и к римлянам, живущим далеко за римскими пределами, и в каждой области, в каждом городе можно было видеть все большее и большее количество иноземцев. Чтобы только скрыться от родной земли, каждый из них охотно менял ее на любую чужую землю, как будто бы их родина была захвачена врагами».

Картину славянской жизни, изображенную древними авторами, не следует, однако, идеализировать. Совершенно очевидно, что славянские племена, издавна связанные с Причерноморьем, бывшие если не прямыми, то во всяком случае косвенными наследниками культуры скифских племен, достигших в южных областях классового общества и создавших государственность, прожившие несколько столетий у границ римской провинции и попавшие, наконец, в обстановку «великого переселения народов», не могли сохранить у себя чистоту первобытно-общинного строя. Лишь по сравнению с жизнью в империи их социальное и политическое устройство могло показаться верхом свободы и демократии. В действительности же дело, несомненно, обстояло иначе.

Прежде всего — вопрос о рабстве. Хотя Маврикий Стратег как будто бы и утверждает, что склавинам и антам было чуждо какое бы то ни было порабощение, многочисленные факты свидетельствуют о другом.

Во время Балканских войн славянские дружины захватывали на территории империи сотни и тысячи людей и уводили их в свою землю. «Сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей,— говорит Прокопий Кесарийский о событиях 548—549 гг.— Теперь же они, как бы упившись морем крови, стали с этого времени некоторых из попадавшихся им {174} брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой многие десятки тысяч пленных» 2. Взяв город Топер славяне перебили мужчин, а детей и женщин они обратили в рабство. Пленных уводили, правда главным образом с целью получения выкупа. Неоднократно, освобождая пленных, империя уплачивала славянам многие сотни фунтов золота. Но с момента пленения до выкупа мог пройти значительный срок, во время которого пленные жили у славян, конечно, не на положении гостей. Очень интересно, однако, утверждение Маврикия, подтверждаемое другими косвенными данными, что даже в том случае, если пленных не выкупали, им через некоторый срок возвращалась свобода.

О том, что рабство у антов и склавинов имелось, хотя и ограничивалось сравнительно узкими рамками, говорит и такой любопытный случай, о котором рассказывает Прокопий. У одного склавина был раб, долго и преданно служивший своему хозяину. Затем раб этот был продан одному анту. После того как сделка совершилась, купленный раб заявил своему новому господину, что он является антом по происхождению и, «придя в родные земли, он в дальнейшем, согласно закону, будет уже свободным». Здесь имеется в виду колоритный эпизод с Лже-Хвилибудием, которого анты выкупили у склавинов и предполагали выставить перед империей вместо погибшего Хвилибудия, магистра Фракии 3. Рабом у антов мог быть, следовательно, лишь чужеземец; порабощение же соплеменника запрещалось обычным правом.

Таким образом, рабовладение у склавинов и антов, несомненно, имелось. Рабов продавали и покупали. Рабом мог стать член соседнего племени. Во время войн рабы, особенно женщины и дети, являлись непременной и, по-видимому, очень важной частью военной добычи. Вряд ли можно рассматривать все это в качестве примитивного патриархального рабства, которое было распространено у всех первобытных народов и которое еще не играло большой роли в их социально-экономической жизни. Но это не было, конечно, и развитым рабовладением, оформившимся как целостная система производственных отношений.

Вероятно, значительно большую роль в жизни славянских племен VI—VII вв. играла другая форма архаичной эксплуатации, а именно, дань, даннические отношения — форма эксплуатации, имевшая место у всех племен с развитым «военно-демократическим» устройством.

Во времена «великого переселения народов» даннические отношения получили очень широкое распространение. Требо-{175}вание платить дань являлось следствием любого завоевания или подчинения. Дань собирали готские «короли». Все племена, входившие в состав державы Аттилы, уплачивали ему дань. Такой же порядок устанавливали авары, подчинившие себе, в частности, и некоторые славянские племена. Ниже мы приводим рассказ Менандра о славянском вожде Добрите, отказавшемся платить дань аварскому каганату. Михаил Сириец, использовавший сочинения сирийского историка конца VI в. Иоанна Эфесского, рассказывает о том, что в завоеванных областях империи завоеватели предлагали населению: «Вы ходите, сейте и собирайте [урожай], мы возьмем с вас только половину подати» 1. Речь здесь идет об аварах, но здесь же фигурируют и славяне, которых вместе с лангобардами Михаил Сириец рассматривает как подданных «кагана, царя аваров».

Хотя древние авторы и не говорят ничего определенного о дани, взимаемой антами или склавинами, последние не составляли, конечно, исключения из общего правила. Обложение данью не только иноплеменников, но и членов своего племени, как и охарактеризованное выше рабовладение, являлось ярким признаком того, что первобытно-общинный строй у антов и склавинов уже достиг своего предела и что у них складывалось первичное деление общества на классы, так как «господство над покоренными несовместимо с родовым строем» 2.

Основу общественной структуры антских и склавинских племен в VI—VII вв. составляла, по-видимому, патриархальная община, находившаяся в состоянии распада и входившая в состав территориальной поземельной общины. Это была та самая «задруга» — большая семья, которая сохранялась в некоторых местах на Балканском полуострове до XIX — начала XX в.

Ф. Энгельс в своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства», говоря о большой южнославянской семье — «задруге» характеризует ее следующими словами: «Она охватывает несколько поколений потомков одного отца вместе с их женами, причем все они живут вместе в одном дворе, сообща обрабатывают свои поля, питаются и одеваются из общих запасов и сообща владеют излишком дохода. Община находится под высшим управлением домохозяина, домачина (domácin), который представляет ее перед внешним миром... Он избирается и отнюдь не обязательно должен быть старейшим... Но высшая власть в общине {176} сосредоточена в семейном совете, в собрании всех взрослых членов, как женщин, так и мужчин» 3.

Говоря о конкретных особенностях большесемейного уклада антов и склавинов, можно указать на многоженство — привилегию, несомненно, наиболее обеспеченных лиц. В VII в. западнославянский царь Само «имел 12 жен из рода винидов, от которых у него 22 сына и 15 дочерей» 4. О зависимом положении женщины говорит погребальный обычай славянской знати: женщину в случае смерти ее мужа убивали. Такого рода порядки говорят и о рабовладении. Древними чертами обычного права склавинов и антов являются отмеченные автором «Стратегикона» гостеприимство и кровная месть.

Следует еще указать, что в состав семейной общины склавинов и антов, вероятно, входили и несвободные рабы.

Убедительные следы обитания именно такой большой семьи типа южнославянской «задруги», «дружества», «кучи» сохраняют остатки древнеславянских жилищ, соединенных между собой переходами и имеющих несколько выходов.

Несколько больших семей, «задруг», живущих в пределах крупного селения или в разных местах по соседству друг с другом, составляли территориальную или соседскую общину — древнерусскую «вервь» или «братство» балканских славян. Соседская община владела пахотной землей и различными угодьями и распределяла их среди своих членов. Образовалась такая община в результате распада старых самостоятельных и независимых патриархально-родовых общин.

Если обратиться к славянским поземельным порядкам, следы которых получили отражение в «Νομος γεωργικός» — византийском земледельческом законе первой половины VIII в., заново рассмотренном недавно Е. Э. Липшиц 5, и сопоставить их с нормами древнерусской «верви» и обычным правом балканских славян, сохранивших древнее общинное устройство вплоть до XVIII—XIX вв., то во всех трех случаях окажется очень много общего. На Руси во времена Ярослава и у славян Балканского полуострова сохранялись пережитки того самого общественного устройства, которое нераздельно господствовало во времена антов и склавинов. Предполагать, что их общественные порядки имели другие, более архаичные черты и что территориальная община возникла вместе c «Νομος γεωργικός», конечно, не приходится. Наоборот, общественное устрой-{177}ство, принесенное славянами на Балканский полуостров в течение VI—VII вв., появилось в странах Северного Причерноморья задолго до этого времени. Оно было налицо, может быть в несколько иных формах, уже в первые века н. э.; оно начало складываться в среде местного населения в результате распада родового строя еще в скифское время.

Для каждой соседской общины характерен дуализм, т. е. борьба общинного и частного начала в области собственности. Чем выше уровень развития производительных сил в хозяйстве членов общины, чем дальше зашел распад первобытно-общинного строя и чем большую самостоятельность приобретает отдельное хозяйство, тем ýже функции соседской общины. Функции соседской общины, представленной в «Νομος γεωργικός», ограничивались почти исключительно вопросами землепользования. Производство уже утратило здесь общинный характер. В древности община владела, несомненно, более широкими полномочиями. Во главе общины стояли выборные должностные лица. Ее высшим органом являлся совет старейшин больших семей, а в исключительных случаях — общий сход всего населения. На основании обычного права община решала все дела, касающиеся ее членов, являясь единственным органом местной власти.

И, наконец, третью и высшую ступень постоянного общественно-политического устройства склавинов и антов составляло племя, так же являющееся в это время объединением уже территориального порядка.

«Хотя названия их изменяются теперь в зависимости от различных племен и местностей, однако главным образом они именуются склавинами и антами»,— пишет Иордан 1. Из этих слов следует, что в VI в. было известно несколько антских и склавинских племен, имевших свои наименования. Говоря о передвижении герулов, покинувших после поражения «местожительство отцов», Прокопий сообщает, что они «прошли подряд через все славянские племена» 2. Колоритную картину разрозненных племен, зачастую враждующих между собой, но способных и объединиться для борьбы против общего врага, рисует Маврикий Стратег. Он говорит о разногласиях в славянской среде, о том, что на славян нельзя положиться в переговорах, так как «согласие одних тотчас нарушается несогласием других» и т. д. «Если среди них много предводителей и нет между ними согласия, не глупо некоторых из них привлечь на свою сторону речами или подарками, особенно тех, которые находятся поблизости от наших границ, и нападать на {178} других, чтобы не все прониклись [к нам] враждой или не стали бы под власть одного вождя» 3.

В сочинении неизвестного автора VIII в., называемом «Чудеса св. Димитрия», где описываются события первой половины VII в., дан перечень славянских племен, поселившихся на юге Балканского полуострова. Это были драгувиты, сагудаты, велезигиты, вайуниты (беуниты), верзиты и другие 4. Два первых из перечисленных здесь племен были известны автору Х в. Ионну Камениате и проживали в его время на запад от Фессалоник.

Византийский историк VIII в. Феофан говорит о семи славянских племенах, поселившихся в его время в Мизии, и называет имя восьмого племени, жившего в Добрудже — северы или северяне 5.

Таким образом, целостность племенной организации у антов и склавинов не подлежит никакому сомнению. Это были, однако, отнюдь не древние племена эпохи родо-племенного строя и не фратрии или союзы древних племен, а выросшие из последних политические объединения территориальных общин, приобретающие характер образований уже государственного порядка.

Многочисленные факты говорят о том, что власть антских и склавинских вождей покоилась не только на признании их организаторских и воинских способностей, как это было в древности при родовом строе. В антское время решающая роль принадлежала, несомненно, имущественному положению того или иного лица или семьи, членом которой данное лицо являлось. Именно поэтому власть племенных вождей мало-помалу становилась наследственной. В середине VI в. аварский хан убил в своей ставке антского посла Межамира, самого могущественного человека среди антов. Описывая этот случай, историк Менандр называет имя не только самого посла, но и его брата и отца — «Межамир сын Идаричев, брат Калагаста» 6. Перед нами картина наследственных династических связей, никак не совместимая с нормами родо-племенного строя и плохо совместимая с военно-демократическим устройством.

Маврикий Стратег и Феофилакт Симокатта называют славянских вождей риксами (rex), т. е. царями. Само по себе это наименование еще ничего не значит. Но оно приобретает определенный смысл в свете данных, обрисовывающих конкретных риксов. Такими риксами были славянский вождь Добрит (Лаврита), упомянутый Менандром в рассказе об {179} аварско-славянских отношениях, Пирогост, погибший в 597 г. на Дунае, ант Хвилибуда, перешедший на службу к Византии, и многие другие. Феофилакт Симокатта и Феофан, рассказывая о борьбе византийцев со славянами, изображают их вождей Ардагаста и Мусокия как владетелей целых областей 1.

В погребениях антского времени отразилась еще одна характерная черта социально-политического строя, свойственная возникающей государственности, а именно, образование дружины — группы вооруженных людей, составлявшей постоянный аппарат власти вождя-князя.

В период расцвета «военно-демократических» порядков, скажем, у скифов, сарматов или пшеворских племен Повисленья мужские захоронения почти всегда сопровождались предметами вооружения. Это было время, когда все мужское население носило оружие; такими изображают скифов и сарматов и древние авторы. Иначе обстояло дело в антское время. Несмотря на напряженную военную обстановку эпохи «великого переселения народов», в рядовых погребениях «полей погребений», как ранних, так и поздних, вооружение никогда не встречается; вместе с тем, однако, известны богатые захоронения воинов, вооружение которых свидетельствует о профессиональном характере их ремесла.

В «поле погребений» у с. Ново-Покровского около Чугуева найдены два совершенно одинаковых комплекса вооружения второй половины VII в. (рис. 39). Каждый из них состоял из сабли, наконечника копья, пары стремян, удил, наконечников стрел, ножа. Вместе с оружием были положены пояса, а также серпы, свидетельствующие о том, что погребенный здесь воин-всадник был связан с земледельческим бытом, а может быть, и о том, что на погребальный костер, вместе с умершим воином шла женщина 2.

Такого же рода набор вооружения и предметов византийского происхождения был обнаружен в погребальном сооружении с трупосожжением около с. Вознесенки в районе порожистой части Днепра 3. Их время — конец VII — начало VIII в. (рис. 41). Замечательно, что здесь же оказались византийские вещи более раннего времени — VI—VII ст., позволяющие нам сослаться на эту находку в данной главе. Среди них выделяется серебряное изображение орла с монограммой, читаемой как «Петр», представляющее собой не что иное, как {180} навершие знака римского легиона. Перед нами, следовательно, может быть очень старый военный трофей. В этом же районе, у с. Нескребовки, было открыто погребение с трупосожжением, при котором сохранились обломки серебряного византийского сосуда VI—VII в. 4. Захоронений подобного характера, относящихся к более раннему периоду, пока что не обнаружено. Надо, однако, иметь в виду, что погребальный ритуал отражает реальную жизнь с некоторым запозданием, он отражает то, что стало уже достаточно прочным и вполне установившимся. Поэтому воины-дружинники, известные по погребениям конца VII в., могут быть привлечены для характеристики и более раннего, собственно антского времени.

Не исключена возможность, что о дружине антского вождя-князя идет речь в упомянутом выше сообщении Иордана о борьбе антов с готским «королем» Винитаром, когда последний предал смерти Божа и вместе с ним «70 знатных антов».

Убедительную картину имущественного неравенства, того, что некоторые семьи или лица являлись обладателями огромных богатств, рисуют многочисленные клады VI—VII вв., происходящие главным образом из области Среднего Поднепровья — восточного центра антской земли. В беспокойное время Балканских войн не было надежнее средства сохранить ценности, как спрятать их в землю в потаенном месте. Клады антского времени состоят обычно из золотых, серебряных и бронзовых украшений, нередко инкрустированных самоцветами или цветным стеклом, из монет, драгоценной посуды, вооружения и т. д. Наряду с вещами местного производства в кладах встречаются предметы византийского или сасанидского художественного ремесла — главным образом золотая и серебряная посуда. Вес драгоценного металла в некоторых кладах измеряется несколькими килограммами. Известный клад драгоценного оружия, художественной посуды и украшений, найденный в 1912 г. у с. Малая Перещепина, Полтавской обл., содержал более 20 кг одного лишь золота 5. Так или иначе, но ценилось в варварской среде и художественное качество изделий. Клад подобного состава представлял собой поистине несметное богатство, в сотни раз превосходящее стоимость имущества и хозяйства средней семьи (рис. 42).

Рис. 41. Вещи из погребального сооружения у с. Вознесенки вблизи днепровских порогов (VI—VIII в. н. э.). {181}

Может возникнуть, однако, вопрос — действительно ли принадлежали антам сокровища Перещепинского клада или Суджанские находки? 1 Не могли ли они быть зарыты в землю {182} другими племенами, которые участвовали в походах на Византию или же так или иначе с ней сталкивались. Для более раннего времени речь может идти о гуннах, для более позднего — об аварах и болгарских племенах.

Такое решение вопроса нельзя не признать возможным. Но все же имеются серьезные доводы и в пользу того, что клады ценных вещей типа Перещепинского, относящегося к VI— VII вв., или Суджанских находок, относящихся к IV—V вв., принадлежали именно антам. Они были найдены в пределах антской области, в окружении «полей погребений», в отдалении от тех мест, где находились центры исторической жизни кочевников. В этих же пределах найдено несколько кладов, бесспорно принадлежащих славянским племенам. Таков новый клад, обнаруженный в 1948 г. около Суджи 2, Мартыновский клад 3, Новый Пастерский клад 4 и другие, состоящие из предметов украшения и убора VI—VII вв.— женских, характерных для славян форм, и мужских, имевших широкое хождение не только у славян, но и у всех соседних племен. В составе Мартыновского клада имеется обломок серебряного блюда византийской работы VI в. 5

Рис. 42. Сокровища Перещепинского клада (VII в. н. э.). {183}

Выше упомянуты обломки византийского сосуда, найденные в антском погребении с сожжением у с. Нескребовка на Днепропетровщине и ряд византийских предметов из трупосожжений у с. Вознесенки. Все это, вместе взятое, приводит к мысли, что предположение о принадлежности Перещепинского клада и других подобных находок антам, высказанное впервые Б. А. Рыбаковым 1, является весьма вероятным.

Политическая разобщенность племен, враждебных Византийской империи, открывала широкие возможности перед византийской дипломатией. Дипломатическим же оружием Византия владела, как известно, несравненно более искусно, нежели оружием военным. Однако в отношении славян большими успехами политические деятели империи похвастать не могли. Во время Балканских войн в среде склавинов и антов складывались обширные объединения, высылавшие против империи тысячи воинов, собранных под властью одного вождя. В обстановке войн, длившихся десятилетиями, союзы славянских племен приобретали прочность и постоянство. Вместе с этим не могла не укрепляться и власть племенных вождей. {184}

Военная обстановка создала чрезвычайно благоприятную почву для роста имущественного неравенства и, в частности, богатства предводителей. Славянские дружины опустошали обширные области на Балканах, угоняли скот, получали от империи огромные средства в виде выкупа. Сокровища Перещепинского клада бесспорно принадлежали какому-то удачливому военачальнику, водившему свои дружины в пределы Византийской империи. Об этом свидетельствуют сами вещи клада — преимущественно византийского происхождения. Среди них имеется серебряное блюдо с греческой надписью, говорящей, что предмет этот был «возобновлен по ветхости» епископом Патерном из города Томи.

Таким образом, совершенно несомненно, что общественная и политическая жизнь антов и склавинов уже достигала той ступени развития, когда органы власти «из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа» 2,— в органы складывающейся государственности. Они, эти новые органы власти, возникли «вне родовой структуры, рядом с нею, а вместе с тем и против нее» 3.

————