Многонациональные империи

Из всех интересующих нас укладов древнейшими являются те, что господствовали в великих многонациональных империях, начиная с Персии, Египта времен Птолемея и Рима. В этих государствах на правах автономных или полуавтономных образований существовали различные группы, имевшие как политико-правовой, так и культурно-религиозный характер и осуществлявшие самоуправление по значительному числу видов своей жизнедеятельности. Этим группам не оставалось ничего иного, как мирно сосуществовать друг с другом, поскольку взаимодействиями их руководили имперские бюрократы в соответствии с имперским же законодательством — таким, как римский jus gentium 10, установленный с целью обеспечения некой минимальной справедливости, как ее тогда понимали в имперском центре. Обычно же до тех пор пока исправно платились налоги и сохранялся мир, бюрократы не вмешивались во внутреннюю жизнь автономных образований — ни для поддержания справедливости, ни с другими целями. Поэтому можно считать, что они толерантно относились к различиям в образе жизни, а имперский режим можно назвать режимом толерантным, независимо от того, терпимо или нет относятся друг к другу члены различных входящих в него образований.

10 Право народов (лат.) — сюда относились нормы, регулировавшие отношения римских граждан с иностранцами и последних между собой на территории Рима. — Прим. перев.

В условиях имперского владычества подданные волей-неволей должны были демонстрировать терпимость в большей части своих повседневных контактов, и некоторые из них, вероятно, научились принимать различия и заняли ту или иную из ступеней описанной мною выше градации терпимости. Но выживание различных автономий не зависит от того, принимают они различия или нет. Оно зависит исключительно от терпимости власти по отношению ко всем этим автономиям — власть же была терпимой главным образом во имя поддержания мира: хотя различные чиновники по-разному мотивировали свое поведение, мало кто из них уделял различиям должное внимание, мало кто с энтузиазмом защищал различия ". Часто этих имперских бюрократов упрекают в том, что они следовали принципу "разделяй и властвуй", и порой это соответствует действительности. Но следует помнить о том, что не они создали ту разобщенность, из которой возможно извлекать выгоду, и, вполне вероятно, люди, которыми они правят, сами желают, чтобы их разделяли и чтобы ими правили — хотя бы во имя поддержания мира.

Исторически имперское владычество является наиболее удачным путем опосредования различий и облегчения (точнее, насаждения) мирного сосуществования. Но путь этот не является ни либеральным, ни демократическим — по крайней мере, он никогда не был таковым. Какой бы характер ни носили различные "автономии", стоящий над ними режим всегда автократичен. Не хочу идеализировать эту автократию; ради сохранения своих завоеваний она способна идти на жестокие репрессии — свидетельства тому мы находим у историков Вавилона и Израиля, Рима и Карфагена, Испании и страны ацтеков, России и татар. Но устоявшееся имперское правление зачастую характеризуется толерантностью — и именно благодаря тому, что оно насквозь является автократичным (не связанным с интересами или предрассудками какой-либо из покоренных групп и равноудаленным ото всех них). Римские проконсулы в Египте или британские генерал-губернаторы в Индии, при всех их предрассудках, при всей присущей их режимам коррумпированности, осуществляли, пожалуй, более взвешенное правление, чем это сделал бы на их месте любой из местных принцев или тиранов — фактически, в их правлении было больше взвешенности, чем у распоряжающегося ныне правящего большинства.

11 Самые ранние зачатки будущей академической антропологии обнаружимы в произведениях имперских чиновников: одним их примеров тому является жизненный путь и сочинения римского наместника в провинции Тацита, описанные Моисеем Гадасом: HadasM. The Complete Works of Tacitus. N.-Y.: Modem library, 1942, Foreword.

II

Автономия, существующая в рамках империи, склонна замыкать индивида в рамках его родного сообщества, тем самым придавая ему однозначную этнически-религиозную идентичность. Эта автономия толерантна в отношении групп, их властных структур и традиций, но не в отношении мужчин и женщин, живущих своей собственной жизнью (исключение здесь составляют лишь несколько космополитических центров и столиц государств). Находящиеся в составе империи образования не являются добровольными ассоциациями, исторически они не обладают развитыми либеральными ценностями. Несмотря на то, что некоторые индивиды (например, новообращенные и отступники) то и дело пересекают границы империи, сообщества, существующие в рамках империй, по большей части имеют закрытый характер. Ими насаждается та или иная разновидность религиозной ортодоксии, предписывается следование традиционному образу жизни. До тех пор пока такого рода сообщества защищены от наиболее суровых видов преследования, до тех пор пока им позволяется управлять собственными делами, они демонстрируют поразительную выносливость. Но они же способны демонстрировать крайнюю жестокость в отношении инакомыслящих, в которых видят угрозу собственному единству, а порой и собственному существованию.

Таким образом, у единичных инакомыслящих и еретиков, индивидов, лишенных определенной культурной идентичности [космополитов], семейных пар, составленных из представителей разных общин, а также у их детей появляется заинтересованность в том, чтобы переселиться в столицу империи, которая благодаря этому переселению, как правило, превращается в весьма толерантное и либеральное место (вспомним Рим, Багдад и имперскую Вену или, еще лучше, Будапешт) 12. Кроме того, столица становится единственным местом, в котором социальное пространство видится как состоящее из отдельных людей. Все прочие (включая вольнолюбцев и потенциальных диссидентов, не имевших возможности сменить место жительства по экономическим причинам или из-за связывающих их семейных обязательств) продолжали жить в гомогенных местностях или регионах, где каждый подчинялся порядкам, царящим в собственном сообществе.

11 Фактически, имперский космополитизм воспроизводился и в не столь крупных городах, местных центрах, таких, как Рущук, дунайский портовый город в Болгарии, где вырос Элиас Канетти. В эпоху Османской империи Рущук превратился в многокультурный город, в котором жили болгары, евреи, греки, албанцы, армяне и цыгане. См. описание Канетти в кн.: Canetti. The Tongue Set Free, trans. Joachim Neugroschel. N.-Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1979.

Здесь их терпели как членов коллектива, но как индивиды, в чем бы то ни было отличающиеся от других, они не могли рассчитывать не только на радушный прием, но и на элементарную безопасность. Бесконфликтное смешение общин имело место лишь на нейтральных территориях, например на рынках или в имперских судах и тюрьмах. При всем этом, жизнь таких сообществ по большей части протекала мирно, бок о бок с другими сообществами, в условиях соблюдения устоявшихся культурных и географических границ.

Наиболее поучительным примером имперской разновидности того, что мы зовем мультикультурализмом, является древняя Александрия. Население этого города состояло примерно в равных долях из греков, евреев и египтян, и в правление Птолемея сосуществование этих трех общин, кажется, было на удивление мирным 13. Впоследствии римские чиновники время от времени ставили в привилегированное положение греческую часть подданных — вероятно, из-за культурного родства или, может быть, из-за того, что те обладали более совершенной политической организацией (только греки официально признавались гражданами), и этот отход от имперского нейтралитета оборачивался возникновением в городе кровавых стычек. Развернувшиеся в среде александрийских евреев мессианские движения — отчасти явившиеся ответом на враждебность римлян — в конечном счете привели мультикультурное сосуществование к печальному концу. Но то, что целые века протекли здесь мирно, наводит на мысль о большом потенциале, присущем имперскому режиму. Интересно отметить, что, хотя названные сообщества оставались разделенными в правовом и социальном аспектах, между ними поддерживалось немалое коммерческое и интеллектуальное взаимодействие — отсюда появление эллинистической разновидности иудаизма, возникшей под влиянием греческих философов из-под пера александрийских авторов типа Филона м. Только в имперском контексте возможно представить себе нечто подобное.

13 Здесь я ссылаюсь главным образом на: Fraser P. M. Ptolemaic Alexandria, 3 vols. Oxford: Oxford University Press, 1972, особенно vol. I, ch. 2, атакже : Tcherikover V. Hellenistic Civilization and the Jews, trans. S. Applebaum. N.-Y.: Atheneum, 1979, особенно pt. 2, ch. 2.

м Филон Александрийский (ок. 25 до Р.Х.— до 50 по Р.Х.) иудейско-эллинистический философ. Оказал значительное влияние на раннюю патристику своим аллегорическим методом толкования Библии. Его учение, однако, осуждено на Никейском вселенском соборе в 325 г. — Прим. ред.

Существовавшая в пределах Османской империи система милле-тов15 олицетворяет другую, более развитую и более долговечную, разновидность имперского толерантного режима 16. В этом случае самоуправляемые общины носили чисто религиозный характер, а поскольку сами османы являлись мусульманами, они ни в коем смысле не отличались религиозным нейтралитетом. Ислам был государственной религией этой империи, но и трем другим религиозным общинам — греческой православной, армянской православной и еврейской — было разрешено образовывать автономные организации. Между ними существовало равенство — безотносительно к тому, насколько эти общины различались по своей численности. На членов этих общин распространялись те же ограничения, что действовали в отношении мусульман (таковые касались, например, одежды, обращения в иную веру и брака с иноверцами); им доверялся также контроль за соблюдением законности внутри своей общины. Миллеты (этим словом обозначалась религиозная община) меньшинств подразделялись по этническому, языковому и региональному признакам; таким образом, данная система допускала некоторые различия в отправлении религиозного культа. В отношении же собственной общины члены ее не обладали правом свободы совести или ассоциаций (каждому человеку надлежало быть членом того или иного сообщества). Однако на стыках сообществ наблюдалась наибольшая толерантность: так, в XVI веке члены секты караитов, исповедовавшей разновидность иудаизма, пользовались в Османской империи фискальной самостоятельностью, хотя и не имели статуса самостоятельного миллета. В этом еще одно свидетельство того, что империя готова была приспосабливаться к группам, но не к индивидам — если только сами группы не останавливали свой выбор на либерализме (как это, очевидно, произошло в случае с протестантским миллетом, появившимся на закате Османской империи.)

15 Турецким словом millet, ныне переводящимся как нация, во времена Османской империи обозначалось объединение единоверцев, религиозная община.—Прим. ред.

16 Историю османской империи см. в кн .: Christians and Jews in the Ottoman Empire: The Functioning of a Plural Society/ Braude В., Lewis B. (eds.), vol. 1: The Central Lands. N.-Y.: Holmes and Meier, 1982; теоретический анализ системы миллетов как "полезное напоминание о том, что права индивидов являются не единственным способом опосредования религиозного плюрализма" см . в ст.: Kymlicka W. Two Models of Pluralism and Tolerance // Toleration: An Elusive Virtue, pp. 81—105.

Ныне все это ушло в прошлое (последней империей являлся Советский Союз): и автономные образования, и тщательно оберегаемые границы, и удостоверения личности, содержащие указания на этническую принадлежность их владельцев, и столицы-космополиты, и вездесущая бюрократия. На закате империй практика предоставления автономии сходила на нет (что, вероятно, и было одной из причин распада империй). Сфера полномочий автономных образований была резко сужена вследствие возникновения современных идей о суверенитете, а также тоталитарных идеологий, несовместимых с опосредованием различий. Но этнические и религиозные различия сохранились, и везде, где их существование было связано с компактным проживанием соответствующих общин на определенной территории, органы местного управления, более или менее репрезентативные, сохраняли за собой некоторые минимальные функции и некоторую символическую власть. А после распада империи они очень быстро смогли превратиться в разновидность государственной машины, приводимой в движение националистической идеологией и нацеленной на завоевание суверенной власти. Всему этому достаточно часто противостояли официальные местные меньшинства, сильно выигравшие в свое время от существования имперского режима, а ныне превратившиеся в его последний оплот. Конечно же, суверенитет дает членство в международном сообществе — самом толерантном из всех сообществ, — но вступить в него до недавнего времени было не так просто. В данной работе я буду касаться международного сообщества лишь коротко и эпизодически. Между тем важно признать, что большинство групп, компактно проживающих на определенной территории, предпочли бы, чтобы их терпели в качестве национальных государств (или религиозных республик) со своими правительствами, армиями и границами — государств, сосуществующих с другими национальными государствами на основе взаимоуважения или, в крайнем случае, на основе общего (пусть даже и редко применяемого) законодательства.