Иммигрантские общества

Пятой из тех моделей сосуществования, в рамках которых возможны отношения терпимости, является иммигрантское общество 2\ Речь идет об обществе, основанном представителями различных групп, покинувшими изначальные места обитания, родину. Вот они прибывают, один за другим, по одному или семьями, в чужие края и расселяются на новом месте. Хотя прибытие их и носит волнообразный характер, являясь реакцией на различные политические и экономические события, прибывают они не в виде организованных групп. Речь идет не о колонистах, намеревающихся сознательно пересадить родную культуру на новую почву. Ради удобства они сбиваются в небольшие группки, всегда смешанные по своему составу, одинаково пестрые и в городе, и в штате, и в отдельных регионах. Следствием этого является невозможность возникновения какой бы то ни было территориальной автономии. (Хотя Канада и представляет собой иммигрантское общество, явное исключение в ней являет Квебек; его первоначальные поселенцы прибыли не как иммигранты, а как колонисты и уже позже были покорены англичанами. Другим исключением являются здесь народы-аборигены, тоже покоренные. Я же сосредоточусь здесь прежде всего на иммигрантах. О жителях Квебека и аборигенах см. раздел "Канада" в гл. 3; о чернокожих в Америке, ввезенных в качестве рабов, см. раздел "Класс" в гл. 4.)

В данной ситуации желающие сохранить свое лицо этнические и религиозные группы должны существовать в качестве чисто добровольных ассоциаций. Это означает, что равнодушие к ассоциации собственных ее членов представляет для них большую угрозу, чем нетерпимость окружающих. Государство — высвободившись из объятий первых иммигрантов, неизменно полагавших, что они строят национальное государство, господствующей нацией в котором будет именно их нация, — не питает пристрастия ни к одной из составляющих его групп. Оно сохраняет язык первой волны иммиграции и, с известными оговорками, также и ее политическую культуру. Но если говорить о наделении кого бы то ни было преимуществами, то в отношении всех существующих групп современное государство действует, говоря современным языком, нейтрально (да и по сути нейтрально). Оно толерантно ко всем и автономно в выборе собственных целей.

Государство оставляет за собой исключительное право рассматривать всех граждан как индивидов, а не как членов тех или иных групп. Поэтому объектами терпимости являются, строго говоря, индивидуальные поступки и решения, как то: вступление в ту или иную организацию, участие вместе с другими ее членами в соответствующих ритуалах и отправлениях культа, демонстрация культурных различий и т.п. Поощряется терпимое отношение друг к другу отдельно взятых мужчин и женщин, культивируется отношение к каждому конкретному факту различий между людьми как к персонифицированному (а не стереотипному) проявлению культуры той или иной группы. Благодаря этому и в самих группах возникает понимание того, что личности, готовые проявить толерантность, должны мириться с индивидуальным своеобразием других ее членов. А это порождает внутри каждой из групп множество разновидностей одной и той же культуры, множество степеней приверженности к определенной культуре. Таким образом, толерантность принимает совершенно децентрализованный характер: все должны терпеть всех. Ни одна из групп иммигрантского общества не имеет права принудительно вовлекать людей в свою организацию, осуществлять контроль над той или иной сферой общественной жизни или монополизировать общественные ресурсы. Исключаются любые формы корпоратизма. Для средних школ принципиальной установкой является привитие учащимся в ходе преподавания истории и основ гражданственности представления о государстве как о некой наднациональном объединении, в основе которого лежит единство политического самосознания. Конечно, данный принцип утверждается медленно и не без погрешностей. Например, в средних школах Соединенных Штатов изначально преподавались главным образом те предметы, в которых англо-американцы находили отражение собственных истории и культуры, восходящих к Греции и Риму; к таковым предметам относили даже классические языки и классическую литературу. Сохранение подобного стандартного учебного плана отнюдь не безосновательно: ведь именно он служит наилучшим контекстом для понимания ныне существующих американских политических институтов (поэтому-то на положение дел не повлияла ни иммиграционная волна середины XIX века, когда прибыли немцы и ирландцы, ни приток иммигрантов на стыке веков, когда добавились народы Южной и Восточной Европы). В более поздний период (а также в ходе третьей великой волны иммиграции, которая исходила главным образом не из Европы) предпринимались попытки включить в учебный план историю и культуру всевозможных групп. Данные попытки отражали заботу властей о том, чтобы все культуры были в равной мере представлены в образовательном процессе; тем самым ставилась цель создания "мультикультурных" школ. На деле же в учебных программах практически повсеместно преобладает Запад.

Аналогичным образом считается, что государство должно совершенно беспристрастно относиться к культуре отдельных групп, оказывая всем им равную поддержку — например, поощряя некую общую религиозность, вроде той, к которой в 50-е годы призывали нас надписи на поездах и автобусах: "Посещай ту церковь, которую выберешь сам". Последнее изречение наводит на мысль о том, что проблема нейтралитета — это проблема чувства меры. Ведь фактически одним группам всегда отдается предпочтение перед другими — в данном случае в предпочтении те группы, чьи "церкви" более или менее напоминают церкви ранних протестантов-иммигрантов; хотя и к другим отношение достаточно толерантное. Кроме того, ни посещение церкви, ни какой-либо другой культурно обусловленный ритуал не был превращен в условие получения гражданства данной страны. Поэтому покинуть собственную группу и отождествить себя с господствующей политической линией (в данном случае "американской") сравнительно легко и отнюдь не унизительно.

Между тем многие люди, живущие в эмигрантском обществе, предпочитают отождествлять себя с некоренным населением, с людьми, обладающими двойственной идентичностью, неоднозначной в культурном либо политическом плане. Так, некоренной житель Америки, вливаясь в ряды итало-американцев делает тем самым свой выбор; сама возможность такого выбора символизирует факт принятия американцами в целом "итальянской составляющей" населения Америки, факт признания ими того, что определение "американец" является, по сути, политическим, что оно практически не связано ни с какой конкретной культурой. В этом контексте определение "итальянец" с неизбежностью приобретает чисто культурный смысл и лишается какого бы то ни было политического значения. Только в этом виде "итальянская составляющая" и может быть терпима, а значит, итало-американцы, если они того желают — и до тех пор, пока они того желают, — могут сохранять собственную культуру, но лишь частным порядком, в форме добровольных усилий и частных пожертвований преданных этой культуре мужчин и женщин. В принципе, то же самое можно сказать и о любой другой культурной или религиозной группе, а отнюдь не только о меньшинствах (при том, что, повторим, постоянного большинства здесь как такового не существует).

Способны ли группы выжить в подобных условиях (ведь они не обладают ни автономией, ни возможностью обретения государственной власти либо официального признания, у них нет ни собственной территории, ни даже собственной противоположности в виде какого-либо постоянного большинства) — этот вопрос пока еще остается открытым. В Соединенных Штатах дела у религиозных общин как сектантского, так и "церковного" типа шли до сих пор неплохо. Но одной из причин их относительно успешного существования может быть то, что многим из них фактически приходилось существовать в обстановке изрядной нетерпимости; а нетерпимость, как я уже отмечал, зачастую сплачивает группы. Не столь хороши были дела этнических групп, хотя попытки некоторых наблюдателей вовсе похоронить их, конечно же, преждевременны. Эти группы продолжают существовать, так сказать, в виде "дважды некоренных" американцев: например, группа придерживается американо-итальянской культурной ориентации, а это означает, что она сильно американизирована и на родине, в Италии, воспринимается как нечто совершенно отличное от собственно итальянской культуры; а ее политика является итало-американской, будучи этнически переработанной версией местных политических обычаев и стилей. Посмотрите, сколько в Джоне Кеннеди от ирландского политика, в Уолтере Мондейле — от норвежского социал-демократа, в Марио Куомо — от итальянского христианского демократа, этакого интеллектуала от политики, а в Джесси Джексоне — от чернокожего проповедника-баптиста; все они во многих отношениях демонстрируют как сходство с пресловутым англо-американским типом, так и отличия от него 25.

25 Эти примеры я позаимствовал у Клиффорда Гирца.

Трудно сказать, сохранятся или нет эти различия в следующем поколении. Маловероятно, что они перейдут туда в нынешнем своем виде. Но это не означает, что наследники четырех названных типажей, равно как многих других типических фигур, все окажутся совершенно одинаковыми. Возникают все новые и новые виды различий, характерных для иммигрантских обществ. Мы не знаем, насколько "различными" будут на деле эти различия. Режим максимальной (или предельно возможной) толерантности предполагает терпимое отношение к индивидуальному выбору и к персонифицированным версиям культуры и религии. При этом совершенно неясно, явится ли долгосрочным эффектом такого максимализма укрепление групп или их разрушение.

Опасение, согласно которому вскоре единственными объектами терпимости останутся эксцентричные личности, заставляет некоторые группы (или наиболее преданных членов последних) искать позитивной поддержки у государства — скажем, в форме субсидий или подходящих случаю грантов для их школ и организаций взаимопомощи. А согласно логике мультикультурализма, государственную поддержку если и следует оказывать, то в равной мере всем социальным группам. На практике же одни группы изначально окажутся в более выгодном материальном положении, чем другие, и в результате смогут "наложить руку" на все предлагаемые государством ресурсы. В результате возникнет неравномерность распределения ресурсов внутри гражданского общества, при которой степень успешности действий сильных и слабых групп в плане помощи своим членам и удержания их в рамках своей организации будет очень различной. И если бы государство задалось целью уравнивания групп, ему пришлось бы произвести значительное перераспределение ресурсов и вложить в это предприятие изрядное количество общественных средств. Терпимость бесконечна — по крайней мере, потенциально бесконечна; средства же государства (как политические, так и финансовые) по поддержанию групп имеют свои пределы.

Резюме

В заключение представляется целесообразным перечислить по порядку все, что является объектом терпимости в каждом из пяти упомянутых режимов (этим я не хочу сказать, что каждый из них является определенной вехой прогресса, ведь и сам по себе порядок перечисления не является строго хронологическим). В многонациональной империи — обществе интернациональном — объектом толерантности является группа, будь то автономное сообщество или суверенное государство. Ее законы, вероисповедание, судопроизводство, действующие внутри ее фискальные и распределительные процедуры, ее образовательные программы и ее семейные структуры — все это имеет статус легитимности или допустимости, в любой из этих сфер возможны лишь минимальные ограничения, и редко когда они навязываются (могут быть навязаны) силой. Все это можно сказать и о конфедерации, но здесь добавляется некая новая черта: общее гражданство. Применительно к консоциативным устройствам это понятие имеет больше реального смысла, чем применительно к большинству империй; по крайней мере, статус гражданина консоциации открывает возможность государственного вмешательства в действия группы с целью защиты прав личности. В демократических консоциативных устройствах (таких, как Швейцария) эта возможность полностью реализована, при том, что во множестве прочих случаев — а именно там, где демократия слаба, где центральное государство только и делает, что терпит объединенные в консоциацию группы, стремясь удержать их вместе, — права реализуются неэффективно.

Наибольший смысл понятие гражданства имеет в национальном государстве. Здесь объектом терпимости являются индивиды, рассматриваемые и как граждане, и как члены того или иного меньшинства. Их терпят в качестве, так сказать, представителей рода. Вместе с тем национальное государство не может потребовать от индивидов, чтобы их принадлежность к роду была столь же обязательной, как обладание ими гражданством данной страны; группы, к которым они принадлежат, не уполномочены принуждать их к чему-либо, любая попытка такого принуждения влечет за собой агрессивное вмешательство со стороны государства, защищающего своих граждан. Таким образом возникают новые возможности: ослабление связи [индивида] с группой, отсутствие связи с какой-либо группой или ассимиляция в составе большинства населения. Еще более широк набор возможностей в эмигрантских обществах. Терпимость проявляется в отношении индивидов как таковых, и сделанный каждым индивидом выбор воспринимается как уникальный выбор личности, а не стереотипно. Возникают персонализированные разновидности групповой жизни, а также возможность быть тем или этим весьма многообразными способами, и с каждым из этих способов другие члены группы должны мириться — постольку, поскольку данное многообразие терпимо обществом в целом. Фундаменталистская ортодоксия заявляет о себе отказом принимать данную общую установку на терпимость в качестве обоснования более вольного восприятия собственной религиозной культуры*. Порой ее приверженцы занимают позицию полного неприятия режима терпимости как такового.