Декабря

Тоскою выгнанный из дома,

Я вяло вышел на бульвар,

Была осенняя истома,

Холодный ветер, мокрый пар.

И я увидел призрак странный,

Бежавший из далеких дней,

По грязи м во мгле туманной

Скитающихся днем теней.

Однако это ночью тени

При свете Реинской луны

На обветшалые ступени

Всегда всходить осуждены.

Ведь этой ночью эльфы бродят,

В одеждах длинных и сырых,

И мертвого танцора сводят

Под сень кувшинок золотых.

И это ночью по балладе

Зейдлица, видно место то,

Где Император на параде

Приходит в шляпе и пальто.

Но призраки вблизи Gummase’a?

От Варьете в пяти шагах,

Без савана, при свете глаз,

В сырых дырявых сапогах!

Высовывается череп старый,

Морщинами покрытый лоб

В Париже, посреди бульвара

Являющийся в полдень Моб!

Найдешь ли для событья имя:

Три призрака и каждый стар,

В гвардейской форме, а за ними

Две новых тени, двух гусар!

Как бы с раскрашенной гравюры,

Которой был Раффе пленен,

Истлевших воинов фигуры,

Кричащие: Наполеон!

Но то не мёртвые кошмары,

Что ночью трубы шевелят,

А только с т а р ы е из с т а р о й,

Великий празднуя возврат.

Ах, после памятного боя

Раздался этот, тот поблек,

Костюм изящного покроя

То слишком узок, то широк.

Тряпье исчезнувшего войска,

Лохмотья, что пленяли мир,

В своей забавности геройской

Прекрасней царственных порфир!

Плюмаж над шапкою медвежей,

Согнутой поперек и вдоль,

И доломан, увы, не свежий,

Вкруг дыр от пуль изъела моль.

В пыли и в складках панталоны,

Года лежавшие в тиши,

Стучат о встречные колонны

Заржавленные палаши.

Или комзол необычайный,

Застегнутый с большим трудом,

Попробуйте послушать — тайно

Трещит по воине седом.

Но нет, смеяться вам не надо;

Скорей приветствуйте опять

Ахиллов новой Илиады,

Какой Гомеру не создать.

Цените жесткость гривы львиной,

Что устрашала города,

И углубленные морщины,

Что в лоб их врезали года.

Их щёки странно почернели

В стране лучей и пирамид,

И русской бешенство метели

Ещё их кудри серебрит.

Их руки красны и бессильны

От холода Березины;

Хромают — из Каира в Вильно

Дороги плохи и длинны;

Хрипят — служили им в походе

Замена вместо одеял;

Висит рукав их не по моде,

Так, значит, выстрел руку взял.

Не смейся же над их убором,

Болезней славных не порочь,

Они ведь были день, в котором

Мы — вечер и, быть может, ночь.

Забыли мы — они находят

О прошлом яркие слова,

Под тень колонны все приходят,

Как к алтарю их божества.

Как прежде, ярок взор и блещет,

И горд страданьями в былом,

И сердце Франции трепещет

Под их изношенным тряпьём.

И смех улыбку заменяет,

Когда священный карнавал

В одеждах странных проплывает,

Как бы собравшийся на бал;

А, вставший в тучи грозовые,

Великой Армии орёл

Над ними крылья золотые

Раскинул, словно ореол.