Ужин доспехов

Биорн загадочно и сиро

В горах, где нету ничего,

Живёт вне времени и мира

На башне замка своего.

Дух века у высокой двери

Подъемлет даром молоток,

Биорн молчит, ему не веря,

Защелкивает свой замок.

Когда для всех заря — невеста,

Биорн с пустынного двора

Ещё высматривает место,

Где солнце спряталось вчера.

Ретроспективный дух, он связан

С прошедшим в дедовских стенах;

Давно минувший миг показан

На сломанных его часах.

Под феодальными гербами

Он бродит, эхо будит мрак,

Как будто за его шагами

Другой, такой же слышен шаг.

Он никогда не видел света,

Дворян, священников иль дам,

Лишь предки из глубин портрета

С ним говорят по временам.

И иногда для развлеченья,

Наскучив есть всегда один,

Биорн зовёт изображенья

К себе на ужин из картин.

В броню закованные тени

Идут, чуть полночь прозвенит,

Биорн, хоть и дрожат колени,

Учтивый сохраняет вид.

Садится каждая фигура,

Углом сгибая связки ног,

Где щёлкает мускулатура,

Совсем заржавевший замок.

И сразу всё вооруженье,

Откуда воин ускользнул,

Издав тяжелое гуденье,

Обрушивается на стул.

Ландграфы, герцоги, бургравы,

Покинувшие рай иль ад,

Собрались, немы, величавы,

Железных приглашенных ряд.

Порой осветит луч в тумане

Глаза чудовищных эмблем,

Из геральдических преданий

Переселяемых на шлем.

Зверей необычайных морды

И когти, страшны, как копьё,

Свисают на плечи то гордо,

То как затейное тряпьё.

Но пусто в шлемах величавых,

Как будто на гербах былых,

И лишь два пламени кровавых

Зловеще светятся из них.

Едва хватило всем сидений,

Огромных блюд и круглых чаш;

И на стене от беглой тени

За каждым гостем черный паж.

Озарена струя ликёров

И подозрительно красна,

И странны кушанья, в которых

Подливка красная страшна.

Железо светится порою,

На краткий миг блеснёт шишак,

Вдруг развалившийся бронёю

Тяжелой потрясаем мрак.

Невидимой летучей мыши

Возня и пискотня слышна,

И на стене, под самой крышей,

Висят неверных знамена.

Вот пальцы медные сверкают

И сразу гнутся, как один,

Перчатки в шлемы выливают

Потоки старых рейнских вин;

Или на золоченом блюде

В кабана всаживают нож…

Меж тем по залам, в тьме безлюдий,

Неясная проходит дрожь.

Разгул готов волной разлиться,

Не прогремит же небосклон,

Фантом решает веселиться,

Уж если гроб покинул он.

И в фантастическом восторге

Всё звякает своей бронёй,

Как будто то не грохот оргий,

А грохот стычки боевой.

И, наполняясь бесполезно,

Бокал, и чаша, и кувшин

Выплёскивает в рот железный,

Как водопады, струи вин.

И проволочные кафтаны

Разбила винная струя;

— Ах, все они мертвецки пьяны,

великолепные князья.

Один измазал всю кольчугу,

Под ней струится липкий мёд,

Другой страдающему другу

Обеты громкие даёт.

И брони, в возлияньях частых

Теряющие стыд и страх,

Напоминают львов клыкастых

На их написанных гербах.

Охрипший в склепе над болотом,

Макс тянет песенки слова,

Что, верно, в тысячу трехсотом

Году была ещё нова.

Альбрехт, пьянен безотрадно,

Суров к соседям и один

Их бьёт, колотит беспощадно,

Как колотил он сарацин.

Разгоряченный Фриц снимает

Свой в перьях страусовых шлем

И, ах, о том, что открывает

Лишь пустоту, забыл совсем.

Кричат и скоро в перемешку

Лежат меж кресел и столов,

Вниз головой, как бы в насмешку

Подняв подошвы башмаков.

Уродливое поле боя

С непобедимым бурдюком,

Где губы каждого героя

Полны не кровью, а вином.

Биорн их молча созерцает,

Рукой опёрся на бедро,

Тогда как в окна проникает

Зари лазурь и серебро.

И все становится бледнее,

Как днём свечи ненужный пыл,

И самый пьяный пьёт скорее

Стакан забвения могил.

Поёт петух, бегут фантомы,

И всяк, приняв надменный вид,

На камень преклонить знакомый

Больную голову спешит.

Часы

Два раза открывал часы я

И оба раза замечал,

Что там же стрелки золотые,

А час, однако пробежал.

Часы, висящие в гостиной,

Смеяся надо мной шипят,

Их голос серебристо-длинный

Звучал два раза как набат.

И солнечный кадран, немного

Дразня, отметил мне перстом

Уже заметную дорогу,

Что совершила тень на нём.

Часы на дальней колокольне

Сказали время; каланча

Глумится надо мной привольней,

Последний отзвук их шепча.

Ах, значит умер мой зверёчек,

А я мечтами занят был,

В его рубиновый замочек

Вчера ключа я не вложил.

И я не вижу, наблюдая,

Пружину, быструю всегда,

Как будто бабочка стальная,

Снующую туда, сюда.

Да, я таков! Когда я смело

Мечтою уношусь во мрак,

То без души неловко тело,

Оно живёт Бог знает как!

А вечность круг свой совершает

Над этой стрелкой неживой,

И время ухо наклоняет

Послушать сердца стук глухой.

То сердце, о котором верит

Ребёнок, что оно живёт, —

В груди полёт его измерит

Иного сердца лёгкий лёт.

Оно мертво и живо будет,

А брат его весь путь прошёл, —

Ведь Тот, который не забудет,

Когда я спал, его завёл.