А на фронте конфликты между солдатами, драки, например, случались?

На передовой такого не помню, а вот после войны всякое случалось. А уж как мы дрались… Я же по своей дурости даже в Ленинград попал на учебу.

Вскоре после войны наш разведдивизион расформировали, и я попал в артиллерийскую часть. Но я-то в артиллерии не очень, поэтому меня назначили в расчет подносчиком снарядов. Там нами командовал какой-то лейтенант, и вот как-то на занятиях на полигоне мы должны были ползать по-пластунски. А мне это надо, я ведь пол Европы на животе прополз? В общем, крепко поскандалили с ним, и когда пришли в часть, он мне так сказал: «Вот ты, старшой, какую пользу Родине принес?!» Этот сопляк только прибыл с училища и меня такое спрашивать… У меня аж все вскипело внутри… Рядом висел противопожарный щит, так я в бешенстве к нему подпрыгнул, схватил кирку и плечо ему фактически сшиб напрочь… Его увезли в госпиталь, но он, наверное, калекой остался...

Меня, конечно, на гауптвахту и должны были судить. Но этот самый Кочарыгин узнал об этом и пришел за меня заступаться: «Его нельзя судить, он же у меня был первым разведчиком! Об их группе даже во фронтовой газете писали». А тут как раз набирали группу, чтобы направить на учебу в Ленинградское училище, и он добился, чтобы меня в нее включили.

Девяносто человек нас собрали и отправили в Кингисепп. В 1-ю школу АиР. Если не путаю, это расшифровывается как артиллериийско-инструментальная разведка. Помню, рядом с этой подготовительной школой стояла чайная, но денег у нас почти не было, так мы туда прямо с вещами ходили. Мы же из Германии все с вещами приехали. У кого чемодан, у кого два. А там в Ленинграде я познакомился с девчонкой, стал ездить к ней на свидания, и однажды произошла такая история.

Как обычно проводил ее, но на вокзале нарвался на патруль: «Ты чего не по форме одет?» А мы еще в Германии пошили себе новую форму, поэтому выглядел я отлично: китель, офицерский ремень, фуражка. Говорю им: «Так форма сейчас такая!» - «Нет, по уставу фуражка сержантскому составу не положена!» Взяли, и оторвали мне козырек… Я ее сразу выбросил и так добрался.

А потом в Кингисеппе как-то на берегу реки смотрю, двое купаются и среди них тот самый, что мне козырек рвал. Побежал к своим ребятам в казарму, а там у меня был друг, Вася, Шумилин что ли. Такой боевой парень, чуть ли не полный кавалер орденов «Славы». Я к нему: «Вася, там те ребята, что козырек мне рвали!» Он кого-то еще крикнул, пошли и как избили обоих…

Потом пошли в столовую, но не успели даже из нее выйти, как этой матросни прибежало человек пятнадцать-двадцать и тут уж у нас чуть ли не резня началась… Но наваляли им и погнали до самой казармы. Оказывается, у них у лесочка была какая-то школа.

Потом во второй раз они пришли еще больше народу. Но мы их заметили и приготовились к встрече. У нас же девяносто человек берлинцев: «Мы Берлин брали?» – «Брали!» - «Рейхстаг брали?» - «Брали!» - «Так неужто мы каких-то морячков не побьем?!» Такая драка началась, что дошло до стрельбы воздух из автоматов… Погнали их опять. Потом они сами к нам вышли: «Кто у вас старший? Давайте мириться!» В общем, начальник этого училища так сказал: «Нет, из вас не офицеры, а бандиты получатся! Так что езжайте-ка вы обратно к своему Жукову…» И человек сорок нас отправили обратно в Германию. В этом училище мы проучились год, а должны были два. Но я и не расстроился. У меня как раз чемодан уже опустел, поеду, думаю, опять чемоданы набивать…

Привезли нас в Потсдам, и там я встретил Федю - водителя нашего командира дивизиона. Он рассказывал, что у него и отец и мать работали шоферами в Кремле. Он меня как увидел: «Толь, а ты знаешь, ведь то дело на тебя еще не закрыто! До сих пор ищут!» А чего меня искать? Но тут меня опять этот Кочарыгин выручил. Он меня просто обменял в другую часть, от греха подальше… Так я попал в другую бригаду, в которой служил до демобилизации. Служил неплохо и про училище никогда не жалел.

В 1950 году демобилизовался и поехал домой. Но я ведь с этой Зоей из Ленинграда переписывался, и она меня спрашивала: «Ну что, куда поедешь, домой или ко мне?» И целый месяц голову ломал, но все-таки поехал домой. Во-первых, родителей семь лет не видел. Но главное, потому что я им был не ровня. У нее ведь отец был генерал. И, несмотря на то, что очень нравилась мне, но я понимал, что «в чужие сани не садись»… Из-за этого только. Ведь даже в мелочах проявлялось: в трамвае не так сел, не в ту руку вилку взял, а что вы хотите, если я до этого только деревянной ложкой ел… Одно слово, солдат есть солдат… И я понимал, что не мое там место и не поехал к ней… Так что вы думаете? Она сама ко мне приехала: «Эх, Толя, дурак ты, дурак! Посмотри вокруг и подумай где и с кем тебе здесь предстоит жить!» У них ведь в Ленинграде трехкомнатная квартира была, домработница, а у нас в Стерлитамаке…

Ведь когда нас из училища отчислили, ее отец предлагал оставить меня при своем штабе. Даже офицерское звание обещал потом присвоить. Но куда мне в штаб с шестиклассным образованием… Вот сломать кому-то шею, пропороть живот это я умел, а в бумагах копаться я не любитель. Ведь когда из поиска приходили, нужно писать отчет, но я этого никогда не любил. Ну не мое это.

В общем, приехал домой, но тут что получилось. Еще в 48-м я приезжал домой в отпуск. Денег у меня набралось девятнадцать тысяч. Ведь я как старшина получал 150 рублей на книжку да на руки 300 марок. Приехал, и с ребятами, конечно, кутили. И однажды подпили и подрались с белебеевскими. И эти блатные воришки, которых я презирал, стали меня караулить. Помню, только пришел однажды в Клуб кожзавода, а мой друг – Ванька Аверьянов, медвежатник, они с отцом на медведей только с рогатиной ходили, меня предупредил: «Толя, они клуб окружили, тебя ищут! Беги отсюда!»

Понимаю, что через двери нельзя, пошел в будку к киномеханику. Он меня выпустил со своего входа, но подхожу к Стерле, смотрю из-под моста четверо вылазят. Разворачиваюсь бежать обратно в город, а мне навстречу трое… Тогда я вышел на середину моста, думал через четверых прорываться в родной Ашкадар. На меня вышел один с ножом, но это для меня было легко. Перехватил руку, схватил его в охапку и вместе с ним с моста в реку… А ведь октябрь месяц… Но во мне такая злоба вскипела, выхватил у него нож, и пыряю его прямо в воде… Потом оттолкнул его, подплыл под мост за сваю ухватился, думаю, они же меня сейчас камнями закидают… Выбрался на берег, а там стоял магазинчик и у него охранник с ружьем. Схватил его: «Патроны есть?» - «Два всего». Взял ружье, кинулся на мост, но там уже никого не было…

На мое счастье этот парень остался жив. А я дружил с Ленкой Колосовской – дочкой начальника городской милиции. Пошел к ней, объяснил ситуацию, она передала отцу и он мне посоветовал: «Будь осторожнее! Белебеевцы – серьезные ребята. А лучше всего - поезжай обратно в часть!»

Стали они меня везде выслеживать, но не трогали. Видимо до них дошло, что я из Германии привез «парабеллум», да еще капитан милиции меня поддерживает. Да и наши ашкадарские ребята считались боевыми. Тогда в Стерлитамаке самыми боевыми считались белебеевские, ашкадарские и особенно сайгачи, с Сайгановки то бишь. Когда из Ленинграда приезжали монтажники монтировать на заводе оборудование, у них с сайгановскими были просто страшнейшие драки. Ленинградцы монтажными цепями дрались, и однажды убили главного из сайгачей – Филю. Старики до сих пор вспоминают эту драку…

Мне оставалось еще недели две отпуска, но я боялся, не дай бог дом подожгут, поэтому решил, что от греха подальше, поеду. Родители, конечно, обиделись, но потом мне мать писала, что приходили какие-то ребята, спрашивали…

Поэтому когда я вернулся из армии, то они меня сразу стали преследовать. Все, думаю, хватит бродить, нужно за голову браться. 18-го февраля поступил на завод учеником турбиниста и проработал там 44 года. У меня всего одна запись в трудовой. После выхода на пенсию еще двенадцать лет там проработал, а окончательно ушел с должности старший машинист паровых турбин.

В двух браках родил троих сыновей, есть трое внуков.