Роджерс Брубейкер. Этничность без групп. нии 1848 год символизирует гражданственную, демократическую, модернизирующуюся Восточную Европу, которая избавляется от призраков феодализма

нии 1848 год символизирует гражданственную, демократическую, модернизирующуюся Восточную Европу, которая избавляется от призраков феодализма, самодержавия и империи и присоединяется к прогрессивной траектории развития Запада, ведущей к современной рыночной экономике и либеральной демократической форме правления. Национальный опыт 1848 года рассматривается как часть более широких и общих процессов: европейских, западных, даже мировых. При альтернативном, партикуляристском фреймировании 1848 год символизирует национальное освобождение, Восточную Европу, которая «пробуждается» к зову национальности, восстает против национального угнетения, ищет национального признания и автономии и встает на путь национального развития, ведущий к созданию и консолидации независимых национальных государств вместо многонациональных империй. Национальный опыт восславляется за его самобытность, не позволяющую вписать его в универсальную перспективу.

Упомянутые альтернативные фреймы 1848 года отражают более общую культурную модель, характерную для европейской периферии. Оппозиция между генерализующим, универсалистским дискурсом Европы, современности, прогресса и «Запада», с одной стороны, и партикуляристским дискурсом национальной самобытности, традиции, автохтонности и аутентичности, иногда отождествляемым с «Востоком», с другой,— это знакомая оппозиция, восходящая к XIXстолетию. В Венгрии претензии на западную, европейскую современность сталкиваются с контрпретензиями на «восточную» аутентичность [Gal, 1991; Hofer,1991]. В Румынии имеются соперничающие мифы о происхождении и национальные самоопределения: один из них (румынский и латинский) — «западный» и генерализующий, а другой (дакийский) — местнический и партикуляристский [Verdery, 1991]. В России противостояние западников, с одной стороны, и славяно-

VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

филов и евразийцев — с другой определяло характер спора о российской идентичности и о месте России в Европе и мире в течение полутора столетий[Walicki, 1989 [1975]; Riasanovsky, 1952]. И в Греции «западнической» идеализации классической греческой культуры противостоит признание «восточного» (балканского и турецкого) влияния на повседневные практики [Herzfeld, 1987].

Однако несмотря на эти формально параллельные оппозиции способов репрезентации прошлого и понимания настоящего, имелись поразительные различия в восприятии и осмыслении 1848 года в 1998 году и в форме и тональности коммеморативных мероприятий в ознаменование 1848 года.

Празднование полуторавековой годовщины событий 1848 года в Венгрии и в среде зарубежных миноритарных венгерских общин могло опираться на богатую и живую коммеморативную традицию. 15 марта издавна было важным национальным праздником для венгров по обе стороны границы, даже когда он запрещался режимом (да и сам запрет серьезно увеличивал его символическую и мобилизующую силу). В самой Венгрии генерализующий фрейм преобладал, хотя консервативные и националистические оппозиционные партии и пытались бросить ему вызов. Коммеморации использовались правящими элитами для того, чтобы представить Венгрию надежной европейской страной, обращенной лицом к Западу и смотрящей в будущее, твердо и неизменно приверженной прогрессивным современным западным ценностям и институтам, которые она драматически выбрала весной 1848 года. Для доказательства годности Венгрии в качестве члена европейского клуба высокий пафос и массовая мобилизация, герои и мученики были не нужны и нежелательны. Тон празднований, тщательно отрежиссированных в расчете на телевизионную аудиторию, был легким, доступным и беззаботным, а не сакральным и торжественным.