Глава двадцать шестая. Я сидела в кухне и ела печенье, щедро намазанное маслом и медом

Я сидела в кухне и ела печенье, щедро намазанное маслом и медом. Отличное было печенье, но гвоздем программы был Грегори. Он все еще оставался в облике леопарда, но печенье ел. Вы когда-нибудь видели, как едят хлеб зубами, предназначенными для перегрызания горла антилоп? Интересное зрелище. Если бы он просто клал целое печенье в рот, было бы нормально, но он поступал по-другому. Он поедал кружочки выпечки, капающие маслом и смородиновым вареньем кусочками, деликатно. Но челюсти его не были приспособлены для деликатной работы, и мех перемазало вареньем, а Грегори облизывал его неимоверно длинным языком. Это отвлекало, но и завораживало. Как сочетание «Планеты зверей» и «Сети еды».

Хорошо, что было, кому меня развлечь, потому что Натэниел был совершенно мрачен. Я знала, что его огорчит моя метка на шее Мики, потому что меня он буквально умолял сделать это ему, а я отказалась, но насколько он расстроится, я себе не представляла. Он грохотал кухонной утварью. Дверцы шкафов он не закрывал, а захлопывал. Когда он открывал холодильник, доносился хор ударов, шлепков и прочих звуков. Я понятия не имела, что пластиковые контейнеры могут так грохотать.

В промежутках между грохотом он соглашался со всем, что говорил Грегори, но таким тоном, будто вызывал на ссору.

– Мы сегодня объявили выступление леопарда, и если меня не будет, придется тебе, – сказал Грегори и облизнул «морду» длинным языком .

– Ладно, мне все равно сегодня вечером нечего делать.

Почему-то я поняла, что это шпилька в мой адрес.

Мика посмотрел на меня, и этот взгляд яснее слов говорил: «Уладь все это». Почему это всегда мне кашу расхлебывать? Ну, прежде всего, потому что я обычно ее и заваривала. Вот так.

Следы моих зубов отпечатались у Мики на шее. Они слегка поблекли под действием неоспорина, но перевязывать их не было нужды. Его счастье – и мое. Я остановилась как раз когда могла нанести ему рану посерьезнее. И крови меньше, чем в тот единственный раз, когда я позволила себе пометить Натэниела. Это было, когда ardeur только появился и я все еще пыталась утолять его как-нибудь так, чтобы не нужно было сношения. Такая я была дура.

Последней соломинкой послужил инцидент, когда Натэниел попытался убрать со стола масло, а еще не все доели. Грегори перехватил масленку, а когти леопарда не приспособлены держать фарфор. Масленка выпала и разлетелась по всему полу, масло проехало из угла в угол, оставив противный след, как желтый слизняк. Не знаю, что я могла бы сказать – вряд ли что-нибудь полезное, – как зазвонил телефон.

– Возьмите кто-нибудь трубку, – сказал Натэниел с пола, убирая грязь. – Я тут занят слегка.

Мика продолжал есть, будто не слышал. Наверное, был расстроен, что я не сказала Натэниелу что-нибудь утешительное. Проблема была в том, что я не знала, что можно сказать. Так что трубку взяла я.

– Анита, это я, Ронни.

– Привет, Ронни! – Я стала лихорадочно думать. Да, не у меня одной проблемы. Я никак до сих пор не могла поверить, что она отвергла предложение Луи. А вслух я произнесла: – Как ты там?

– Луи мне оставил сообщение на автоответчике, и я знаю, что ты знаешь.

Голос ее звучал слегка с вызовом.

– Понятно. Хочешь об этом поговорить?

Вызова я не приняла. Не на меня она злится.

Она испустила долгий вздох.

– Нет... да... не знаю.

– Можешь ко мне приехать, или где-нибудь встретимся, если хочешь.

Я говорила тем же тщательно-спокойным голосом, каким так часто говорил со мной Мика.

– Я бубликов привезу.

– Могу накормить домашним печеньем, когда приедешь.

– Домашним печеньем? Неужто ты его испекла? Быть не может.

– Нет, это Натэниел.

– Он умеет печь?

– Как видишь.

Волна ее сомнений накрыла меня даже по телефону.

– Нет, честно, он отлично готовит.

– Раз ты так говоришь.

– Знаешь, мы бы с голоду умерли все, если бы ждали, пока я что-нибудь приготовлю.

Тут она засмеялась:

– Вот это уже чистая правда. Ладно, я скоро приеду, оставьте мне пару печений.

– Не сомневайся.

И разговор закончился. Повесив трубку, я еще постояла у телефона секунду, глядя на сердитую спину Натэниела и мусорное ведро, куда он сбрасывал разбитую масленку и загубленное масло. Никогда не думала, что завязанные на затылке волосы могут подпрыгивать сердито.

Мика посмотрел на меня – очень красноречиво. Взгляд говорил: «Немедленно все исправь, немедленно, иначе я на тебя тоже разозлюсь». Когда с тобой в доме живут двое мужчин, это имеет свои теневые стороны. Одна из них – если они оба с тобой одновременно поссорятся.

Натэниел стоял возле шкафа, положив руки на край, и всем телом излучал гнев. Никогда я его таким не видела. Казалось бы, это должно было меня взбесить, но нет. Наверное, если он хочет злиться, то имеет право.

Я попыталась придумать что-нибудь полезное, что сказать. Натэниел из счастливого домашнего жаворонка превратился в разозленного мужчину, такого разозленного, каким я его никогда не видела. А изменилось только одно: я поставила Мике метку на шее. Натэниел вполне терпел, что у Мики есть и сношения со мной, и оргазм, когда ему, Натэниелу, почти ничего не достается. Так почему же один такой неосторожный засос так все изменил? Я думала-думала, аж между глаз заболело, и тут меня осенило – вроде бы хорошая мысль. Со мной это редко бывает, если не поговорю с друзьями поумнее меня. Но вдруг до меня доперло.

Я подошла к нему и взяла его за плечо. Он отдернулся. Никогда раньше такого не было, и это меня испугало. Я не хочу, чтобы он на меня злился. Пусть он на меня никогда не злится. Мика прав, я должна это исправить. Только как?

– Натэниел...

И будто шлюз прорвало.

– Не могу я так жить! Ты мне чуть-чуть отдаешь и тут же обратно забираешь. Сегодня был оргазм, но только ради какой-то метафизической фигни. И ты найдешь повод, чтобы никогда уже такого не было, всегда находишь! Он все получает – и секс, и оргазм, а мне ничего. Но ты на мне ставила метки, на мне, не на нем! – Он все еще смотрел на шкаф и орал все громче. – Только это у меня и было. Только это!

Он запнулся перевести дыхание, и я бросилась в эту короткую паузу.

– Мне очень жаль...

Но он уже перевел дух и мчался дальше.

– Не знаю, почему я еще надеюсь... – Он запнулся, остановился, и медленно повернулся ко мне. – Как ты сказала?

– Я сказала, что мне очень жаль.

Лицо его на миг стало мягче, потом снова натянулось, и он прищурился. Явно с подозрением.

– И что тебе жаль?

– Мне жаль, что ты огорчен.

– А!

И он снова сорвался на крик.

Я взяла его за руку, и на этот раз он не отдернулся, но продолжал перечислять все, что я для него или с ним не делаю. И этот список мог бы меня смутить, если бы для меня сейчас не было главным прекратить ссору.

– Тебе сегодня вечером на работу, – сказала я.

Это его остановило – очень уж неуместно прозвучало в его горестных ламентациях.

– Ну? И что с того?

– Если бы не это, я бы тебя сейчас отвела в спальню и поставила бы тебе засос не хуже.

Он снова отодвинулся.

– Не надо мне это, раз ты только для того чтобы меня успокоить. Я хочу, только если ты тоже хочешь, если тебе тоже в радость.

Ну и ну, какой требовательный он бывает. Мне пришлось остановиться и мысленно посчитать до десяти, потому что вся эта игра в доминанта и подчиненного здорово шевелит во мне определенные струны. Я достаточно исследовала этот мир доминантов и подчиненных, чтобы знать, насколько он больше и разнообразней, чем я думала. Есть такие, которым моя любовь к ногтям и зубам во время ласк и секса представляется извращением. Они даже связывание сюда относят. А я люблю ногти и зубы, по-настоящему, не притворяюсь, и делаю это не только для Натэниела. Додумавшись до этого, я перестала сердиться на него. Меня не злило то, чего он хотел; мне перед собой было неловко, что мне это нравится. Теперь я это поняла и полностью приняла. Или почти полностью.

Я попыталась быть честной с ним и с собой.

– Я люблю, когда твоя шея у меня в зубах. Я бы с удовольствием всадила тебе зубы в мякоть и сжала бы, пока не испугалась бы тебя поранить. – Сама почувствовала, как краска бросилась мне в лицо, и пришлось зажмуриться, чтобы договорить. – Я люблю, когда ты у меня в зубах, люблю оставлять на тебе засосы, но я не была готова это признать. Мне и сейчас от этого неловко, но не потому, что это ты, а потому что это мне кажется таким... таким... не знаю...

– Извращением, – подсказал Грегори.

Я открыла глаза и посмотрела на него весьма неприветливо.

– Грегори, не подсказывай, а?

– Извини.

– Ты сейчас всерьез говорила? – спросил Натэниел странно пустым голосом, будто очень старался не поддаться ни гневу, ни надежде.

Я посмотрела ему в лицо, и даже выражение глаз было у него осторожным. Неприятно было смотреть, как он закаменел, будто боялся, что, прояви он излишний энтузиазм, я сбегу. Беда в том, что это может быть правдой. До меня дошло, что я в своем варианте делаю то же, что делал Ричард. Я так же пыталась убежать от себя, как и он, но если бы меня не вел ardeur, у меня могло бы и получиться. Если бы я только могла притвориться так же удачно, как Ричард, то получилось бы. В этом я хотя бы могла самой себе сознаться. Ardeur сделал бегство невозможным. Но это ardeur, с ним потом. Сейчас речь идет о Натэниеле и обо мне, о нашем уютном домашнем очаге.

Я слишком долго медлила с ответом. Глаза Натэниела наполнились скорбью, и он отвернулся. А, черт! Я схватила его ладонями за щеки, приподнялась на цыпочки, компенсируя трехдюймовую разницу в росте. От неожиданности он пошатнулся, прислонился к шкафу. Я прилипла к нему и поцеловала. Поцеловала так, будто съесть хотела, вцепилась зубами в красивые губы и прикусила – не так, чтобы остался след, но так, что он тихо пискнул. Я отодвинулась чуть-чуть, чтобы видеть его, пусть и расплывчато. Он так вцепился руками в шкаф за спиной, что они побелели. Как будто действительно боялся рухнуть.

Я сама дышала слегка прерывисто, и голос мой прозвучал тоже прерывисто:

– И никакой метафизической дури. Только ты, и только я.

Он закрыл глаза, и дрожь пробежала по нему от макушки до пят. Он покачнулся, и не поймай я его за талию, мог бы упасть. Руки его обхватили меня, он положил голову мне на плечо. Не то чтобы сознание потерял, но обмяк в моих объятиях. Я поняла, что он полностью пассивен, поняла, что могу делать с ним, что захочу. И эта мысль меня не возбудила, а испугала. У меня достаточно хлопот управлять своей жизнью, чтобы еще командовать чужой. Но свои сомнения я оставила при себе – у него и собственных хватает.

– Обещай, – сказал он. – Обещай сегодня оставить на мне метку .

Терпеть не могу слова на букву «О».

– Обещаю, – шепнула я в ванильное тепло волос.

Он так глубоко вздохнул, что его грудь проехалась туда-сюда по моей одетой. Тело мое среагировало, хотела я того или нет, и соски набрякли.

Он отодвинулся глянуть мне в лицо, и глаза его были на сто процентов глазами самца, а у меня краска в лицо бросилась. Пульс забился в горле. Он был подчиненный, но в глубине его таилось нечто очень опасное, и сейчас оно было в его глазах – это обещание катастрофы.

– Приезжай сегодня в клуб посмотреть мое выступление. Пожалуйста.

Я покачала головой:

– Я сегодня работаю.

– Пожалуйста, – повторил он.

Это «пожалуйста» было не только в голосе, оно заполнило его глаза. Он хотел, чтобы я видела его на сцене, окруженного криками оголтелых фанаток. Может быть, он хотел мне показать, что пусть я его не хочу, есть такие, которые хотят. Что ж, я заслужила, чтобы меня ткнули мордой.

– Когда ты выступаешь?

Он назвал время.

– Я смогу посмотреть часть, быть может, но вряд ли полностью.

Он меня поцеловал – крепко и как-то странно целомудренно, а потом прыгнул к двери.

– Мне надо посмотреть, готов ли мой костюм.

У двери он повернулся с полным энтузиазма лицом:

– А если я стану мохнатым, ты мне все равно оставишь метку?

– Я с мохнатыми не имею дела, – сказала я.

Он надул губы, как избалованный ребенок.

– Слушай, ты жуть до чего назойлив, тебе это говорили?

Он улыбнулся.

– Я с мохнатыми не тискаюсь, – повторила я.

– Но если я не буду мохнатым, тогда да?

Что-то в его голосе было мне подозрительно, но я кивнула:

– Да.

Он исчез в сумраке гостиной.

– Увидимся в клубе!

Я заорала ему вслед:

– Если будет еще одно убийство, все отменяется! Расследование убийства имеет приоритет перед выступлением моих бойфрендов в стриптизе!

Опять это слово само выскочило – бойфренд.

На лестнице еще звучал смех Натэниела. Он мне напомнил еще одного мужчину моей жизни, который сегодня утром тоже ушел со смехом. Чертовски я сегодня всех веселю.