Глава тридцать восьмая. Темный зал освещал только узкий прожектор посреди сцены, и в этом белом приглушенном свете стоял Жан-Клод

Темный зал освещал только узкий прожектор посреди сцены, и в этом белом приглушенном свете стоял Жан-Клод. Луч озарял только его лицо и плечи, а остальное терялось во мраке. Создавалась иллюзия, будто его тело соткано из самого мрака, чтобы поднять на себе сияющую бледность лица, мерцающую белизну галстука, цветную искру сапфира, игравшую лишь при движении. Волосы – будто темнота вытянулась в темную нить и завилась локонами. Единственный цвет – это была бездонная синева его глаз и алый мазок помады поперек лица. Это была не моя помада, по крайней мере, почти вся не моя.

Голос Жан-Клода взлетал над темным залом:

– Кто вкусит мой поцелуй?

«Вкусит» оставило сладость на моем языке, как будто я лизнула леденец. «Поцелуй» – призрачное касание губ на моей щеке.

– Кто обнимет меня?

«Обнимет» подарило мне ощущение тепла, как будто меня действительно крепко обнял кто-то мне не безразличный.

Голосом Жан-Клод владел всегда, но никогда так хорошо. Учитывая мой частичный иммунитет, мне вряд ли доставалось полной мерой; а сколько доставалось публике, мне и угадать трудно. Усилием воли я отвернулась от него, сияющего в круге света, и заставила себя посмотреть на публику. Глаза не сразу привыкли к темноте, но когда вернулось зрение, я увидела, что все лица обращены к нему. Люди глазели на него, будто на поднимающееся из темноты солнце, будто никогда не видели такого света. И только несколько женщин качали головами с недоуменным видом. Небольшой парапсихический талант – или хорошая тренировка. Марианна мне доказала, что не обязательно быть некромантом, чтобы иметь некоторый иммунитет от вампирских манипуляций с сознанием.

Один из немногих присутствующих мужчин стоял, а его спутница тянула его за руку, пытаясь усадить. Он тряс головой. Нет, он не будет сидеть в темноте и терпеть этот окутывающий голос. Он не понял, что здесь дело не в сексуальной ориентации. Дело в том, что это был Жан-Клод. Его сила – соблазн, никак не связанный с сексом – и полностью связанный с ним.

Двое официантов вели какую-то женщину к сцене. Женщина была высокой и почти болезненно худой. Очевидно, она размахивала пачкой денег потолще, чем у других, потому что Жан-Клод предпочитал женщин с более круглыми формами. Как он когда-то мне заметил, придворные французские красавицы его времени по сегодняшним стандартам имели бы двадцатый размер. Старые вампиры в основном предпочитают женщин низеньких и с формами. Мы просто живем не в том столетии.

Лампы вокруг сцены разгорались так медленно, что если все время смотреть на сцену, можно было бы и не заметить. Света как раз хватало, чтобы публике были видны тела. От пояса вверх видны были бледные руки, скользившие по телу женщины. Ничего такого, чтобы не комильфо, но Жан-Клод больше получал, касаясь спины, плеч или талии женщины, чем большинство мужчин от прикосновения к груди и паху. Иногда важно не что трогать, а как трогать.

Он прижал ее к себе, не оставив просвета, и ее тонкий силуэт почти слился с ним. Жан-Клод поднял к себе ее лицо, бледной рукой охватил его, чтобы управлять поцелуем. Рука его охватила ее за талию и напряглась достаточно, чтобы женщина откинула голову назад и удивленно округлила рот. Однажды одна женщина начала лапать Жан-Клода, и он сейчас постарался, чтобы между телами не осталось просвета, куда могла бы пролезть слишком нескромная рука. Женщины эти воспринимали близкий фронтальный контакт как знак внимания, я же знала, что это не так. Это был признак полного контроля, и еще... и еще – что это ощущение ему удовольствия не доставляет.

Но когда он склонился к ней и сомкнул свои губы с ее, неприятных ощущений не было. Он целовал ее так, будто хотел вдохнуть всю. Он питался от ее губ, как мог бы из шеи. И в некотором роде он действительно пил ее.

Он пил ее рот так, как подсказывала мне Дракон, когда была у меня в голове. Только та знала, как выпить суть мертвого и сделать нежить мертвой окончательно, насовсем. Здесь было не то, но до жути похоже. Он питал ardeur поцелуем.

– Николаос никогда бы не разрешила ему так пить, – произнес за мной тихий голос.

Я обернулась и увидела Базза. Я не услышала и не ощутила его приближения, а это значит, что зрелище захватило меня больше, чем я думала.

– В смысле? – спросила я.

– Николаос знала, что он умеет питаться от публики даже без прикосновения, и потому запретила ему прикасаться к посетителям. – Базз посмотрел мимо меня на сцену. – Я думаю, она догадывалась, каким он может стать, и делала все, чтобы он не набрал такой силы.

– Она мертва уже почти три года. А ты говоришь так, будто сегодня впервые видишь такое представление.

Он посмотрел на меня:

– Так оно и есть.

Я вытаращила глаза:

– Николаос была мертва, она не могла ему помешать.

– Но могла ты, – ответил он.

– То есть?

– Ты в самом деле думаешь, что три года назад ты стала бы с ним встречаться, увидь ты вот такое?

Я снова обернулась к сцене. Стала смотреть, как он целует незнакомую женщину так, будто это его глубочайшая любовь – или хотя бы глубочайшее вожделение. Стерпела бы я такое три года назад? Нет. Воспользовалась бы как предлогом, чтобы дать ему отставку? О да, и еще как.

Женщина у него в руках обмякла, ее рот отвалился от его губ, будто она была в полуобмороке, будто от одного поцелуя она потеряла сознание. Я бы подумала, что она притворяется или преувеличивает, но мне пришлось поверить, когда официанты унесли ее со сцены и вернули к компании за ее столиком.

Жан-Клод оглядел публику. На лице его алели свежие мазки помады – на всей нижней челюсти. Они жутковато напоминали кровь, и я слишком хорошо его знала, чтобы подумать, будто совпадение случайное. Синие глаза превратились в сплошной синий огонь, будто в них горели летние сумерки.

– Кто следующий?

Он будто шептал прямо мне в ухо, будто стоял вплотную сзади. Такой сильной была эта иллюзия, что пришлось подавить желание оглянуться и посмотреть. Мне полагается быть иммунной к такой фигне, и если так ощущаю я, то что же чувствуют эти женщины с полными воодушевления лицами?

Я чуть опустила щиты и увидела, что Жан-Клод пылает силой. Это было то, чем ему полагается быть. Он не просто питал ardeur; это была замена питания кровью. Самоцель. Такого я еще никогда не видела, ни у Жан-Клода, ни у кого. Очень было похоже на все прочие его способности, но больше, куда больше их.

Я повернулась к Баззу:

– Вот это его питание и спасло меня.

Он посмотрел недоуменно – у вампиров, мертвых всего двадцать лет, еще сохраняется человеческая мимика.

– Спасло от чего?

– Если бы не стал есть он, мне пришлось бы есть для него. Для этого, в частности, и нужен слуга-человек. Мы едим, когда вампиры сами не могут. Я бы до сих пор валялась за сценой, трахаясь до метафизического посинения. – Я затрясла головой. – Нет уж, лучше не надо.

– Так ты не расстроилась, что он обрабатывает чужих женщин?

Я сама ощутила, как лицо мое стало недружелюбным.

– А ты расстроен, что я не расстроена?

Он поднял руки вверх перед собой, шевельнув мышцами – случайно, наверное. Он хотел показать свою безобидность, но слишком он мускулист, чтобы не выглядеть впечатляюще – или пугающе, зависит от точки зрения.

– Я просто хотел сказать, что это быстрая перемена отношения, вот и все.

Я вздохнула:

– В последний раз, когда Жан-Клод спросил меня, можно ли ему кормиться от публики, я на самом деле не поняла смысл вопроса. – Я улыбнулась, но не слишком весело. – К тому же я тогда еще не трахалась с незнакомыми ради кормежки вампирских сил. Как ни странно, это изменило мое отношение ко многому.

Он смотрел на меня серьезно. На мой вкус – слишком серьезно. Я не могла понять, что с ним такое, и потому решила сменить тему:

– Примо засунули в свободный гроб?

– Мы его убрали, пока ты мылась.

Я кивнула. Мне об этом уже сказали, но я еще наложила на гроб руки и ощутила запертого там Примо, за серебряными цепями и освященными предметами. Не то чтобы я никому не доверяю, просто быть осторожной не вредит. И странное поведение Базза не изменило мое мнение по этому поводу ни на йоту.

– Лизандро мне сказал, что ты ему велела посидеть при гробе нянькой.

– Велела, – кивнула я.

– Примо в гробу, обвязанном крестами, Анита. Он не вылезет.

Я пожала плечами. Лизандро был высок, смугл, красив, и волосы у него были длиннее, чем у всех новых охранников. И только у него был сзади за поясом пистолет под черной футболкой. Увидев оружие, я определила его как крысолюда, и не ошиблась. Ему я велела убить Примо, если тот начнет рваться из гроба. Жан-Клод, вероятно, согласился бы со мной, но он был занят на сцене, так что распорядилась я сама. Своими распоряжениями я была довольна, и мне не нравилось, что ими не доволен Базз.

– Скажем так: мне будет спокойнее идти поднимать мертвецов, если я буду знать, что Лизандро сидит над гробом с серебряными пулями и готовностью стрелять.

– Я здесь командую охраной, Анита. Это надо было согласовать со мной.

Я вздохнула:

– Ты прав, надо было. Я прошу прощения.

Он только заморгал на меня, как олень в свете фар. Наверное, ожидал возражений. Но я устала, было поздно, и мне все еще было очень неловко за секс с Байроном и Реквиемом.

– Мне пора идти, Базз.

– Твой эскорт уже ждет у двери, – показал он головой в сторону упомянутой двери.

Там стоял Реквием в своем черном плаще, переодетый в одолженные у кого-то штаны. Кожаные, то есть, наверное, взяты у кого-то из танцоров. Но он был не один – к нему прилагался темноволосый вервольф, который свалился на нас с Клеем, когда Примо всех расшвыривал. Звали его Грэхем, и отличался он той шириной плеч и толщиной бицепсов, которые могут дать лишь достаточно серьезные занятия с железом. Черные волосы сверху были достаточно длинными и закрывали уши, но ниже выбриты под ноль. Довольно странная прическа, на мой взгляд, но ведь не моя же.

Лицо у него было экзотическое, не такое, как у потомков выходцев из северной или южной Европы. Прямые черные волосы, едва-едва приподнятые углы глаз наводили на мысль о несколько более восточных странах.

Я бы стала возражать, что охранники мне не нужны, но ведь я же сама распорядилась насчет Примо и Лизандро, так что Жан-Клод дал свои распоряжения насчет этой охраны перед тем, как отбыть на сцену: я никуда не поеду без сопровождения. Он не знал наверняка, что именно сделала с нами в эту ночь Дракон, и стыдно будет, если случится что-нибудь весьма неприятное. Чего он не сказал этой охране, вампирской и прочей, это того, что произошло сегодня у меня в кабинете на работе. Это никак не было связано с Драконом и полностью связано с моими собственными метафизическими заморочками. То есть моими и Жан-Клода.

Жан-Клод даже оставил список лиц, которых он считал подходящими для этого задания. Байрона там не было, и Клея тоже. Чертовски короток был этот список, состоящий в основном из Реквиема и Грэхема. Меньше всего мне хотелось оказаться в одной машине с Реквиемом, но времени спорить не было. У меня едва осталось время позвонить своим клиентам и попросить их стоять насмерть на кладбище, я уже еду.

Одета я была в кожаный жакет Байрона вместо своего костюмного, измазанного кровью. Только он как-то подходил мне по размеру, не создавая впечатления, что я напялила верхнюю половину гориллы. И слегка еще пах одеколоном Байрона.

Базз перевел взгляд с меня на публику. Мужчина, споривший со своей дамой, все еще стоял, но теперь встала и женщина, и начинался скандал.

– Извини, я должен этим заняться.

– Ради бога, – разрешила я.

Натэниел появился будто ниоткуда и проводил меня к наружной двери. Он улыбался, выглядел чертовски раскованно, каким я его давно не видела или вообще никогда. Странно, что он был так доволен именно сегодня.

– Ты обещала вернуться вовремя и посмотреть мое выступление, – напомнил он, улыбаясь.

– У меня два клиента торчат на кладбищах.

Он посмотрел на меня наполовину надув губы, а наполовину с таким видом, будто знает, что спор уже выиграл:

– Ты же обещала.

– Может, лучше просто потом дома потрахаемся?

Он нахмурился:

– Я же буду мохнатым, а мохнатых ты не трахаешь.

У меня возникла мысль – страшная мысль.

– Я тебе обещала оставить засос на шее... ну ты же не думаешь, что я буду делать это на публике?

Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то, чего я раньше не видела. Какой-то намек на уверенность в себе, на внутреннюю свободу, которой раньше не было. Он видел только что, как я занималась сексом с двумя незнакомыми мужчинами, и теперь в себе уверен. Можете себе представить?

– Ты, эксгибиционист мелкий, – сказала я. – Тебе в кайф, чтобы я пометила тебя впервые перед всем этим народом?

Он с негодующим видом пожал плечами, и это было притворство, потому что в глазах его прыгали чертики.

– Мне много что в кайф, Анита.

Я попыталась посмотреть на него сурово, но не сдержала улыбки.

– Ты меня заставил обещать, что я тебе поставлю засос, и теперь этим пользуешься.

– Ты опаздываешь, – напомнил он. – Клиенты ждут на кладбище.

Вид у него был серьезный, только искорки посверкивали в глазах, портя эффект.

Я улыбнулась:

– Мне пора.

– Я знаю.

– Это не разрушит иллюзию, если я тебя поцелую на прощание?

– Рискну, – сказал он.

Я поцеловала его – целомудренным касанием губ, почти без телодвижений. Потом отодвинулась, глядя на него подозрительно. Он рассмеялся и подтолкнул меня к двери:

– Ты же опаздываешь.

Я вышла, но вышла я в октябрьскую тьму, еще сильнее утвердившись в мысли, что ни черта не понимаю в мужчинах. Точнее, я ничего не понимаю в мужчинах моей жизни.

Я обернулась глянуть на Жан-Клода на сцене уже с другой женщиной – он целовал ее так, будто хотел исследовать ей миндалины без помощи рук. У многих в момент такого поцелуя вид напряженный или неуклюжий, но только не у него. У Жан-Клода получалось изящно, эротично, идеально. Я поняла, что попрощалась с Натэниелом, но не с Жан-Клодом. Не хотелось прерывать, но и оставлять Жан-Клода с ощущением брошенного тоже не хотелось. Я послала ему воздушный поцелуй, когда его руки освободились от этой женщины. Он бледной рукой вернул мне его. Нижняя часть лица у него была кроваво-алой от помады. На самом деле она не выглядела как кровь – по крайней мере, для тех, кто видал настоящую, но это было не такое зрелище, которое хочется унести с собой в ночь. Один из других мужчин моей жизни улыбался у двери, предвкушая любовную игру со мной на глазах у публики. Иногда самые для меня дикие фрагменты моей жизни состоят не в том, чтобы иметь дело с вампирами, вервольфами и зомби. Даже вампирская политика не так смущает меня, как моя собственная интимная жизнь.