Глава тридцать седьмая

Байрон повалился на спину, я оказалась на нем верхом, руки прижимали его запястья к полу. С себя я сорвала только белье. Прелюдии не было – не было ни времени, ни необходимости. Всюду, где я его касалась, я чуть подпитывалась. Голая кожа – все, что мне было сейчас нужно, но это было питание далеко не полное. Недостаточное. Я прижалась ртом к его губам, сунула язык ему в рот, и снова кормилась, и снова мало. Я прижалась к нему телом, но на нем все еще были эти плавки. Тогда я отпустила его руку, и она тут же нашла край плавок.

– Сорви, – сказал он, и голос у него был более глубокий, более настоящий, чем обычно.

Я рванула материю прочь, и вдруг он голый уперся в меня, не вошел внутрь, а прижался, и он был теплый. Теплый от чужой выпитой раньше крови. Ощутив, как он упирается в меня, я вскрикнула.

– Анита? – спросил Натэниел. Он вошел и встал как можно дальше от нас, где я могла его видеть. – Это как ardeur, только еще хуже, сильнее.

Вид у него был почти перепуганный, а в руках он держал охапку салфеток в пакетах.

Я хотела бы извиниться, или сказать что-то цивилизованное, но Байрон подо мной шевельнул бедрами, и это слабое движение вернуло мое внимание к лежащему подо мной мужчине. Глаза его потемнели, как небо перед бурей. Глядя в них, я удивлялась, как я могла вообще счесть их нежными. Он столько времени проводил, изображая обаятельного юношу, которым был когда-то, но сейчас по этим глазам я видела, насколько он взрослый.

– Делай меня, – сказал он, и потом тише: – Делай, делай.

Он повторял снова и снова, тише и тише, пока дыхание его не стало шептать:

– Делай меня.

Я нагнулась к нему, прижалась ртом к губам, и было так, будто я ощущала душу его в длинном туннеле тела, и знала, как просунуться туда и выдернуть ее оттуда. Я в эту секунду знала, что могу питаться от него всего, от самой его сути. От той божественной или же инфернальной искры, что делала его вампиром. Могла съесть его целиком, оставив только красивый труп.

Я с криком оторвалась от поцелуя, потому что побуждение съесть его было почти неодолимым. Голод требовал. Требовал его целиком. А я не могла съесть его целиком. Не могла. Я так с ним не поступлю. Ни с кем не поступлю. Впервые в жизни я поняла, что имеют в виду, когда говорят о судьбе хуже, чем смерть, и что секс – не эта судьба.

Я могла бы утолить ardeur, и тогда это темное побуждение уйдет, но даже при желании пока не получалось. Я не знала тела Байрона. Попыталась просто сесть на него, но дважды мы скользили друг по другу, не входя. Я заорала от досады, и он сказал:

– Отпусти мою руку, лапонька, и я помогу.

Между нами возникла рука, и я не сразу поняла, что это рука Натэниела. Она держала презерватив.

– Мы же не знаем, где он бывал.

Я зарычала, но он зарычал в ответ:

– Единственный способ подцепить что-нибудь от вампира или ликантропа – это когда он трахнет кого-нибудь, у кого что-то есть, а потом тебя. Хочешь рискнуть?

– Отпусти мне руки, любимая, и я надену все, что ты хочешь.

Я выпустила его руки, и он чуть пошевелился – ровно сколько надо было, чтобы разорвать пакет и надеть эту штуку. Потом он вернулся к тому, с чего мы начали – он прижимается ко мне, но не внутри у меня. Взяв меня руками за бедра, он приподнял меня, одновременно шевельнув тазом. И скользнул в меня одним плавным движением, от которого у меня запрокинулась голова, а он заорал:

– Да!!

Когда я снова взглянула на него, серые глаза обессмыслились, губы полуоткрылись. Я хотела накрыть их своими, снова на краткий миг ощутить вкус его души. И тут я поняла, что с нами борется не ardeur, не только он. Что-то еще, более темное, более злое. Я-то считала, что нет ничего хуже секса с чужими, но ошиблась. Байрон не был моим другом, я не умею так быстро заводить друзей, но он не был плохим человеком. Мне он нравился со всеми его «рыбоньками» и «зайчиками». Мне понравилось, как он при первом знакомстве сказал, что нет, он не тот Байрон, и что вообще лорд Байрон не был из наших, это просто слух, распущенный людьми, которым нужен был повод сжечь его у столба в одной из стран Старого Света. Хотя, если бы он знал, что великий поэт утонет, не дожив до тридцати, он бы ему такое предложил.

Байрон мне нравился. Смерти он не заслуживал. У меня в голове гудело злобное эхо; я подумала, что это Примо, потом поняла, что не он. У него не было такой силы, чтобы влезть из другой комнаты, тем более через мои и Жан-Клода щиты. Я спросила себя: куда пойдет сила, если я высосу ее из Байрона? И бросила этот вопрос Жан-Клоду, открыв ему самые темные желания у себя в голове.

– Это не наш голод, – сказал он.

– А кто это?

– Она – Дракон, – сказал он у меня в голове напряженным голосом.

– Она сотворила Примо, – сказала я, и только тут поняла, что говорю не вслух.

– Она использует его как проводник собственной силы.

– Как нам это прекратить?

Байрон вдруг выдвинулся из меня и вбил себя снова, шевельнув тазом и ногами. Моя концентрация разлетелась к чертовой матери, и я только могла смотреть на него.

– Мужчине хочется знать, что девушке с ним не скучно, – сказал он, но улыбка не сопровождала это шутливое замечание.

Жан-Клод эхом прозвучал у меня в голове:

– Так же, как и с Моровен. Пошлем ей что-то, чего ей не понять.

– Мне угадать? – спросила я, и снова не вслух.

– Секс или любовь, ma petite. Что еще у нас есть?

Не знаю, что бы я на это ответила, потому что Байрон меня повалил, повалил удивительно быстрым движением, и из меня не вышел – что труднее, чем может показаться. Вдруг я оказалась на полу, таращась на него, держа руки у него на плечах, потому что за них как за ближайший предмет я ухватилась, падая. Он осклабился на мой удивленный вид и сказал:

– Ты слишком мало шевелишься, любимая. Дай я тебе покажу, как это делается.

От двух быстрых ударов внутрь у меня перехватило дыхание, потом он приподнялся, будто хотел заняться неправильными отжиманиями, не отрывая паха от земли. Улыбка у него исчезла, он нахмурился.

– У тебя кровь идет, рыбонька.

Я и забыла про запястье. Проследив за его взглядом, я увидела, что оно кровоточит. И пятна крови на моей синей кофточке.

– Салфетку, пожалуйста.

Наверное, мы оба с Натэниелом не сразу поняли, к кому он обращается и зачем. Натэниел разодрал пакет и дал его Байрону. Очень неловко мне было лежать под чужим мужчиной, когда рядом с нами склонился Натэниел. Еще более неловко, чем когда Ричард видел меня и Дамиана. Почему-то хуже, будто мне следует попросить прощения.

Наверное, я бы так и сделала, но Байрон прижал марлю к моей раненой руке, прижав руку к полу. Сразу возникла резкая боль, я ахнула, глядя ему в лицо. Он прижал вторую мою руку, сам навалился сверху, и мне было ни охнуть, ни вздохнуть.

Я бы, наверное, пожаловалась, но Жан-Клод у меня в голове ревел:

– Ma petite, мне срочно нужно есть. Ты слишком медлишь с Байроном.

– Ты уже большой вампир, кушай сам, – сказала я, и это было вслух.

– Ты понимаешь, на что ты даешь разрешение, ma petite?

– Сегодня – да. Помоги мне, Жан-Клод. Ешь, ради Бога, ешь!

Байрон остановился, наклоняясь надо мной:

– Что-то не так?

– Мы для него, очевидно, недостаточно быстро шевелимся.

Почти злобная ухмылка исказила лицо Байрона:

– Ну, это мы исправим, рыбонька, исправим.

И он исправил. Он выдвигался из меня длинными волнообразными движениями тела и вбивал себя вновь. Как будто толчок начинался от плеч и шел, танцуя, вдоль тела, пока не вбивался в меня. Оказавшись внутри, он делал движение бедрами, от которого он будто вращался во мне. Волнообразные танцевальные движения всем телом. Это не было быстро в смысле скорости, но было очень быстро в других смыслах.

Я задышала часто, а тело мое сообразило, в какой момент танца он вдвигается в меня, и поднялось ему навстречу. Все это стало походить на танец, только мы оба лежали на полу, но когда он понял, что я хочу двигаться, он изменил положение нижней части тела, и только вдвигающаяся в меня часть удерживала меня, а остальное все могло подниматься и опускаться навстречу его телу.

Руки мои он продолжал прижимать к полу, а я все думала, что должна что-то по этому поводу сказать, но все забывала, и наконец поняла, что ничего говорить не хочу.

Прозвучал еще один голос с британским акцентом:

– Жан-Клод сказал, что я здесь нужен, но похоже, тут уже очередь.

– Реквием, – сказала я его имя, только это и ничего другого, но он подошел. Он опустился на пол рядом с нами в плаще с черным капюшоном, откинул его на спину, и открылись волосы, такие же черные и прямые, как сам плащ. Глаза у него были глубокие, темно-синие, как вспугнутые васильки на белой коже в раме черных волос. Усики и ван-дейковская бородка того же цвета воронова крыла, что и волосы и брови, обрамляющие синие глаза. Когда-то он говорил мне, что Белль хотела выкупить его у его мастера. Ей нужен был третий голубоглазый любовник. У Ашера – самые светлые синие глаза, у Жан-Клода – самые темные, у Реквиема – самые яркие. Его мастер отказался, и им пришлось бежать из Франции.

Он опустился у моей головы, встал на колени, как темный ангел в плаще, который он не променял бы ни на какое современное пальто.

– Что ты пожелаешь от меня, моя леди?

Голос у меня звучал с придыханием, но ясно. Молодец я.

– Если ты возьмешь кровь, пока я от него питаюсь, я буду питаться от вас двоих.

Он не стал спорить, просто лег рядом, и лицо его оказалось вплотную к моему.

– Как пожелает леди, так и будет.

– Ну, если будет, так пусть оно будет побыстрее, – сказал Байрон несколько напряженней, чем раньше.

Реквием посмотрел на него, приподнявшись на локте:

– Ты подразумеваешь, что долго уже не продержишься?

– Да, – полупридушенным голосом ответил Байрон.

– Растренировался ты, – сказал Реквием.

– Ты с ней не трахался. Сперва попробуй, потом критикуй.

– Ты подразумеваешь, что она так хороша, что заставит тебя кончить рано?

– Перестаньте цапаться, – сказала я, поднимаясь и опускаясь вместе с Байроном. Он еще старался удержать ритм ровным, но стал частить, и я знала, что как только он перестанет танцевать надо мной, тут-то оно и будет. – Быстрее, а то пропустишь момент.

– Как прикажет леди. – Реквием опустился на живот, на грудь, запустил пальцы мне в волосы. – Угол неудобный, – шепнул он. – Можно мне изменить угол, миледи?

– Да, – сказала я придушенно.

Он взялся за волосы и резко повернул мне голову набок, обнажив линию шеи. Сильно потянул за волосы. Я ахнула, но не от боли.

И оказалось, что смотрю я не в серые глаза Байрона, а на Натэниела. Он все еще сжимался в комок неподалеку, но не слишком близко. Вид у него был испуганный и захваченный одновременно, и я не поняла этого выражения лица. Хотела понять, и у меня был миг, чтобы ощутить, как он это видит. Один любовник прижимает меня за руки к полу, стискивая свежий укус, вбивая себя в меня снова и снова, а я извиваюсь под ним. Теперь еще один мужчина отдернул мне голову на бок, обнажил шею, и когда у меня наступит оргазм, он всадит мне клыки. Оба вампира вонзятся в меня одновременно, и ничего я не могу сделать, чтобы это прекратить. Для Натэниела неважно, что я это позволила. Важно лишь, что я зажата и беспомощна, полностью в их власти, и эта сцена его завела. Просто завела, он ловил кайф, пока смотрел, потому что это ближе всего было к тому, о чем он мечтал месяцами.

Его голод тяжестью лег мне на мозг, и знала, что он бы отдал все на свете, чтобы быть в самом низу.

Тело Байрона стало терять ровный и плавный ритм, он изо всех сил сдерживался, чтобы просто не долбить туда-сюда со всей возможной быстротой.

– Вот-вот, – шепнул он, – вот-вот.

Я хотела повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но рука Реквиема напряглась, не давая двигаться. Его дыхание обжигало мне горло, и я знала, что это тепло он у кого-то позаимствовал.

– А ты, моя леди? Тоже вот-вот?

Голос его жаром расходился по коже.

Байрон сильнее навалился мне на запястья, вминая их в пол, и задвигался в более жестком ритме. Я ощутила давление в паху, оно росло, росло, готовое прорваться, прорваться...

– Почти, – шепнула я.

Губы Реквиема коснулись моей шеи, только губы, как в поцелуе. Байрон пытался двигаться более плавно, овладеть собой, но голос его хрипло повторял:

– Почти, почти, почти...

Тяжелое тепло у меня в паху рванулось наружу, я закричала. В шею вонзились клыки, тело Байрона взметнулось надо мной, содрогаясь на мне, во мне. Губы Реквиема присосались поверх поцелуя клыков, и он начал пить, и каждое движение его рта будто порождало новый оргазм.

Байрон кричал, тело его дергалось вместе с моим. Рука Реквиема судорожно вцепилась мне в волосы, другая схватила за плечо, вонзила в меня ногти, и тело его тоже дергалось, сотрясалось вместе с нашими телами.

Я кричала, пока не охрипла, а он все пил, и Байрон все распирал меня изнутри, вбивая себя в меня. Я будто застряла в бесконечном цикле наслаждения, когда одно движение дает силы другому, и наконец мы свалились дрожащей грудой. Рот Реквиема отвалился от моей шеи.

– Больше не могу.

Его идеальный голос прозвучал еле слышным шепотом.

Байрон свалился марионеткой, у которой обрезали нити. Он валялся на мне, и я слышала, как сердце его колотится пойманной птицей. Дышал он прерывисто и трудно, и я не лучше.

Он обрел голос – хриплый, дрожащий.

– Не будь я мертвецом, я бы сказал, что у меня сердечный приступ.

Я попыталась рассмеяться и закашлялась.

– Ой, не надо! – вскрикнул Байрон. – Не надо!

От кашля я снова сжалась вокруг него, и он дернулся, приподнявшись на руках, последний раз двинулся в меня, и я задергалась под ним.

Он снова свалился на меня, умоляя:

– Анита, пожалуйста, не надо больше, не надо. Никогда не думал, что скажу такое после одного раза, но дай мне минутку... перевести дыхание.

– Дыхание, – произнес Реквием, уткнувшись лицом в пол рядом со мной. – Тут бы пульс перевести. Я знал, что у тебя ardeur, но все-таки предупреждать надо, что ты так умеешь.

Я обрела голос:

– Так – это как?

Он чуть повернул голову, чтобы глянуть мне в глаза, лег щекой ко мне на плечо.

– Я знал, что ты будешь от меня питаться, но не знал, что ты доведешь меня до оргазма.

– Нас, – поправил Байрон. – Снова и снова. – Он лежал у меня поперек груди, и мне были видны его каштановые кудри. – Обычно я веду счет таким вещам, но сейчас бросил после пяти. Или шести?

– Восьми, – сказал Реквием, – если не больше. Наверное, если бы я мог еще пить, нам не пришлось бы останавливаться. – Он закрыл глаза, и по телу его прошла легкая дрожь. – Я забыл, сколько есть разных способов утолять ardeur. И забыл, как это приятно.

– Мне не с чем сравнить, – хрипло выдохнул Байрон.

– Ты никогда не видел Белль Морт? – спросил Реквием.

Байрон хотел было посмотреть на него, но не смог поднять голову – слишком большое усилие.

– Нет, не имел удовольствия.

– Именно что удовольствия, – сказал Реквием.

Если бы я могла шевельнуться и знала, что не отключусь, я бы велела всем с меня слезть, но я не могла, и знала, что хотя бы Байрон точно не может. Он больше использовал мускульной силы, чем я. Но слишком странно это было, что они так валяются и разговаривают, будто меня здесь нет.

– Почему же ты тогда не дал Белль оставить тебя при ней?

– Ты с ней встречалась? – спросил он.

– В некотором смысле – да.

Синие-синие глаза опечалились, истома восторга растаяла в искрах воспоминаний.

– Тогда ты знаешь, почему. Ни одно наслаждение не стоит ее цены, и к тому же я не люблю мужчин, совсем не люблю, а если ты хотя бы не бисексуален, тебе при ее дворе не выжить.

– Почему?

– Когда она не трахается со своими мужчинами сама, то любит смотреть, как они трахают друг друга. Вряд ли при ее дворе бывает хоть один момент бодрствования, когда кто-нибудь не занимается сексом с ней самой, или ради ее развлечения, или ради развлечения ее гостей.

Байрон сумел приподняться и глянул серыми глазами на другого вампира.

– Я не против мужчин, но, судя по твоим рассказам, мне бы тоже там не понравилось.

– Нет наслаждения без расплаты. Нет наслаждения без какой-нибудь боли, и не такой боли, которая тебе нравится. Сперва она выясняет, чего ты желаешь больше всего на свете. Она постигает твое тело, как не может ни одна любовница, а потом начинает лишать тебя своей любви. Заставляет тебя умолять о ней. Заставляет тебя привыкнуть к ней как к зелью – если может. И когда она овладевает тобой, овладевает по-настоящему, то начинает уходить от тебя, и ты всю оставшуюся вечность любуешься раем, но глядишь из-за сияющих ворот, и только отсветы неба доходят до тебя.

Я обнаружила, что снова могу двигать рукой. Потянулась через кудри Байрона и тронула Реквиема за лицо.

– Так как оно вышло с Белль?

Тяжесть воспоминаний исчезла из его взгляда, но свет наслаждения не вернулся.

– Если бы Жан-Клод не предложил мне приют, когда наш прежний мастер попал под казнь, я бы достался Белль Морт. Если бы это предложил любой другой мастер, кроме sourdre de sang, я не мог бы ей отказать. Ты себе не представляешь, какой это редкий случай, что Жан-Клод смог набрать столько силы, что стал родоначальником собственной линии. Такого смогли добиться не больше трех вампиров за последние восемьсот лет. Это защитило всех нас, когда наш прежний мастер спятил и пошел против веления совета. Целый двор, где почти все – из линии Белль, и когда он рассыпался, она попыталась подобрать все куски.

Великобритания – единственная страна в мире, кроме США, где вампиры существуют легально. У них есть права, и нельзя убить вампира только за то, что он вампир, – это считается преступлением. Но в Америке так уже почти четыре года, а британцы в этом деле новички, и напоролись на шероховатости. Шероховатости, о которых журналисты и власти даже не могли подозревать. Мастер Города в Лондоне был очень стар, он был одним из первых мастеров, созданных Белль Морт, а было это очень, очень давно. А по-настоящему старые вампиры, бывает, не слишком в восторге от новомодных идей – знаете, там всякое электричество, современная медицина, или тот факт, что им надо появляться на публике очень по-современному, как рок-звезды. В Лондоне красавцев-вампиров линии Белль было больше, чем из трех остальных групп вместе взятых, даже при дворе самой Белль их было меньше. Так что, когда вампиры стали легальными, совет вампиров решил, что Мастер Города должен играть по правилам людских СМИ. Он сам себя называл Дракула, потому что когда настоящего Дракулу казнили, имя освободилось для первого желающего. Каждое имя может носить только одно лицо в одной стране, и только одно лицо в каждый момент времени может иметь одно из наиболее известных имен. Дракула не был настоящим Дракулой, но журналисты этого явно не понимали, и они с восторгом писали насчет того, что у них Мастером Города – тот самый Дракула. Они от него хотели только, чтобы он политически корректно был доступен для СМИ, как Жан-Клод и еще много мастеров в нашей стране, но новый Дракула это воспринял как-то неадекватно. То есть озверел и стал курочить людей.

Совету удалось спустить это дело на тормозах. Дракулу, конечно, убили снова, а потом члены совета доказали, что вампиры не менее всякого прочего народа подвержены суевериям, и объявили имя «Дракула» мертвым. Ни одному вампиру отныне не было дозволено брать это имя или сохранять его. Было уже два Дракулы, и оба нарушили закон совета, за что были казнены. Третьего не надо.

Жан-Клод предложил приют лондонским вампирам. Не всем, но многим. И все они происходили от Белль Морт. Где найдешь лучших стриптизеров и танцоров, чем самые красивые и соблазнительные вампиры в мире? С этой логикой трудно было спорить. Но лежа сейчас здесь под тяжестью двух таких вампиров, я не могла не подумать, что все происходящее – следствие того, что их чертовски много собралось в одном месте. Существует такая вещь, как вампирские феромоны? Вполне возможно.

– Сейчас уже все в порядке, – сказала я, – так что слезайте с аниматора. Все. Мне надо встать.

– Я не джентльмен, раз я сам этого не предложил, – сказал Реквием и поднялся на колени с грацией, которой от себя я ожидать не могла.

Байрон встал на четвереньки, свесив голову, как усталый конь. Я посмотрела вдоль его тела – да, он был усталый, выжатый.

– Я ног ниже колен не чувствую, так что сейчас выше мне уже не подняться. Прости, рыбонька.

Но все равно, когда он поднялся, я вдруг ощутила, что до пояса снизу голая – то есть голая по моим критериям. Никогда я не чувствовала себя одетой только в чулках и туфлях, и то, что выше пояса осталась кофточка и пистолет, роли не играло. Юбка задралась, обнажив все, что под ней, а это для меня значит, что я голая. Да знаю, знаю – Средний Запад, маленький городишко. Но уж как есть, так есть. Мне бы чем-нибудь прикрыться.

Я попыталась одернуть юбку, но она сбилась подо мной. Реквием стоял, протягивая мне руку, но с другой стороны стоял Натэниел и тоже предлагал руку. На его лице было не до конца понятное мне выражение, и на этот раз я очень старалась не читать его мыслей. Хватит с меня сюрпризов на один вечер. Но руку я взяла у него, а не у Реквиема.

Натэниелу пришлось взять меня за две руки, чтобы вытащить из-под Байрона. Когда он поставил меня на ноги, колени не держали, и ему пришлось подхватить меня за талию. Я посмотрела на Реквиема, который уже завернулся в свой черный плащ. Мне пришло в голову, что он мог обидеться, и я сказала:

– Реквием, ничего личного.

Он осклабился – редкое явление. Обычно Реквием улыбается куда более сдержанно.

– Я не обижен, миледи.

И он распахнул плащ. Плащ был черный, а брюки под ним – серые. И на них спереди расплывалось пятно, будто он не успел добежать до туалета, только пятно было несколько другого происхождения. Не само пятно произвело на меня впечатление, а то, что оно разлилось от паха почти до колен.

Я приподняла брови, ожидая, что он смутится, но нет.

– Отличная работа, миледи, отличная.

Тут я покраснела, а он засмеялся – глубоким довольным смехом, очень мужским. Байрон подхватил, и у него смех был не так глубок, но самцовости в нем было не меньше. Ему уже удалось подняться на колени, а не стоять на четвереньках.

Натэниел смеяться не стал. Он помогал мне одернуть юбку. И что-то в его лице, в его молчании дошло до вампиров.

Реквием отвесил низкий размашистый поклон, запахнув плащ как крылья. Такой плащ – или этот самый – он использовал на сцене.

– Мои глубочайшие извинения, Натэниел, что я не стал просить твоего позволения, когда сюда вошел. Жан-Клод – наш мастер и ее мастер, но не твой.

Он посмотрел на Натэниела прямым взглядом синих глаз.

– Анита не нуждается в моем разрешении на что бы то ни было, – ответил Натэниел, но голос его заставил эти слова звучать не до конца правдиво.

Я вздохнула – вряд ли я могла обвинять его. Он чертову уйму времени наблюдал, как все, кроме него, получают куда больше, чем право спать рядом. Но на глазах у этих вампиров я не могла извиниться – слишком многое пришлось бы объяснять. Я и не стала пытаться.

– Ты же спишь с ней каждую ночь, друг, не пожалей нам крошек со своего стола.

Он набрал воздуху, собираясь ответить, но я его остановила, положив ладонь ему на губы.

– Это была метафизическая необходимость. Натэниел хочет на какое-то время от нее избавиться.

Он посмотрел на меня, и я ладонью ощутила его улыбку. Улыбку только для меня, потому что никто больше ее не видел. Он поцеловал мне пальцы и отодвинул их от своих губ, но выражение его глаз стало несколько менее несчастным. Тогда улыбнулась я.

– Давай перевяжем руку.

Я посмотрела на эту самую руку. Марля прилипла к ране, и рана начинала закрываться. Байрон как следует ее прижал.

– И найди мои трусы, – сказала я.

Байрон извлек из-под стола то, что осталось от моих трусов.

– Боюсь, они кончились, ласточка.

Я вздохнула. Прав был Берт: слишком короткая юбка, и уж точно слишком короткая, чтобы носить ее без белья.

– Я найду что-нибудь тебе по размеру, – предложил Байрон.

– Что? – спросила я.

– Стринги. Хотя бы спереди будет прикрыто.

И он улыбнулся.

Я покачала головой, но приняла его предложение. Лоскуток вместо трусов лучше, чем вообще ничего.