Глава сорок шестая. Здание клуба «Сапфир» – приземистое, широкое и на взгляд не очень приятное

Здание клуба «Сапфир» – приземистое, широкое и на взгляд не очень приятное. Опять же оно не слишком отличается от прочих клубов этой местности, и непонятно, почему это – «клуб джентльменов», а остальные – «стриптиз-бары»? А из-за охраны, декора, дресс-кода для стриптизеров и разогревщиков. Сегодня вип-парковка была забита официальными и полуофициальными машинами – интересно было смотреть на фасад клуба сквозь вертящиеся мигалки и суетящийся народ. Даже большая пожарная машина тут стояла, а еще – машина службы спасения рядом с обыкновенной «скорой». Понятия не имею, зачем понадобились пожарники, но на месте убийства всегда собирается больше народу, чем там на самом деле нужно. Больше копов, больше штатских, больше кого угодно.

На полицейскую ленту и барьеры на козлах напирала толпа. Некоторые женщины были едва одеты для такого октябрьского холода, и я заключила, что это публика из соседних клубов. Большинство танцовщиц приехали на работу в нормальной одежде и там переоделись. Так что некоторые из дрожащих на холоде женщин бросили работу по соседству и примкнули к зевакам.

Мне пришлось припарковаться на стоянке соседнего клуба – «Джаз-бэби», живая музыка, живое представление. Что может быть лучше? Разве что поспать – было уже почти четыре утра. Под душем я поставила рекорд скорости, но здесь у реки, все еще было тихо. Как-то мы сумели замазать мне блузку кровью, и потому я надела футболку, которую раздобыл для меня где-то Жан-Клод. Она была белой, так что черный лифчик через нее просвечивал – просвечивал бы, не надень я снова кожаную куртку Байрона. Может, я смогу ее не снимать? Нет, внутри будет тепло. А, ладно. Если самое худшее, что со мной случится, будет состоять в том, что у меня заметят черный лифчик под белой футболкой, я буду считать, что мне повезло.

Жан-Клод нашел и белье – тоже стринги, но на этот раз удобные, потому что сделаны были из мягкой ткани для футболок, и даже та часть, что между ягодиц, не натирала. Вообще-то женские стринги, которые я видела, все были из эластика или кружева вдоль задницы, и совершенно неудобны.

Мне пришлось помахать значком, даже чтобы пробиться сквозь толпу. Когда я добралась до оцепления, полицейский, ближайший ко мне, на меня посмотрел. Он увидел женщину в сапогах, короткой юбчонке и кожаной куртке.

– Клуб закрыт, работать тебе сегодня не придется, – сказал он.

Я ткнула ему значок прямо в лицо, и ему пришлось отодвинуться, чтобы рассмотреть ее.

– Я думаю, сотрудник... – я всмотрелась в его бляху в свете прожекторов, – ...Дуглас, что сегодня мне все-таки придется работать.

Он посмотрел на меня сверху вниз, поскольку был выше меня. Видно было, как он пытается объединить меня с моим значком в одно целое. Не первый полицейский испытывал трудности, совмещая одно с другим, и вряд ли последний. Пусть я думаю, как коп, но выгляжу совсем по-иному. Особенно сегодня.

– Я – маршал Анита Блейк. Меня вызвал сержант Зебровски.

Всегда полезно напомнить, что я не сама напросилась. У меня есть на это полномочия, но я стараюсь как можно меньше соваться без приглашения. Ни один коп, какой бы масти он ни был, не любит, когда в дело, которое он расследует, кто-то сует нос. Особенно такой здоровенный коп.

Сотрудник Дуглас уставился на мой значок, будто сильно сомневался, что он настоящий.

– Мне никто не говорил, что сюда должны прибыть федералы.

– Знаете что? Сейчас четыре утра. Я спросила вашего разрешения пройти из чистой вежливости, потому что вот это – значок федерального маршала, и он дает мне право перейти оцепление и заняться своей гребанной работой на месте убийства. Если вы попытаетесь мне помешать, сотрудник Дуглас, я против вас выдвину обвинение в создании препятствий федеральному чиновнику при исполнении его обязанностей.

Он скривился, будто проглотил что-то кислое, но махнул другому полицейскому. Уступив ему свое место у барьера, он приподнял передо мной ленту.

– Я вас провожу, мэм.

Что ж, я его понимала. Что если значок не настоящий или не мой? Конечно, будь я здоровенным плечистым мужиком, проблем бы не было. Всегда можно отличить копа-новичка от ветерана. Новички судят по внешности. Поработав пару лет, они это делать перестают – понимают, что наружность мало что говорит о том, что внутри. Симпатичная миниатюрная дамочка может нажать на спуск так же легко, как громадный жуткий бандюга. Новички этого еще не знают, они еще не научились, что по внешности судить нельзя.

Дуглас не стал приноравливать шаг к моему, да и не надо было. Я привыкла ходить на выездах на труп рядом с Дольфом, а Дуглас по сравнению с ним крошка. Даже на каблуках я успевала за ним. У него был такой вид, будто он хочет что-то сказать, но он промолчал. Оно и к лучшему.

Из полицейских на этой стороне реки меня не все знали в лицо. Они подумали то же, что и Дуглас – что я здесь работаю, потому что подняли кошачий концерт:

– Эй, Дуг, где отоварился? Ты что, приватный танец в рабочее время смотреть будешь?

И еще похлеще.

Я не обратила внимания. Было уже четыре часа утра, я еще не ложилась, и мне было плевать. Кроме того, я на горьком опыте узнала, что чем больше на такую хрень реагируешь, тем больше на тебя ее навалят. Не обращай внимания, и обычно это дело прекратится, потому что нет кайфа дразнить человека, когда он не реагирует. К тому же они больше дразнили Дугласа, чем меня. А я – просто местная девчонка, давшая им для этого повод.

Он тоже не реагировал, но, когда мы подошли к входной двери, у него лицо горело. Он даже придержал для меня дверь, и я не возразила. Был в моей жизни период, когда я бы не позволила держать для меня дверь. Но он и так уже горел от смущения, и я не собиралась с ним бороться из-за двери. Может, с ним еще когда-нибудь придется работать, так хрен с ним, пусть дверь придержит. К тому же, если бы я его начала ставить на место, его коллегам было бы еще к чему приколоться, а этого мне не хотелось.

Мы вошли через стеклянные двери в небольшой вестибюль, похожий на вестибюль симпатичного ресторанчика, с конторкой и метрдотелем. Хотя, наверное, должность этого высокого мужика не так называется, но все-таки он в белом пиджаке и в бабочке, с виду – типичный метрдотель. Когда я его в последний раз видела, он был высок и внушителен, записал наши с Ашером имена и позвонил, чтобы нам выслали «хозяйку» нас проводить. Сейчас он облокотился на конторку, закрыв лицо руками, и вид у него был больной.

Слева находились туалеты, а короткий коридор вел в клуб. От двери не видно, что делается в клубе. Последний барьер от нежелательных или несовершеннолетних гостей, откуда им еще сисек не видать. Цветовая гамма представляла собой смесь синего и лилового, и если бы не силуэты голых женщин на стенах, действительно было бы похоже на ресторан – ах да, еще и постер с объявлением, что в среду – вечер выступления любителей.

Я не могла вспомнить имени этого верзилы – просто не могла. Но это не имело значения, потому что Дуглас провел меня мимо него, не сказав ни слова. Вверх по небольшому пандусу – и мы оказались в клубе. Отличный бар слева, которым мог бы гордиться любой клуб, но все остальное – типичнейший стриптиз. Ну кому еще нужны эти небольшие круглые сцены? Зал тоже был синий и лиловый, ну, может, с примесью других цветов. Не могу сказать точно, потому что почти весь зал был освещен черным светом, или каким-то еще странным освещением, так что в освещенном зале было чертовски темно. В первый раз меня это удивило – что свет может быть темным, так что нет теневых участков, а весь зал – одна большая тень.

Сейчас, на уик-енд, зал был полон, но тих. Музыку вырубили, и – слава Богу – беспрестанная трескотня ди-джея стихла. Даже казалось, что так неправильно, что не должен быть этот зал тихим, будто шум – элемент его декорации. Публика состояла из мужчин и большего количества женщин, чем можно было бы предположить, и сидели они как плакальщики на неожиданных похоронах. Танцовщицы сбились в угол возле детектива в штатском, которого я не узнала. Крупный мужчина в форме, такой же, как у Дугласа, зашагал к нам, держа в одной руке блокнот, в другой ручку. Шляпу он не стал снимать, будто без нее его круглому лицу чего-то не хватало бы.

– Дуглас, за каким хреном ты притащил сюда еще одну стриптизершу? Все девчонки, что были в клубе, у нас здесь собрались. – Он ткнул большим пальцем себе за плечо. Глазки у него были маленькие, противные, бусинками, а может, мне надоело, что меня принимают за стриптизершу и сбрасывают со счетов, как мелочь, только потому, что я не мужик и не в мундире. – А может, она там чего видела снаружи? Да, лапонька?

Я показала ему значок и обошла Дугласа, встав прямо перед его – очевидно – начальником.

– Федеральный маршал Анита Блейк. С кем имею честь?

Даже в этом свете было видно, как он потемнел.

– Шериф Кристофер, Мелвин Кристофер. – Он смерил меня взглядом – не как мужчина рассматривает хорошенькую женщину, а будто оценивал меня, притом не очень высоко. – Знаете, если не хотите, чтобы вас принимали за стриптизершу, надо одеваться получше, мисс.

– Не мисс, а маршал Блейк, шериф. У нас, в больших городах, это называется «вечерний наряд». Платья до колен вышли из моды лет сорок тому назад.

Он еще малость потемнел, глаза его из недружелюбных стали враждебными.

– Острить изволите?

– Нет, – ответила я, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Послушайте, давайте так: вы перестаете называть меня стриптизершей, а я перестаю отпускать замечания на ваш счет. Притворимся, что мы прибыли сюда раскрыть преступление, и будем заниматься своей работой.

– Нам здесь не нужна федеральная помощь.

Я вздохнула, оглянулась в поисках кого-нибудь знакомого. Знакомых не было.

– Ладно, если хотите так, можно и так. Если вы помешаете мне допросить всех вампиров до наступления рассвета, я выдвину против вас обвинение в создании помех федеральному маршалу при исполнении.

– Там ваши дружки, да? Мне говорили, что вы – гробовая подстилка.

Я только покачала головой и обошла вокруг Дугласа, оказавшись вне досягаемости шерифа.

– Куда это вы собрались?

– Допрашивать свидетелей, – сказала я, все-таки приглядывая за шерифом краем глаза, потому что не знала, что он сделает.

– Откуда вы знаете, где они?

– Здесь их нет, на стоянке тоже нет, значит, они в зале «Сапфира».

Я уже почти взошла на возвышение перед парой симпатичных деревянных дверных створок. Перед ними стоял еще один коп в форме. Я здесь бывала раньше и знала, что звук здесь глушится. Потому только я еще не заорала, призывая Зебровски.

Поднимаясь по ступеням, я расстегнула молнию куртки. Значок был у меня в левой руке, где постовой у дверей мог его ясно разглядеть. Не знаю, что бы я стала делать, если бы шериф велел своему человеку меня не пускать. Давно уже я поняла, что если у тебя есть право куда-то попасть, это еще не значит, что полиция тебя вот так сразу пропустит. Хватать меня за руки или выставлять пенделем они не станут, но если они захотят ставить палки в колеса, то найдут способы.

– Будьте добры отойти, полисмен.

Он сделал движение, но шериф сказал ему:

– Ты не на нее работаешь! Отойдешь, когда я скажу отойти.

Я вздохнула и подумала: «Ну и хрень!» Тут меня осенило. Я полезла во внутренний карман куртки.

– Поосторожнее доставайте, что там у вас, – предостерег шериф, вдруг оказавшись у меня прямо за спиной.

Я повернулась так, чтобы видеть и его, и второго полицейского.

– Не надо волноваться, шериф. Я только позвоню.

Он положил руки на бедра повыше кожаного ремня. Кобуру он не расстегнул, так что все это было не всерьез. Он просто хотел посмотреть, сробею ли я. Если он думал, что меня такой фигней можно напугать, значит, слишком давно он ни с кем стоящим дела не имел.

Я пощелкала по кнопкам, поглядывая на полицейских. Из них многие прервали сбор показаний или что они там делали и смотрели наше представление. Зебровски ответил со второго звонка.

– Я в клубе, прямо за дверью.

– А почему не внутри? – спросил он несколько озадаченно.

– Шериф велел своему подчиненному не отходить от двери.

– Неправда! – заорал шериф. – Просто нечего командовать моими людьми!

Я вздохнула так громко, что Зебровски услышал:

– А разница?

Зебровски открыл дверь, все еще держа телефон в руке.

– Спасибо, шериф Кристофер. Думаю, дальше мы с маршалом Блейк сами справимся.

Он захлопнул телефон, улыбнулся всем и шагнул в сторону, давая мне пройти, но шериф бы не протиснулся. Он и не пытался – только буравил Зебровски сердитым взглядом. Тут до меня дошло, что обмен плевками в суп начался еще до моего приезда, а я просто попала под раздачу.

Зебровски закрыл за нами дверь и прислонился к ней, укоризненно качая головой. Росту в нем пять футов девять дюймов, в коротких черных волосах с каждым годом прибавляется серебра. Когда жена заставляет его постричься, волосы становятся короткими и аккуратными. Когда он забывает или она слишком занята, они курчавые, волнистые и такие же неаккуратные, как он сам. Костюм на нем коричневый, галстук – бледно-желтый, рубашка тоже. Кажется, впервые за все годы, что я его знаю, на нем все вещи под цвет. И не только – они еще без жирных пятен!

Очки у него с серебряной оправой, и вполне помогают скрывать глаза, когда он устает, но не когда злится. Сейчас Зебровски отвел меня в сторонку к фонтану, где стояло чучело когда-то живого льва. Сапфировый зал – это нечто среднее между охотничьим клубом, комнатой трофеев и прочих вещей, которые, по общему мнению, делают самцов мужчинами. Почти весь пол был застлан коврами леопардовой расцветки, и первая мысль у меня всегда бывала: «Какой-то леопард охамел вконец и все тут собой заляпал; ладно, черт с ним, звериные принты сейчас в моде». Люди сотни долларов выкладывают, чтобы посидеть здесь вечером – наверное, им нравится.

Зебровски повернулся к залу спиной и жестом показал мне встать перед ним, чтобы никто не видел, что мы разговариваем.

– С приездом тебя.

– Чего ты всех людей шерифа держишь снаружи?

– Когда мы подъехали, они согнали сюда всех вампиров и обрабатывали их крестами. Не трогали, нет, только кресты у них светились так, что глазам больно. При этом они объясняли: не будете говорить – не уберем кресты.

– Блин, использование освященного предмета при допросе вампиров федеральным судом было запрещено – когда ж это было? – три месяца тому назад.

– Ага, – подтвердил он, приподняв очки и потирая глаза пальцами.

– Так здесь же каждый вамп сможет подать в суд, – шепнула я.

Он кивнул и поправил очки.

– Я ж тебя и поздравил с приездом.

Пока не был принят такой запрет, многие сотрудники полиции носили освященные предметы как деталь формы – булавку или заколку, а теперь снова только спрятанными на теле. Когда имеешь дело с вампирами, освященные предметы приравниваются к оружию. Из чего следует, что в действиях шерифа просматривается состав преступления: нападение с применением смертоносного оружия.

– Только он крестом махал или его люди тоже?

– Некоторые из них. Пока мы не приехали, у них у всех были маленькие булавки на лацканах в форме креста. Я их заставил эти булавки снять, но пришлось пригрозить, что позвоню в ближайшее отделение ФБР.

Я вытаращила глаза. Ни один коп не питает излишне нежных чувств к агентам ФБР.

– Уж пусть лучше ФБР себе дело заберет, чем я им спущу такое. Вампиры перепуганы до смерти. Есть ли среди них виновный, я не могу сказать, потому что из них кто взбешен, а кто перепуган. Мало кто из них даже согласится с нами говорить теперь, и по закону они и не обязаны.

В голосе его это не было слышно, но никогда я его еще таким злым не видела. Видно было по прищуру век, по напряженным рукам. Обычно именно Зебровски остается спокоен, но у каждого свой предел.

– Нам стукнули тут из Нового Орлеана и Питтсбурга. Очень похожие преступления. В Питтсбурге два, в Новом Орлеане пять. Потом они перебрались сюда.

– Везет нам, – сказала я.

– Ага, только это значит, что приходится ждать еще трех трупов. И очень надо, чтобы законопослушные граждане-вампиры с нами не отказались говорить.

– Посмотрю, что смогу сделать. Есть у тебя кто-нибудь конкретный, с кого начать? Я в том смысле, что сейчас 4:30, до рассвета часа три или того меньше. А их надо будет отпустить по домам до рассвета, если только не будет, чего им предъявить.

– У нас там на боковой автостоянке мертвая женщина, множественные укусы вампиров. Они – вампиры. Наверняка я уговорю какого-нибудь судью задержать их как важных свидетелей. Есть один, который настолько ненавидит вампиров, что ордер мне выпишет.

Я замотала головой:

– Мы хотим уладить это дело, а не раздуть. Прямо сейчас они могут подавать в суд на город, так не будем давать им повод подать еще и на нас.

Он кивнул, отступил и широким взмахом руки показал мне дорогу.

– Они все твои. Удачи.

Возле большого очага в центре зала расселась группа вампиров, и ни один из них не принадлежал Жан-Клоду. Некоторые сосредоточились возле большого стола перед камином в больших удобных креслах, другие на диванчике у огня. Один сжимал в руках диванную подушку с узором под шкуру леопарда. Глаза у него вылезали из орбит, и похож он был на контуженного. Остальные пятеро были перепуганы или рассержены, или то и другое одновременно, но держались лучше, чем обнимавший подушку.

Я показала значок и объяснила, кто я такая. Но не значок заставил того, с подушкой, заскулить:

– Ой, она нас сейчас убивать будет!

– Заткнись, Роджер, – произнес высокий вампир с прилизанными черными волосами и злыми карими глазами. – Зачем вы здесь, миз Блейк? Нас удерживают здесь против воли, хотя единственная наша вина в том, что мы вампиры.

– Как ваше имя? – спросила я.

Он встал, оправил приличный строгий костюм.

– Я Чарльз Моффет.

– Это имя мне известно.

Он занервничал и попытался это скрыть. Да где ему, еще и двадцати лет нет, как он мертв – сосунок.

– Вы один из дьяконов Малькольма в Церкви Вечной Жизни, – сказала я.

Он открыл рот, закрыл снова, выпрямился во весь рост:

– Да, это так, и я этого не стыжусь.

– Да, но Малькольм запретил членам своей церкви посещать этот берег реки с нечестивыми целями.

– Откуда вы знаете, что предписывает наш учитель?

Он пытался блефовать, но здесь это не проходило.

– Потому что Малькольм обратился к Мастеру Города и получил его согласие сообщать Малькольму обо всех членах его церкви, посещающих его клубы. Вам, ребята, в такие злачные места вход заказан. Вы должны – цитирую: «Быть выше любого упрека».

Один из вампиров, лысеющий, в очках, начал раскачиваться в кресле.

– Я же говорил, не надо было нам сюда идти. Если Малькольм узнает...

– Она – слуга Жан-Клода. Она должна ему сказать, а он скажет Малькольму.

– Вообще-то соглашение предусматривает стучать только на тех, кто приходит в наши клубы. Присматривать за всей этой стороной реки Малькольм нас не просил.

Лысый вампир посмотрел на меня так, будто я предложила спасение души.

– Вы не расскажете?

– Если вы мне все изложите, что знаете об этом деле, я не вижу причин рассказывать.

Лысый вампир тронул Чарльза Моффета за рукав. Тот выдернул рукав из его пальцев.

– Почему мы должны вам верить?

– Слушайте, не я ведь подписала соглашение о нравственности с моим мастером и учителем, и не меня поймали в стрип-баре – это с вами случилось. Так если тут сомневаться, кто держит слово, а кто нет, так не во мне же? Вампир, который пошел против прямого приказа своего мастера – что толку от него мастеру или поцелую в целом?

– Мы в нашей церкви не называем группу вампиров поцелуем. Малькольм считает это слово слишком чувственным.

– Пусть так, но это не отменяет сказанного. Вы предали своего мастера, свою церковь и свой обет – или вы в этой церкви и обет на крови не приносите?

– Варварский обычай, – сказал Чарльз. – Церковь объединяет нас моральными стандартами, а не какими-то магическими клятвами.

Я улыбнулась:

– Ничего себе стандарты, – сказала я и обвела рукой помещение.

Чарльз зарделся, что для вампира непросто, и это сказало мне, что сегодня он хорошо насытился, от пуза.

– Кто вас кормил сегодня?

Он только смотрел сердито.

– Послушайте, ребята, сейчас половина пятого утра. Меньше трех часов осталось, чтобы ваши драгоценные задницы развезти по домам. Мы хотим закончить со всем этим до света, или нет?

Они кивнули – все.

– Тогда отвечайте на мои вопросы. Я могу определить, кто из вас сыт и кто нет. Мне нужно знать, кто из танцовщиц – доноров – вас кормил. Если они в соседней комнате, я должна с ними поговорить. Если нет, мне нужны имена и способ связаться с ними сегодня же.

– Отношение вампира и его партнера священны.

– Чарльз, послушайте, в вас достаточно крови, чтобы покраснеть. Хотите, чтобы я задумалась, где вы столько набрали, что так легко тратите?

– Угрозы и жестокое обращение мы уже испытали. Хуже вы нам уже не сделаете.

Я повернулась к остальным:

– Кто хочет ответить на мои вопросы и получить талончик «я не скажу Малькольму»?

Лысый вампир поднялся из кресла. Чарльз на него заорал, но Лысый мотнул головой.

– Ты мне не мастер, Чарльз. Мы, члены церкви, свободные существа. В частности, ради этого мы в нее вступали. Я отвечу на ее вопросы, поскольку имею на это право.

– Давайте найдем комнату, где нам не помешают, – сказала я и махнула ему рукой, чтобы шел за мною.

В небольшой отгороженной зоне, очевидно, курительной, стоял по-настоящему красивый аквариум с соленой водой, но были комнаты поменьше и за курительной, комнаты, где исполняются приватные танцы на заказ.

Я привела Лысого в первую. Она была действительно очень уютна, со вкусом отделана, обставлена маленьким диванчиком, стулом, кофейным столиком и светильниками. Тема кожаной мебели и мужской берлоги была в этой мелодии отчетлива, но не навязчива.

– Садитесь, – предложила я.

Он сел, потирая ладонями колени – нервничал. Несколько такой мягкий и расплывчатый. Похож на бухгалтера, только когда губы облизывал, слегка показывал клыки. Как все новички.

– Вы давно состоите в церкви?

– Два года. – Он покачивал головой. – Я думал, это будет сексуально – знаете, там, вампиры, одежда, романтика. – Он свел пухлые ладошки. – Так это все не так. Я остался тем же клерком, только в другой конторе, где мне дают работать ночами. Пить я не могу, стейк скушать – тоже, и от смерти не стал ни капельки сексуальнее. – Он развел руки. – Вот, видите? Всего лишь побледнел.

– Я думала, что церковь требует полугодового обучения, и лишь потом позволяет сделать этот шаг?

Он кивнул:

– Так и есть, но у них вся эта нравственность получается такой возвышенной, знаете, что мы, дескать, лучше прочих вампиров. Мы не извращенцы, как Жан-Клод и его вампиры... – он глянул на меня испуганно. – Простите, я не хотел...

– Я знаю, что говорит церковь об обществе обычных вампиров.

– Но так благородно все это звучало...

– Скажите мне вот что: вы там встретили женщину, которая оказалась вампиром?

Он посмотрел удивленно:

– Откуда вы знаете?

– Догадалась. А когда вы переменились, что было дальше?

– Она первые несколько месяцев была моей партнершей, а потом у нее появились другие обязанности.

Это уже было интересно, и я сделала себе зарубку на память. Если дьяконы церкви соблазняют себе новых членов, это может быть незаконно, а с точки зрения морали – сомнительно в лучшем случае.

– Кто вас кормил сегодня?

Этот вопрос застал его врасплох, и он заморгал, как кролик в свете фар.

– Саша. Ее зовут Саша.

– И вы ее сюда привезли?

Он кивнул.

– Вы член клуба?

Он снова кивнул.

– А Чарльз?

Кивок.

– Те, за столом – почти все члены клуба?

Кивок, потом слова:

– Кларк сегодня был тут первый раз.

– А Кларк – это тот, с подушкой?

– Откуда вы знаете?

Я только головой покачала, улыбнулась и спросила:

– Вы помните кого-нибудь из других девушек, которые их кормили? Имена или описания внешности.

Он много чего помнил. Я получила четыре фамилии, два описания, и только бедняга Кларк остался голодным. Это я, конечно, и так знала, но всегда приятно перепроверить.

Под охраной Зебровски мы вышли обратно в клуб и позвали названных дам. Каждому вампу сопоставили хотя бы по одной девушке. Чарльз покормился от трех, и давал щедрые чаевые. У двоих он был завсегдатаем. Ай-ай-ай, а еще дьякон.

Немногим более двух часов у меня ушло, чтобы сопоставить, кто кого из них кормил. Это не значило, конечно, что никто из них не мог закусить, а потом опять пойти пить кровь, но это было не слишком вероятно. Я решила, что обмеры укусов на покойнице мы сравним с клыками вампиров потом, если будет необходимость. Нам были известны их имена и где их искать.

Самую интересную информацию дал мне вампир, с которым я говорила первым, да еще Кларк, который так перепугался, что сдал бы нам родную мать. Здесь с вечера были еще три члена церкви, и они тоже были из тех, кто любил шляться по стрип-барам. Однако ни один из них не принадлежал к ВИП-клубу «Сапфира». Я записала их имена и адрес самого недавно умершего из них. Может, они имеют какое-то отношение к убийству, а может, им просто надоело, и они уехали раньше. Уехать из стрип-бара – это еще не криминал.

Зебровски действительно вызвал полицию штата на подмогу, когда мы эскортировали вампиров к их автомобилям. Никто из них не был достаточно старым или достаточно сильным, чтобы просто улететь домой. Когда мы распихали всю нежить по машинам, Зебровски отвел меня в сторонку и спросил:

– Я не ослышался? Эта вампирская церковь берет со своих членов подписку о нравственности?

Я кивнула:

– Другие вампиры называют их «ночными мормонами».

Он осклабился:

– Ночные мормоны? Ну и ну!

– Правда, правда.

– Отлично, я это запомню. – Он оглянулся назад, на ожидающую машину «скорой», пожарную машину и фургон с полицией. – Так, а теперь, когда ты спасла этих вампов, не посмотреть ли само место преступления?

– Я уж думала, ты и не попросишь.

Он снова осклабился, и усталость почти исчезла из его взгляда.

– Мне придется полезть по лестнице первым.

– Что еще за лестница? – нахмурилась я.

– Место убийства и само тело – в дыре, оставленной излишне ревностными строителями. Как сказал управляющий клуба, они вынули землю, но разрешения не получили, так что там просто осталась дыра. Вот почему нам нужны пожарные, чтобы достать тело, когда ты с ним закончишь.

– Ты не полезешь по лестнице ниже меня, Зебровски.

– А что у тебя надето под этой смешной юбчонкой?

– Не твое собачье дело. А если ты не пропустишь меня вперед, я все твоей жене расскажу.

Он засмеялся, и на нас стали оглядываться. Стоявшие во дворе замерзли больше нас, а устали не меньше. Они, наверное, не видели здесь ничего смешного.

– Кэти знает, что я старый развратник.

Я только головой покачала.

– Там очень грязно, в этой яме?

– Хм! Смотри сама: шли дожди, вода замерзала, оттаивала, потом опять шли дожди.

– Блин!

– А где твой комбинезон, который ты всегда таскала на осмотры?

– У нас в компании приняли правило, что на подъем зомби нельзя надевать одежду для осмотра места преступления. – Чего я не сказала, так это того, что я как-то по забывчивости на подъем зомби надела комбинезон, измазанный кровью. Жена клиента упала в обморок. А я виновата, что она такая субтильная? Это не Берт сказал, что больше так нельзя – это фирма «Аниматорз инкорпорейтед» решила большинством голосов. Так что правило я стала соблюдать. – И я сегодня не собиралась лазить по ямам и осматривать трупы.

Он перестал ухмыляться.

– Я тоже. Давай займемся делом. Я хочу успеть попасть домой и обнять жену и детей, пока они не разбежались в школу и на работу.

Я не стала напоминать, что сейчас уже 6:30, и шансов застать Кэти и детей у него почти нет. Каждому нужно хоть немного надежды, и кто я такая, чтобы ее отнимать?