Глава тридцать пятая. Габриель одиноко курил на террасе, разглядывая осколки бывшего стакана

Флоренция, Италия

Габриель одиноко курил на террасе, разглядывая осколки бывшего стакана. Он опять расстроил Джулианну.

Она не впервые видела, как он срывает злость на предметах. В свое время он изничтожил ее старый мобильник. Тогда ей неожиданно позвонил этот подонок Саймон.

Габриель набрал полные легкие воздуха, задержал и стал медленно выдыхать.

Он не думал, что в их отношениях будут такие вот яростные стычки. Правда, за последние месяцы они ссорились довольно часто. В Селинсгроуве крупно поцапались из-за текста ее лекции. Потом в Умбрии, когда он спросил об обстоятельствах смерти ее матери, а Джулия заявила, что он пачкает ей мозги.

Сегодня в своей ссоре они опустились еще ниже. Джулия обвинила его в том, что он считает ее сукой с холодным сердцем. Такое ему не пришло бы в голову и в самом кошмарном сне. Он даже не мог соединить в одной фразе ее имя и это слово.

Но он опять сорвался и вместо спокойного объяснения угробил ни в чем не повинный стакан.

Джулию больно задевала его скрытность, поскольку он не желал говорить с ней о причинах своей депрессии. Габриель это знал, однако не мог открыться ей прежде, чем сам найдет решение. Ему не хотелось представать перед женой слабым и нерешительным или, что еще хуже, видеть, как ее сострадание превращается в заурядную жалость.

А решения он пока не находил. Все еще не находил. Он оказался между двух огней, когда шаг в любую сторону был одинаково неприемлем. В данный момент ему недоставало мужества или мудрости, чтобы найти золотую середину.

Докурив сигарету, Габриель достал еще одну. Наверное, вместо «или» нужно ставить «и». Не было у него и мужества, и мудрости.

Джулианна сказала правильные слова. Если они возьмут приемного ребенка, ему придется бросить курить. Он ведь уже бросал после курса лечения от наркозависимости. Может бросить и снова.

Габриель подумал о Томе и Дайане. Как ликовали они, узнав, что станут родителями, и как быстро их ликование сменилось неподдельным ужасом, когда УЗИ выявило у их малыша врожденный дефект сердца, опасный для жизни. Он только теоретически мог представить всю глубину их растерянности и беспомощности. Чем-то это напоминало его ситуацию, когда Полина…

Габриель заставил себя сосредоточиться на сигарете, зажатой между пальцами. Нельзя, чтобы его мысли понеслись по запретной дороге. Сегодня очень неподходящее время для подобных воспоминаний.

Он смотрел на силуэт вечерней Флоренции, на подсвеченную башню дворца Веккьо. Дождавшись, когда Джулия заснула, он прошел в ванную, почистил зубы и разделся, побросав одежду на пол. Вспомнив, что от него пахнет сигаретным дымом, Габриель полез в душ.

Он лег в постель без одежды, с влажными после душа волосами. К Джулии он даже не прикасался. Света ночника хватало, чтобы увидеть: Джулия спала в ночной сорочке, на боку, отодвинувшись как можно дальше от его части постели.

«Я понял твое послание, дорогая».

Габриелю показалось, что он услышал недовольное бормотание Джулии. Может, это она во сне?

– Прости меня, – прошептал он.

Когда она не ответила, Габриель погасил ночник и повернулся к жене спиной.

И почти сразу же Джулия повернулась к нему, обхватив руками:

– И ты меня прости.

– Мы обещали, что больше не будем ложиться в постель рассерженными.

– Габриель, я не сержусь на тебя. Мне просто больно.

Он схватил ее руку и обвил ее вокруг своей талии:

– Насчет Марии ты права. Мне просто захотелось что-то сделать для этого ребенка… И еще: я никогда не видел в тебе суку. У меня ни разу даже мысли такой не возникало. Ты моя возлюбленная.

– Тогда будь со мной добрым и мягким. Мне тяжело достаются наши ссоры. Я не хочу, чтобы наш брак превращался в череду ссор и примирений.

Габриель напрягся:

– Обещаю, я найду способ, как нам поладить.

– Не надо искать способы. Не надо подстраиваться под меня и подлизываться ко мне. Просто расскажи, что́ с тобой.

– Расскажу. Обещаю.

– Расскажи сейчас. – Ее голос звучал жестко и требовательно.

– Джулианна, пожалуйста, – шепотом взмолился Габриель. – Я же постоянно тебя прошу: дай мне еще немного времени.

– Чтобы ты принял какое-то важное решение один, без меня?

– Я не стану ничего делать, предварительно не обговорив с тобой. Но разве у тебя не бывало, когда ты хотела в чем-то разобраться сама? Что-то решить для себя. Ты не сможешь решить за меня. – Он покачал головой. – Джулианна, я прошу проявить ко мне капельку сочувствия.

Чувствовалось, Габриель не юлил. Во всяком случае, глаза его были искренними.

– Хорошо, я дам тебе еще немного времени. Но я настоятельно прошу тебя позвонить доктору Таунсенду. – Габриель приготовился возразить, однако Джулия не дала ему и рта раскрыть. – Я не приму твоего отказа. Ты должен рассказать о своих тревогах либо мне, либо ему. Но, Габриель, ради спокойствия нас обоих, не носи это в себе.

Он медленно выдохнул, потом кивнул.

* * *

Габриель проснулся еще до восхода солнца. Когда он покидал номер, Джулия продолжала спать. Ему очень не хотелось уходить из ее теплых объятий, но были дела, которыми он не мог пренебречь. Чем быстрее он соберет всю необходимую информацию, тем ближе окажется решение.

Во всяком случае, он так надеялся.

Днем у него была запланирована важная встреча с dottore Витали – директором Галереи Уффици. Габриелю сильнее, чем прежде, хотелось продемонстрировать Джулии, как сильно он ее любит. И не наедине, а в присутствии множества людей.

Выйдя из отеля, Габриель поймал себя на мысли, что ему очень нравится утренняя Флоренция, когда улицы еще тихи и сонны. Потом город проснется и заживет в своем привычном ритме.

На площади Синьории он зашел в кафе Музея Гуччи, взяв чашку эспрессо и сладкую булочку. Расположившись на террасе, он принялся завтракать, просматривая номер «Ла национе». Первым пунктом деловой программы Габриеля был приют и серьезный разговор с Еленой.

В десять часов утра он позвонил в двери приюта. Елена удивилась его раннему визиту, но еще сильнее ее удивила цель визита.

Елена поблагодарила Габриеля за заботу о Марии. Если он хочет помочь малышке, они с удовольствием примут от него деньги на детского психолога, который занимается с Марией, пытаясь восстановить ее речь.

Когда Габриель спросил о возможности удочерения, Елена рассказала ему, что в Италии на этот счет достаточно строгие правила. Детей отдают только супружеским парам, прожившим в браке не менее трех лет. Даже если бы они с Джулианной решили удочерить Марию, итальянское правительство не дало бы им разрешения.

Из приюта Габриель уходил в более умиротворенном состоянии. Он оставил ощутимую сумму на лечение Марии и попросил Елену, если возникнет необходимость, без колебаний обращаться к нему.

Погруженный в свои мысли, он забрел в кафе неподалеку от базилики Санта-Кроче. Вопреки обыкновению, он не стал разглядывать красивых женщин, проходящих мимо, а сделал несколько звонков по мобильному телефону. Он позвонил своим знакомым флорентийским интеллектуалам – людям состоятельным и семейным – и предложил им поддержать приют, взяв оттуда детей на воспитание или усыновление.

Ответы поражали словесной изощренностью, за которой люди скрывали свое «нет». Все безоговорочно соглашались оказать приюту финансовую поддержку, но ни одна супружеская пара не выразила готовности взять ребенка на воспитание. Об усыновлении вообще не могло быть и речи.

Причины были самыми убедительными. Это в очередной раз заставило Габриеля задуматься о редком милосердии, проявленном Грейс и Ричардом. Они ведь тоже могли бы найти великое множество убедительных причин, чтобы не усыновлять его. Могли бы, но решили по-другому.

* * *

Джулианна проснулась в тишине номера. Кровать была пуста, но Габриель оставил ей стакан воды и записку.

Дорогая!

Я ушел по делам.

Вернусь вовремя, чтобы успеть к вечернему открытию выставки.

Я люблю тебя.

И люблю свое я тело, когда оно с твоим.

Г.

На обороте Габриель воспроизвел стихотворение Э. Э. Каммингса, которое так и называлось «Люблю свое я тело, когда оно с твоим».

Джулия читала и перечитывала стихотворение, пытаясь представить, какие дела подняли ее мужа в такую рань.

Ее грызло чувство вины. Габриель был прав: Мария нуждалась в семье, где к девочке будут относиться с любовью и заботой. Джулия понимала, почему муж так привязался к этому ребенку.

На нее вновь нахлынуло беспокойство по поводу ее докторантуры и карьеры. Сколько она ни пыталась, не могла отделаться от мысли, что она просто эгоистка, которой образование дороже благополучия ребенка.

Тем не менее она и сейчас считала неправильным увозить маленькую Марию в чужую страну и чужую семью. Особенно сейчас, когда Джулия не знала, какие тревоги снедают Габриеля.

«Быть может, он не хочет тянуть с обзаведением детьми и готовит почву, чтобы сказать мне об этом».

Покрутив эту мысль в мозгу, Джулия отбросила ее. Габриелю тоже хотелось, чтобы она окончила докторантуру. Он не собирался осложнять ей жизнь.

Она потратила столько усилий, чтобы попасть в докторантуру. Его вчерашние слова о «Джулианне, которую он знает» глубоко ранили ее. Всю свою жизнь Джулия старалась быть понимающей и сострадательной. Но быть хорошим человеком не значит отказываться от своих мечтаний и планов.

Как бы ей ни хотелось помочь Марии, Джулия просто не могла согласиться на удочерение ребенка. Не сейчас. Возможно, года через два, когда они получше познакомятся с малышкой, а Джулия уже будет на четвертом курсе докторантуры. В это время докторанты обычно составляют план своей диссертации и приступают к ее написанию. Джулия смогла бы сочетать ученые занятия с материнскими обязанностями.

Во всяком случае, она так думала.

Джулию не покидало беспокойство о муже и тайных демонах, терзавших его. Почему он до сих пор скрытничает?

Взяв с ночного столика мобильник, она быстро набрала эсэмэску.

Г.!

Когда сегодня я проснулась, мне не хватало тебя.

Спасибо за записку и за стихотворение.

С нетерпением жду открытия выставки.

Я тоже люблю тебя.

Дж.

Джулии захотелось сделать какое-нибудь доброе дело, проявив сострадание к тем, кто в нем нуждался. Она оделась и решила отправиться на поиски бездомного, которому однажды подала милостыню. Это было почти два года назад, когда она впервые приехала во Флоренцию вместе с Габриелем.

Она прошла весь центр города, так и не найдя бездомного старика. На ее расспросы люди пожимали плечами и качали головами. Никто не видел человека, соответствующего ее словесному портрету.

Пока Джулианна, сидя в баре «Персео», заедала свои неудачные поиски лимонным мороженым, Габриель заканчивал разговор с Массимо Витали. Вернувшись в отель, он застал номер пустым, но в воздухе пахло апельсином – запахом туалетной воды Джулии.

Он стал вспоминать их первую поездку во Флоренцию. Воспоминания были счастливыми. Одну стену в этом номере Габриель с удовольствием превратил бы в место поклонения. Он вспоминал те дни. Сколько усилий он тогда приложил, чтобы завоевать доверие Джулианны. И вдруг перед глазами промелькнула другая картина. Габриель увидел, какой была бы его жизнь без нее. Холод, пустота, никчемность.

Ему надо немедленно разбираться со своими проблемами, иначе трещина между ним и Джулией будет и дальше расширяться, пока он не потеряет свою Беатриче.

Сняв трубку, Габриель набрал рабочий номер своего психотерапевта, после чего оставил на автоответчике длинное сообщение. Затем, открыв ноутбук, он вышел на поисковую страницу «Гугл» и ввел в строку поиска имя Оуэна Дэвиса.

* * *

Спустя несколько часов Джулия стояла в ванной, занимаясь макияжем. Рядом брился Габриель. Ненароком коснувшись шеи, Джулия вздрогнула. Давно уже не было ни физической боли, ни следов шрама. Но она хорошо помнила место, куда ее укусил Саймон. Всякий раз, дотрагиваясь до этого места, она ощущала его зубы.

На ее затылок легла нежная рука Габриеля.

– Больше он никогда и пальцем до тебя не дотронется.

Габриель стоял у нее за спиной. В зеркале отражались его глаза.

– Я бы очень хотела в это верить. Но иногда мне кажется, что он и Натали не оставили мысли расквитаться со мной.

– Они не посмеют, – сказал Габриель, целуя ее в лоб.

– Почему ты так уверен?

На его лице что-то промелькнуло и мигом исчезло, заслоненное улыбкой.

– А ты верь мне.

– Сегодня я звонила отцу, – сообщила Джулия, водя пальцем по мраморной поверхности.

– И что он сказал?

– Они хотят пожениться в уик-энд после Дня труда. Свадьба будет скромной. Отцу хочется, чтобы Дайана поскорее перебралась к нему, а она не соглашается переезжать раньше, чем они поженятся.

– Есть новости об их ребенке?

– Пока никаких перемен. Дайана чувствует себя хорошо. Ребенок – тоже, насколько это возможно в его состоянии. Врачи следят за здоровьем их обоих… Отца гнетет собственная беспомощность.

– Его состояние можно понять. Он хочет защитить жену и сына, но ничего не может сделать.

Джулия кивнула, уткнувшись глазами в мраморную поверхность, которая явно не заслуживала столь пристального внимания.

– Жаль, что с Марией так получилось, – сказала она.

– Мне тоже жаль. – Габриель опустил голову. – Но я хотя бы сделал попытку ей помочь.

– Быть может, кто-то из людей, кому ты сегодня звонил, изменит свое мнение. Они говорили «нет», не видя ребенка. Я уверена: если бы они увидели это маленькое чудо, то сразу бы полюбили Марию.

Габриель кивнул, шевеля пальцами босых ног.

– Габриель, я не стану говорить, что до конца понимаю твои чувства к этой девочке. Я их не понимаю. Меня не удочеряли, поэтому я не могу разделить твою привязанность к приютским детям. Но если ты подождешь до моего четвертого курса, я…

– У нас еще будет масса времени, чтобы поговорить об этом. Не нужно торопиться, – сказал Габриель, сопроводив свои слова мягкой улыбкой.

Джулия испытывала смешанные чувства: облегчение, которое почему-то было пронизано ужасом.

Габриель продолжил бритье. Джулия с нескрываемым восхищением следила за его движениями.

– Эти сборы напоминают мне наш первый приезд во Флоренцию. Тогда мы тоже вместе готовились к походу в Уффици. – Джулия грустно улыбнулась. – А я была всего лишь твоей подружкой.

Рука Габриеля замерла.

– Джулианна, ты никогда не была лишь моей подружкой. Ты была моей возлюбленной. И мы с тобой по-прежнему остаемся влюбленной парой.

– Разве такое забудется? – Джулия махнула в сторону спальни, прикрыв глаза и вспоминая их первую ночь. – Я была здесь удивительно счастлива… А сегодня я иду с тобой в Уффици уже как твоя жена и мы вместе будем открывать выставку твоих иллюстраций.

– Это нашииллюстрации. Я люблю тебя сильнее, чем прежде. Никогда не думал, что такое возможно.

– Я тоже люблю тебя сильнее, чем прежде. – Джулия опустила голову, разглядывая свой безупречный педикюр. Красный лак на ногтях ее ног переливался в свете ламп. – Твоя любовь исцелила меня… Многие стороны моей личности, – добавила она.

Габриель положил бритву на стол:

– Не знаю, почему ты обожаешь заводить нежные речи, когда я бреюсь. – Он безуспешно пытался не запачкать ее белый шелковый халат пеной для бритья. – По-моему, мы сейчас должны были бы вовсю заниматься сексом.

– Нельзя, – засмеялась Джулия. – В Уффици нас ждут к семи. Почетным гостям невежливо опаздывать.

– Но еще хуже, если один из почетных гостей будет весь вечер ходить с недовольной физиономией, потому что ему не справиться со своей эрекцией и желанием. Мы поссорились. Потом помирились. Ты задолжала мне импровизированный секс.

Джулия опустила руку, потрогав бугор на его джинсах.

– Профессор, я понимаю ваш физиологический дискомфорт и рада бы помочь. Но мне нужно успеть собраться. Ты только посмотри на мои волосы.

Габриель отошел, любуясь ее темными локонами, на одном из которых белела полоска, оставленная пенкой для бритья.

– Отлично, – фыркнул он. – Но тогда не удивляйся, если в Уффици я утащу тебя в коридор, прижму к стене и…

– На это я и рассчитываю, Супермен. – Джулия слегка закусила ему мочку уха. – И да будет тебе известно, что я тоже люблю свое тело, когда оно с твоим.

* * *

Вскоре Джулия вышла в гостиную их номера, где ее дожидался Габриель.

– И как? – спросила она.

Габриель встал, снял очки и отшвырнул книгу, которую читал.

Он взял Джулию за руку и заставил сделать полный оборот, разглядывая со всех сторон. Ее платье от «Валентино» было очень женственным. Овальный вырез на шее, короткий цельнокроеный рукав, изящный лиф и пышный подол. Платье было сшито из ярко-красной тафты.

Джулия дотронулась до подола платья, которое было чуть выше колена.

– Наверное, вместо него мне стоило купить что-то черное.

– Нет. – Габриель скользнул взглядом по ее ключицам, по груди, а затем стал разглядывать ее длинные красивые ноги. – Красный просто великолепен.

На Джулии были черные туфли от «Прада» на высокой шпильке.

– Значит, миссис Эмерсон, вы скрывали эти туфли от меня. Не припомню, чтобы я их видел.

– Секреты есть не только у вас, профессор, – ответила Джулия, кокетливо изгибая брови.

Улыбка сползла с лица Габриеля. Джулия оглядела туфли и сказала:

– Но я могу устроить частный показ.

– В каком-нибудь темном углу Уффици?

Их глаза встретились. Джулия кивнула.

– Ты неотразима, – сказал Габриель, целуя ее в щеку. – Гости будут смотреть не на Боттичелли, а на тебя.

– Не говори так, Габриель. Я уже нервничаю. – Она смахнула с его плеч несуществующую пылинку, затем поправила черный галстук-бабочку. – Ты тоже неотразим. Я редко вижу тебя в смокинге, а мне это так нравится.

– Я могу устроить частный показ.

Габриель приложился губами к ее руке и закрыл глаза, вдыхая аромат туалетной воды.

– Розы, – сообщил он. – Ты сменила духи.

– Это «Благородная афганская роза». Правда, тонкий запах? Взаимовыгодная торговля. Страна получает возможности для развития.

– Только ты можешь выбирать духи на основании утверждений какой-то компании. Что сделал я, чтобы заслужить тебя? – шепотом спросил Габриель, внимательно глядя на нее.

– Ты заслуживаешь счастья. Почему ты не позволяешь себе поверить в это?

Габриель бросил на нее еще один внимательный взгляд, потом взял за руку и повел к двери.

Пока они шли, Джулию пронзила внезапная мысль, от которой на сердце сразу стало тяжело. Она вдруг поняла, что ее любовь не исцелила Габриеля.

* * *

– Professore. Signora, – произнес улыбающийся Лоренцо, помощник доктора Витали, встретив их у входа в Галерею Уффици.

Они вошли. Лоренцо тут же принялся излагать им план вечера:

– Вначале мы немного пообщаемся с журналистами. Далее вы торжественно откроете выставку. Затем осмотр коллекции, общий прием и, наконец, обед для более узкого круга.

Габриель по-итальянски выразил свое согласие, одновременно стиснув руку Джулии.

Лоренцо провел их в холл, где уже собралось около сотни человек. Джулия увидела немало знакомых лиц. Их она помнила по лекции, которую Габриель читал здесь полтора года назад. Все мужчины, кроме журналистов, были в смокингах; все женщины – в вечерних платьях, порой очень длинных, шуршащих по полу наподобие шлейфа.

Джулия невольно смутилась, взглянув на свои голые колени.

Вскоре собравшиеся плотным кольцом окружили Эмерсонов. Габриель пожимал руки, обменивался любезностями и не забывал представлять Джулию, называя ее «моя прекрасная жена». Он говорил то по-итальянски, то по-французски, то по-немецки, легко переходя с одного языка на другой. Габриель держался очень уверенно. Джулию он ни на секунду не отпускал от себя. Его рука так и лежала у нее на талии.

Они последовали за dottore Витали в зал, где была развернута выставка иллюстраций, как вдруг Джулия застыла на месте. В пятидесяти футах от нее стоял профессор Паччиани, держа под руку высокую темноволосую женщину.

У Джулии округлились глаза.

На мгновение ей показалось, что рядом с Паччиани стоит Криста Петерсон, но, вглядевшись, она облегченно вздохнула. При внешнем сходстве спутница итальянца была лет на десять старше Кристы.

Габриель почувствовал, что Джулия остановилась, но в этот момент он говорил с Витали, давая последние распоряжения по выставке. Затем он взглянул туда, куда смотрела жена, и почти зарычал.

– Полагаю, вы знакомы с профессором Паччиани, – шепотом спросил Витали, наклоняясь к уху Габриеля. – По вашему распоряжению мы пригласили университетских профессоров.

– Конечно, – ответил Габриель, сожалея, что не снабдил директора списком тех, кого не надо приглашать.

– Нам пора.

Габриель кивнул. Они вошли в зал.

Все было, как бывает на таких церемониях: вспышки фотокамер, гул толпы. Под такой аккомпанемент Витали произносил вступительную речь. Джулия старалась подавить нервозность. Ей казалось, что ее напряженное состояние замечают все.

Витали рассказывал об истории экспонатов открываемой выставки, не уставая напоминать, что они не оригиналы, а сделанные в шестнадцатом веке копии иллюстраций Боттичелли к «Божественной комедии» Данте. Коллекция Эмерсона ценна тем, что содержит полный набор – сто иллюстраций, тогда как восемь оригинальных работ Боттичелли утрачены.

Джулия внимательно разглядывала собравшихся. Лицо одного из них сразу же привлекло ее внимание. Это был светловолосый моложавый мужчина со странными серыми глазами. Он не мигая смотрел на нее. Его лицо выражало неподдельное любопытство. Поведение этого человека отличалось от поведения остальных гостей. Джулия невольно наградила его таким же любопытным взглядом. Габриель подтолкнул ее, вернув внимание к словам директора галереи.

Dottore Витали говорил о происхождении иллюстраций, педантично перечисляя их владельцев, начав с профессора Эмерсона и двигаясь назад, к девятнадцатому веку, когда эти листы появились словно бы из ниоткуда.

Он говорил, что галерея Уффици гордится честью показать редчайшую коллекцию, которая, скорее всего, нигде и никогда не экспонировалась.

Собравшиеся одобрительно перешептывались. Витали закончил свою речь, выразив благодарность чете Эмерсон за их щедрость. Раздались аплодисменты.

Габриель крепко сжал руку Джулии. Оба улыбнулись и кивнули собравшимся. Затем Габриель поднялся на подиум и поблагодарил Витали и Галерею Уффици за любезное предложение устроить эту выставку.

Он встал вполоборота, пристально глядя на Джулию:

– Было бы досадным упущением, если бы в числе тех, кого я должен поблагодарить, я бы не упомянул свою жену Джулианну. Эта прекрасная женщина, стоящая перед вами, является, пожалуй, главной причиной сегодняшнего события. Без нее я бы продолжал любоваться своей коллекцией один. Однако Джулианна своими словами и поступками показала мне, что́ значит быть по-настоящему щедрым и великодушным. – (Джулия покраснела, но отвести взгляд не смогла. Глаза Габриеля притягивали ее, как магниты.) – Сегодняшний вечер – лишь маленький пример филантропической деятельности Джулианны. Вчера мы почти весь день провели в местном францисканском приюте для сирот, где по инициативе моей жены был устроен потрясающий праздник. Сегодня с утра Джулианна ходила по центральным улицам, являя милосердие бедным и бездомным. Я призываю вас не только любоваться красотой иллюстраций к «Божественной комедии» Данте, но и обрести эту красоту в своих сердцах, проявляя щедрость и сострадание к нуждающимся жителям Флоренции – родного города Данте, который он так любил. Благодарю за внимание.

Собравшиеся зааплодировали. Все, кроме моложавого блондина. Никто не заметил его циничной ухмылки, когда Габриель призывал гостей делать добро. А при упоминании имени Данте лицо блондина скривилось в презрительной гримасе.

Габриель спустился с подиума, скромно поцеловал Джулию в щеку и повернулся к собравшимся. Люди продолжали аплодировать. Супруги Эмерсон позировали для фотографов, после чего перерезали ленточку у двери, ведущей в зал экспозиции. Выставку объявили открытой, что вызвало новый шквал аплодисментов.

– Прошу вас. – Витали почтительным жестом пригласил их войти первыми.

Габриель и Джулианна не узнали знакомого помещения. Неброские стены выкрасили в ярко-голубой цвет, что должно было способствовать лучшему восприятию иллюстраций, ведь коллекция Габриеля состояла преимущественно из черно-белых рисунков.

Иллюстрации располагались в строгом порядке, начиная со знаменитой боттичеллиевской «Карты Ада». Таким образом, зрители могли проследить странствия человеческой души от греха к искуплению. И конечно же, насладиться неизбежным воссоединением Данте с его бесконечно любимой Беатриче.

– И что ты скажешь? – спросил Габриель.

Он держал Джулию за руку. Они стояли перед одной из своих любимых иллюстраций, изображавшей Данте и Беатриче в сфере Меркурия. На Беатриче были развевающиеся одежды. Ее рука указывала вверх. Туда же был устремлен и взгляд Данте.

– Какая красота, – прошептала Джулия, сплетая их мизинцы. – А ты помнишь, когда показал мне свои сокровища? Ты пригласил меня на обед, и я в первый раз оказалась в твоей торонтской квартире.

Габриель поцеловал ее руку:

– Разве такое забудешь? Кстати, я ведь и не собирался ничего тебе показывать. Я даже Рейчел о них не говорил. Все произошло спонтанно. Но я вдруг почувствовал, что могу тебе доверять.

– Ты и сейчас можешь мне доверять. – Темные глаза Джулии были серьезными.

– Знаю.

Ей вдруг показалось, что Габриель борется с желанием прямо сейчас рассказать ей о своих мрачных тайнах. Но в это время к витрине вдруг подошел моложавый блондин и склонился над стеклом.

Словно во сне, Джулия следила за движениями незнакомца. Шаги блондина были настолько легкими и неслышными, что его тело буквально плыло над полом. Она прикинула его рост. Высокий, хотя на пару дюймов ниже Габриеля. Под безупречным смокингом ощущалось сильное мускулистое тело.

Эмерсоны вежливо отошли от витрины, но прежде Габриель и блондин внимательно посмотрели друг на друга. Габриель молча загородил собой Джулианну.

– Добрый вечер, – поздоровался незнакомец.

Он говорил по-английски с британским акцентом. Чуткое ухо Габриеля уловило оксфордскую манеру произношения.

– Добрый, – коротко ответил Габриель.

Он выпустил руку Джулии, но лишь на мгновение, чтобы сцепить их пальцы. Незнакомец, видевший это, слегка улыбнулся.

– Замечательное событие, – сказал блондин, кивком указывая на зал экспозиции.

– Вполне, – ответил Габриель, крепче сжимая руку Джулии.

Джулия тоже сжала его пальцы, показывая, что не надо держать ее так крепко.

– Было очень щедро с вашей стороны выставить эти шедевры на всеобщее обозрение. – В тоне незнакомца слышалась ирония. – Как же вам повезло, что вы приобрели их втайне, а не на открытом рынке.

Глаза блондина переместились с Габриеля на Джулию, ненадолго задержавшись на ее фигуре. Он раздул ноздри. Все это длилось мгновение. Затем блондин повернулся к ближайшей витрине и его взгляд потеплел.

– Да, я считаю, что мне повезло. Приятного вам вечера.

Сдержанно кивнув, Габриель увел Джулию, по-прежнему крепко сжимая ей пальцы.

Удивленная поведением мужа, Джулия дождалась, когда они отойдут подальше, и только тогда спросила, в чем дело.

– Сам не знаю, но держись от него подальше.

Чувствовалось, встреча с блондином насторожила Габриеля.

– Но почему? Ты что, знаешь этого человека?

– Его я не знаю, но что-то в нем настораживает меня, – признался Габриель. – Обещай, что будешь держаться от него подальше.

Джулия засмеялась:

– Он немного чудаковатый. Но мне он показался вполне симпатичным.

– Питбули тоже кажутся симпатичными, пока не сунешь руку в их клетку. Если этот человек попытается к тебе приблизиться, сразу же поворачивайся и уходи. Обещай мне. – Последние слова он произнес шепотом.

– Хорошо. Но все-таки что случилось? Может, ты когда-то сталкивался с этим человеком, а потом забыл?

– Вряд ли, хотя утверждать не буду. Мне не понравилось, как он смотрел на тебя. Его глаза буквально прожигали дыры в твоем платье.

– Как здорово, что рядом со мной Супермен, который меня защитит. – Джулия крепко поцеловала мужа. – Обещаю тебе держаться подальше от этого человека и от всех прочих красивых мужчин.

– Ты находишь его красивым?

Чувствовалось, Габриелю это не понравилось.

– В той же мере, в какой мы называем красивым произведение искусства. Но такая красота абсолютно несравнима с твоей. Если ты сейчас меня поцелуешь, я вообще позабуду об этом блондине.

Габриель наклонился к ней и, прежде чем поцеловать, нежно погладил ее щеки.

– Спасибо. – Джулия привычно закусила щеку изнутри. – Ты меня очень смутил своей вступительной речью. Я не люблю такое внимание к себе.

– Настоящая устроительница этой выставки – ты. Я всего лишь твой сопровождающий.

Джулия снова засмеялась, но теперь уже совсем тихо. Зал наполнялся гостями, ожидавшими на почтительном расстоянии.

– Профессор, я польщена таким сопровождением.

– Спасибо, дорогая. – Габриель приник к ее уху. – Извини, что моя вступительная речь тебя смутила. Я надеялся, что мои слова побудят кое-кого из наших гостей сделать пожертвования приюту.

– Тогда смущай меня и дальше. Если хотя бы один человек решит поддержать приют, можно сказать, что выставка имела успех. Даже если сами иллюстрации вызовут у них отвращение.

– Разве такие шедевры могут вызвать отвращение? Ты посмотри, с каким восторгом их рассматривают.

С этим Джулия не спорила. С момента появления «Божественной комедии» ее иллюстрировали художники разных веков. Джулия видела их работы, однако Боттичелли по-прежнему оставался ее самым любимым иллюстратором Данте.

Эмерсоны продолжали экскурсию по залу, останавливаясь перед каждой витриной. Габриеля обрадовало, что блондин покинул выставку.

Когда они дошли до сотой и последней иллюстрации, Джулия повернулась к мужу:

– Потрясающая выставка. Галерейщики проделали просто фантастическую работу.

– Ты еще не все видела.

Габриель попытался спрятать улыбку, но блеск глаз выдавал его настроение.

– Они что-то поменяли в общей экспозиции?

Габриель молча взял жену за руку и повел на второй этаж, в зал Боттичелли. У дверей Джулия замерла, что делала всегда, входя в этот зал, где почти рядом висели «Рождение Венеры» и «Весна».

Когда-то в этом зале Габриель читал свою лекцию. Он рассуждал о браке и семье. Тогда его слова воспринимались как далекая и почти несбыточная мечта.

Джулия остановилась перед «Весной». Ей стало хорошо. Эта картина всегда ее успокаивала. Джулия видела прекрасные копии, но все они не шли ни в какое сравнение с оригиналом.

Если закрыть глаза, можно погрузиться в музейную тишину. Сюда почти не долетал гул выставки. Если сосредоточиться, Джулия услышала бы голос Габриеля, рассказывавшего о четырех видах любви: эросе, филии, сторгеи агапе.

Джулия действительно закрыла глаза, но почти сразу же открыла их снова. Ее взгляд упал на изображение Меркурия в дальнем левом углу. Это полотно она, наверное, видела уже в тысячный раз, но сейчас что-то в облике древнего бога зацепило ее и даже взбудоражило. Что-то в его позе и лице, вдруг показавшемся ей очень знакомым…

– С тех пор как ты была здесь в последний раз, в зале появились новые работы, – сказал Габриель, прерывая ее размышления.

– Где?

Взяв Джулию под локоть, Габриель подвел ее к большой черно-белой фотографии, которая висела напротив «Рождения Венеры».

Джулия прикрыла рот, чтобы не вскрикнуть.

– Зачем здесь этот снимок?

Габриель потащил ее ближе, пока она не оказалась возле фото. Это была еефотография, запечатлевшая ее в профиль. На снимке Джулия стояла, закрыв глаза, а ее длинные волосы держала пара мужских рук. Она улыбалась.

Этот снимок Габриель сделал в Торонто, когда она впервые согласилась позировать для него. Под рамой была табличка. Подойдя ближе, Джулия прочла:

Deh, bella donna, che a’ raggi d’amore

ti scaldi, s’i’ vo’ credere a’ sembianti

che soglion esser testimon del core,

vegnati in voglia di trarreti avanti»,

diss’ io a lei, «verso questa rivera,

tanto ch’io possa intender che tu canti.

Tu mi fai rimembrar dove e qual era

Proserpina nel tempo che perdette

la madre lei, ed ella primavera.

Dante, Purgatorio 28. 045–051 [27]

– Эти слова Данте произносит, когда впервые видит в Чистилище Беатриче. – Габриель обхватил лицо Джулии, пристально глядя в ее глаза. – Со мной было то же самое. Когда, после разлуки с тобой, я увидел тебя в Кембридже, то сразу вспомнил эти слова. Я смотрел на тебя, стоящую на ночной улице, и понимал, какое сокровище я потерял. Я надеялся, что ты увидишь меня и подойдешь ко мне.

Глаза Джулии наполнились слезами. Габриель крепко обнял ее:

– Не плачь, моя красавица, моя прекрасная девочка. Ты моя Беатриче, мой упрямый листок, моя прекрасная жена. Я сожалею о прошлом, когда вел себя как последний идиот. Сегодня я хотел показать тебе, как ты важна для меня. Ты мой самый драгоценный шедевр.

Джулия молча смотрела на него.

Габриель пальцем смахнул ее слезы, затем поцеловал в лоб:

– Ты моя Прозерпина. Дева, способная укротить чудовище во мне.

– Ни слова о чудовищах. – Джулия поправила ему смокинг, опасаясь, что слезы вместе с косметикой могли попасть на ткань.

Потом они целовались, пока у Джулии не перехватило дыхание. Все это время Габриель крепко держал ее спину. Когда он разомкнул руки, Джулия хихикнула.

– Полагаю, миссис Эмерсон, выставка произвела на вас большое впечатление?

– Да. – Джулия перестала улыбаться. – Но мне совсем не нравится, что ты разместил здесь мою фотографию. Понимаю, это жест твоей любви, однако мне не хочется, чтобы меня видели все подряд.

– Этого не будет.

– Как не будет? – удивилась она. – Достаточно зайти в зал Боттичелли и…

– Витали хотел сделать нам благодарственный подарок, но я отказался. Вместо этого я попросил его организовать что-нибудь необычное для тебя. Он согласился. – Габриель кивнул в сторону ее фотографии. – Витали – старый романтик. Он был счастлив чем-то нас порадовать. Он согласился временно поместить сюда твою фотографию и на целый час предоставить этаж в полное наше распоряжение.

У Джулии округлились глаза.

– Зал Боттичелли в нашем распоряжении?

– Не только зал. – Глаза Габриеля светились искренней радостью. – Весь коридор – тоже наш, – шепотом сообщил он.

– Ты шутишь?

– Ничуть. Этаж предоставлен в наше распоряжение на… – Он сверился со своим «Ролексом». – На сорок пять минут. Потом мы вернемся к гостям и добросовестно выдержим общий прием и обед.

Джулия схватилась за лацканы смокинга, притянула Габриеля к себе и наградила долгим, жарким поцелуем.

– Я так понимаю, ты довольна?

– Идем, – не отвечая на его вопрос, сказала Джулия и потащила мужа к выходу.

– Куда?

– Заниматься импровизированным музейным коридорным сексом. Мне все равно, как ты его назовешь, но это наш шанс.

Габриель засмеялся и поспешил за своей очень решительной, стремительно идущей Джулианной. Высокие каблуки не предназначались для быстрой ходьбы, и потому ее пошатывало из стороны в сторону.

– Вы меня удивляете, миссис Эмерсон.

– Неужели?

Ей пришлось говорить громче, чтобы перекрыть стук каблуков.

– По моим представлениям, ты должна покраснеть от стыда и отнекиваться. Мне отводилась роль соблазнителя, но никак не соблазняемого.

Джулия бросила на него призывный взгляд:

– Я хочу испытать взрывной оргазм, от которого останавливается сердце. Здесь, у музейной стены. Вы же обещали, профессор. Ты только что пообещал мне невероятное: возможность уединиться в таком муравейнике, как Уффици. У меня просто нет времени, чтобы краснеть от стыда и отнекиваться.

Габриель весело смеялся, склонив голову набок.

Он повел Джулию по коридору. Они завернули за угол и нашли укромный темный уголок между двумя статуями.

– На этот раз я не остановлюсь, – прошептал Габриель, задирая ей платье.

– Приятно слышать.

– Здесь нет кондиционера. Нам будет немного… жарковато, – сказал он, водя тыльной стороной ладони по ее бедру.

– А я и хочу, чтобы было жарко, профессор.

Джулия обвила его шею и привлекла к себе. Габриель поднял ее. Ноги Джулии обвились вокруг его талии. Ее спина уперлась в толстое музейное стекло. От неожиданной прохлады Джулия вздрогнула.

– Теперь скажи, кто у нас обаятелен? – спросил Габриель, почти не отрываясь от ее губ.

– Конечно, ты, – ответила Джулия, впиваясь губами в его губы.

Она целовала его со страстью и неистовством. Ее язык путешествовал по его губам, требуя доступа в рот. Габриель разжал зубы. Язык Джулии тут же оказался в жарком пространстве его рта.

Они целовались так, словно встретились после многолетней разлуки и безумно истосковались друг по другу. Габриель гладил ее бедра, после чего задрал платье повыше. Тафта одобрительно шелестела.

Ласки продолжались. Габриель еще плотнее прижал Джулию к стеклу. Его руки постепенно поднимались выше, еще выше, как вдруг неожиданное открытие заставило его остановиться.

– А где твои трусики?

– Ты забыл? «Люблю свое я тело, когда оно с твоим». Трусики бы нам только помешали.

Габриель застонал, и его стон разнесся по пустому коридору.

– И так ты будешь ходить весь вечер?

Джулия вызывающе ему подмигнула.

– Неудивительно, что тот блондин глазел на тебя.

– Хватит говорить о других мужчинах, – сказала она, берясь за его галстук-бабочку.

Габриель снова приник к ее губам, продолжив игру языков.

Джулия елозила спиной по стеклу. Каблуки ее туфель слега царапали ткань смокинга. Она сняла с Габриеля галстук, швырнув его на пол, затем торопливо расстегнула ему рубашку. Она целовала ему шею и грудь. Ее губы что-то шептали, оставляя на коже жаркое дыхание. Потом ее рука опустилась вниз.

Однако Габриелю не хотелось торопиться. Он осторожно убрал ее руку, затем просунул свою ей между ног и слегка пошевелил пальцами. Его обрадовали ее готовность и нетерпение.

Джулия извивалась, стонала и умоляла:

– Не заставляй меня ждать.

Но напрасно она старалась притянуть его ближе к себе. Габриель рылся в карманах.

– Как хорошо, что я не забыл захватить вот это. – Он торжествующе помахал квадратиком из фольги.

Джулия открыла глаза, вглядевшись в квадратик:

– Откуда это у тебя?

Габриель лишь усмехнулся:

– Я подумал, что без этой штучки ты будешь себя неловко чувствовать.

– Значит, ты планировал… все это?

– Совершенно верно, – ответил он и сжал ей ягодицы.

Джулия хотела отобрать у него пакетик с презервативом, но Габриель покачал головой:

– Позвольте, миссис Эмерсон.

Зажав пакетик в зубах, Габриель расстегнул ширинку, после чего, надорвав упаковку, быстро надел презерватив.

Он не торопился входить в нее и дразнил, водя членом по лобку. Джулии это нравилось, и она крепче обнимала его спину.

Слова не требовались. Они находились за пределами слов. Габриель знал тело жены не хуже своего, равно как и она знала тело мужа. Их тела двигались гармонично и согласованно, увеличивая скорость.

Коридор наполняли сдавленные стоны и возгласы удовлетворения. Ближайшим статуям приходилось затыкать уши. Каждый толчок отзывался глухим ударом в толстое стекло.

– Я вот-вот… – Она не договорила. Мощная волна оргазма лишила ее дара речи.

Габриель ускорил толчки, и вскоре Джулия почувствовала жар выбрасываемой спермы, отделенной от ее влагалища тонкой пленкой латекса.

Она вцепилась в шею Габриеля, словно они тонули. Ее руки обхватили его плечи, а лицо уткнулось ему в шею.

Некоторое время оба не шевелились. Потом Габриель вздохнул. Вздох был долгим и удовлетворенным.

– Тебе было хорошо? – спросил он, поцеловав Джулию в щеку.

– Просто фантастика.

Им не хотелось размыкать объятия. Постепенно их дыхание и биение сердец успокоились. Габриель осторожно поставил Джулию на ноги и опустил подол ее платья.

– Идти сможешь? – спросил он, озабоченно поглядывая на нее и ее дорогие туфли.

– Наверное. Только боюсь, буду слегка покачиваться.

– Тогда позволь тебя отнести.

Подхватив ее на руки, Габриель направился в ближайший туалет.

– Ощущения от секса совсем не такие, когда на тебе эта штука, так? – спросила Джулия, глядя, как он выбрасывает презерватив в мусорный бак.

– Урезанные, и это, конечно, тяготит, – ответил он, моя руки. – Но долгие годы мне был доступен только такой секс. Когда привыкаешь входить в тебя без всяких преград, презерватив становится орудием пытки.

– Извини.

Он вытер руки и поцеловал ей макушку:

– Не надо извиняться. Я не настолько эгоистичен, чтобы думать только о своих ощущениях. Из-за нескольких секунд ты бы потом весь вечер чувствовала себя неловко. – Джулия нахмурилась. Габриель прижался лбом к ее лбу. – Секс с тобой всегда великолепен, поскольку это больше чем секс. А теперь, думаю, тебе нужно причесаться и поправить макияж. Иначе все будут знать, что ты вернулась после музейного секса.

Судя по выражению его лица, Габриель был очень горд собой.

– Ты что, уже готов вернуться к гостям? – удивилась Джулия.

– Конечно, – ответил Габриель, застегивая пуговицы смокинга.

– И тебе не нужно привести себя в порядок?

– Нет. – Габриель наклонил голову вбок, оглядывая себя. – Я не возражаю, если гости догадаются, что я занимался с женой музейным сексом.

– А они обязательно догадаются.

– Как?

– Профессор, вы забыли одну деталь своего туалета.

– Это какую же?

– Галстук.

Габриель провел рукой по шее и удивленно поморщился. Обнаружив расстегнутую рубашку, он торопливо застегнул пуговицы.

– Где мой галстук?

– На полу. Там, где я его бросила.

– Соблазнительница, – пробормотал он, качая головой.

Джулия причесалась и взялась поправлять макияж.

– И как ты оценишь уровень нашего недавнего секса? Шкала оценки – от обычного до неземного.

– Потрясательно-галстукотерятельный.

– Только все-таки не забудь по дороге поднять галстук, – сказала Джулия, подкрашивая губы.