Допрос: понятие, сущность, виды

По многим уголовным делам не возникает необходимости в производстве обыска. Более того, при расследовании отдельных видов преступлений, таких, например, как «должностные хищения», взяточничество, может не возникнуть нужды в производстве осмотра места происшествия. Однако нельзя представить себе расследование, которое можно провести без допроса — свидетелей либо потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого, а чаще всего и тех и других. Допрос — неотъемлемое, обязательное следственное действие при расследовании любых преступлений. Будучи направленным на получение от лиц интересующих следователя показаний (пользуясь современной общенаучной терминологией — на извлечение вербальной информации), допрос по совершенно очевидным причинам являлся древнейшим источником доказательств и установления факта наличия (или отсутствия) любого деликта и преступления. Упоминания о допросе, расспросе, свидетельской сказке (как именовались показания в Древней Руси), своде (очной ставке) как средстве доказывания можно встретить в самых старинных исторических и литературных источниках, начиная от Библии, Махабхараты, Корана, законов Ману, «законов двенадцати таблиц».

И тем не менее, само определение того, что же такое допрос, в специальной и учебной литературе длительное время отсутствовало, подразумевалось как бы априори. Например, в первом советском учебнике криминалистики глава, посвященная допросу, начиналась с констатации: «Свидетельские показания являются важнейшим доказательственным материалом при расследовании уголовных дел». Аналогичная констатация содержалась и в следующем учебнике: «Самым испытанным и старым из всех ныне применяющихся средств расследования преступлений является допрос». В третьем по времени издания учебнике «Криминалистика» (1950) говорилось: «Допрос является одним из важнейших следственных действий. Цель его заключается в получении от свидетелей и обвиняемых правильных, соответствующих действительности показаний об обстоятельствах, имеющих значение для дела». Указанием на цель допроса, не раскрывая содержания этого следственного действия, ограничивались и авторы ряда других, более поздних учебников криминалистики, что нам представляется методологи-

чески и дидактически неверным. В конце 60-х гг. этот недостаток был устранен.

В учебнике «Криминалистика» 1968 г. глава, посвященная тактике допроса (автор Н. И. Порубов), начинается с достаточно четкого определения сущности этого действия: «Допрос — это следственное и судебное действие, заключающееся в получении органом расследования или судом в соответствии с правилами, установленными процессуальным законом, показаний от допрашиваемого об известных ему фактах, входящих в предмет доказывания по делу». Существенным недостатком этого определения является то, что в нем пределы допроса ограничиваются лишь фактами, входящими в предмет доказывания по делу. Совершенно очевидно, что в содержание допроса входит не только установление обстоятельств, очерченных ст. 73 УПК, но и так называемых промежуточных, доказательственных фактов и обстоятельств.

В последующих работах советских криминалистов (в том числе и автора приведенного определения) понятие допроса уточнялось и модифицировалось. И в криминалистической литературе последних лет он определяется как «процессуальное (следственное или судебное) действие, заключающееся в получении показаний (информации) о событии, ставшем предметом уголовного судопроизводства, лицах, проходящих по делу, причинах и условиях, способствовавших совершению и сокрытию преступления»'.

Соглашаясь в целом с таким подходом к определению сущности этого наиболее распространенного и важного следственного действия, мы понимаем под ним следственное (судебное) действие, заключающееся в получении от лица и фиксации в установленной процессуальной форме показаний о фактах и обстоятельствах, имеющих или могущих иметь значение для установления истины по расследуемому или рассматриваемому судом уголовному делу.

И еще несколько замечаний. Из текста действующего уголовно-процессуального закона следует, что допросу могут быть подвергнуты свидетели, потерпевшие, подозреваемые, обвиняемые и эксперты (ст. 42, 76-79, 173, 187, 205 УПК). Однако на практике зачастую возникает необходимость и в допросе специалиста, хотя закон и не называет его в числе субъектов этого действия: например, по обстоятельствам,

Белкин Р. С. Криминалистическая энциклопедия. С. 62. 180

связанным с его участием в отдельных следственных действиях, для выяснения вопросов о системе, функционировании, распределении должностных обязанностей, порядке отчетности, технологическом процессе и т. п. той организации, учреждения, предприятия, применительно к которым ведется расследование. На наш взгляд, в таких ситуациях закон не нарушается допросом специалиста в качестве свидетеля, хотя он таковым в узком смысле этого понятия здесь не является.

Свидетели, потерпевшие и эксперты обязаны давать правдивые показания под угрозой уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Говоря об этом, нельзя не обратить внимание на некоторую неточную редакцию этого положения в отношении подозреваемого: п. 2 ч. 2 ст. 42 УПК гласит, что потерпевший вправе давать показания; п. 2 ч. 5 указывает, что потерпевший не вправе давать заведомо ложные показания или отказываться от дачи показаний. Нам представляется, что последнее предписание с учетом процессуального статуса потерпевшего более верное.

Дача показаний подозреваемым и обвиняемым — право этих лиц, а не их процессуальная обязанность. Это отнюдь не означает, что подозреваемый либо обвиняемый имеет моральное право на ложь (что следует иметь в виду и использовать в тактических целях при допросе). Такого права не предоставлено никому. Но уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний эти лица не подлежат.

Напомним также, что отдельные категории граждан пользуются так называемым свидетельским иммунитетом. Так, в соответствии с ч. 3 ст. 56 УПК не подлежат допросу в качестве свидетелей: судья, присяжный заседатель — об обстоятельствах уголовного дела, которые стали ему известны в связи с участием в производстве по данному уголовному делу; защитник подозреваемого, обвиняемого — об обстоятельствах, которые стали ему известны в связи с участием в производстве по уголовному делу; адвокат — об обстоятельствах, которые стали ему известны в связи с оказанием юридической помощи; священнослужитель — об обстоятельствах, ставших ему известными на исповеди; член Совета Федерации, депутат Государственной Думы без их согласия — об обстоятельствах, которые стали им известны в связи с осуществлением ими своих полномочий. Кроме того, в отношении отдельных категорий лиц установлен особый порядок привлечения их к уголовной ответст-

. . 181

венности, что усложняет их допрос в качестве подозреваемых и оови-няемых.

В криминалистике существуют различные классификации допроса. Основу наиболее распространенной из них составляет процессуальное положение допрашиваемого. По этому основанию различают тактики допроса следующих лиц: свидетеля и потерпевшего; подозреваемого и обвиняемого; а также тактику допроса эксперта. Свои тактические особенности допрос имеет в зависимости от возраста допрашиваемого, от ряда его социально-психологических свойств и установок. По этим основаниям выделяют, например, тактики допроса малолетнего и несовершеннолетнего свидетеля (потерпевшего) и подозреваемого (обвиняемого), рецидивиста и лица, имеющего психические отклонения, и т. п. Тактика допроса изменяется в зависимости от его объема и последовательности: тактика основного и дополнительного, первоначального и повторного допросов. В отдельную классификационную группу входит допрос на очной ставке.

Не преуменьшая криминалистического значения выделенных и достаточно подробно изученных в литературе классификаций допроса, мы считаем, что особого внимания заслуживает разработка тактики допроса по несколько иному основанию: по отношению допрашиваемого к искомой следователем информации. В самом деле, любое лицо, вызванное на допрос, — будь то свидетель, потерпевший, подозреваемый или обвиняемый, интересует следователя в узком криминалистическом отношении как возможный источник искомой информации, которая необходима для объективного раскрытия и расследования преступлений; и целью допроса (вновь подчеркнем — узкой криминалистической.целью) является не что иное, как получение от допрашиваемого этой информации. В связи с тем, что этот вопрос освещен в литературе явно недостаточно (ему уделены лишь фрагменты монографий А. В. Дулова, А. Р. Ратинова, Н. И. Порубова, автора настоящей работы и ряда других криминалистов), остановимся на нем более подробно.

На наш взгляд, любое лицо, вызванное следователем на допрос, относительно искомой им (следователем) информации может находиться в одном из следующих состояний: а) допрашиваемый обладает искомой информацией, может и желает объективно и полно эту информацию передать следователю; б) допрашиваемый обладает иско-

мой информацией, желает объективно и полно передать ее следователю, однако мог воспринять ее с неумышленными искажениями или также неумышленно искажать ее, передавая следователю; в) допрашиваемый обладает искомой следователем информацией, но умышленно скрывает или искажает ее; г) лицо не обладает искомой следователем информацией, но следователь ошибочно полагает, что допрашиваемый умышленно скрывает ее.

Именно от отношения допрашиваемого к искомой следователем информации, а также от того, каким это отношение на каждом этапе допроса представляется следователю, в большей своей части зависит тактика допроса этого лица.

Если первое информационное состояние допрашиваемого (обладает информацией, хочет и может ее воспроизвести следователю) обусловливает бесконфликтное течение допроса, то второе уже предполагает состояние конфликта — как его именуют в специальной литературе, конфликта без строгого соперничества; два последних состояния допрашиваемого (когда он, по мнению следователя, обладает информацией, но умышленно ее скрывает или искажает, а также когда следователь принимает лицо, не обладающее информацией, за владеющее таковой) приводят к строго конфликтной ситуации допроса. Представляется целесообразным подробнее рассмотреть здесь тактику допроса применительно к двум ситуациям: бесконфликтной и конфликтной (различных степеней).

Но прежде чем непосредственно перейти к рассмотрению тактики допроса в зависимости от следственной ситуации, остановимся на общих положениях тактики данного следственного действия: их соблюдение во многом может смягчить возможный конфликт либо вообще его снять. И, напротив, несоблюдение их может сделать в сути своей бесконфликтную ситуацию допроса конфликтной, ибо допрос есть сложнейшее взаимодействие как минимум двух лиц (допрашивающего и допрашиваемого), обладающих и своими интересами, и своими психологическими качествами и установками.

Общие положения тактики допроса

Начнем, как и ранее, с рассмотрения процессуально-тактических требований к допросу, тем более что УПК РФ 2001 г., в целом воспри-

няв и унифицировав таковые, имевшиеся в УПК РСФСР1, содержит ряд весьма значимых в этом отношении правил.

В первую очередь, следует обратить внимание на положение ст. 75 УПК о том, что показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде, являются недопустимыми доказательствами.

Суть этой принципиально важной законодательной новеллы достаточно «прозрачна» и актуальна: если не исключить полностью, то свести к минимуму получение от подозреваемых, обвиняемых голословных, так называемых «признательных» показаний незаконными методами. Понимание того, что полученные показания при изложенных выше условиях теряют какую-либо доказательственную значимость, надеемся, психологически будет удерживать работников органов предварительного расследования (в основном, как показывает практика, органов дознания) от проявления «инициативы» для получения их такими методами.

В опубликованном в 1767 г. «Наказе, данном комиссии в сочинении проекта нового Уложения» Екатерина II, полагая возможным устранить пытки, заметила: «...невиновный закричит, лишь бы только его мучить прекратили...Посему пытка есть надежное средство осудить невиновного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего». Но, кстати, отменена была пытка лишь в 1801 г. указом Александра I (см.: Свод законов уголовных. Спб., 1836).

А то, что и в настоящее время такие факты не только встречаются, но, увы, не являются единичными, сомнений не вызывает.

Автор не может отказать себе в печальном удовольствии привести в этой связи без комментария выдержку из протокола допроса оперативного работника по поводу жалобы на неправомерные действия ми-

1 В УПК РСФСР 1960 г. они сводились лишь к нескольким: допросу свидетелей и потерпевших, вызванных по одному делу, порознь и в отсутствие других свидетелей; запрещению постановки свидетелю наводящих вопросов; запрещению допроса обвиняемого в ночное время, кроме случаев, не терпящих отлагательств; регламентации порядка вызова на допрос, применению при нем звукозаписи, участия в допросе подозреваемого или обвиняемого его защитника, праву допрашиваемого не свидетельствовать против себя и своих близких.

184 ■ • ' ■

лиции, опубликованного в одной из областных газет и процитированного в журнале «Законность» (2001, № 2. С. 64):

«...После этого Рюмин (второй оперативный работник. — О. Б.) выбил у Суркова пистолет, а я свалил его на пол. Но гр. Сурков не успокоился и начал нагло, с особым цинизмом биться печенью, почками и лицом об мои и Рюмина ботинки с целью завладеть нашим табельным оружием, что могут подтвердить официанты и посетители ресторана.

Позднее уставшего гр. Суркова мы доставили к следователю в районное отделение милиции. Следователь Кокорин, увидев пистолет задержанного и услышав его матерные выражения в адрес российской милиции и себя лично, стал стыдить гр. Суркова и объяснять, что тот неправ. В припадке раскаяния он стал плакать и случайно ударился об угол сейфа той частью мозга, которая заведует устными показаниями.

Следователь Кокорин записан добровольные признания гр. Суркова. Потом я и Рюмин пальцами раздвинули задержанному веки, сачо-травмированные в ресторане, чтобы он мог видеть и подписаться под протоколом,что он и сделал. В дополнение к вышесказанному хочу добавить,что с моей стороны, а также со стороны Рюмина и следователя Кокорина никакого физического воздействия к гр. Суркову не применялось, а его заявление прокурору — наглая ложь и провокация с целью опорочить нашу родную российскую милицию».

В соответствии с ч. 7 ст. 164 УПК (Общие правила производства следственных действий) следователь вправе привлечь к участию в допросе должностное лицо органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность. Данное положение также весьма важно в тактическом плане как минимум в двух отношениях: во-первых, такое участие позволит более рациональным образом использовать при допросе информацию, полученную оперативным путем, что требует определенных познаний в области теории оперативно-розыскной деятельности, которыми следователь, как правило, не обладает); во-вторых, оно восстанавливает, так сказать, количественный паритет между участниками данного следственного действия (в допросе в настоящее время на стороне допрашиваемого как правило участвует его

защитник или адвокат), что сделает обстановку допроса психологически более комфортной для следователя.

Реалии современной криминногенной ситуации обусловили то, что производство следственных действий, в первую очередь допрос потерпевших и свидетелей, может осуществляться под псевдонимом, который будет присвоен допрашиваемому в случаях и в порядке, предусмотренных ч. 9 ст. 166 УПК. Это положение весьма важно в тактическом отношении для подготовительного этапа данного следственного действия и для последующего установления психологического контакта с допрашиваемым, о чем более подробно будет говориться в соответствующих местах данной главы.

Общая продолжительность допроса в течение дня не должна превышать 8 часов с перерывом после первых 4 часов не менее чем на 1 час для отдыха и принятия пищи; при наличии медицинских показаний продолжительность допроса устанавливается на основании заключения врача (ст. 187 УПК). Возможная продолжительность допроса несовершеннолетнего подозреваемого и обвиняемого сокращена вдвое (ч. 1 ст. 425 УПК). Наряду с запрещением производства следственных действий в ночное время (кроме, как известно, случаев, не терпящих отлагательства), это требование направлено на предотвращение применения к допрашиваемому недопустимого психического насилия, которым по существу зачастую и являются многочасовые непрерывные его допросы, и, несомненно, также имеет повышенное тактическое значение.

Задавать наводящие вопросы запрещается. Это положение представляется нам по очевидным на то причинам вполне обоснованным и является необходимой унификацией аналогичного положения УПК РСФСР (по которому оно относилось почему-то лишь к допросу свидетеля — ст. 158 УПК РСФСР).

«— ... Это подтвердили свидетели.

— Ты неправильно поставил вопрос. Надо было спросить, на какой руке Штут носил перстень, а ты спросил, носил ли он обычно перстень на правой руке. Ты, как и я, знаешь, что свидетель всегда не уверен в себе. Из десяти свидетелей шестеро ответят так, как ты подсказываешь им своим вопросом, — исключительно из-за лени. Двое из чувства противоречия ответят )iao6opom. И, наконец, двое дадут себе труд подумать и попытаются ответить честно. Это классиче-

ский тест», — объяснил герой одного детективного романа опасность постановки наводящих вопросов (Мастера детектива. Вып. 9. М., 1993. С. 267-268).

В то же время резкое наше возражение вызывает следующее за приведенным положением указание но то. что «в остальном следователь свободен при выборе тактики допроса» (ч. 1 ст. 189 УПК).

Не считая необходимым обосновывать свое мнение (повторим: закон плохой, но он — закон), все же скажем, что данное положение ни в коем случае нельзя расценивать как своеобразную индульгенцию для следователей на применение любых тактических приемов. Проблемы допустимости тактических приемов допроса весьма сложны и неоднозначны, и потому будут подробно рассматриваться в соответствующем месте нашей работы.

Свидетель может являться на допрос с адвокатом. В этом случае адвокат присутствует при допросе, но при этом не вправе задавать вопросы свидетелю и комментировать его ответы. Как и конституционное право любого допрашиваемого не свидетельствовать против себя и своих близких (ст. 51 Конституции РФ), эта новация направлена на всемерное обеспечение прав и законных интересов свидетеля, о нарушении которых адвокат по окончании допроса вправе делать заявления, подлежащие занесению в протокол допроса (ч. 5 ст. 189 УПК). На это же, по нашему мнению, направлено и положение ч. 4 ст. 173 УПК, гласящее, что «повторный допрос обвиняемого по тому лее обвинению в случае его отказа от дачи показаний на первом допросе может производиться только по просьбе самого обвиняелюго», что, как думается, предполагает необходимость отражения факта такого волеизъявления обвиняемого в протоколе его повторного допроса.

Таковы наиболее принципиальные процессуально-тактические положения допроса.

Итак, следователь принял решение вызвать определенное лицо на допрос. Как правило, особенно на первоначальном этапе расследования, следователь достоверно не знает, а может лишь предполагать с той или иной степенью вероятности, в каком из названных выше информационных состояний это лицо находится. В этой связи, приняв решение о допросе, необходимо:

1. Тщательно изучить материалы дела, чтобы ясно представлять, какие именно обстоятельства должны быть выяснены у допрашиваемого.

Это позволит избежать необходимости повторного допроса того же лица, если, конечно, иное не диктуется тактическими соображениями либо изменением его процессуального положения в процессе расследования (скажем, ранее лицо допрашивалось в качестве свидетеля, затем обрело статус подозреваемого, затем обвиняемого), либо получением новой информации относительно обстоятельств, по которым это лицо ранее допрашивалось.

2. Тщательно и как можно более полно изучить личность человека, которого предстоит допросить, его отношение к событию, к тем или иным лицам, заинтересованным в определенном исходе дела, в частности к потерпевшему, подозреваемому, выяснить отдельные факты из его жизни, трудовой деятельности. Это поможет в установлении контакта с допрашиваемым и позволит в целом определить тактический рисунок предстоящего допроса. Сразу скажем, что получение отдельных данных о личности допрашиваемого может быть поручено работникам органов дознания в порядке ст. 38 УПК.

Следователю предстояло допросить свидетеля, проживающего постоянно в другом городе, но по имеющимся данным являвшегося единственным очевидцем расследуемого убийства. Представлялось весьма вероятным, что этот свидетель сделает попытку скрыть известные ему факты, и не только для того, чтобы «не попасть в свидетели» (что, увы, достаточно еще распространено), но и в связи с .тем, что в городе, где было совершено преступление, он находился «нелегально»: жене объяснил выезд туда служебной командировкой, на службе — болезнью родственника.

Поэтому допросу данного свидетеля предшествовала большая работа по сбору информации о его личности и обстоятельствах жизни, проведенная по поручению следователя работниками уголовного розыска. Это позволило начать разговор со свидетелем с выяснения того, как... чувствует себя его бабушка, проживающая в Чите, перенесшая незадолго до этого тялселую болезнь; сколько стоит магнитофон, который свидетель привез своему сыну из заграничной командировки; как кончился конфликт между двумя его сослуживцами и других вопросов, показавших «глубокое» знание следователем обстоятельств жизни свидетеля. Именно это обусловьте практически бесконфликтный характер самого допроса по существу дела (что в конце его и подтвердич сам допрашиваемый: «Чего было скрывать, если вы вот что знаете»).

Если материалы уголовного дела и результаты изучения личности потерпевшего или свидетеля, допрос которого подготавливается, дают основания полагать, что в связи с показаниями, которые это лицо может дать, не исключена возможность возникновения опасности как для него самого, так и его представителя, родственников и близких, то, думается, следователь заранее должен продумать вопрос о необходимости допроса этого лица под псевдонимом. Об этом на данном этапе следует вынести согласованное с прокурором мотивированное постановление в порядке ч. 9 ст. 166 УПК.

Возможно, в процессе предварительной беседы с допрашиваемым (речь о сущности которой пойдет-ниже) следователь придет к выводу об отсутствии такой необходимости, что позволит провести допрос в обычном режиме. Однако наличие такого постановления и ознакомление с ним допрашиваемого в стадии предварительной с ним беседы, как представляется, будет достаточно рациональным тактическим приемом получения правдивых показаний от этого лица.

3. Подготовить доказательства, которые можно будет использовать при допросе (вещественные и письменные, заключения экспертиз, протоколы показаний отдельных лиц, кассеты со звукозаписью этих показаний и др.). При этом следователю целесообразно сделать себе заметки, где, в каком томе, на каких листах дела находятся сведения, которые могут потребоваться при допросе. Это избавит его от необходимости беспорядочно «рыться» в деле в ходе допроса и позволит чувствовать себя уверенно при обращении к доказательствам. Вновь повторим: допрос — сложнейшее психологическое взаимодействие, а иногда, скажем прямо, психологический поединок, однако не с допрашиваемым как личностью, а в борьбе за искомую следователем информацию.

4. Составить план, определив в нем, в частности, обстоятельства, на установление которых направлен допрос, последовательность их выяснения, последовательность предъявления доказательств, и включив в него другие необходимые элементы, которые являются результатом планирования как мыслительной деятельности следователя, направленной на определение задач, стоящих перед следственным действием (в нашем случае — перед допросом конкретного лица), путей и способов их достижения.

5. Подготовить необходимые технические средства для фиксации показаний допрашиваемого и воспроизведения ему определенных аудио- и

видеозаписей показаний ранее допрошенных лиц и других следственных действий (например, следственного эксперимента, предъявления для опознания и т. п.), а также обеспечить участие в предстоящем допросе лиц, которые должны быть привлечены к нему в соответствии с законом (переводчик, педагог, защитник подозреваемого, обвиняемого, адвокат свидетеля), либо тех, решение об участии которых принял следователь (например, законный представитель несовершеннолетнего, психолог, сотрудник органа дознания).

6. Затем следователь должен решить вопрос о времени и месте запланированного допроса. Здесь в первую очередь следует учитывать и неукоснительно исполнять положения уголовно-процессуального закона, касающиеся времени допроса отдельных лиц, как-то: запрещение допроса в ночное время, кроме случаев, не терпящих отлагательств, пределы его длительности (ст. 187 УПК); допрос подозреваемого должен быть произведен не позднее двадцати четырех часов с момента приобретения лицом этого процессуального статуса (ст. 46 УПК); обвиняемый должен быть допрошен немедленно после предъявления ему обвинения (ст. 173 УПК), которое в свою очередь должно последовать не позднее трех суток с момента вынесения постановления о привлечении в качестве обвиняемого (ст. 172 УПК).

Во всех остальных случаях, решая вопрос о времени допроса, следователь должен исходить из конкретной ситуации расследования и необходимости незамедлительного получения информации о событии и его обстоятельствах, проверки выдвинутых следственных версий, имеющихся доказательств, оперативно-розыскных данных и тактических соображений, основанных на изучении психофизиологических качеств и особенностей допрашиваемого. Для их выявления, по мнению отдельных авторов, в ряде случаев может быть использован научный инструментарий и специальные познания, в частности для расчета биоритмов допрашиваемого.

Подследственным, подозревавшимся в совершении ряда особо опасных преступлений, была занята позиция активного противодействия следствию. Основываясь на расчете биоритмов и полученных от медиков данных о метеочувствительности подследственного, следователь определил с помощью спортивного психолога дни его психофизической уязвимости (когда воздействие предъявляемых доказательств должно быть максимальным). При допросе в один из таких

дней от подозреваемого были получены развернутые показания, признания, в том числе и по тем фактам, которые ранее не были известны следствию, что позволило собрать необходимые объективные доказательства (пример К Н. Китаева).

Весьма важно для налаживания психологического контакта с допрашиваемым и, следовательно, для эффективности допроса в целом, а также (что не менее важно) с нравственных позиций согласование (естественно, когда это возможно) времени допроса с интересами допрашиваемого, т. е. согласование того, когда ему удобнее явиться к следователю.

Кстати сказать, в Уставе уголовного судопроизводства России специально оговаривалось: «Для явки свидетелей назначается, по возможности, время, в которое они свободны от занятий» (ст. 437 Устава).

Обычным местом допроса является, как сказано в уголовно-процессуальном законе, место производства следствия, под которым понимается кабинет следователя или другое служебное помещение, им в это время занимаемое. Однако если он признает это необходимым, допрос может быть произведен и в месте нахождения свидетеля (потерпевшего) или обвиняемого (подозреваемого) — ст. 187 УПК.

Можно сказать, что это правило испытано веками. В Уставе уголовного судопроизводства России по этому поводу говорилось: «Когда по болезни или по другим уважительным причинам призываемый или подлежащий приводу не может явиться к следствию, то судебный следователь, соображаясь с большей или меньшей важностью дела, с продолжительностью препятствий к явке и с занятиями своими по другим делам, не терпящим отлагательства, или отправляется для снятия допроса с обвиняемого в место его пребывания, или выжидает прекращения препятствий к явке» (ст. 397 Устава). Данное правило распространялось и на допрос свидетелей, с одним дополнением, носящим тактический характер: «...когда следователь признает это (допрос по мест)' пребывания свидетеля. — О. Б.) более удобным» (ст. 433 Устава).

Проведение допроса в месте производства следствия нам представляется в подавляющем большинстве случаев оптимальным по ряду причин организационного и тактического характера. Среди них — возможности применения криминалистической и иной техники, использования доказательств, оперативного обмена информацией, требуемой для допроса или получаемой в его процессе, с другими участ-

никами расследования и т. п. Не последнее место занимают и причины психологического плана: в своем кабинете следователь чувствует себя «хозяином», владеет обстановкой допроса, может при необходимости четко сохранять так называемое «ролевое расстояние» между собой и допрашиваемым, тогда как при допросе по месту нахождения допрашиваемого следователь все же «гость», и чаще всего гость незваный и нежелательный.

Тем не менее, в ряде ситуаций допрос по месту пребывания допрашиваемого либо попросту необходим, либо тактически целесообразен. Так, допрос престарелых людей, лиц, страдающих недугами, которые исключают или существенно затрудняют им явку к следователю, больных и раненых нужно производить по месту их нахождения — в квартире допрашиваемого, в медицинском или ином учреждении (доме инвалидов, санатории и т. п.). Такую же рекомендацию о месте допроса нужно соблюдать относительно малолетних свидетелей и потерпевших — они более естественно и свободно будут себя вести, а следовательно, более полно и непринужденно давать показания в привычной для себя обстановке (по месту жительства, в школе, детском саду), чем в обычно пугающем их кабинете следователя. Наконец, допрос по месту нахождения допрашиваемого может быть продиктован и необходимостью безотлагательного получения показаний об отдельных обстоятельствах (например, при задержании с поличным — по месту задержания; относительно происхождения предметов и документов, обнаруженных при обыске, — по месту его производства; если намеченный тактический рисунок допроса основан на эффекте его внезапности и т. д.). Сюда же можно отнести случаи допроса лица на месте происшествия, связанные с проверкой и уточнением его объяснений о расследуемом событии.

Следует предупредить об одной достаточно распространенной ошибке в определении места проведения такой разновидности допроса, как очная ставка. В ряде случаев, главным образом по организационным соображениям, очная ставка производится в месте, где содержится арестованный обвиняемый или задержанный подозреваемый (в следственном изоляторе, в изоляторе временного содержания). На наш взгляд, это тактически неправильно. Как показывают материалы уголовных дел, при изменении в дальнейшем своих показаний допрашиваемые объясняли, что следователь запугивал их, специально приводил

на очную ставку в следственный изолятор или изолятор временного содержания, угрожая их там оставить, если они на очной ставке с обвиняемым или подозреваемым не подтвердят нужных ему, но ложных показаний. И, увы, в рассматриваемом случае такие объяснения представляются если не убедительными, то вселяющими сомнения в объективности ведения следствия.

7. Решив вопрос о месте и времени предстоящего допроса, следователь должен тщательно продумать форму вызова допрашиваемого. Законом установлено, что следователь вызывает лицо на допрос повесткой, в том числе передаваемой с помощью средств связи; свидетель или потерпевший, не достигший 16-летнего возраста, кроме случаев, диктуемых обстоятельствами дела, вызывается через его родителей или других законных представителей; обвиняемый и подозреваемый, содержащиеся под стражей, — через соответствующую администрацию. Законом, напомним, установлена обязанность допрашиваемого явиться к следователю в назначенный срок и регламентированы последствия невыполнения этой обязанности, в частности право следователя на привод лица, без уважительных причин уклоняющегося от явки для допроса (ст. 188, ст. 113 УПК).

Общая же тактическая рекомендация, касающаяся вызова на допрос, заключается в том, чтобы сам факт вызова по возможности не был (когда иное не диктуется обстоятельствами дела или другими тактическими соображениями) неожиданным для вызываемого или неприятным ему по своей форме.

Так, достаточно часто свидетели по делам о должностных и экономических преступлениях не хотят, чтобы об их вызове к следователю знали сослуживцы; потерпевшие от изнасилования — чтобы об этом знали их близкие и другие члены семьи. Отсюда следует, что первых из названных лиц нецелесообразно вызывать через администрацию учреждения, где они работают, вторым не следует посылать повестки с вызовом на дом и т. п.

В этой связи представляется тактически грамотным еще при первой встрече с лицами, которых предстоит в дальнейшем допросить (например, при беседе с очевидцами на месте происшествия, при принятии заявления от потерпевшего), оговаривать форму их вызова на допрос. В большинстве же случаев, думается, лицо целесообразно вызывать по телефону с последующим оформлением ему повестки с указанием вре-

мени, в течение которого лицо принимало участие в следственном действии (естественно, при наличии не только телефонной связи, но и желания и возможности для лица покинуть место своей работы без официальной на то повестки следователя).

Желательно избегать вызова лица на допрос через работников милиции, тем более когда необходимость этого не диктуется чрезвычайными обстоятельствами (скажем, неотложностью допроса при отсутствии иных средств обеспечения незамедлительной явки к следователю, уклонением допрашиваемого от явки, а также иными тактическими соображениями).

Несоблюдение этих рекомендаций о форме вызова на допрос зачастую может превратить бесконфликтную по своей информационной сущности ситуацию предстоящего допроса в конфликтную: лицо, чувствующее себя оскорбленным неприятной для него формой вызова на допрос, не стремится к взаимодействию со следователем, «обижено на него изначально» и не считает поэтому психологически обязанным передать имеющуюся у него и искомую следователем информацию об обстоятельствах, для выяснения которых оно вызывается.

В своих неоднократных показаниях свидетельница Н. отрицала, что являлась очевидцем, причем единственным, расследуемого преступления (оперативными данными об этом следователь располагал). И лишь спустя длительное время, когда дело было передано другому следователю, который сумел начадить с Н. устойчивый психологический контакт, свидетельница дала подробные показания об известных ей обстоятельствах преступления. Свое прежнее поведение она объяснила тем, что была оскорблена формой вызова на первый допрос; в комнату бухгалтерии, где она работает, явился милиционер, громогласно в присутствии всех сослуживцев осведомился о ее фамилии и, ничего не объясняя, потребовал следовать за ним, и она тут лее решила отрицать, что ей что-либо известно по делу.

8. Существенное психологическое значение для нормального течения предстоящего допроса имеет обстановка, в которой он будет происходить, что следователь и должен иметь в виду, готовя производство этого следственного действия. Дело в том, что допрос, как известно, в основе своей есть общение. Поэтому, например, В. И. Шепитько и определяет его, как, в первую очередь, «регламентированный уголовно-процессуальными нормами информационно-психологический процесс

общения между участвующими в нем лицами...» (Шепитько В. Ю. Криминалистика. Энциклопедический словарь. Харьков, 2001. С. 310). А для эффективности общения важно практически все — от внешности следователя и его одежды до обстановки, в которой оно происходит.

На наш взгляд, обстановка допроса должна быть, с одной стороны, официальной, с другой — располагать к такому «процессуально регламентированному» общению, что предполагает при ее создании учитывать данные о личности допрашиваемого. Крайне недопустимым является (что, увы, далеко не исключение) наличие на стенах кабинета следователя плакатиков и надписей, содержание которых может унизить достоинство допрашиваемого, свидетельствуя о совершеннейшем безразличии следователя к его судьбе. Следователи подчас забывают, что если для них допросы — во многом рутинная часть их повседневной работы, то для вызванного лица допрос, как правило, весьма нечастый, а иногда и уникальный случай в жизни.

Тамара Рохлина, обвиняемая в убийстве своего мужа, депутата Государственной думы РФ генерала Льва Рохлина, из своего первого допроса на следующий день после убийства, который, кстати прово-■ дили ответственные работники Генеральной прокуратуры РФ, запомни.,,/: «На стенах кабинета увидела плакаты: «Сделал дело — вымой тело», «Ловись, девка большая, ловись, девка маленькая», «Счастливые трусов не надевают», «Под лежачий камень мы всегда успеем» (Аргументы и факты. 2000, № 3): Комментировать как интеллектуальный уровень следователя, так и цинизм нахождения подобных плакатов в его кабинете, в котором по существу решается судьба допрашиваемого, необходимости, на наш взгляд, нет.

Более того, содержание плакатиков, которыми следователи «украшают» стены своего кабинета, иногда нельзя расценить иначе, чем недвусмысленный намек на характер предстоящего допроса.

Автор столкнулся со следующим набранным на компьютере плакатом на стене кабинета следователя:

«Ты имеешь право кричать, истекать кровью, звать адвоката после того, как мы покончим с тобой.

Видимые повреждения, включая выбитые зубы, согласно донесению арестовавшего тебя полицейского, были получены тобой до прибытия в участок.

Ты имеешь право говорить, и тогда все сказанное тобой будет использовано против тебя.

Ты можешь молчать и тогда мы тебе., всюроэюу разобьем».

Следователь объяснил автору, что «это просто цитата из зарубежного детектива, о чем свидетельствуют кавычки, в которую этот текст заключен», однако цель нахождения такого плаката перед глазами допрашиваемого объяснить отказался. На наш взгляд, она очевидна и так же очевидно недопустима.

Итак, следователь подготовился к допросу: установил его предмет, составил план, определил его место и время, в той или иной из рекомендованных выше форм вызвал допрашиваемого, подготовил обстановку допроса.

Но склонен ли будет допрашиваемый давать правдивые, объективные показания или сделает попытку лжесвидетельствовать (здесь и далее под лжесвидетельством мы понимаем дачу заведомо ложных показаний независимо от процессуального положения допрашиваемого), обладает ли он вообще искомой следователем информацией, не воспринял ли ее превратно или будет воспроизводить с непреднамеренными искажениями?

Иными словами, в каком из выделенных нами ранее возможных информационных состояний допрашиваемый находится, какова будет ситуация допроса — бесконфликтной или конфликтной той или иной степени (без строгого или со строгим соперничеством)?

От представления следователя об этом в целом зависит тактика предстоящего допроса. Как недооценка следователем конфликтности реального информационного состояния допрашиваемого, так и ее переоценка неукоснительно влекут за собой ошибки в выборе следователем линии своего поведения и в применении тактических приемов допроса.

Последствия таких ошибок различны. Недооценка конфликтности информационного состояния допрашиваемого (например, когда лицо дает заведомо ложные показания, а следователь полагает, что они правдивы, и ситуация допроса бесконфликтна) чревата ошибками в расследовании, причем иногда невосполнимыми. Переоценка же конфликтности информационного состояния допрашиваемого (скажем, когда следователь принимает лицо, допускающее непреднаме-

ренные искажения при передаче информации, за дающее заведомо ложные показания, или лицо, не обладающее информацией, за владеющее ею) приводит к возникновению объективно неоправданного' напряжения при допросе, к конфликтности самих отношений сторон в общении. Последнее, естественно, не может не сказаться отрицательно на эффективности допроса.

Разумеется, еще до начала допроса следователь зачастую располагает некими данными (доказательствами, оперативными сведениями), увеличивающими или уменьшающими вероятность нахождения допрашиваемого в том или ином состоянии относительно искомой информации. В частности, это характерно для допроса подозреваемого или обвиняемого, ибо допросу лица в этом качестве, как правило, и в настоящее время предшествует допрос его в качестве свидетеля.

Ставшее известным следователю воздействие лица, которое предстоит допросить, на других лиц с целью дачи ими определенных показаний, или, напротив, такое же воздействие, оказываемое на допрашиваемого со стороны иных лиц, сокрытие или уничтожение этим лицом предметов или документов, имеющих отношение к делу, продолжение преступной деятельности, уклонение от явки к следователю достаточно очевидно свидетельствуют об информационном состоянии допрашиваемого.

Названные и другие аналогичные обстоятельства в большинстве случаев являются достаточными для определения ситуации предстоящего допроса как конфликтной. Однако чаще всего информационное состояние лица, которое предстоит допросить следователю, однозначно неизвестно и должно представляться ему достоверно неизвестным во избежание предвзятости и ошибки в выборе тактических приемов выяснения обстоятельств, составляющих предмет допроса этого лица.

Поэтому первая тактическая задача следователя в начале общения с лицом, явившимся к нему на допрос, — выяснение (диагностика) информационного состояния допрашиваемого. В сущности, на этом этапе деятельность следователя сводится к установлению контакта с допрашиваемым, определения признаков (симптомов) отношения его к искомой следователем информации, а также возможного противодействия со стороны допрашиваемого в установлении истины.

. При этом нужно иметь в виду следующее. Кроме материалов дела и данных, полученных в результате проведения оперативно-розыскных

мероприятий, чаще всего об информационном состоянии допрашивает мого, следователь может судить по таким внешним проявлениям, как мимика, пантомимика и, главное, речь допрашиваемого.

Статистическая закономерность внешнего проявления симптомов информационного состояния допрашиваемого обусловлена тем, что если лицо скрывает свое истинное информационное состояние, излагая для этого легенду, искажая или замалчивая имеющиеся у него сведения, оно вынуждено постоянно и напряженно контролировать свое поведение, а в необходимых (на его взгляд) случаях «на ходу» корректировать свой рассказ. Поэтому с психологической точки зрения, как верно отмечается в литературе, «хорошо солгать» в любом случае значительно труднее, чем сказать правду. В этой связи ситуация общения со следователем для такого допрашиваемого всегда стрессовая, что в соответствии с теорией стресса, как правило, находит внешнее выражение в эмоциональном состоянии допрашиваемого лица, в его внешнем поведении и в речевой сфере.

Далее мы выделим ряд признаков, которые, как показывает практика, с достаточно высокой степенью вероятности свидетельствуют об умышленном сокрытии или искажении допрашиваемым искомой следователем'информации. Но сразу следует сказать, что значимость этих признаков как симптомов действительного информационного состоя- . ния допрашиваемого может быть познана лишь в сравнении с поведением, эмоциональным состоянием, особенностями устной речи этого же лица при его рассказах, объяснениях, даваемых не по обстоятельствам, входящим в предмет допроса. Совершенно верно отмечает Л. Б. Филонов, что выявить особенности показаний допрашиваемого относительно отдельных фактов и осознать их как симптомы реального информационного его состояния можно только в сравнении, «только на фоне другого поведения, принятого за норму».

Отсюда следует, что допросу как таковому должна предшествовать достаточно длительная беседа следователя с допрашиваемым на различные темы, тактической целью которой и является установление этой «нормы», эталона обычного поведения, особенностей устной речи, эмоциональных проявлений при разговорах на «обычные» темы, не касающиеся непосредственно предмета допроса. Эксперименты, проведенные Л. Б. Филоновым, показали, что для установления «нормы», эталона, с которым далее следует сопоставлять признаки, свидетельст-

вующие о действительном информационном состоянии допрашиваемого, достаточно взять пять-шесть тем. «Все они, — пишет экспериментатор, — должны быть последовательно проведены в беседе как объекты обычного разговора. Однозначные реакции на четыре-пять тем всегда в сумме давали основы для уверенного выделения одной темы, которая узнавалась по особым реакциям, в какую бы сторону они ни отклонялись: избегание темы или «вязкость в теме».

Выбор тем для таких эталонных, тестовых бесед сугубо индивидуален. Он зависим от многих разнообразных факторов: степени интеллектуального и эмоционального развития не только допрашиваемого, но и следователя, изученности следователем личности допрашиваемого, устойчивости и характера сложившегося между ними психологического контакта, обстоятельств расследуемого дела, процессуального положения допрашиваемого и его отношения к предмету допроса и т. д. Тем не менее, на наш взгляд, можно выделить несколько типовых направлений таких бесед. Они представляются рациональными в большинстве случаев для определения фона, на котором оцениваются симптомы информационного состояния допрашиваемого.

Представляется, что наибольшую информацию в этом отношении могут дать беседы с допрашиваемым относительно обстоятельств его жизни. Выяснение их, как правило, дает возможность найти эталон эмоциональной окраски субъектом его правдивых показаний и, во многих случаях, — их формально-логической структуры. Если в биографии допрашиваемого имеются (о чем следователю было известно ранее или стало известно в ходе беседы) отдельные негативные факты, например прежняя судимость, увольнение с работы за неблаговидные поступки, привлечение к административной или иной ответственности, или, напротив, факты, положительно его характеризующие (совершение благородного поступка, активное участие в общественной жизни и т. п.), то подробные беседы с ним на эти темы могут выступать в качестве эталона таких симптомов, как уход от темы или «вязкости» в ней применительно к предмету допроса.

Оценке таких симптомов, как излишняя осведомленность, эмоциональная бледность показаний, могут помочь беседы на отвлеченные темы, связанные с каким-либо известным обоим общающимся литературным, сценическим произведением или кинофильмом. В беседах на эти темы выясняются как степень воображения,

«фантазии» допрашиваемого, так и нравственная оценка им действий и поведения тех или иных персонажей. Выяснению эталонов речевого поведения допрашиваемого также может служить и обсуждение с ним имевших место в жизни или известных по произведениям искусства, а может быть, и гипотетических примеров, достаточно близких по своей психологической и «криминальной» сущности к предмету допроса.

Мы не касаемся приемов и методов установления психологического контакта с допрашиваемым, без которого практически немыслимо проведение подобных тестовых бесед. Они достаточно подробно изложены в монографиях, пособиях и руководствах по тактике допроса. Однако нельзя не остановиться на одном из них, практически не исследованном в криминалистической литературе. Он сформулирован Л. Б. Филоновым на основе психологических экспериментов по выявлению скрываемого обстоятельства и представляется весьма эффективным для проведения тестовых бесед.

Речь идет о том, что наиболее благоприятным способом расположения допрашиваемого к правдивым ответам на темы беседы (а в дальнейшем, как представляется, и о предмете допроса) является сообщение допрашиваемому о его «особых» показателях, об оригинальном сочетании присущих ему свойств. При использовании данного приема, подчеркивает Л. Б. Филонов, действительность не извращается, а лишь акцентируется внимание на исключительности индивидуальности допрашиваемого, «разгадывается» его личность. Для этого достаточно «отгадать» весьма примитивные и очевидные характеристики. «Например, испытуемому с ярко выраженным пикническим габитусом (округлые черты лица, сравнительно короткие конечности, широкий тазовый пояс и т. д.) высказывалось, что именно ему присущи особые характеристики, отличающие его от других. Он, наверное, обращал внимание на то, что у него бывают периоды, когда настроение у него приподнятое, ему радостно, все удается; и, наоборот, когда все представляется ему мрачным — это период неудач; он замечает также, что такая смена периодов и настроений происходит «без видимых причин». Такая «точная» характеристика его поведения, а по существу обычная картина поведения циклоида или циклотимика, вызывает у него необычный интерес. Испытуемый удивляется проницательности следователя, заявляя, что он полагал, что все высказанное известно

только ему и никому более... После восхищения, удивления и согласия следовало уточнение подробностей и дополнения».

Подобное «отгадывание» исключительности личности допрашиваемого (как ключ к эффективности тестовых бесед и ко всему допросу в целом) возможно, на наш взгляд, и на основе знаний типов темперамента.

Например, человек с сангвиническим типом темперамента стремится к частой смене впечатлений, отзывчив, сравнительно легко переживает неудачи, неприятности. Он достаточно поверхностен, непостоянен, разбросан, не переносит однообразную, автоматическую работу. Флегматик внешне спокоен, уравновешен в делах и поступках, настойчив и упорен в работе и поведении, ему присущи выдержка и самообладание, решения им принимаются обдуманно, в общении он человек суховатый, не склонен к смене видов деятельности и т. д.

После таких тестовых бесед, в процессе которых в необходимых случаях допрашиваемому разъясняется возможность его допроса под псевдонимом и предъявляется соответствующее о том постановление (о чем мы упоминали выше), следует перейти непосредственно к выяснению обстоятельств, составляющих предмет допроса. Допрос, как было когда-то замечено, есть умение задавать вопросы и получать на них ответы.

При этом, естественно, нужно основываться в этом отношении на требованиях уголовно-процессуального закона. Напомним их: в начале допроса обвиняемого следователь выясняет, признает ли он себя виновным в предъявленном обвинении, после чего предлагает ему дать показания по существу обвинения, при допросе свидетеля (потерпевшего) устанавливает его отношение к обвиняемому и потерпевшему, другие необходимые сведения о его личности и предлагает рассказать все ему известное об обстоятельствах, в связи с которыми он вызван на допрос; свидетель и потерпевший предупреждаются об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний, и т. д.

На этой стадии допроса (ее называют в литературе стадией свободного рассказа), как и затем при постановке допрашиваемому отдельных вопросов, можно и нужно на фоне выявленного при беседе эталона обычного поведения установить действительное состояние допрашиваемого относительно искомой следователем информации.

По мнению значительного числа следователей, опрошенных автором, наибольшее значение для оценки ситуации допроса как конфликтной, а значит требующей серьезных усилий и применения сложных средств из тактического арсенала, имеют такие симптомы, как замалчивание обстоятельств при рассказе допрашиваемого, которые, на взгляд следователя, ему должны быть известны, а также несоответствие его рассказа показаниям других лиц либо в целом — другим материалам дела. Кроме того, следователи выделили и ряд внешних проявлений при свободном рассказе допрашиваемого, которые при их сравнении с эталоном также можно расценивать как симптомы лжесвидетельствования. Рассмотрим некоторые из них.

Психофизиологические реакции допрашиваемого на отдельные вопросы. К ним относятся реакции человека на внешние раздражители. Последними выступают задаваемые следователем вопросы или сам факт выяснения обстоятельств, составляющих предмет допроса. Эти реакции могут выражаться в бледности, покраснении лица, потливости, заикании, неоправданных паузах при ответах, заминках в речи, треморе и т. п.

Анализ таких реакций является, пожалуй, наиболее древним методом тактической диагностики. Вспомним Шекспира: «...сегодня королю играют пьесу. // Я говорил тебе про смерть отца. // Там будет точный сколок этой сцены. // Когда начнется этот эпизод, // Будь добр, смотри на дядю не мигая. // Он либо выдаст чем-нибудь себя // При виде сцены, либо этот призрак // Был демон зла... // Итак, будь добр, гляди во все глаза. // Вопьюсь и я, а после сопоставим // Итоги наблюдений», — говорит Гамлет Горацио.

В сохранившемся в Государственном архиве Воронежской области уголовном деле «Об убийстве полицейского урядника Михаила Кологри-вова при отправлении им обязанностей службы и с ним его подводчика крестьянина с. Турова Тихона Швецова», имевшем место 29 ноября 1893 г., в протоколе дознания помощник Нижнедевицкого уездного исправника коллежский асессор И. Е. Кобзарев записал: «Вообще Черноусое (с ним часть пути рядом ехали исчезнувшие потерпевшие. — О. Б.), бывший во время расспроса немного «выпивши», держал себя как-то странно. Говоря со мной, смотрел то в потолок, то по сторонам; признаки неискренности были особенно очевидны на том месте рассказа, которое касается исчезновения с глаз попутчиков. Считая

202 ...

опасным настаивать далее на более откровенном рассказе, я его отпустил... Черноусое (на следующий день. — О. Б.) объяснил, что при прежних расспросах он кое-что не высказал. Теперь лее решился рассказать все откровенно... По-видимому, и теперь Черноусое неискренен, потому что, когда рассказ подходил к концу, он опять начал прятать глаза; с начала же говорил с видом откровенности».

Сразу же необходимо оговориться: как убедительно доказано в ряде работ, выделить на модельном уровне причины тех или иных психофизиологических реакций в процессе общения на современном уровне развития физиологических и психологических наук (а по мнению отдельных ученых — ив принципе) невозможно. Поэтому ни в коем случае нельзя переоценивать симптоматическую значимость названных реакций человека. Как считал А. Н. Васильев, «весьма важно заметить не столько эти реакции, сколько перемену состояния допрашиваемого, смену настроения, одного комплекса признаков поведения другим комплексом».

Эмоциональная бледность показаний. Создавая легенду и воспроизводя ее следователю, допрашиваемый зачастую как бы абстрагируется от события, в отношении которого он дает показания. Они звучат схематично; в них отсутствует (не проявляется) его эмоциональное отношение к событию, психологически закономерное для лиц, дающих правдивые показания.

«Я шла с детской коляской мимо пивного киоска и увидела, как незнакомый мужчина избивает моего соседа по квартире и хорошего приятеля нашей семьи Коняхина. Не останавливаясь, я молча прошла дальше», — дала показания Д., изобличенная в дальнейшем в лжесвидетельстве в пользу обвиняемого Р., нанесшего смертельные телесные повреждения потерпевшему в квартире последнего.

Искусственность формально-логической структуры показаний. Вкратце данный симптом выражается в том, что структура показаний лица, скрывающего информацию, выглядит, помимо его воли, нарочитой. Зачастую его показания полностью или в существенной своей части совпадают с показаниями других лиц, с их формально-логической структурой. Анализ этого дает основания полагать, что показания данных лиц объединены общим умыслом на сокрытие или искажение искомой следователем информации.

Уход от темы. Допрашиваемый целенаправленно избегает дачи ответов на вопросы следователя, касающиеся определенной темы или

отдельных ее обстоятельств, или в стадии свободного рассказа уклоняется от их освещения, «упускает» такие обстоятельства.

Подозреваемая Елисеева, подробно и охотно отвечая на вопросы, каким путем можно пройти в село, по дороге к которому исчезла потерпевшая, умолчала о существовании одной из таких дорог, проходившей по лесу. Когда следователь обратил на это внимание подозреваемой, Елисеева заявила, что просто забыла о ее существовании. Описывая затем ее, она не упомянула о глубоком полузаваленном окопе, через который проходит эта дорога. Этот «двойной уход», двойное умолчание представлялось симптоматичным, и следователь предположил, что труп потерпевшей зарыт именно в этом окопе; это и подтвердилось при дальнейшем расследовании (пример Г. И. Мудьюгина).

«Вязкость в теме». Данный симптом, как видим, прямо противоположен предыдущему. Допрашиваемый не может «уйти» от события и его обстоятельств, вновь и вновь к ним возвращается, хотя задаваемые вопросы уже касаются иного. Показания его зачастую излишне эмоциональны. Тема «обрастает» новыми подробностями, иногда явно неправдоподобными и такими, которые не могут быть известны лицу, дающему правдивые показания.

Следует иметь в виду, что названные симптомы, естественно, не свидетельствуют однозначно об истинном информационном состоянии допрашиваемого. Здесь дело обстоит так же, как в медицине, где почти любой отдельно взятый симптом однозначно, определенно не свидетельствует о наличии у человека того или иного конкретного заболевания. Эти симптомы (их называют в медицине неспецифическими) только указывают на присутствие каких-то отклонений, в нашем случае в речевом и эмоциональном поведении допрашиваемого, от того, что следователь считает нормой в подобной ситуации общения. Они лишь служат для него сигналом того, что допрашиваемый, возможно, что-то скрывает или искажает. В самом деле, эмоциональная окраска показаний может зависеть от многих факторов, не связанных с лжесвидетельствованием, например от состояния здоровья допрашиваемого, от его темперамента, характера и т. д. «Уход от темы» может быть не умышленным, а обусловленным подсознательным нежеланием допрашиваемого вспоминать событие, к которому он, возможно, и не при-частен, чем-то потрясшее его психику. «Вязкость в теме» (а также такой симптом, как «излишняя осведомленность» и ряд других, нами

здесь не рассматриваемых) может проявиться в результате неосознанного «додумывания» происходивших событий, рефлексивного представления причин, следствий и обстоятельств объективно известных допрашиваемому событий.

На необходимость весьма осторожного отношения к отдельно взятым особенностям речи допрашиваемых и возможность их совершенно различной оценки в качестве симптомов лжесвидетельствования еще около восьмидесяти лет назад обращал внимание известный русский юрист П. Сергеич: «...свидетель отвечал на вопросы быстро и решительно. Он говорил правду, — заявляет прокурор. — Нет, он думал только о том, чтобы скорее отделаться от допроса, — возражает защитник. — Свидетель говорил вяло и нерешительно. Он неуверен в своем показании и боится ошибиться, — указывает защитник. — Совсем нет; он понимает значение своих объяснении и взвешивает каждое слово, — отвечает обвинитель. — Свидетель ничего не говорит. — Ясно, что он все позабыл... или что все помнит, но хочет все скрыть. — Свидетель дает точное и подробное показание. — Очевидно, он хорошо знает и твердо помнит обстоятельства дела. —Да ... или что он твердо выучил ложное показание».

В практической деятельности по диагностике информационного состояния допрашиваемого возможно возникновение двух неравноценных в тактическом отношении ситуаций. Первая из них состоит в том, что та или иная особенность в показаниях допрашиваемого выявляется непосредственно в ходе допроса по существу искомых следователем обстоятельств дела, можно сказать, неожиданно для следователя. В этой ситуации перед следователем возникает задача безотлагательно оценить диагностическую значимость этой особенности для осознания конфликтного или бесконфликтного характера проходящего общения. В такую весьма сложную ситуацию следователь чаще всего попадает при проведении допроса без надлежащей подготовки, без попыток рассмотренных выше «тестовых» бесед с допрашиваемым на темы, не имеющие прямого отношения к искомым обстоятельствам (ответы на которые, напомним, должны выступать в качестве эталонных для выяснения истинного информационного состояния допрашиваемого).

В подобных спонтанно сложившихся условиях следователь должен тем или иным путем перейти к установлению «эталона» речи допра-

шиваемого. С этой целью он может: а) «свернуть» допрос по существу выясняемых обстоятельств и перейти к тестовым беседам безотносительно к теме допроса; б) ввести допрос, в другое русло, используя последующую его часть для выяснения достаточно нейтральных вопросов по существу дела, подбор которых также должен служить целям выявления эталона речи допрашиваемого; в) перенести допрос на другое время и начать его с «тестовых» бесед.

Вторая ситуация заключается в том, что симптомы или возможность сокрытия лицом своего информационного состояния известны (или предполагаются) следователем на основании материалов дела или сведений, добытых непроцессуальным путем, до своего личного с ним общения. Эта ситуация в тактическом плане несомненно предпочтительней предыдущей. То что допрашиваемый еще не «скован» показаниями, данными именно этому следователю, или в целом самим фактом ранее данных им показаний, делает более эффективным проведение с ним тестовых бесед, установление эталонов обычного речевого и эмоционального поведения этого лица.

Сказанное является еще одним аргументом в пользу того очевидного, но, к сожалению, далеко не всегда соблюдаемого на практике положения, что допросу по существу дела должны предшествовать «тестовые» беседы и максимально возможное в конкретной ситуации изучение личности человека, которого предстоит допросить.

На качестве диагноза информационного состояния допрашиваемого отражаются не только неизбежные субъективные особенности восприятия, но и моральные свойства, и весь нравственный облик конкретного следователя: честность, трудолюбие, самокритичность, объективное отношение к допрашиваемому независимо от своего эмоционального к нему отношения и др. Несомненно также, что верная диагностика связана с житейским и профессиональным опытом и теоретической подготовкой следователя.

После того как следователь диагностирует для себя тем или иным образом ситуацию допроса (как бесконфликтную, конфликтную без строгого соперничества, конфликтную со строгим соперничеством), он переходит к выбору тактических средств (приемов, их комбинаций) управления ситуацией допроса. Иными словами, определяет те из них, которые следует применить в данном конкретном случае для получения от допрашиваемого объективной и полной информации об интере-

сующих следователя обстоятельствах, и осуществляет их практическую реализацию.

Но прежде чем начать непосредственное рассмотрение тактики допроса в зависимости от выделенных следственных ситуаций, напомним основные критерии допустимости применения тактических средств допроса (подробное их обоснование см. в гл. 1 настоящей работы).

Тактический прием допроса должен быть законен. Он не только не может нарушать уголовно-процессуальные запреты, установленные в отношении допроса (скажем, запрет постановки наводящих вопросов, продолжительность допроса и т. д) и нормативные предписания о порядке его производства (например, о допросе порознь лиц, вызванных по одному делу), но должен соответствовать принципам и духу уголовно-процессуального права.

Тактический прием допроса должен соответствовать нормам морали, общей и профессиональной этики. Он должен быть нравственно допустимым: не содержать в себе обмана, не унижать честь и дос