Взаимодействие как взаимозависимость: теория взаимозависимости Тибо и Келли.

Тибо (Thibaut) и Келли (Kelley) разработали свою теорию взаимозависимости с це­лью развития и уточнения построений теории поля Левина, в частности, репрезентации жизненного пространства человеческой мотивации. Теория представляет таксономию пат­тернов взаимозависимости - концептуальную модель, в рамках которой могут анализиро­ваться все возможные формы взаимозависимости в категориях их четырех критических свойств - степени взаимозависимости, взаимности зависимости, корреспондирования ре­зультатов и оснований зависимости. Предлагается так же и метод оценки основных свойств взаимозависимости, а так же обсуждает пути трансформации личностных ценно­стей и диспозиций в наблюдаемых паттернах взаимозависимости.

Теория взаимозависимости концентрируется на межличностном взаимодействии, как на ядре всех социально-психологических феноменов. Предполагается, что коммуницируя друг с другом, люди вырабатывают своеобразные продукты друг для друга, т.е. реа­лизуют поведенческие реакции, обладающие эффектом влияния друг на друга. В данной логике рассуждений предполагается, что взаимодействие включает потенциал односто­роннего и двустороннего влияния — возможность того, что поведение людей будет оказы­вать воздействие на поведение и состояния окружающих. В новых ситуациях и взаимоот­ношениях весь потенциал стимулирующего воздействия не сразу становится полностью очевидным для взаимодействующих сторон - он постигается и раскрывается на протяже­нии всего процесса развития взаимоотношений, приводящего к постепенному раскрытию поведенческого репертуара

Теория взаимозависимости Тибо и Келли

Варианты и результаты поведения формально репрезентируются посредством ис­пользования простого концептуального средства — матрицы результатов. В данном кон­тексте под матрицей понимается, прежде всего, инструмент концептуализации особенно­стей взаимодействия в количественных величинах и представленных в ней. Простейшая форма взаимодействия может быть описана посредством матрицы 2х2 — описывающей ситуацию взаимодействия между двумя индивидами А и В обменивающимися двумя еди­ничными поведенческими актами или их фрагментами. Общая схема взаимодействия и его результатов представлена на приводимом ниже рисунке.

Партнер А

П

А

Р т н е Р

В

Два столбца отражают два взаимоисключающих типа или фрагмента поведения (а1 и а₂), которых может придерживаться партнер А, а две строки отражают два типа поведе­ния (в1 и в₂), которых может придерживаться партнер В. Каждый из четырех элементов матрицы представляет собой пересечение определенных типов поведения партнеров А и В. для каждого из типов поведения число, помещенное на диагональю, обозначает резуль­тат, получаемый партнером А, число же, помещенное под диагональю обозначает резуль­тат партнера В. применительно к рисунку, если партнер А производит действие а_ь а В — в₁ А получает результат 0, а В - результат 2.

При оценке соответствия взаимоотношений между членами диады необходим оп­ределенного рода стандарт для изменения приемлемости результатов получаемых им. Для осуществления такого рода оценки Thibaut и Kelley были установлены два типа стандар­тов - уровень сравнения (УС) и уровень сравнения для альтернатив (УСальт.). УС - стан­дарт, по которому участники оценивают «привлекательность» своих взаимоотношений или то, насколько они удовлетворительны. Этот стандарт отражает качество результатов, которые, как считает участник, им или ею заслужены. Результаты, превышающие УС, воспринимаются как относительно удовлетворительные, те, что ниже УС, — как неудовле­творительные. Местоположение УС на индивидуальной шкале результатов, определяется всей совокупностью результатов, известных человеку, как из непосредственно опыта, так и из наблюдения за окружающими. Чем совершеннее результат, тем больший вес он будет иметь при формирований УС.

Межличностное взаимодействие 536

т. может быть определен просто как самый низкий уровень результатов, кото­рый примет партнер в свете имеющихся альтернативных возможностей в других взаимо­отношениях. Из определения следует, что если результаты опустятся ниже УСальт. партнер разорвет ношения. Местоположение УСальт. зависит главным образом от качества наиболее привлекательного из альтернативных взаимоотношений, легко доступного для партнера. По мере того как результаты взаимоотношения все в большей и большей степени превос­ходят УСальт., партнер постепенно становится все более зависимым от данного взаимоот­ношения как единственного источника его опыта

Степень в которой результаты превосходят УСальт., определяет, насколько сильна за­висимость партнера от диады для получения благоприятного результата. Соответственно, числа введенные в матрицу результат, обычно отсчитываются от УСальт., как от нулевой точки, числа в матрице обозначают степень, в которой каждый партнер зависим от диады, а совокупность чисел, таким образом, представляет модель их взаимозависимости. Зави­симость каждого из членов диады составляют основу для власти одного из них над другим. Так, власть А над В определяется рядом результатов, к которым А может привести В, при­чем это ряд есть расстояние между УСальт., определенным В, и максимальным из возмож­ных для возможностей А по отношению к В.

Различается два типа власти — управление судьбой и управление поведением. В пер­вом случае речь идет о возможности влияния А на результаты В вне зависимости от ак­тивности последнего. Если каждый из участников диады обладает такими возможностями, речь идет о взаимном управлении судьбой (ВУС). В случае управления поведением (УП) подразумевается возможность за счет варьирования поведением А изменять поведение В. При наличии обоюдных возможностей такого рода имеет место взаимное управление по­ведением (ВУП). Общая логика гармоничного взаимодействия определяется согласован­ностью результатов и претензий партнеров, в случае же рассогласования возникает ситуа­ция конфликта, обусловленного рассогласованием оценок внесенного вклада и полученно­го итогового результата.

Гармоничное взаимодействие интерпретируется Тибо (Thibaut) и Келли (Kelley) по­средством понятия эффективной матрицы. Эффективная матрица, по мнению авторов, подытоживает набор вероятностей «поведение — результат», актуальных в момент совер­шения поступков. Решения о поступках включают выбор среди альтернатив, как опреде­лено в эффективной матрице, и принимаются с учетом результатов, указанных в ней. Оценка последствий действия, производящаяся после его совершения, делается также с учетом результатов, введенных в эффективной матрице. (Существуют, однако, как мы ка-жем ниже, некоторые пределы чрезмерной привязанности участников к эффективной мат­рице.) Короче говоря, действия как предпринимаются, так и оцениваются с учетом резуль­татов, введенных в эффективной матрице.

Можно выделить две группы факторов или процессов, вносящих вклад в эффектив­ную матрицу. Они действуют последовательно во времени, причем вторая группа опира­ется на результаты первой. Разграничение облегчается представлением первых результа­тов в заданной матрице. Так, мы выделяем: а) группу причинных факторов, создающих заданную матрицу на основе, б) группы процессов, определенных моделью этой матрицы и действующих так, чтобы преобразовать ее. Результатом этого преобразования является эффективная матрица.

Теория взаимозависимости Тибо и Келли 537

Для целей введения мы намерены раскрыть смысл заданной матрицы, предложив некую иллюстрацию - игровую матрицу экспериментатора. Экспериментатор определяет варианты реакций и, в соответствии с видами и количеством стимулов, последствия раз­личных сочетаний вариантов. Отдельное значение каждого бедствия (пункты, пенни) зави­сит, безусловно, от качеств игроков. т.к. качества включают их потребности и заботы; то, что они оставляют участников считать важным; их общие уровни сравнения, которые влияют на соизмерение последствий, их предельные полезности, зависящие от случив­шихся потерь или от насыщенности энным стимулом; усталость, накопленную в усилиях, необходимых для осуществления поведения, и умения, определяющие понесенные из­держки. Отдельные последствия межличностных столкновений и, результаты взаимопо­мощи также представлены в данной матрице.

В целом, как и в последующей иллюстрации, заданная матрица определяется факто­рами окружающей среды и институциональными факторами в сочетании с факторами личностными (потребности, умения и т. д.). Матрица «задана» в том смысле, что варианты поведения и результаты поведения находятся строго под контролем факторов, внешних по отношению к самому межличностному отношению. Результат в каждом элементе матри­цы — каждое пересекающееся или совместное поведение — задан для взаимоотношения силой установления социального и физического окружения и соответствующих качеств двух людей.

Не существует тесной причинной связи между заданной матрицей и поведением, которое она определяет. Результаты, определенные по отдельности, элемент элементом, как в заданной матрице, не объясняют поведение в отношениях взаимозависимости. То, на что участники часто действительно реагируют, — это на модель заданной матрицы, напри­мер, на несоответствие между их собственным результатом и результатом партнера в дан­ном элементе матрицы, на тот факт, что в определенных элементах матрицы оба результа­та высоки или на возможность выбора между различными по предпочтительности элемен­тами. В результате, реагируя на разные стороны модели заданной матрицы, участники трансформируют ее в новую матрицу - эффективную матрицу, которая уже тесно связана с их поведением.

Именно для того, чтобы привлечь особое внимание к этому процессу трансформа­ции, вводится различие между заданной и эффективной матрицами. Цепь причинных со­бытий, ведущая к эффективной матрице, может быть, как мы думаем, разорвана, чтобы разграничить а) процессы, создающие модель результатов; каждый результат определяется отдельно, безотносительно к другим, и б) процессы, определенные этой моделью (т.е. спе­цифические для нее) и на нее воздействующие. Это показано на рис. 6, на котором стрелки (а) относятся к процессам, которыми определяется независимо каждый результат, а сле­дующая стрелка (б) относится к процессу распознавания моделей результатов и их преоб­разования, т. е. к процессу трансформации.

Теория Тибо и Келли в дальнейшем была расширена Расбалтом (C. Rusbult, 1986), который показал, что обязательства во взаимоотношениях определяются не только резуль­татом и приемлемостью альтернатив, и личным вкладом партнеров в развитие взаимодей­ствия. Было показано - чем больше вклад в развитие взаимоотношений, тем более значи­мыми они становятся. При этом вклад рассматривается в контексте внутренне и внешне присущих элементов (затраченное время, эмоциональная энергия, общие друзья, взаимные

Межличностное взаимодействие 538

обязательства и т.п.). Вклад отличается от обычных затрат на развитие взаимоотношений и получаемых выгод, прежде всего тем, что он не может быть легко забыт или изменен в оценке его ценности в случае прекращения взаимоотношений. Он выполняет не только укрепляющую, но и стабилизирующую функцию для развития взаимоотношений - пре­кращение взаимоотношений означает и потерю затраченных на их развитие ресурсов.

Представленный подход с позиций теории взаимозависимости фиксирует элемент взаимности участвующих во взаимодействии сторон. Взаимность во взаимодействии часто ассоциируется с обменом ресурсами, теоретическая модель которого разработана Хоман-сом (Homans, 1961) в его теории социального поведения как обмена. Представляя взаимо­действие как обмен ресурсами и пытаясь.

Нормативная регуляция межличностного взаимодействия Нормативно-ролевая регуляция межличностного взаимодействия

Первоначально взаимодействие в рамках социальной психологии анализировалось в контексте социальных норм, устанавливаемых людьми во взаимоотношениях друг с дру­гом для обеспечения некоторой определенности и ясности в перспективах их развития. Норма — это всегда жертва индивидуальной свободы во имя определенности взаимоотно­шений. Трудно представить себе взаимодействие между людьми, не регулируемое соци­ально разделяемыми нормами. Кому уступать дорогу, брать или не брать чужое, ходить или не ходить на свидание, сдавать или не сдавать экзамен, грубить или не грубить? Ответ на эти вопросы программируются социальными нормами, а так же нашим желанием под­чиняться им с учетом возможных негативных последствий неподчинения как в ближай­шей, так и отдаленной перспективе.

При внешней иллюзии абсолютной свободы в выборе поведения, в силу своей зави­симости от других людей, человек отдает часть своей свободы во имя скоординированно-сти своих действий с действиями других людей. Последнее в рамках социальной психоло­гии исследовалось в контексте взаимоотношений индивида и группы и в более широком аспекте - индивида и общества.

Одним из наиболее известных в данном контексте исследований, явилось исследо­вание Музафера Шерифа (Sherif) процесса образования групповых норм, в котором было показано, что по мере согласования позиции по обсуждаемой проблеме в группе, принятое решение начинает приобретать самодовлеющую силу - детерминируют или изменяют реакции члена группы на ситуацию (1936). Данное исследование, как и повседневная практика, показывают, что нормы не выступают в качестве причинно обуславливающих оснований социального поведения людей, а формируются в процессе межличностного взаимодействия, создающего основу для формирования норм, но не создающего их.

В этом контексте социальные нормы рассматриваются как разделяемые способы рассмотрения объектов и обращения с ними. Они включаются в систему социального кон­троля, обеспечивают существование и функционирование как отдельных членов общества так и его институтов, образуя нормативно-ценностную систему культуры. Благодаря соци­альным нормам обеспечивается стабильность, устойчивость, сбалансированность общест-

Нормативно-ролевая регуляция межличностного взаимодействия 539

ва. Таким образом, социальные нормы выступают в качестве средства осуществления важнейших социальных функций и средства социальной регуляции введения.

Характеризуя значение социальных норм, М.И. Бобнева отмечает, что они «явля­ются средствами и проводниками самых разнообразных регулирующих и детерминирую­щих воздействий. Сами по себе они создают нормативную спецификацию условий пове­дения, т. е. определяют то, что поведение людей развертывается в особом мире, отличном не только от мира неживой, но и внечеловеческой живой природы, а именно мире, кото­рый характеризуется нормативными, предписываемыми, деонтическими и оценочными параметрами. Социальные нормы обеспечивают этническую обусловленность психиче­ских свойств и поведения людей, религиозную и антирелигиозную направленность. Они являются проводниками социального и институционального контроля управления» (1976: 147).

В процессе регуляции поведения социальные нормы взаимодействуют со многими формами социальной регуляции, детерминации и обусловливания поведения и свойств личности: социальное влияние, «заражение», социальное давление, подражание, социаль­ная «мимикрия», регуляция массовидных форм поведения. Они включаются в другие средства и способы социальной регуляции поведения, существующие и используемые в обществе: ролевые ожидания, обряды, обычаи, ритуалы и т. п. При осуществлении регули­рующих воздействий социальные нормы сами выступают в роли и внешних и внутренних факторов регуляции поведения. «Будучи усвоенными, интериоризированными, превра­тившись в факторы внутреннего мира человека, социальные нормы воздействуют на пове­дение через систему внутренних факторов регуляции — самосознание и самооценку, моти-вационную систему, понимание и установки, т. е. становятся собственно личностными средствами регуляции поведения» (там же, 147-148). Наконец, социальные нормы участ­вуют в формировании «высшего этажа» регулятивных механизмов поведения человека: его идеалов, убеждений, мировоззренческих установок, высших нормативных представле­ний и нравственных образований—чувства долга, совести.

Социальные нормы важнейший компонент системы социальной регуляции поведе­ния и регуляции социального поведения, своеобразный «цемент общества» (Elster,1989: 251). Нормы проясняют поведенческий выбор, помогают определить направление дейст­вий и мотивацию, организуют социальное взаимодействие, а так же помогают сориенти­роваться в возможных линиях поведения других людей, тем самым создавая основания для прогноза. Каждый член общества в определенной степени сдерживается именно нор­мами, совершая выбор между подчинением и неподчинением им. Эта линия на подчине­ние или неподчинение, как правило, описывается в рамках различных вариаций ролевого подхода, основные понятия которого представлены на приводимой ниже схеме Х.Х.

Расшифровывая суть ролевого описания социального поведения личности теорети­ки ролевого подхода исходят из постулата о том, что поведение личности в социальном взаимодействии определяется в первую очередь позицией, занимаемой индивидом в структуре межличностных взаимоотношений и социальных отношений в целом. В обще­стве по отношению к этой позиции формируется ряд ожиданий в отношении того, как че­ловек должен вести себя в соответствии с занимаемым статусом. Эти ожидания, вклю­чающие ряд гипотетических нормативных требований к поведению определяются как ро­левые требования или ролевые предписания. В то же время выбор человека в отношении

Межличностное взаимодействие

подчинения или неподчинения этим требованиям во многом определяется индивидуаль­ными особенностями личности: ее социальным опытом, самоотношением, отношением к окружению и т.п. Преломленное индивидуальным своеобразием собственные представле­ния о том как человек должен вести себя в соответствии с социальной ролью определяют­ся как ролевая концепция. Именно взаимодействие, часто конфликтное, между ролевыми требованиями и ролевой концепцией и определяют специфику ролевых представлений, фиксирующих окончательный выбор человека в отношении совершения поступка, линии поведения, подчинения или неподчинения социальной норме.

Личность, прак­тический опыт, интеллект и дру­гие устойчивые характеристики

Ролевые пред­ставления

Приводится по: Feld, S., Radin, N. Social psychology for social work and mental health profes­sions. -NY: Columbia University Press, 1982, p. 62.

Понятно, что ролевое объяснение действия социальной нормы не является исчерпы­вающим, но оно дает хорошую иллюстрацию сложности воплощения нормы в поведении. Более глубокое же рассмотрение данной проблемы связано с нахождением ответов на во­просы о том почему люди в одних случаях подчиняются социальным нормам, а в других случаях нет? Почему они совершают альтруистичные и безрассудные действия? Почему они совершают акты агрессии в отношении людей, относящихся лояльно к ним? и многие, многие другие.

В многочисленных теоретических попытках нахождения ответов на данные вопро­сы часто обсуждается проблематика психологических механизмов формирования и дейст­вия социальных норм.

Психологические механизмы формирования и действия социальных норм.

В том, как строится и реализуется процесс активного взаимоотношения и взаимона­правленности воздействий общества и его членов, так же проявляется характер систем со­циальных норм и соответственно характер данного общества. Социальная действитель­ность обусловливает и то, что в различных типах общества с различными общественными системами, укладами и условиями в качестве объектов научных исследований неминуемо выступают различные тип и виды нормативных образований, и то, что различными оказы­ваются предметы, подходы и проблематика исследований.

Изучение вопроса формирования, влияния и действия норм, вырабатываемых и рас­пространенных в непосредственном окружении человека, вместо абстрактного изолиро-

Психологические механизмы формирования и действия социальных норм 541

ванного от общества «психологического человека» старой психологии дополняется инди­вид, включенным в группы своего непосредственного окружения, в социальные общности.

При изучении механизмов формирования, действия, распространения этих норм и их качественного содержания перед психологией и социальной психологией возникают специальные теоретические, методологические и методические задачи. Необходимо выяс­нить, как социальные нормы представлены в сознании, как они выполняют роль регулято­ров и детерминант, как строится регуляция поведения и регулируемое поведение?

Классические исследования Шерифа (1936) процесса формирования групповых норм показывает необходимость нахождения в ситуации выбора приемлемых социальных эталонов, ориентирующих в происходящем и показывающих возможные направления по­ведения при антиципации возможных последствий того или иного выбора. Для осуществ­ления субъективно обоснованного выбора человек как бы осуществляет акт самоверифи­кации оценивая решения значимых других, либо «примеряет» наработанные обществом и зафиксированные в культуре эталоны поведения. Осуществив этот выбор он берет на себя обязательства, инерционное влияние которых и определяет приверженность установлен­ной норме в последующих действиях известное как эффект принятых обязательств. Ше­риф подчеркивает взаимный характер принятых норм, а не пассивное воплощение соци­ального предписания. Таким образом одним из механизмов нормообразования выступает идентификация с групповым решением или нормой.

Наряду с идентификацией в качестве возможных механизмов нормообразования в истории социальной психологии рассматривались «заражение», подражание и др., общим для которых является интернализация нормы, как производной от авторитетности их пер­воисточника с последующей ее экстернализацией в поведении. Трансляция же норм осу­ществляется в процессе социализации в рамках которой осуществляется приобщение ин­дивида к ценностям культуры. Причем аккумуляция культурных норм всегда опосредова­на непосредственным окружением индивида, задающим уникальность интерпретации и отношения к социальной норме, ее личностный смысл. Таким образом, усвоение нормы рассматривается как взаимоактивный процесс взаимодействия трансляторов и аккумуля­торов социальных норм. Норма не прост усваивается, а преломляется через индивидуаль­ный опыт, трансформируется и иерархизируется, становясь либо активной, либо пассив­ной. Это взаимоактивное взаимодействия и создает основание для динамики социальных норм.

Представленность социальных норм в общественном сознании и в тех сферах инди­видуального сознания, которые формируются как отображение определенных сфер обще­ственных отношений (например, сфера правосознания), не вызывает вопросов, и наряду со сферой обыденного сознания членов определенных групп обычно используется конкрет­ной социологией при разработке этой дисциплиной проблем социального содержания и социального механизма действия норм. Одним из типичных примеров в этой области яв­ляется изучение таких социальных механизмов действия норм, как механизмы распро­странения тех или иных норм в той или иной популяции, степени принятия той или иной группой тех или иных качественно определенных типов норм и даже степени их «осоз­нанности», точнее «сообщаемости», т. е. возможности получить их формулировки или иные типы ответов от обследуемых представителей общностей. Это достаточно убеди­тельно было продемонстрировано в исследованиях Теодора Нькомба (Newcomb, 1943),

Межличностное взаимодействие 542

изучавшего трансформацию политических аттитюдов студентов из консервативных семей, в процессе 4-летнего обучения в колледже. Ньюкомб показал, что противодействие кон­сервативных семейных и либеральных студенческих норм в большинстве случаев приво­дило к первенству последних, причем, это доминирование было зафиксировано им и через 25 лет.

Наличие нормы в феноменальном поле сознания и самосознания личности в виде вербального образования, разумеется, возможно (что показывают и экспериментальные исследования и практика повседневного существования и общения человека) и необходи­мо. Соответственно необходимо и психологическое изучение феноменального поля созна­ния. Попытка такого рода исследования осуществлена в рамках теории норм, постули­рующей, что формирование норм или эталонов осуществляется в рамках любого индиви­дуального опыта (Miller, Turnball и McFarland, 1991). Причем, специфика индивидуального отношения к норме определяется тем, что разные ее аспекты оцениваются субъективно отличным образом. Исследования свидетельствую, что по отношению к норме может иметь место большое количество альтернатив в рамках опыта конкретного субъекта. Од­нако некоторые из альтернатив кажутся более естественными нежели другие или быстрее воспроизводятся в памяти. Ситуативно установленная норма, в случае ее признания субъ­ектом начинает признаваться как стандартная и обретает сильно выраженным инерцион­ным эффектом.

Теория норм и понятие взаимности позволяют найти необходимые объяснения фе­номену различной трактовки двух событий, приведших к одним и тем же последствиям. В целом, основной вывод теории норм сводится к двум постулатам:

(1) жизненный опыт формирует собственные оценочные эталоны или нор­
мы; и

(2) нормы формируемые жизненным опытом, включают одни элементы и не
включают другие. (Manstead, Hewstone, 1996: 412)

Данная теоретическая конструкция, приобретшая особую популярность в 1980-е го­ды фиксирует внимание, во-первых, на идиографическом или имическом аспекте социаль­ных норм, и, во-вторых, на иерархической их организации, предполагающей приоритет­ность одних элементов субъективного жизненного опыта над другими в нормообразова-нии.

Однако следует обратить внимание на психологический факт, полученный в иссле­дованиях: при специальном опросе (подчеркнем, что это уже определенная форма обще­ния — ролевого общения — экспериментатора и испытуемого, осуществляемая опять-таки по определенным законам и нормам) человек формулирует норму и придает ей функцию обоснования своего поведения. Но это означает не только то, что норма может и бывает в определенных условиях взаимодействия представлена в феноменальном поле сознания, но и то, что у человека есть побуждение обосновать свое поведение.

Присутствие нормы в сознании позволяет человеку отнестись к ней и оценить свои и чужие поступки с содержательной, качественной стороны в категориях ценностных и нравственных отношений, оценить себя, ситуацию, партнеров по общению и их поведе­ние, соотнести оцениваемые явления с каким-то эталоном, отобрать, отсеять, сформиро­вать отношение, т. е. регулировать поведение и общение. Осознание нормы позволяет «включить» именно эти процессы.

Психологические механизмы формирования и действия социальных норм 543

Таким образом, вопрос о презентации нормы в феноменальном поле сознания тесно связан с представлением о детерминации психических явлений и процессов по типу воз-действия внешних условий через внутренние побудительные системы личности, равно как и с вопросом о регулятивной функции сознания в отношении поведения и проявления личности, он связал также и с вопросом о процессуальной стороне психических проявле­ний.

Как отмечает М.И. Бобнева, обсуждаемый факт наличия или отсутствия нормы в сознании и возможности ее включения в процессе осознания в феноменальное поле созна­ния и функций презентированной нормы заставляет сделать следующие предположения.

Возможность осознания нормы и осознанное или неосознанное (в случае отсутствия нормы в феноменальном поле сознания) ее использование, доказательством чего является то, что человек всегда осуществляет нормативное поведение, т. е. его поведение всегда протекает в условиях нормативного мира и всегда может быть проанализировано и оцене­но в терминах нормы или отклонения от нее, проявляется в том, что сознаем мы это или нет, но мы всегда поступаем в соответствии с теми или иными нормами. В этом смысле некоторые авторы говорят о «бессознательном сознании должного», об «особой форме» нравственного сознания и т.д. (1976, с. 168).

Как структурные факторы социальные нормы выступают в роли селективных обра­зований, в роли регуляторов систем личностных смыслов и оценок. Человек может при первом обращении не сообщить в вербальной, т.е. вербально осознанной форме, формули­ровку социальной нормы, но он видит — воспринимает в действительности то, что ему дик­туется этой нормой. Именно этот механизм регуляции психических и даже психофизиоло­гических процессов лежит в основе тех феноменов изменения в ситуации группового дав­ления порогов цветовой чувствительности и способности различения, о которых сообщает Серджо Московичи в приведенной выше работе.

Норма может не быть представлена в феноменальном поле сознания в развернутой и точной формулировке, но она может перестроить мотивационную систему человека та­ким образом, что определенные виды поступков и линии поведения будут для него «за­крыты», исключены, и их он будет оценивать как безнравственные (что могут показать, например, исследования явлений коллективизма и «группового эгоизма»).

Человек может не сообщить о тех или иных социальных нормах, но последние мо­гут так перестроить систему его личностных смыслов и значений, что человек будет опре­деленным образом оценивать и понимать те или иные факты, события, тексты и т.д.

Превращение нормы в структурный фактор внутреннего мира личности может объ­яснить и ее «участие» в выборе альтернатив действий и линий поведения, и ее антиципи­рующую, упреждающую, опережающую результат функцию регуляции поведения. Пред­писывающая характеристика нормативных образований связана именно с такой возмож­ностью структурных преобразований и «включений» механизмов установки, ожидания, антиципации и т. п.

Именно как структурная характеристика внутреннего мира человека социальная норма может сказываться на свойствах, качествах, проявлениях личности и самой структу­ре этих свойств личности, в чем и проявляется функция норм в формировании определен­ного типа личности. Если принять эти положения, то открывается иной, чем в теориях «ус­воения норм как знаний», способ усвоения человеком социальных норм.

Межличностное взаимодействие 544

Разумеется, воздействие через сознание путем прямого представления нормы созна­нию индивида — один из важнейших каналов социализации и приобретения знаний о нор­мах. Но и этот путь, и структурные преобразования внутреннего мира личности под воз­действием социальных норм наиболее действенны и адекватны при организации условий, форм, способов поведения, в которых заложены, объективированы необходимые соци­альные нормы. Таковыми являются обычно стихийно и сознательно складывающиеся ус­ловия общения, в ходе которого реально и происходит структурное «отображение» чело­веком социальных норм. Но в роли подобных условий могут выступить и специально ор­ганизованные (а именно с учетом данных социальных норм) формы и виды деятельности и поведения человека, а в более широком контексте — определенным образом организован­ная вся социальная среда, само общество.

При таком типе воздействия социальных норм значение процессов осознания их, включения их как содержательных в феноменальное поле сознания и самосознания лично­сти несравненно важнее, чем в случае усвоения готовых формул и положений. Именно в этом случае возникает возможность расширения сферы самосознания, формирование про­цессов саморегулирования, сознательной оценки содержания норм в нравственных и цен­ностных категориях, а также формирования и проявления в этих процессах подлинной активности личности, остающейся при усвоении норм как знаний всего лишь пассивным восприемником и накопителем нормативной информации.

Простейший житейский вопрос «что я делаю и почему?», поставленный самим че­ловеком, может включить сложнейшие психологические и социальные механизмы регу­ляции поведения. Включение нормы в сознание и делает личность ответственной за выби­раемые варианты и формы поведения, за содержание тех социальных норм, которым в своем поведении и в жизни следует человек и в выработке и преобразовании которых он только в этом случае может и должен принять активное участие. Только в этом случае че­ловек может стать не «игрушкой», подвластной каким-то анонимным внеличностным си­лам, но именно активной личностной силой процесса общественного развития прежде все­го потому, что социальные нормы не просто «складываются» в обществе, общностях, в процессах общения людей, но люди сами «складывают» их.

Помимо и наряду с представлением социальной нормы в феноменальном поле соз­нания личности, социальные нормы в структуре индивидуального сознания и поведения и именно через структуру, ее преобразование, ее перестройку социальные нормы оказывают регулятивное воздействие на поведение человека, его свойства и проявления. Соответст­венно можно предположить, что «усвоение» социальных норм, формирование их у чело­века происходит путем структурной перестройки сознания, его феноменального поля и его регулятивных функций, равно как и перестройки мотивационно-побудительной и оценоч­ной системы личности. Наряду с рациональной перестройкой феноменального поля созна­ния в процессе актуализации норм имеет место и своеобразная поведенческая автоматиза­ция. Будучи отработанной и подтвердив свою репрезентативность, норма обретает статус поведенческого автоматизма или алгоритма, обусловливающего ее включение в соответ­ствующий поведенческий шаблон. Именно шаблонизация нормы, при исключении каких-либо субъективных возможностей рационализации ее не выполнения приводит к тому, что человек автоматически включает норму в поведение, не рассуждая и не подвергая это по­ведение критическому анализу.

Психологические механизмы формирования и действия социальных норм 545

Приведенный анализ нормативной регуляции социального взаимодействия не явля­ется исчерпывающим. Тем не менее, он дает представление о том, что процесс взаимодей­ствия регулируется нормами, устанавливаемыми как контекстом конкретной культурной традиции, так и адаптацией этой традиции к специфическим условиям непосредственного социального окружения и собственного жизненного опыта

Межличностное взаимодействие и социальный контекст.

Взаимодействие всегда предполагает определенный социальный контекст. Более то­го, оно невозможно без этого контекста — в противном случае исчезает сама возможность взаимодействия. Одной из ведущих образующих этого контекста выступает язык, который не только поддерживает контекст взаимодействия но и формирует его (Giles, Coupland, 1991). Так как взаимодействие в существенной своей части осуществляется в вербальной форме, то изучение особенностей выбора специфики языкового взаимодействия относи­тельно ситуативного контекста его осуществления стало объектом серьезного социально-психологического анализа.

Одна из первых попыток изучения особенностей речевого взаимодействия предста­вителей различных статусных групп была предпринята Бернстейном (Bernstein, 1971). Он сравнивал особенности лексики представителей среднего и рабочего класса Великобрита­нии. В исследовании достаточно убедительно продемонстрировано, что для представите­лей рабочего класса характерно использование ограниченных речевых кодов, отражающих специфику социального окружения и его структуры, в которых формировалась лексика испытуемых. Результаты исследований Бернстейном были подвергнуты серьезной крити­ке за их очевидную тенденциозность, но в то же время они со всей очевидностью постави­ли вопрос о различных контекстах, которыми оперируют говорящие, используя одни и те же знаковые системы. Этот вопрос уже обсуждался нами в процессе рассмотрения комму­никативной составляющей межличностного взаимодействия с демонстрацией того слож­ного процесса передачи содержания сообщения от коммуникатора к реципиенту связанно­го с преодолением различного рода фильтров. Здесь же мы более детально остановимся на рассмотрении проблематики речевой аккомодации, связанной с необходимостью своеоб­разной подгонки языка взаимодействия к возможностям партнера в целях обеспечения необходимого уровня взаимопонимания.

Янчук В.А.

Межличностное взаимодействие как взаимопонимание

Межличностное взаимодействие как процесс формирования единого поля значений.

Углублении в проблематику межличностного взаимодействия с неизбежностью ставит вопрос о его связи с процессом взаимопонимания участвующих сторон. Причем последнее не столь просто как это мо­жет показаться на первый взгляд. Дело в том, что даже будучи хорошо «вооруженными» навыками «чте­ния личности» другого человека, учитывая многочисленные факторы, определяющие адекватность оценки и интерпретации индивидуальных особенностей партнера по взаимодействию, мы сталкиваемся с, пожа­луй, наиболее фундаментальной проблемой - знаковой опосредованностью межличностного взаимодейст­вия в целом и взаимопонимания участниками, в частности. Мы никогда не имеем и не будем иметь воз­можности непосредственного доступа к тому, что происходит во внутреннем мире другого человека и в этом смысле вполне оправданной является поговорка о том, что «чужая душа - потемки». По существу, пытаясь понять другого человека, мы опираемся только на те сигналы или знаки, которые он транслирует нам, а также на собственный и совокупный опыт предположений о том, что это могло бы значить. Но опыт, пусть и совокупный, может быть отнесен к другому человеку весьма условно. И когда мы обращаем­ся к «знающим» людям, мы должны понимать, что их знания, во-первых, более уместны по отношению к ним, и, во-вторых, что адекватность этих знаний по отношению к данной конкретной ситуации весьма ус­ловна.

Опосредованность знаками межличностного взаимодействия вполне очевидна, но эта «очевидность» долгое время отвлекала исследователей от попыток проникновения в ее суть. Более того, понимание этой очевидности практически всегда было сопряжено с господствовавшими в той или иной системе метапара-дигмальными представлениями. В частности, модернистский универсализм долгое время проповедовал идею однозначности интерпретации значений, представленных в знаках. Это нашло свое выражение и в психосемантических исследованиях (Петренко, 2001), а также переживших не так давно волну популярно­сти изданиях типа «читать человека как книгу», в которых представлены многочисленные описания одно­значной интерпретации тех или иных сигналов невербальной коммуникации - мимики, жестов и т.п. чи­тать то его можно, вопрос заключается лишь в том, насколько это «чтение» близко к пониманию того, что думает и чувствует «читаемый». Самое интересное заключается в том, что чем больше «читающий» уверен в верности своего «прочтения», тем менее адекватен он становится в оценке имеющего место в действи­тельности. Один и тот же жест может иметь совершенно отличное значение в разных ситуативных контек­стах. Более того, он может иметь множественные значения, определяемые в том числе и собственным опы­том, людей, пытающихся его понять. В этом смысле вполне справедлива поговорка - «вижу то, что хочу видеть».

Стремление к нахождению однозначных, экспериментально подтвержденных оснований понимания того, что происходит во внутреннем мире партнеров по взаимодействию долгое время доминировала в со­циальной психологии, приведя к огромному количеству эмпирически установленных фактов, увы, не при­близивших к исчерпывающему пониманию проблемы межличностного взаимодействия. Наиболее извест­ные из такого рода попыток были представлены нами выше.

С течением времени стало все более очевидным нахождение новых подходов, отличных от тради­ционной стимульно-реактивной схемы. Первый вывод заключался в осознании того факта, что взаимодей­ствие не статично, а интерактивно, что в процессе взаимодействия имеет место не обмен некоторыми не­изменными сигналами или знаками, а значениями, которые устанавливаются, формируются и постоянно развиваются. Второй вывод связан с осознанием необходимости погружения во внутренние миры взаимо­действующих сторон с целью выяснения того, как формируемые значения синхронизируются и верифици­руются. Это «погружение» становится возможным только на основе качественно отличной исследователь­ской методологии - диалогической (методология второго лица), в которой установление знания становится невозможным без обращения к его источнику, т.е. исследуемому человеку. Третий вывод был связан с осознанием того, что взаимоотношения «постигаются» или «направляются», а «делаются» или «создают­ся» самими участвующими сторонами. Взаимоотношения продукт совместный. И если одна из сторон не стремится к построению здания совместных взаимоотношений, то и природа их будет весьма недолговеч­на

Индивиды, вступающие во взаимоотношения, пытаются в первую очередь не «прочитать», а понять друг друга, стремясь сконструировать системы значений каждого из участников взаимодействия в собст­венных понятиях. По мере включения во взаимоотношения, взаимное изучение начинается с включения полученных от партнера сигналов в контекст особой истории совместных взаимоотношений. По мнению

Взаимодействие как процесс формирования единого поля значений 547

Стива Дака (S. Duck, 1994), Выяснение особенностей такого взаимопонимания предполагает изучение пу­тей, посредством которых два человека конструируют системы личностных значений друг друга на раз­личных уровнях, как процесс этого конструирования влияет на их способность понимать друг друга, как понимание влияет на отношение одного человека к другому и как эти процессы ознаменовывают начало создания разделяемых значений для их взаимоотношений (с. 97).

Межличностное взаимопонимание как нахождение сходства

Одним из условий взаимопонимания является нахождение сходства во взглядах, оценках, мнениях, трактовках и т.п. Именно сходство на определенном этапе развития социально-психологических представ­лений на природу построения межличностных взаимоотношений начинает выступать в качестве фунда­ментальной категории, приходящей на смену традиционно бихевиористской стимульно-реактивной моде­ли детерминант успешности межличностного взаимодействия. В рамках данной модели накоплено огром­ное количество экспериментально полученных данных, свидетельствующих о влиянии различного рода переменных на успешность развития взаимоотношений. Примером такого рода внешних факторов высту­пает коммуникативная компетентность, традиционно трактуемая как определенный набор умений и пра­вил, обеспечивающих скоординированность и синхронизированность межличностного взаимодействия. Характерной особенностью такого рода рассмотрения является избегание анализа влияния какой-либо внутренней активности субъектов взаимодействия. Что, в принципе, является вполне естественным для поведенческой традиции с ее приоритетом «объективности» в научном описании, т.к. любая внутренняя активность неизбежно повышает субъективность в описании и интерпретации изучаемого феномена. На определенном историческом этапе изучения данной проблемы этот подход сыграл позитивную роль, по­зволив накопить широкий спектр условий и факторов, учет которых позволял достигнуть определенных успехов в развитии межличностных взаимоотношений. Наиболее широкая систематизация такого рода факторов с позиции здравого смысла представлена в серии известных читателю книг Дейла Карнеги. Од­нако с течением времени также становится очевидным и то, что внешнее описание не приближает нас к пониманию того, что происходит во внутреннем мире взаимодействующих сторон. Отсутствие же таких представлений приводит к поверхностному описанию межличностного взаимодействия, не решающего главной проблемы - достижения необходимого уровня взаимопонимания. Т.к. можно строго соблюдать все рекомендации, абсолютно не учитывая позиции партнера и, соответственно, достигая лишь мнимого успеха. Более того, такого рода тактика фактически приводит к проповедованию манипулятивного харак­тера человеческих взаимоотношений, строящегося на принципе - кто более вооружен, тот и добивается успеха. Не говоря об антигуманном характере такого рода стратегий, ярко продемонстрированном Шост-ромом в его известной книге «Человек-манипулятор», следует отметить, что даже в случае достижения успеха при решении какой-либо конкретной задачи он носит весьма локальный характер, сопровождаясь постоянным риском раскрытия своей манипулятивный природы и, соответственно, потенциальным проиг­рышем.

Осознание ограниченности такого подхода стимулировало попытки нахождения внутриличностных предпосылок успешности межличностного взаимодействия, в качестве которых начали рассматриваться факторы сходства. При первом рассмотрении кажется вполне очевидным, что люди обладающие сходст­вом взглядов, представлений, оценок, мнений и т.п. обладают, во-первых, большим потенциалом налажи­вания продуктивных взаимоотношений, и, во-вторых, возможностью нахождения дополнительных осно­ваний для взаимопонимания. Сходство как бы создает ту необходимую точку опоры, на которой можно строить здание взаимоотношений. По крайней мере, находя сходство в чем-либо, человек получает воз­можность ориентировки в другом человеке и антиципирования его возможных реакций на то или иное предложение или развитие событий. Вполне понятно, что отдельные сходства не дают оснований для ис­черпывающих ориентиров, но, одновременно, это лучше чем полнейшее их отсутствие. Другое дело, что возникает более серьезная проблема определения того, существует ли это сходство на самом деле и на­сколько оно устойчиво во времени. Последнее замечание является существенным по той причине, что лю­ди часто убеждают себя в наличии сходства с другими людьми, ориентируя себя во взаимоотношениях скорее на нахождение подтверждений, нежели опровержений исходно сформировавшейся имплицитной теории личности партнера

Тем не менее, ориентация на сходство послужила стимулом для формирования целого направления социально-психологических исследований, ориентированных на нахождение оснований гармоничности, соответствия, конгруэнтности и т.п. (Festinger, 1954; Heider, 1958; Newcomb, 1971; и др.). Как отмечает Дак, поиск сходства часто побуждается осознанием различий и стремлением преодолеть их, сопровождаемым внутренним согласием с правом на их существование (т.е. толерантностью), направленным на понимание

Межличностное взаимодействие 548

значения различий (1994, с. 98). Например, различию может быть придано значение, обеспечивающее ав­тономию, укрепление личностной интеграции или очевидность личностной открытости и взаимной толе­рантности.

Социально-психологические исследования сходства получили широкое развитие, в том числе и в проблематике межличностной аттракции (См., В.А. Янчук, 1998). Сегодня можно с полной уверенностью говорить, по крайней мере, о том, что сходство по конкретному вопросу существенно увеличивает пони­мание или способность осознания и коммуницирования с другими в связанной с ним проблемной области. Одновременно оно предоставляет возможность вынесения более обоснованного суждения о других парт­нерах, создавая хороший фундамент для приспособления друг к другу, используя сходство в качестве точ­ки отсчета для обсуждения условий.

Партнеры не нуждаются в исчерпывающей картине друг друга, тем не менее, они нуждаются в на­личии рабочих моделей. Таким образом, партнеры по взаимоотношениям используют сходство для эконо­мии времени и усилий, связанных с изучением личностных особенностей друг друга и определения услов­ной перспективы развития. Во-первых, установление сходства партнера с самим собой по некоторым ас­пектам снимает необходимость уделения внимания всем аспектам проявлений партнера, направленным на создание целостного образа, концентрируя внимания лишь на тех, которые имеют непосредственное от­ношение к ведущему аспекту взаимоотношений. Во-вторых, тенденция расширения или выхода за преде­лы наличного знания позволяет партнерам конструировать проективные модели систем значений друг друга без их дополнительного изучения. Наличие выявленных сходств как бы задает реперные точки или каркас системы значений партнера, «пустоты» или «информационные бреши» которой последовательно достраиваются по принципу непротиворечивости или последовательности. Следовательно, сходства вы­ступают своеобразными индикаторами принципиальной возможности заполнения существующих инфор­мационных брешей собственными представлениями, т.е. возможностью проецирования. В третьих, сход­ство выступает основанием консенсусной валидности, выражающейся в том, что мы осознаем тот факт, что другие люди могут смотреть на вещи иным образом (Byrne, 1971; Duck, 1994). Если же мы находим сходство наших рассуждений с другими, то это выступает в качестве дополнительного основания обосно­ванности, т.е. валидности. Одновременно сходство выступает и в качестве основания для вынесения суж­дения о взаимной валидности (Duck, 1994, c. 100).

Т.к. социальные отношения представляют процесс сдерживания, балансирования и регулирования других, а также продолжающийся процесс трансформации, влияние сходства будет бесконечным. Т.к. взаимоотношения расширяются во времени, вне зависимости от увеличения уровня их близости происхо­дит не только поиск новых элементов сходства, но и новых уровней организации системы значений парт­нера

По мнению Дака (1994, c 101), обсуждение вопроса соотношения сходств и различий предполагает обсуждение двух существенных аспектов обсуждаемых вопросов, сводящихся к учету специфики двух разнохарактерных групп элементов: (а) внешнеприсущих взаимоотношениям (т.е., прошлых событий, слу­чавшихся с партнерами по отдельности, или взглядов, сформировавшихся до момента встречи с партне­ром, или аттитюдов к вопросам, не имеющим непосредственного отношения к взаимоотношениям, таким как, например, политические взгляды и т.п.; и (b) внутреннеприсущих взаимоотношениям, таким как сход­ство представлений об отношениях, сходство взглядов на конструктивное и деструктивное конфликтное поведение, а также ряду аспектов, непосредственно не представленных во взаимоотношениях - взгляды на будущее взаимоотношений, то как их регулировать, как работать и отдыхать, распределять время и т.п. Значимость учета этих отличающихся по содержанию и роли аспектов определяется, прежде всего, тем что лишь вторые имеют непосредственное отношение к взаимопониманиям, т.к. непосредственно представле­ны участникам взаимодействия. Влияние же первых носит опосредованный и односторонний характер и может быть интерпретировано второй стороной весьма приближенно и в большей степени субъективно.

Тем не менее, выяснение их различной роли требует выяснения ряда дополнительных моментов или, в терминологии Дака, «многих лиц психологического сходства» (там же, с. 101).

Первоначально исследователи проявляли тенденцию измерения психологического сходства не в со­циальном контексте, а скорее в аспекте когнитивных процессов. Специфика такого персоноцентрирован-ного описания нами была показана в ряде прошлых публикаций (1998). Лишь в начале 1990-х годов ХХ века проблема влияния социального контекста начала занимать доминирующую позицию. В исследовани­ях невербального поведения и социальных умений было установлено, что их сходство оказывает влияние на характер взаимодействия лишь при условии наличия совместного желания к продолжению такого рода взаимоотношений (Burleson, Denton, 1992). Было продемонстрировано, что в процессе установления сход­ства между самими собой и другими людьми по необходимости вовлекается ряд важных психологических и связанных социальных процессов, а не просто включается обособленный процесс реагирования на теку-

Межличностное взаимопонимание как нахождение сходства 549

щее состояние дел. Вывод о сходстве, как минимум, требует наличия модели системы мышления другого человека, одновременно являясь признанием того, что он обладает таковой. Первоначальные взаимодейст­вия в процессе развития взаимоотношений направлены на обсуждение и выявление сходств, согласую­щихся с их предшествующей историей, аттитюдами, жизненными переживаниями до момента установле­ния отношений. По мере развития взаимоотношений для партнеров становится важным дополнение пред­ставлений проявлениями, сравнениями и обсуждением путей обращения с их совместной историей самой по себе. Таким образом, сочетание сходств формирует новую область жизненных переживаний: отноше­ний и психологических реакций на взаимоотношения со стороны каждого из партнеров и их общего опыта жизненных переживаний в контексте сопричастности к ним, дополняемых другими типами взаимного изучения.

Следует заметить, что понятие «психологическое сходство» используется в широком спектре значе­ний, варьируясь от сходства аттитюдов, ценностей, решений, личностных черт до эквивалентности оценок жизненных переживаний и событий (Bochner, Krueger, Chmielewsky, 1982). Авторы часто смешивают тер­мины, определяя сходство, взаимность и согласие как взаимозаменяемые (там же); иногда рассматривая сходство как предшествующее взаимности, взаимозависимости, проекции или осознаваемому сходству (Kenny, 1988; Acitelly с соавт., 1993; и др.); иногда отмечая крайне небольшое отличие между «понимани­ем» и «осознаваемым сходством» (в частности, Acitelly с соавт., 1993, относит их переменным перцептив­ной конгруэнтности); ряд авторов не видит существенных отличий между эмпатией и другими интерсубъ­ективными процессами (Ickes, Tooke, Stinson, Baker, Bissonnett, 1988); наконец, многие забывают признать различные особенности перцептивных фокусов внимания в различных точках эволюции межличностных отношений (Duck, 1994, c. 103). Особенно очевидна тенденция отсутствия какой-либо дифференциации между сходством внутренне- и внешнеприсущих аспектов взаимоотношений и тенденция не помещения их в контекст времени (там же).

Эта разноголосица находится в полном противоречии с тем очевидным фактом, что можно быть по­хожим на кого-либо другого без какого-либо понимания его (например, люди могут использовать одни и те же слова, обмениваться сходными фразами, не продвигаясь ни на йоту в понимании друг друга). В то же время Вы можете полностью понимать друг друга, не обладая никаким сходством (например, можно по­нимать, что испытывает другой человек при отсутствии какого-либо понимания с его стороны, что Вы подразумеваете). С течением времени и развитием взаимоотношений два исходно отличных жизненных опыта переживания интерсубъективного сходства и взаимопонимания могут совпадать все в большей и большей степени, не являясь с неизбежностью одним и тем же по своей сути (Blankenship, Hnat, Hess, Brown, 1984). Степень исследовательских различий или совпадений этих конвергентных процессов будет зависеть от аспектов взаимоотношений людей, находящихся в фокусе исследовательского внимания (Duck, 1994, c. 103).

Особое место в исследованиях сходства принадлежит Джорджу Келли (G. Kelly, 1955, 1970), пред­положившему, что именно сходство значений, а не сходство представлений, аттитюдов и т.п. самих по се­бе, является центральным для определения психологического сходства. Келли, уточняя свое первоначаль­ное предположение (1955), формулирует это так: «Степень в которой одна личность использует конструк­ты жизненного опыта, сходны тем, которые используются другая (личность), ее психологические процессы психологически сходны с процессами другой личности (в отношении жизненного опыта)» (1970, с. 20). Психологическое сходство не зависит от того, ведут ли себя два человека сходным образом, произносят ли они одни и те же слова, имеют ли они один и тот же опыт жизненных переживаний, понимание означает жизненный опыт = событие (Duck, 1994, c. 107). Психологическое сходство заключается в способах, по­средством которых люди сходно конструируют и дают полностью организованное личностное значение событий (т.е., жизненный опыт = субъективная интерпретация) (там же). Такие конструкты могут быть исключительно поняты только из индивидуальных высказываний или специфических поступков самих по себе, но в большей степени из организации значений и более широких личностных контекстов, в которых происходят высказывания и поведение. Постижение этой организации и глубины требует времени и соци­альных взаимодействий между партнерами по взаимоотношениям.

Так как высказывания могут принимать различные формы, личность может быть описана на многих уровнях. Например, я могу одновременно относиться к себе как личности, обладающей такими характери­стиками как высокая, физически привлекательная, интеллигентная, беспокойная, подавленная пережива­ниями детства, несчастливая, курящая, консервативная, хорошая мать, раздражительная, поддерживающая X и т.п. в других обстоятельствах на передний план могут выйти иные элементы, например, раздражитель­ная, навряд ли поддерживающая Х на предстоящей деловой встрече, но «хорошая мать» и «очень юмор­ная» на вечеринке в компании друзей. Такого рода трансформации множественны и многоаспектны.

Межличностное взаимодействие 550

Таким образом, личностная система значений может быть понята на различных уровнях психологи­ческой организации (т.е. в группах «аттитюдов» или кластеров ценностей или общего стиля поведения, или различных подсистем личностных конструктов) (Duck, 1994. c. 108). Следовательно, психологическое сходство может быть установлено и оценено одновременно или последовательно на различных уровнях психологической организации. Если это так, то и научное и житейское исследование общего психологиче­ского сходства сами по себе становятся менее значимыми по сравнению с исследованием сходства на множественных уровнях психологической организации. Два человека могут быть сходными на одном уровне организации (например, оба экстраверты), не будучи сходными в отношении определенных пред­ставлений, ценностей или личностных подсистем других уровней (Acitelli с соавт., 1993). В условиях пове­дения в реальной жизни иерархическая и комплексная природа личности всегда будет представлять про­блемы, требующие постижения.

Сходство не является ни простым, ни абсолютным по своему характеру и гораздо меньше по эффек­ту. Системы значений проявляются на различных уровнях организации в различных обстоятельствах или различными средствами выражения в различных взаимодействиях. В результате при нормальном развитии взаимоотношений можно внезапно обнаружить сходство (или различие) чего-либо в определенном време­ни и месте, по отношению к определенному типу содержания как будто бы этого не было ранее. Таким образом, конструирование значений, понимание, сходство или единосущность с другим человеком являет­ся процессом нескончаемого установления и изменения различных составляющих бесконечного процесса отношения. Психологическое сходство полезнее рассматривать как продолжающийся, активный процесс конструирования, а не как некоторое состояние (Duck, 1994, с. 110).

Сходство обладает и убеждающим потенциалом. Сходство мгновенно соединяет людей, стимулируя выводы и их расширение, предоставляя людям основу для распространения дискурса. Одно сходство ме­жду двумя людьми незамедлительно внушает - но только внушает - расширенную, организованную сис­тему других сходств, которая может быть более тщательно изучена в рассуждения бесконечного процесс развития отношений. Определенный пример сходства отдельных жизненных переживаний = событий пре­доставляет относительно безопасное руководство к пониманию другого человека, правда, только при усло­вии контекстуализации с другой информацией о системе значений, в которую она вплетена (например, ин­формации о связанных понятиях, или информации о предшествующем поведении, или информации о «мо­тивах»).

Процесс понимания друг друга представляет своеобразное прогрессирующее движение через раз­личные уровни сходства. Являясь по существу функционирующим социальным процессом, сообщающим нам о развитии отношений как последовательном, серийном конструировании системы значений лично­сти. Постижение сущности и особенностей этого процесса становится невозможным без обращения к про­блеме социального контекста, позволяющего определить рамки возможных значений, которыми могут оперировать участники взаимодействия. Бергер (Berger, 1993), утверждал, что пересечение значений или сходств в постижении особенностей других наиболее часто случается непреднамеренно и не обязательно создается взаимодействием (с. 115). Этот вывод является абсолютно обоснованным. Во-первых, индивиды могут быть «сходными» по многообразным основаниям, среди которых может быть влияние принадлеж­ности к одной культуре и системе языка, способствующее конструированию многих вещей сходным обра­зом. Так двум русскоязычным людям гораздо легче сходно рассматривать какое-либо явление, например, литературное творчество Салтыкова-Щедрина, отражающую определенную культурную традицию. Коло­рит его же произведений будет слабодоступен представителю другой, например, англосаксонской культу­ры. Представителям студенческой субкультуры гораздо легче прийти к общему мнению в оценке действий преподавателя на экзамене, чем людям либо не имеющими в опыте столкновения с данным контекстом либо изрядно подзабывшим его. Это же относится и к системе взаимоотношений взрослого и ребенка, час­то связываемого с «барьерами непонимания». На самом деле «барьер» как раз и заключается в том, что взрослый оперирует гораздо более широким опытом жизненных переживаний, невольно проецируемым на анализ ситуации поведения ребенка, и часто «видит», а точнее приписывает то, что «не видит» ребенок в силу отсутствия у него такового. Поэтому, строго говоря, понять своего ребенка можно только «очистив­шись» от влияния собственного дополнительного опыта и «окунувшись» в опыт жизненных переживаний, которыми тот оперирует. Назидание в данном случае и неуместно и не эффективно, т.к. осознание роди­тельского опыта может носить только гипотетический характер и в большинстве случаев просто не связы­вается с непосредственной житейской практикой ребенка. Ровеснику же, оперирующему сходным опытом, гораздо легче посмотреть на проблему «сходным» образом.

Бергер абсолютно прав, утверждая, что большинство примеров нахождения общности носит ярко выраженный случайный характер. Это утверждение находится в полном соответствии и с выводом Дака о том, что большинство важных ситуаций межличностных отношений (случаев, способствующих осозна-

Межличностное взаимопонимание как нахождение сходства 551

нию глубинных структур организации систем значений другого человека) создаются участниками этих взаимоотношений в социальном процессе (Duck, 1994, с. 116). Некоторые основания общности устанавли­ваются непреднамеренно благодаря членству в одной языковой культуре, ограниченному набору образов, связанных с человеческим бытием, членству в культурном сообществе, представляющем ряд предустанов­ленных способов рассмотрения событий и фактов, способствующих поддержанию данного членства и т.п. все это несомненно полезно для социальных взаимоотношений. Тем не менее, наиболее важные формы психологического понимания, лежащие в основе взаимоотношений выходят за их рамки и основываются на глубинных уровнях психологического конструирования.

Межличностное взаимопонимание как процесс построения взаимоотношений

Принципиальным моментом здесь является отказ от традиционной логики внешнего «чтения» парт­нера, все еще присутствующей во многих социально-психологических учебниках. Отношения не «читают­ся», а строятся, расширяясь и углубляясь за счет включения все новых и новых контекстов и систем лично­стных