ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ МАЗОХИЗМА СО ВРЕМЕН ФРЕЙДА: ПРЕВРАЩЕНИЕ И ИДЕНТИЧНОСТЬ 21 страница

ми отвода порождающего страх или депрессивного типа (чувство опустошенности) без понимания их массивного характера, чувствительностью к отказу в сочетании с паразитической зависимостью и т.д. Эротизация Сверх-Я поддерживает фиксацию на родительских объектах. Превращая удовольствие в неудовольствие, индивид сохраняет образ, воспрещающий любое удовлетворение, поскольку удовлетворение личных стремлений означало бы, что индивид ради исполнения требований своего Я мирится с отказом от родительского образа, аналогичного Сверх-Я. Либо объект представляется злым и не.дающим удовлетворения, либо индивид убежден в собственной «злобе», и поэтому любой потенциально хороший объект превращается в злой. Хороший объект — это всегда объект, который служит наслаждению другого. Отсюда идентификация с другим объектом, который допускает удовлетворение только через включенное между ними лицо. Но во всех этих случаях сохраняется связь с родительским символом через взаимное овладение, особенно тогда, когда речь идет о сексуальном удовольствии, в которое включается третий объект.

7. Таким образом, конверсионную истерию можно понимать как поиск удовлетворения, инвертированного по своему значению и направлению (это означает, что вместо удовольствия, получаемого от внешнего объекта, мы сталкиваемся с неприятным симптомом, заключенным внутри тела), результатом которого является отсутствие насыщения из-за отвода удовольствия. Конверсию можно понимать как особую модальность механизма сгущения. В принявших такую форму фантазиях истерик конденсирует разнообразные идентификации и освоение антагонистических ролей. Однако подобное сгущение — на этом моменте мы настаиваем категорически — является не просто сгущением характерных свойств или представлений, оно прежде всего является сгущением аффектов, способствующих повышению концентрации энергии. Сгущение характерных свойств плюс сгущение (контркатектированных и инвертированных) аффектов равнозначно конверсии. Конверсия поглощает энергию, которая должна быть устранена или расщеплена в самом теле. Этой количественной варианте соответствует качественная варианта, диссоциирующая и упрочающая бессознательное ядро истерии. Но даже если благодаря появлению симптома происходит редукция страха, страх смещается и превращается в страх по поводу — всегда сомнительного — достижения симптома с точки зрения обеспечения защиты.

Сгущение проявляется в качестве механизма, противодействующего как отделению и его аффективным последствиям, так и его специфическим выражениям, которые целиком относятся к утрате объекта. В этом смысле все переживания недостатка находят обоюдный резонанс: данная взаимосвязь простирается от кастрации до утраты груди и наоборот. Отсюда и та аффективная булимии, на которую мы уже указывали. Смещение наверх характеризует топическую регрессию: «в фантазии» вагина уже наделена пенисом, способным найти доступ в тело лишь через ротовую полость; но это как раз тот путь, по которому — по-прежнему в фантазии — происходит оплодотворение. Тем самым фелляция и оральное присвоение груди дополняют друг друга, содействуя осуществлению единственного желания: обладания — фаллического бытия — оплодотворения — в такой последовательности. Ведь истерик и в самом деле может «говорить своей плотью». Но то, что он желает, не будучи когда-либо удовлетворенным, представляет собой изобилие, которое навсегда избавляет его от недостатка. Неспособный принимать дар другого, истерик живет за счет самопоедания, хотя на первый взгляд складывается впечатление, что он тянет соки из других. Усилия тщетны, ведь ничего из того, что абсорбируется им у другого, он не удерживает — он либо сразу его отвергает, либо эвакуирует, не извлекши из него какой-либо реальной пользы. Вероятность поддер-

жки извне невелика, поскольку он никогда не будет способен осуществить желание обрести счастье через ребенка—пенис—мать или пенис—ребенка—мать. Чего же хочет истерик? Быть ребенком, сосущим грудь, или грудью, которую может сосать ребенок? Здесь нет никакого отделения, поскольку каждое из этих двух состояний является отражением другого и поскольку таким образом возникает

отношение целостности.

Тем самым становятся понятными два следствия: десексуализирующая идеализация как желание и поиск совершенного, то есть всеобъемлющего отношения, и приводящее к депрессии их крушение, неизбежное из-за недостаточности другого. Можно задаться вопросом: сможет ли истерик благодаря прогрессу науки, осуждающей в социальном отношении бегство в конверсию, добиться компенсации, выбирая тот же самый путь? И поскольку в силу своей диспозиции он не побуждается ни к действиям (психопатическое ядро), ни к токсикофилии (токсикоманическое ядро), у него, пожалуй, остается лишь депрессивное решение, тем более что истерическая депрессия в отличие от самообвиняющей меланхолической депрессии всегда является обвинением других, и поскольку современная культура рассматривает истерическую депрессию как общепризнанную болезнь цивилизации, объясняя ее более или менее поверхностными причинами, а именно переутомлением, влиянием порождающих страх условий жизни, недостатком возможностей для аффективного обмена в городских общинах и т.д.

8. Истерия была областью мании одержимости. Однако нельзя сказать наверняка, что мы эту область покинули. Присвоение, интроекция и идентификация отсылают нас туда. Мы заменили сверхъестественное объяснение научным, в котором место «духов» заняли образы. В истерии (как, впрочем, и во всех других психопатологических структурах) одержимость двойником или преследователем следует предпочесть тому отчуждению, которое создает невыносимую психическую жизнь, продукт отсутствующего. Специфичность истерии надлежит объяснять тем, что проблемы остаются связанными с половой сферой тела. Из этого мы делаем вывод, что, если во фрейдовской теории господствовала идея о взаимосвязи между истерией и конверсией, то нынешняя теория имеет явную тенденцию к тому, чтобы исследовать связи между истерией и депрессией, эту промежуточную область нарциссических неврозов, лежащую между неврозами переноса и психозами.

9. Мы сталкиваемся здесь с проблемой отношений, которая соединяет истерию с психоз. При этом следует констатировать:

а) наличие психотизирующего фактора истерической структуры. С этим фактором сталкиваемся в определенных пограничных состояниях с истерическим аспектом, отличительным признаком которых является постоянная борьба с утратой объекта — борьба, в ходе которой утраченный объект всеми доступными средствами (нимфоманиакальное и мифоманиакальное обольщение, токсикоманиакальное поведение, угроза суицида и т.д.) пытаются заполучить обратно. Психозы деперсонализации, на наш взгляд, также находятся в этих рамкам (см.: Bouvet 1960). Эти состояния могут либо сохранять характер пограничных, либо пероходить в состояния еще более тяжелой декомпенсации;

б) наличие истерического фактора в определенных психозах (см. статью В. Бис-тера в т. И). Огромное множество острых маниакальных психозов обращает на себя внимание как неожиданностью появления, так и эффективностью их лечения, которое все же подвержено периодическим неудачам. Что же касается хронических структур, то некоторые из них (бред отношения и даже параноидная шизофрения) имеют четко выраженный истерический оттенок. В этом последнем случае складывается впечатление, что истероидные формы психоза с точки зрения прогноза являются более благоприятными.

10. Зачастую проводится параллель между истерией и психосоматикой. Подчеркивалось отсутствие — связанной прежде всего с фантазиями — функции представлений (см. статью Я. Бастиаанса в т. II). Здесь речь идет не столько о глобальном, сколько о функциональном недостатке. В психической экономике фантазия уже не играет роль посредника. В тяжелых случаях психосоматический синдром сопровождается действительным нарушением мышления, изменяющим первичный процесс и сопоставимым с признаками отрицания, с которыми приходится сталкиваться в наблюдаемой реальности психозов. Психосоматическое заболевание в этом случае следует понимать как проигрывание внутри (acting in), нацеленное на тело.

Если в заключение мы обратимся к культурным феноменам, свидетелем которых вне своей аналитической работы является сегодня аналитик, но которые вместе с тем он рассматривает все же через косвенную перспективу, то нам следует задаться вопросом, не являются ли ныне определенные факты (например широкая известность, которой обладает эротизм, склонность к наркотикам, более или менее эндемичные вспышки насилия) формами социального выражения истерии. Их анализ, наверное, бы показал, что с точки зрения классической истерической патологии они являются именно тем, что представляет собой поверхностная истериза-ция по отношению к глубокой эротизации. Первое выставляется напоказ и используется в качестве защиты с тем, чтобы лучше замаскировать второе — то есть страх. Задача аналитика состоит в том, чтобы не допустить втягивания себя в эту игру, точно так же как в свое время этого не должен был позволить истерикам Фрейд. И хотя Фрейд поставил нас на путь решения загадки истерии, сам он отчасти стал жертвой соблазнов обманных игр истерика, маскирующих страх последнего перед пустотой. Без преувеличения можно утверждать, что потребуется еще много труда, чтобга прояснить тайну истерии.

Далекая от того, чтобы навсегда исчезнуть из нашего бытия, истерия приспособилась к нашему времени и как и прежде продолжает существовать среди нас в искаженной форме.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Ср. рецензию важных психопатологических работ и детальное исследование Лемперьера.

² Под конверсией понимают возникновение телесных недугов как выражение аффективных переживаний.

³ Для истерических пациентов оказалась особенно типичной установка belle indifference, с помощью которой они защищаются от проникновения в их внутреннюю жизнь.

⁴ Относящаяся к тому времени статья Фрейда («К вопросу об этиологии истерии») повторяет формулировки «Очерков об истерии».

⁵ Ср. посвященный истерии номер Revue Francaise de Psychoanalyse, 37, 1973.

⁶ Статьи по метапсихологии включают несколько очерков, например «Влечения и их судьба» (1915),«Вытеснение» (1915),«Бессознательное» (1915), «Метапсихологическое дополнение к учению о сновидениях» (1916) и «Печаль и меланхолия» (1916).

⁷ Ср. главу о конверсии и догенитальных возможностях конверсии.

⁸ Ср. главу 9: «Отношения между неврозом навязчивых состояний и ранними стадиями образования Сверх-Я».

⁹ Мы должны здесь указать на то, что термин «структурный», в том виде как мы его употребляем, не имеет того значения, которое придают ему американские авторы, обращающиеся к Гар-тманну. Используемое нами значение скорее сводится к структуралистскому движению, которое ставит структуру над историей.

¹⁰ Сообщение Ж. Лапланша об этой дискуссии за круглым столом появилось в 1974 году в «International Journal of Psychoanalysis» (55, 459-469).

¹¹ P. Фэйрбэйрн — английский аналитик, проживший долгое время чуть ли не в полной изоляции в Глазго. Его работы основываются на теории Мелани Кляйн, которую он расширил весьма оригинальным способом. Поначалу они не встретили широкого отклика; и только вскоре после его смерти его теории были подхвачены.

¹² Ср. также сообщение о дискуссии Ж. Ла-планша (Laplanche 1974).

¹³ Ср. здесь рассркдения Альфреда Лоренцера в статье Петера Орбана, назвавшего истерический симптом демонстрацией детской травмы на частном языке, который никто больше не понимает.

¹⁴ Наряду с интроективной идентификацией Фрейда Уиздом в этом контексте указывает на проективную идентификацию М. Кляйн. Инт-роективная идентификация обеспечивает замещающее удовлетворение. Но что же подлежит проекции? То, что должно быть отвергнуто, это возникшие в результате проективной идентификации фантазии о сексуальных отношениях с матерью. Устранение эдипова комплекса состоит в целом в преодолении проективной идентификации и установлении интроективной идентификации, основной работой которой является работа печали по поводу материнского объекта. В этом контексте Уиздом предлагает свою оригинальную концепцию интроекции. Если интроекция «воплощается» (embodied) в телесном Я, то можно говорить о «нуклеарнои» интроекции, тогда как об «орбитальной» интроекции можно говорить в том случае, если, полностью воплотившись в Я, она вводится во внутренний мир. Это же различие применимо и к проекции, если согласиться с Уиздомом, что про-

екция представляет собой ответвление к объекту, чтобы вернуться к Я: это, однако, является инверсией цели нуклеарнои проекции. «В идентификации нуклеарнои проекции» с объектом (проективная идентификация) человек живо ощущает нечто общее с включенным объектом, тогда как в «инверсии нуклеарнои проекции» (или просто в проекции) ощущает нечто (позитивное или негативное) по отношению к объекту. В конечном итоге различие упирается в различие между Я и объектом или в различие между идентификацией и любовью к объекту. Это подразумевает у обычного эдипа разрушение орбитальной интроекции матери. Последствием печали является способность к преобразованию. Благодаря этому, однако, освобождается путь к идентификации или к нуклеарнои проекции на отца (который дает замещающее удовлетворение), а также к нуклеарной интроективной с ним идентификации (что позволяет мальчику пользоваться своим собственным пенисом) .

¹⁵ Этот синтез является результатом как наших собственных рассуждений (Green 1973) и изложения нами дискуссии об истерии на Международном психоаналитическом конгрессе в Париже (с соответствующим сообщением Ж. Ла-планша), так и рассуждений упомянутых в этом исследовании авторов.

ЛИТЕРАТУРА

Abraham, N., Abraham-Torok, М.: Le mot magique de l'homme aux loups. Incorporation, hysterie interne, cryptomanie. Revue Francaise de Psychanalyse, 35,1971, 71-100

AnziBU, D.: Diskussionsbeitrag zu «The body image in hysterical psychosis» von G. Pankow. Int. J. Psycho-Anal., 55,1974,415-417

Beres, D., см. Laplanche (1974)

Bouvet, M.: La relation d'objet. B: La Psychanalyse d'aujourd'hui. Paris: P.U.F. 1956

Depersonnalisation et relations d'objet. Revue Francaise de Psychanalyse, 24,1960,462-613

Brenman E., cm. Laplanche (1974)

Cain, J.: L'hysterie de la negation ä l'identite. Не опубл.

David, C: Diskussionsbeitrag zu «The revolution of hysteria» von R. Major. Int. J. Psycho-Anal, 55,1974, 393-396

Deutsch, F.: A foot-note to Freud's «Fragment of an Analysis of a case of Hysteria». Psychoanal. Quart., 26,1957, 159-167

Diatkine, R.: L'abord psychanalytique de l'hysterie. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,85-99

Easser, B. R., Lasser, S. R.: Hysterical personality, a re-evaluation. Psychoanal. Quart, 34,1965,390-405

Elt.hnbkrger, H.: Aspects etanopsychiatriques de l'hysterie. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,131-145

Fain, M., Marty, P., de MTJzan, M., David, C: Le cas Dora et le point de vue psychosomatique. Revue Francaise de Psychanalyse, 32,1968,679-714

Fairbairn, R.: Observations on the nature of hysterical states. Brit. J. of Medical Psychology, 27,1954,106-125

Fenicheu, O.: The psychoanalytic theory of neurosis. New York: Norton 1945

Ferenczi, S.: Hysterische Materialisationsphänomene — Hysterie und Pathoneurosen. В: Bausteine zur Psychoanalyse. III. Bern: Huber 1964

Freud, S.: Bericht über meine mit Universitäts-Jubiläums-Reisenstipendium unternommene Studienreise nach Paris und Berlin (1886). B: J. und R. Gieklhorns: Sigmund Freuds akademische Laufbahn im Lichte der Dokumente. Wien, Innsbruck: Urban & Schwarzenberg 1960,82

Aus den Anfängen der Psychoanalyse. Briefe an Wilhelm Fließ, Abhandlungen und Notizen aus den Jahren 1887-1902. Frankfurt/M.: Fischer 1950

Quelques Considerations pour une Etude Comparative des Paralysies Motrices Organiques et Mysteriques (1893). G.W.I

Die Abwehr-Neuropsychosen (1894). G. W. I Studien über Hysterie (1895). G. W I

Weitere Bemerkungen über die Abwehr-Neuropsychosen (1896). G. W. I

Zur Ätiologie der Hysterie (1896). G. W. I Bruchstück einer Hysterie-Analyse (1905). G. W. V

Hysterische Phantasien und ihre Beziehung zur

Bisexualität (1908). G. W. VII

Allgemeines über den Hysterischen Anfall (1909). G. W

VII

Die Verdrängung (1915). G. W. X

Das Unbewußte (1919). G. W X

Hemmung, Symptom und Angst (1926). G. W. XIV

Über die weibliche Sexualität (1931). G. W XIV

Green, A.: Nevrose obsessionnelle et hysterie, leurs relations chez Freud et depuis. Revue Francaise de Psychanalyse, 28,1964,679-716

Aggression, feminity, paranoia and reality. Int. J. Psycho-Anal., 53,1972,202-212

Le Discours vivant. Paris: P.U.F. 1973

Grunberger, В.: Conflict oral et Hysterie. Revue Francaise de Psychanalyse, 17,1952,250

Hysterie: Confrontations Psychiatriques, 1,1968,9-180

Hysterie: Revue Francaise de Psychanalyse, 37,1973,294-514

Israel, L., Gurfin, L.: L'entourage de l'hysterique. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,147- 174

Janet, P.: L'etat mental des hysteriqües. Paris: Alcan 1894

Khan, M. M.: La rancune de l'hysterique. Nouvelle Revue de Psychanalyse, 10,1974,151-158

Klages, L.: Die Grundlagen der Charakterkunde. Leipzig: J. A. Barth 1926

Klein, M.: The Psycho-Analysis of Children. London: Hogarth 1932

Koupernik, C, Bordes, J.: Facteurs organiques dans Fhys-terie. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,67—71

Lacan.J.: Ecrits. Paris: Le Semi 1966

Laplanche, J.: Panel on Hysteria today (Report). Int. J.

Psycho-Anal., 55,1974,459-469 Lebovici, S.: A propos de l'hysterie chez l'enfant. La

psychiatrie de l'enfant, 17,1974,5-52

Lemperiere, Т.: La personnalite hysterique. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,53-66

Lubtchansky, J.: Le point de vue economique dans l'hysterie ä partir de la notion de traumatisme dans l'oeuvre de Freud. Revue Francaise de Psychanalyse, 37, 1973, 372-405

Major, R.: The revolution of hysteria. Int. J. Psycho-Anal., 55,1974,385-392

Mallet, J.: Contribution a l'etude des phobies. Revue Francaise de Psychanalyse, 20,1956,237-293

Marmor, J.: Orality in the hysterical personality. J. Amer. Psychoanal. Ass., 1,1953,656-671

Namnum, A., cm. Laplanche (1974) Neyraut, M.: LeTransfert. Paris: P.U.F. 1974

Pankow, G.: The body image in hysterical psychosis. Int. J. Psycho-Anal., 55,1974,407^15

Perrier, F.: Structure hysterique et dialogue analytique. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,101-117

Pontalis, J. В.: Le Sejour de Freud ä Paris. Nouvelle Revue de Psychanalyse, 8,1973,235-240

Reich, W: Die Charatteranalyse. Kopenhagen: Verlag für Sexualpolitik 1933

Rosolato, G.: L'hysterie, structures psychanalytiques. Evolution Psychiatrique, 27,1962,225-259

SutterJ. M., ScottOjJ. Cl., Blumen, G.: Aspects cliniques des accidents hysteriqües. Confrontations Psychiatriques, 1,1968,29-52

Veith, L: Hysteria. The history of a disease. Chicago: Univ. Press 1965

Wisdom, J. Q: A methodological approach to the problem of hysteria. Int. J. Psycho-Anal., 42,1961,224-237

Zetzel, E.: The so-called good hysteric. Int. J. Psycho-Anal., 49,1968,256-260

ПРИНУЖДЕНИЕ В НЕВРОЗЕ И В ОБЩЕСТВЕ

Петер Куттер

ВВЕДЕНИЕ

Как следует из названия статьи, речь в ней пойдет не только о тех клинических феноменах, которые обозначаются диагнозом «невроз навязчивых состояний». Будь это так, заголовок звучал бы просто: «Невроз навязчивых состояний». Однако статья называется: «Принуждение в неврозе и в обществе»; это означает, что речь пойдет о феноменах принуждения, имеющих место не только в неврозе отдельного человека, но и в обществе. Подход к этим — как индивидуальным, так и коллективным — явлениям ггринуждения будет клиническим. В рамках этого подхода невроз навязчивых состояний и феномены принуждения рассматриваются в связи с теорией анальности Зигмунда Фрейда (см. статью П. Хайманн), точнее, с анально-садистской ступенью организации в его теории влечений, где они понимаются как результат столкновения импульсов влечения, появляющихся в этой специфической фазе сексуальною развития, и определенных побркдений, исходящих от той инстанции, которая рке подробно рассматривалась в этом томе (см. статью Д. Айке), а именно со Сверх-Я, то есть как особая форма внутрипсихического конфликта с невротическим исходом. В дальнейшем нам предстоит рассмотреть отдельные составные части этого конфликта и возникающие в результате специфические страхи Я (см. статью Г. Яппе). В заключение речь пойдет о тех механизмах, которые привлекаются Я для своей защиты с тем, чтобы справиться с этими страхами, то есть о так называемых защитных механизмах. Кроме того, следует проанализировать, каким образом возникают особые симптоматические неврозы, обозначаемые такими понятиями, как навязчивые идеи, навязчивые действия и навязчивые аффекты, с помощью которых описывается картина болезни, известная под названием невроз навязчивых состояний.

То же самое можно было бы сделать и для тех неврозов характера, которые клинически обозначаются как навязчивая структура или навязчивый характер. То и другое будет рассмотрено в основной части статьи.

Основу главной части этого центрированного на индивиде исследования составляет психоанализ; он понимается здесь как теория психических нарушений, в способная качестве частной области клинической психологии охватить невротические явления навязчивости, которые иначе остаются непонятными. При этом невроз навязчивых состояний понимается лишь как крайний вариант всех тех неврозов, в которых в более или менее утонченной форме обнаруживаются явления навязчивости. Кроме того, в центре чуть ли не каждого невроза могут оказаться также истерические или конверсионно-невротические, фобические, депрессивные или паранойяльные симптомы. То же самое, mutatis mutandis, относится и к навязчивому характеру., который представляет собой лишь крайний вариант неврозов характера, содержащих более или менее выраженные элементы навязчивой структуры.

Выбор психоанализа в качестве основы для рассмотрения этой особой формы неврозов объясняется просто-напросто тем, что все статьи в этом томе базируются на представлениях Зигмунда Фрейда, основателя психоанализа, а также потому, что автор данной статьи сам является психоаналитиком. Это означает, что существуют и другие теории, с помощью которых можно попытаться объяснить феномены навязчивости, например теория обучения '.

Исходным пунктом центрированной на индивиде части изложения будет типичный случай невроза навязчивых состояний, встречающийся в любой психоаналитической практике. Эта казуистическая статья поможет читателю составить живое представление о том, как нарушения, имеющие характер невротической навязчивости, наносят ущерб способности человека к труду и к переживанию радости жизни, то есть как неосознаваемые силы ослабляют волю и дееспособность человека, страдающего этим заболеванием. Затем будет дано краткое описание процесса лечения данного пациента. Лечение здесь означает психоанализ, то есть анализ психических причин и условий в данном конкретном случае невроза навязчивых состояний. При этом речь все же пойдет не об обсуждении психоанализа как специфического метода лечения психических нарушений, но исключительно о постепенном выяснении психической подоплеки данного случая. Если затем мы по отдельности рассмотрим выявленные психические условия нашего клинического примера, разнообразные события и ситуации психоаналитического лечения — перенос, сновидения, прозрения пациента, а также контрперенос, рассуждения и интерпретации аналитика — и установим взаимосвязи между причиной болезни, диспозицией раннего детства и бессознательной психодинамикой, то в результате получится психоаналитическая теория невроза навязчивых состояний, которую оставил нам после себя Фрейд в историях болезни, теоретических статьях и обобщающих работах, позволяющая нам сегодня понять непостижимые иным образом феномены навязчивости.

Как уже говорилось вначале, речь пойдет также о феноменах принуждения в обществе. В этой области, в отличие от случаев невротических нарушений у отдельных людей, делаются пока еще только попытки психоаналитического объяснения. Именно в области явлений принуждения были сделаны первые попытки исследования общественных феноменов, которые можно квалифицировать как явления коллективного принуждения и которые в числе первых донес до нашего понимания опять-таки Фрейд². Поэтому, наверное, неслучайно, что именно нашей статье, где речь идет о феноменах принуждения, в отличие от статей об истерии, страхе, депрессии, ипохондрии и перверсии, издателем было дано название «Принуждение в неврозах и в обществе». Впрочем, в этом томе имеются обстоятельные рассуждения о том, что может сегодня дать психоанализ для понимания общественных процессов, но в отрыве от индивидуальных клинических случаев. Но в чем мы все-таки нуждаемся, так это во взаимном опосредствовании психоаналитических исследований отдельных случаев и психоаналитической теории общества. Клинически ориентированные работы по психоанализу имеют больше возможностей для понимания социальных процессов, будь то в малых группах или в обществе в целом, чем часто цитируемые так называемые культурно-критические работы Фрейда³. От этого, конечно, задача изучения и описания феноменов принуждения в обществе не становится более легкой. Автор как психоаналитик, занимающийся клинической практикой, видит для себя только один путь: исходя из феноменов, наблюдаемых в клинической практике, попытаться найти теоретический подход к коллективным явлениям принуждения. Этому должен послужить еще один случай из практики, на примере которого, в дополнение к первому, индивидуально-исторически ориентированному случаю, будет продемонстрировано переплетение ин-

дивидуальной судьбы с коллективно-историческими принуждениями, в том виде как в силу общественных противоречий при «господстве экономики» (Adorno 1970, 57) они предстают перед социологией и психологией; это касается как раннего детства, так и актуальной жизненной ситуации в семье, работы и досуга. Следует обратить внимание также на проблему различия между неизбежными принуждениями, относящимися к «царству необходимости», и необязательными, предотвратимыми принуждениями «дополнительного подавления» (Marcuse 1969, 40) как средства господства с целью ограничить свободу индивидов, групп и целых слоев населения. Соединение индивидуальной судьбы и коллективной представляет собой шанс для взаимного содействия психоанализа и общественных наук, но также опасность, а именно потому, что здесь психоанализ, как уже говорилось делает пока только первые шаги — по той простой причине, что психоаналитик, как правило, испытывает недостаток необходимых для такого сотрудничества общественно-научных знаний, точно так же, как социолог не имеет клинического психоаналитического опыта. Поэтому автор хотел бы заранее уменьшить ожидания читателя, чтобы предупредить неизбежно возникшее бы в противном случае

разочарование.

После этого введения перейдем к обещанному рассмотрению типичного случая невроза навязчивых состояний.

КЛАССИЧЕСКИЙ ПРИМЕР НЕВРОЗА НАВЯЗЧИВЫХ СОСТОЯНИЙ

26-летний пациент без предварительной договоренности звонит по телефону во время терапевтического сеанса и просит назначить ему время приема. На встречу он приходит с опозданием более чем на полчаса. Вот как он изложил свои жалобы: «Я больше не хожу на работу, меня одолевают одни мысли: что-то не в порядке, одеваясь, я должен проверить брюки, складки на них, рубашку... при работе — книги, счета, я всегда должен их перепроверить. Потом — руки: чистые они или нет? Если нет, тогда нужно еще раз помыть... Если я перестаю это проверять, у меня появляется страх, сердцебиения, сердце бьется прямо у горла, так что все же приходится опять это делать. Так было и до того, как я пришел к вам. Поэтому я не ушел. Я заставляю себя бороться с этими навязчивостями. Но только изредка мне удается побеждать. Бульшую же часть времени навязчивость сильнее меня».

В ходе дальнейшего интервью пациент начал рассказывать о своих прежних заболеваниях: в двенадцать лет у него было воспаление сердечной мышцы. Причем это каким-то образом было связано с головой. Точно он ничего не знал. Ему никогда ничего об этом не говорили, а просто удалили миндалины. В семнадцать лет с ним три раза случались «приступы»; в первый раз после игры на жаре в настольный теннис, второй раз после того, как он переносил ковер, и в третий раз после физического усилия: перед глазами появилось тогда нечто вроде пламени. Была сделана ЭЭГ. О результатах ему ничего не сказали. Тогда он и не интересовался этим. Теперь же, вот уже шесть недель, он все больше и больше вынужден себя контролировать и мыть руки; почему — он не знает. Все время напрашиваются мысли: «У тебя болезнь мозга, это органический дефект»; особенно с тех пор, как ему рассказали, что он родился синюшным и что он закричал только после того, как получил сильный шлепок по попе.

Из-за нехватки времени я оказался в стесненном положении. Пациент спросил меня, болен ли он органически и о чем говорят симптомы — о заболевании мозга или о неврозе навязчивых состояний, как сказал невропатолог, направивший его к психоаналитику. Я сказал ему, что считаю маловероятным, что он болен