Мысли в период Великой французской революции 3 страница

Именно этот период в истории челове­чества — наиболее длительный и счастли­вый. «Занятые лишь таким трудом, кото­рый под силу одному человеку, и только такими промыслами, которые, не требо­вали участия многих рук», люди жили «свободные, здоровые, добрые и счастли­вые, насколько они могут быть такими по своей природе» ⁶³.

На следующей ступени сорершенствуются орудия, возникает обработка ме­таллов и земледелие. «Железо и хлеб цивилизовали людей, но они же и погубили род человеческий, ибо среди порожденных ими общественных перемен возникает величайшее зло — частная собственность, и на веселых нивах, заменивших девствен­ные леса, взошли вместе с посевами раб­ство и нищета»^б4. Именно появление частной собственности разрушает перво­начальное равенство, порождает кон­трасты богатства и нищеты, порчу нравов, пороки и т. п. «Первый, кто, огородив уча­сток земли, придумал заявить: «Это мое!» — и нашел людей достаточно просто­душных, чтобы тому поверить, был подлин­ным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род челове­ческий тот, кто, выдернув колья или засы­пав ров, крикнул бы себе подобным: «Остерегитесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что плоды земли — для всех, а сама она — ничья!» ⁵⁵

В возникающем таким образом обще­стве разгорается ожесточенная борьба между бедными и богатыми. Для охраны своего имущества богатые добиваются создания общественной власти и законов на основе «общественного договора» между людьми. При этом форма правления зависит от распределения собственности между гражданами. Там, где выделяется богатством и влиянием один человек, возникает монархия, где несколько бога­чей — аристократия, наконец, более или менее равномерное распределение соб­ственности ведет к утверждению демо­кратии.

В целом концепции Руссо присущи черты, характерные для умозрительно сконструированных естественноправовых построений XVIII в. «Начнем с того, что отбросим все факты...» ^б6 — так заявил Руссо в начале своего «Рассуждения о про­исхождении неравенства» и этим как бы провозгласил достаточность чисто анали­тического, рационалистического метода. Влияние рационалистического образа мышления явно видно и в его теории «есте­ственного состояния», и в идее «общест-

⁵³ Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М„ 1969. С. 78.

⁵⁴ Руссо Ж--Ж- О причинах неравенства. СПб., 1907. С, 78.

⁵⁵ Руссо Ж.-Ж. Трактаты. С. 72. ^м Там же. С. 46.

венного договора», в которой создание общества и государства выступает как сознательный акт.

Но вместе с тем историко-социологические взгляды Руссо обнаруживают более определенные, чем у других современных ему мыслителей, элементы материализма и историзма. Исторический процесс в системе Руссо развертывается как единый и закономерный, а возникновение и смена общественных форм ставятся в тесную связь с развитием материальной жизни, появлением новых приемов производитель­ной деятельности.

Взглядам Руссо на историю присущи были и гениальные диалектические догад­ки. Рассматривая развитие человеческого рода, Руссо показывает его исполненным глубочайших противоречий: с развитием цивилизации совершенствуются земледе­лие, промышленность, науки, искусства, но вместе с тем растет общественное неравен­ство, в нравы внедряются честолюбие, алчность, взаимная ненависть, государ­ственная власть вырождается в деспоти­ческое правление. «...Руссо,— заметил Энгельс,— видит в возникновении неравен­ства прогресс. Но этот прогресс был анта­гонистичен, он в то же время был и регрес­сом» ⁵⁷.

Таким образом, в отличие от Вольтера, Тюрго, Кондорсе, Руссо отнюдь не считал прогресс цивилизации, в том числе и раз­витие наук и искусств, безусловным бла­гом. Он доказывал, что этот прогресс, все большее удаление человека от природы есть одновременно падение нравов, рост неравенства, появление величайших обще­ственных зол, и связывал все это с утвер­ждением частной собственности.

Руссо уподоблял развитие человечества развитию любого живого организма, про­ходящего путь от детства до старости, к неизбежному одряхлению; его как раз и переживает современное общество в циви­лизованных странах, и процесс этот не­обратим. Руссо не разделял восторженного оптимизма теоретиков прогресса в просветительской мысли XVIII в. Его социально-исторической концепции при­сущи черты пессимизма.

Правда, Руссо все же считал воз­можным задержать процесс дряхления. Для этого людям необходимо вернуться к природе, к простоте; это не значит, что он призывал вернуться в первобытные леса, в чем нередко упрекали Руссо его крити­ки,— речь шла о том, чтобы вернуть человеческому обществу те принципы и законы, которые дарованы человеку при­родой. Свобода и демократическое наро­довластие, торжество естественной и чистой морали, смягчение крайностей бед­ности и богатства, умеренный достаток для всех — таковы средства врачевания об­щественных зол.

Г. Б. Мабли.Заметное влияние Руссо испытал один из наиболее авторитетных политических писателей второй половины XVIII в. аббат Габриель Бонно де Мабли(1709—1785). Подобно Монтескье и Воль­теру, Мабли не только живо интересовался историей, но и профессионально занимался ею, изучал источники и создавал истори­ческие труды. По своим социально-поли­тическим позициям Мабли принадлежал к совершенно иному крылу Просвещения, нежели корифеи старшего поколения просветителей.

Человек прямого и независимого харак­тера, суровый моралист с аскетическим настроением, Мабли держался демокра­тических воззрений, был противником абсолютизма; он отказался от кресла академика, чтобы не произносить положен­ного по ритуалу похвального слова Ришелье. Мабли осуждал частную собствен­ность, видел в ней источник общественных зол; в историю общественной мысли он вошел как один из видных теоретиков уто­пического коммунизма в русле француз­ского Просвещения.

Историю человеческого рода Мабли представлял как движение от естествен­ного порядка, строя общности имуществ и совершенного равенства и свободы, к ны­нешнему состоянию, явно противоречив­шему природе человека. «Природа не про­вела межи на полях ... она не создала ни богатых, ни бедных»⁵⁸. Объяснение, которое Мабли давал возникновению частной собственности, значительно усту-

⁵⁷ Маркс К., Энгельс. Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 143.

⁵⁸ Мабли Г. Б. Избранные произведения. М., Л., 1950. С. 79.

пало глубоким соображениям, которые высказывал по этому вопросу Руссо. Появ­ление собственности настолько противоре­чит природе человека, «что я с трудом догадываюсь,— писал Мабли,— как люди дошли до учреждения собственности» ⁶⁹. Возможно, леность некоторых граждан побудила остальных разделить участки.

Основав частную собственность, люди утратили естественный общинно-комму­нистический порядок; на смену былой гар­монии пришли раздоры и борьба между различными классами людей. Вся исто­рия с этого времени представляется Мабли регрессом, все большим отступлением от законов природы. Исторический процесс является, таким образом, линейным, но, в противовес Тюрго, движение его у Мабли (как и у Руссо) является не восходящим, а нисходящим. Этот общий пессимисти­ческий взгляд он распространял и на историю современной ему Европы. Особен­но усилилось это попятное движение с XVI в.— именно с этого времени усили­вается рост богатств, главного врага при­роды, развиваются торговля, мануфак­туры, которые низводят работников до самого низменного положения. Мабли вел резкую полемику с основателями буржуаз­ной политической экономии, физиокра­тами, которые прославляли рост общест­венного богатства, считая его основой процветания нации, а в частной собствен­ности и свободе распоряжения ею видели естественное и незыблемое начало обще­ственного устройства.

Сами люди, их нравы, считал Мабли, непоправимо перерождаются, ими руко­водят стяжательство, честолюбие и другие гибельные страсти. Человеческая душа настолько отошла от первоначальной добродетели, что возврат к утраченному строю общности в цивилизованных стра­нах уже невозможен. Более осуществимой представлялась Мабли эгалитарная про­грамма Руссо.

Социально-политические идеи Мабли сказались в его исторических трудах. Свое понимание содержания и задач историче­ской науки Мабли подробно изложил в двух работах — «О способе написания

Г. Мабли

истории» (1775) и «Об изучении истории» (1778). В его концепции сильны морали­зирующее начало и прагматическое пони­мание предназначения истории. Началь­ный параграф своего труда «Об изучении истории» Мабли озаглавил: «История должна быть школой морали и полити­ки» ⁶⁰. Именно в этом качестве она имеет прежде всего значение и смысл. Историк обязан изучать «естественную политику», которая основана на законах, установлен­ных самой природой; эти законы неизмен­ны, как и сама природа. Люди были бы счастливы, если бы неизменно следовали им. Руководствуясь этой путеводной нитью, историк должен выносить мораль­ные и политические оценки прошлым деяниям людей и той существующей в исто­рии реальной политике, которая, в отличие от естественной, является «плодом стра­стей, вводящих в заблуждение наш разум» ⁶¹. Задача истории — просвещать умы; она должна также направлять серд­ца, побуждая их любить добро. «Люди, стоящие у власти, почерпнут в ней про­свещение, нужное для управления респуб­ликой, остальные — познают обязанности гражданина» °².

Мабли много занимался античной исто­рией. Он посвятил ей книги «Замечания о греках» (1743; книга была переведена Радищевым на русский язык и издана в

⁵⁹ Мабли Г. Б. Избранные произведения. М., Л., 1950.

⁶⁰ МаЫу G. В. de. Oeuvres completes. L. 1789. Т. XII.

⁶¹ МаЫу G. В. de. Op. cit. Т. XII. P. 331.

⁶² Ibid. P. 348.

Петербурге в 1773 г.), «Замечания о рим­лянах» (1751). В античной истории Мабли искал уроки гражданской добродетели, преданности свободе. Он использовал ее и для аргументации идеи общности имуществ. Работы Мабли способствовали внедрению античной истории, просвети­тельски истолкованной, в политическое сознание образованного общества, тому, что факты и имена из времен античности стали своеобразным понятийным кодом в политической полемике, а затем и в политической борьбе периода Французской революции.

В большом труде «Замечания по поводу истории Франции» (1765—1788) Мабли рассматривал историю страны от вар­варских завоеваний до царствования Лю­довика XIV. Вслед за Монтескье Мабли развивал германистскую концепцию, но он создал своеобразный ее демократический вариант. Вторгшись в Галлию, франки, по мнению Мабли, принесли с собою обще­ственный порядок, отличавшийся свободой и народовластием. Они освободили населе­ние Галлии от римского деспотизма и обра­зовали с ним единый народ. Но величайшей ошибкой было то, что «едва утвердившись в Галлии, наши предки не приняли необ­ходимых предосторожностей, чтобы поме­шать одной части общества увеличивать свои богатства и свое могущество за счет другой» ^м. В результате свобода и права народа были узурпированы знатью и в стране установился феодальный порядок.

История Франции предстает в труде Мабли как процесс узурпации аристокра­тией исконных прав народа; почти все в этой истории не соответствует законам природы, она представляет собой долгие века варварства и нелепого феодального правления. Мабли обличал «бесчисленные узурпации сеньоров», клеймил политику королей (кроме высоко им почитавшегося Карла Великого), деспотическое прав­ление Ришелье и Людовика XIV.

Труд Мабли был основательно доку­ментирован: более трети текста составляют «примечания и доказательства»,, содер­жавшие обширные цитаты из источников.

Книга сохраняла научное значение и общественную актуальность еще в первые десятилетия XIX в. В 1823 г., когда шла борьба с режимом Реставрации, Ф. Гизо выпустил новое ее издание, предпослав ему целый том дополнений и коммен­тариев (который, в свою очередь, выдер­жал в 20—40-е годы семь изданий).

Развитие исторической мысли во время Французской революции.Громадное воз­действие на все последующее развитие историко-социологической мысли и исто­риографии оказала Великая французская революция. Это воздействие в особенности сказалось в послереволюционное время, когда в полной мере выявились историчес­кие последствия революции — во всей их масштабности и в то же время в их противоречивости.

В ходе революции французская истори­ческая мысль и историография также испытывали сильное влияние разверты­вавшегося в стране революционного про­цесса, Это влияние не было однозначным. Участники и сторонники революции вос­принимали ее как решительный разрыв со всем прошлым, как начало совершенно новой эпохи. Это нашло отражение в поня­тии «старый порядок» (l'ancien regime), которым вскоре после взятия Бастилии стали обозначать дореволюционное время, во введении в 1793 г. нового летосчисле­ния — с 1789 г. отсчитывался «первый год свободы», с сентября 1792 г.— IV год сво­боды, I год Республики. «В сущности, только с Революции берет свое начало история Франции»,— писал в X году Республики известный журнал «Философ­ские декады» ⁶⁴. В рамках такого подхода прошлое, т. е. история, по крайней мере история Франции, представало как пред­мет, достойный не столько вниматель­ного изучения, сколько сурового осужде­ния и забвения.

Неудивительно, что в различных архив­ных документах, унаследованных револю­ционным поколением от многовековой истории Франции, многие деятели револю­ции, в том числе люди высокой образован­ности и культуры, видели не ценный исто-

⁶³ МаЫу G. В. de. Collection complete oeuvres. P., 1794—1795. Т. З. Р. 300.

⁶⁴ Цит. по кн.: Ehrard J., Paltnade G. L'His-toire. P., 1964. P. 49.

рический источник, а лишь опасное вопло­щение отвергнутого старого порядка. Специальные декреты, принятые Законо­дательным собранием летом 1792 г., пред­писывали уничтожение документов из фамильных архивов дворянской знати, бумаг сеньориальной администрации и других текстов подобного рода, которые, говорилось в декрете, «самим своим существованием бросают вызов идее ра­венства». Позднее, в ноябре 1793 г., один из депутатов говорил с трибуны Конвента: «Не иначе как с явным отвращением взира­ют республиканцы на собрания рукописей, хранящих следы столь многочисленных насилий над достоинством человека». Множество старинных документов — порой целые собрания бумаг и пергаментов — было использовано в качестве маку­латуры, отправлено в тяжелые годы войны в арсеналы для изготовления патронов, предано сожжению ⁶⁶.

Все эти обстоятельства не стимулирова­ли изучение исторического прошлого. В своем курсе историографии видный зна­ток революционной эпохи Ж. Лефевр кон­статировал временное падение интереса к истории в этот период ⁶⁶. Сказалось и то, что были ликвидированы некоторые учреж­дения, занимавшиеся исследованием исто­рии и публикацией источников. В 1793 г. были закрыты Французская ака­демия, Академия надписей, упразднены старые университеты, в 1792 г.— церков­ные конгрегации. В итоге прервалось «эрудитское» направление в историографии, была временно прервана публикация нача­тых в конце XVII—XVIII в. многотомных собраний документов.

При всем том деятелям революции не было чуждо понимание общественной зна­чимости исторических знаний, прежде все­го их воспитательной роли. Разрабатывая новую систему образования, Конвент предусмотрел преподавание истории в со­зданных им средних школах (так называе­мых центральных школах, замененных при Наполеоне лицеями). Преподавателю над-

лежало побуждать учеников «с восхищени­ем устремлять свои взоры на те достопа­мятные события, которые принесли им сво­боду» ⁶⁷. Курс истории был введен и в Нор­мальной (педагогической) школе, создан­ной Конвентом осенью 1794 г. для подго­товки учителей (школа имела временный характер). При Национальной библиотеке в 1795 г. был организован постоянный курс археологии. В том же, 1795 году, Конвент постановил создать вместо упраздненных дореволюционных академий новое высшее научное учреждение — Французский ин­ститут наук и искусств (с рядом изменений он существует доныне как Французский институт — Institut de France), разделен­ный на три отдела («класса»); третий из них — «класс моральных и политических наук» — включал и историю. Институт по­льзовался значительным общественным влиянием. Одной из форм поощрения на­учных исследований были специальные конкурсы на объявленные институтом те­мы, в их числе темы по истории. Так, в апреле 1799 г. была предложена конкур­сная тема «В чем причины развития духа свободы во Франции от времени Франци­ска I и до созыва Генеральных штатов в 1789 г.?» ⁶⁸.

Предавая уничтожению по идеологиче­ским и политическим мотивам многие исто­рические документы, Французская револю­ция в то же время впервые создала упоря­доченную государственную систему архив­ных учреждений во главе с Национальным архивом в Париже. Организуя ее, Конвент руководствовался соображениями практи­ческого порядка: важно было сохранять документы текущей деятельности государ­ства, бумаги, связанные с национальными имуществами и т. д. Но для классификации архивных фондов была предусмотрена и особая «историческая секция», включав­шая документы, нужные для истории науки и искусств во Франции ⁶⁹. Для последую­щих поколений ученых-историков большое значение имел декретированный Конвен­том, действующий и поныне принцип сво-

⁶⁷Филиппов И. С. Великая французская революция и судьба феодальных архи-вов//Французский ежегодник. 1987. М., 1989. См.: Lefebvre G. La naissance de l'nistori-hie moderne. P., 1971. P. 154—156.

^er Ehrard /., Patmade G. Op. cit. P. 51.

⁶⁸ Qodechot J. Les institutions de la France sous la Revolution et l'Empire. P., 1951. P, 468.

⁶⁹ См.: Тарле E. В. Национальный архив в Париже//Тарле Е. В. Соч. В 12 т. М., 1958. Т, IV: С. 598-607.

бодного доступа в национальные архивы всех граждан.

Французская революция поставила пе­ред ее деятелями и ее теоретиками, соеди­нявшимися, как правило, в одном лице, много новых и жгучих проблем, которые настоятельно требовали решения. Тем са­мым революция уже с первых лет дала сильнейший импульс общественной мысли, в частности историко-социологической.

С точки зрения духовных, идейных истоков Французская революция была де­тищем Просвещения, совершенной им «ре­волюции в умах». Это хорошо понимали и те деятели просветительского движения во Франции, которым довелось воочию увидеть революцию; в 1789 г. они горячо приветствовали ее первые шаги ⁷⁰. Правда, развитие революции пошло не тем путем упорядоченного общественного преобразо­вания, совершаемого в духе требований разума мудрыми законодателями, о кото­ром помышляли «философы». На ход собы­тий все более жестко воздействовало на­родное насилие, радикальное практическое истолкование получали выдвинутые Про­свещением принципы. И вот уже в середине 1791 г. Г. Рейналь, столь смело обличав­ший старый порядок в своей «Истории обеих Индий», восклицал в письме Нацио­нальному собранию: «Да нет же, мы ни­когда не говорили, будто смелые философ­ские концепции следует буквально прово­дить в жизнь в качестве государственных законов... что же я вижу вокруг?.. Прави­тельство, являющееся рабом народной ти­рании, святилище законов, окруженное бе­зумцами, желающими или их диктовать, или бросать им вызов ...общественная сила не существует более нигде, кроме клубов, в которых невежественные и грубые люди осмеливаются судить любую политическую проблему» ^п. Большинство энциклопеди­стов отошли от революционного движения еще до падения монархии в 1792 г.

Однако независимо от политических позиций, которые заняли в эти годы до-

⁷⁰ Из 205 выявленных сотрудников «Энцик­лопедии» более 50 дожили до революции, почти 40 — пережили террор, многие — Империю (см.: Собуль А. Философы и Французская революция//Французский ежегодник. 1982. М., 1984. С. 145).

⁷¹ Собуль А. Указ. соч. С. 145.

жившие до падения старого порядка эн­циклопедисты, унаследованные от .Просве­щения общественные идеи продолжали ак­тивно «работать» в ходе революции. Они влияли на принимавшиеся ею решения и, в свою очередь, развивались под воздей­ствием революционной практики.

Сами деятели революции осмысливали ее именно в русле просветительской обще­ственной мысли. Их историческое сознание было отмечено рационалистическим, уни­версалистским подходом; революцию они понимали как великий переворот, который приведет, наконец, к торжеству разума, естественных и неотъемлемых прав челове­ка. Тем самым революция выступала во­площением истинных интересов и чаяний не только французов, но и всего человече­ства. С точки же зрения национальной французской истории революция представ­лялась восстановлением исконных прав французской нации (третьего сословия), попранных в результате узурпации, со­вершенных дворянством в смутные време­на феодализма. Правда, далеко не всегда мыслители революционного поколения могли найти ответы на поставленные жизнью вопросы в теоретическом наследии просветителей. Уже в ходе революции фор­мировались идеи, которые намечали новые пути понимания общества и его истории.

Ж. А. Кондорсе. Просветительскую ли­нию исторической мысли, восходившую к Вольтеру и Тюрго, продолжил во время революции Жан Антуан Кондорсе (1743— 1794). Известный математик, философ-просветитель, социолог, маркиз Кондорсе принадлежал к младшему поколению эн­циклопедистов и был среди них одним из немногих, кто вплоть до 1793 г. активно участвовал в революционном движении, был членом Конвента. Близкий к жиронди­стам, он после их падения вынужден был скрываться; арестованный в марте 1794 г., он умер в тюрьме. Находясь в подполье, Кондорсе создал главное свое философско-историческое произведение, исполненное исторического оптимизма, «Эскиз истори­ческой картины прогресса человеческого разума» ⁷².

⁷² Работа представляет собой развернутый конспект задуманного Кондорсе большого тру­да, который он не успел завершить.

В духе «философской истории» века Просвещения Кондорсе стремился развить общую концепцию истории человеческого рода, наметить схему ее последовательных этапов и определить место в этом процессе Французской революции. Ведущей идеей историко-социологической концепции Кон­дорсе является идея прогресса. Хотя еще в середине XVIII в. Вольтер и в особенно­сти Тюрго обосновывали теорию. прогресса, тем не менее, как отмечала О. Старосельская-Никитина, «первая разработанная те­ория единого последовательного процесса изменений в истории человечества как це­лого и притом изменений к лучшему, с точ­ки зрения этого целого, принадлежит Кон­дорсе» ⁷³. Вся история человечества, со­гласно Кондорсе, это последовательное и постепенно ускоряющееся поступатель­ное движение ко все более разумному, соответствующему велениям природы по­рядку вещей.

Главными критериями прогресса были для Кондорсе развитие разума и научного познания мира, успехи в достижении сво­боды. Кондорсе была присуща глубокая убежденность в том, что существует тес­ная, неразрывная связь между просвеще­нием и политической и гражданской свобо­дой. При этом первопричиной и двигатель­ной силой прогресса человеческого рода он считал именно прогресс разума, рост про­свещения и научных знаний.

Эти принципы положены Кондорсе в ос­нову периодизации истории, в которой он выделил 9 эпох. Первые пять эпох охваты­вают развитие человечества от первобыт­ных времен до античности. Период, насту­пивший в Европе с падением Римской империи, т. е. первые века средневековья (шестая эпоха), Кондорсе считал време­нем глубокого упадка. Начатки просвеще­ния существовали, однако, в городах, и это предвещало его последующее возрожде­ние. В следующую, седьмую эпоху — от XI в. до изобретения книгопечатания — чело­веческий разум вновь обретает утраченную было энергию, совершаются важные изо­бретения, начинают расшатываться суеве-

⁷³ Старосельская-Никитина О. Очерки по истории науки и техники периода Французской буржуазной революции 1789—1794 гг. М., Л , 1946. С. 248.

рия, в городах, даже в некоторых государ­ствах (Италии, Швейцарии, Англии) по­являются ростки свободы.

Но особенное ускорение прогресса при­носит восьмая эпоха — «от изобретения книгопечатания до периода, когда науки и философия сбросили иго авторитета», т. е. время от конца XV до середины XVII в.; человеческий разум «поднимает свои цепи, ослабляет некоторые из них и, при­обретая беспрерывно новые силы, подго­товляет и ускоряет момент своей свободы». Этот момент, согласно Кондорсе, наступает в девятую эпоху —«от Декарта до образо­вания Французской республики»: разум «окончательно разбивает свои цепи». Именно в эту эпоху после долгих заблуж­дений люди дошли, наконец, до понимания «истинных прав человека», а также до понимания того, что поддержание этих прав является «единственным мотивом сое­динения людей в политические общества». Понимание прав человека, желание улучшить участь народа, ненависть к фана­тизму перешли постепенно в сознание раз­ных классов общества.

В этих условиях, пишет Кондорсе, вели­кая революция — установление принципов разума и природы — была неминуема. Сначала она совершилась в Северной Аме­рике, и мир впервые увидел, как великий народ, освободившись от своих цепей, «да­ет своей стране конституцию и законы». В Европе первый толчок этой великой рево­люции дала Франция — страна, где «народ был одновременно наиболее просвещенным и одним из наименее свободных».

С энтузиазмом приветствуя обе револю­ции, Кондорсе высказал и некоторые суж-

дения сравнительно-исторического поряд­ка. При этом он обращался не только к духовным и политическим, но и к соци­альным аспектам их истории. Различие этих революций он видел в том, что Амери­канская революция не имела надобности разрушать феодальную тиранию, уничто­жать наследственные привилегии, ликви­дировать религиозную нетерпимость. На­против, Французская революция «должна была охватить всю экономическую жизнь общества, изменить все социальные отно­шения и проникнуть до последних звеньев политической цепи...». Поэтому она была более полной, чем Американская, «более нарушила внутренний мир». «Французы... атаковали одновременно и деспотизм коро­лей, и политическое неравенство... и над­менность дворянства, и господство... духо­венства, и злоупотребления феодалов...» ⁷⁴ Кондорсе был убежден в высоком пред­назначении исторической науки. В отличие от многих просветителей, он видел в ней отнюдь не только «школу морали и полити­ки». История ценна прежде всего тем, что она создает возможность предвидения. Ее изучение позволяет предвидеть прогресс человеческого рода, направлять и ускорять его, «начертать с некоторой правдоподоб­ностью картину будущих судеб человече­ского рода по результатам его истории». Основываясь на этой идее, Кондорсе доба­вил к выделенным им в истории девяти

⁷⁴ Кондорсе Жан Антуан. Эскиз историче­ской картины прогресса человеческого разума. М., 1936. С. 187-188.

эпохам еще одну, десятую — «о будущем прогрессе человеческого разума».

Устремляя взоры в будущее, Кондорсе исполнен величайшего исторического опти­мизма. Он убежден, что дальнейшее со­вершенствование разума, постижение тайн природы и законов, управляющих обще­ством, дальнейшее «совершенствование со­циального искусства» приведут в конце концов к преодолению неравенства между нациями, к устранению крайностей нищеты и чрезмерного богатства, исчезновению не­равенства прав между полами. Необыкно­венного усовершенствования достигнет не только духовная, но и физическая природа человека, освобожденного от болезней, продлившего протяженность жизни на­столько, что это трудно пока предвидеть. Прогресс охватит и ныне отсталые и коло­ниальные народы Азии, Африки. Наступит момент, «когда солнце будет освещать зем­лю, населенную только свободными людь­ми, не признающими другого господина, кроме своего разума».

Развитая Кондорсе идея линейного прогресса — теория рационалистическая, лишенная элементов диалектики. Ей прису­ще своеобразное телеологическое (хотя и чисто светское) видение истории: ее раз­витие обретает цель и провиденциальное завершение — неизбежное торжество ра­зума и свободы, общее благо, как понимал их Кондорсе — просветитель и смелый буржуазный революционер. Но его концеп­ция содержит также глубокие историче­ские наблюдения и гуманистические про­зрения незаурядного мыслителя и гуманиста.

А. Барнав.Оригинальную историко-социологическую концепцию разработал в годы Французской революции Антуан Барнав(1761 —1793). Выходец из кальви­нистской семьи гренобльского адвоката и сам адвокат, Барнав был видным деяте­лем первых лет революции; в неполные тридцать лет он стал одним из автори­тетных лидеров умеренных монархистов-конституционалистов. С роспуском Учре­дительного собрания он отошел от актив­ной политической жизни и, вернувшись на родину, в Гренобль, занялся осмыслением происходивших событий. Здесь в 1792 г. было создано его основное истори­ко-философское произведение «Введение

во Французскую революцию», представ­лявшее своеобразную попытку исследова­ния причин и значения революции; тогда же были написаны и другие его работы ^1Ъ. После восстания 10 августа 1792 г. Барнав был арестован за его связи с королевским двором. Он был гильотинирован в ноябре 1793 г.