Мысли в период Великой французской революции 4 страница

Решающее влияние на формирование исторических взглядов Барнава оказали Монтескье и физиократы. Барнав исходил из твердого убеждения в закономерности и прогрессивности исторического развития человечества. Среди множества причин, определяющих политическое развитие, пи­сал он, имеются такие, «постоянное и пра­вильное действие которых настолько пре­обладает над действиями причин случай­ных», что через определенный отрезок времени «они необходимо производят свое действие» ^7Ь.

Стремясь определить объективно дей­ствующие силы исторического процесса, Барнав выступал как плюралист. Он ука­зывал на целый ряд взаимодействующих в истории факторов — «социальный пери­од», которого достиг народ (т. е. опреде­ленный уровень общественных отноше­ний), географические условия его жизни, его богатства, потребности, привычки, нра­вы ⁷⁷. При этом первенствующую роль Бар­нав отводил материальным, экономиче­ским факторам, таким, как рост населения и связанное с ним увеличение материаль­ных потребностей, изменение способов до­бывания жизненных благ и изменение форм собственности.

Именно собственности Барнав прида­вал особое значение, когда пытался объ­яснить причины смены различных полити­ческих форм общества. Под этим углом зрения он пересматривал традиционную схему физиократов. Если, занимаясь охо­той, человек «едва знаком с собственно­стью» и земля является достоянием всех, то

⁷⁵ Все они остались не известны современни­кам; впервые были изданы в 1843 г: Barnave A. Oeuvres. P., 1843. V. 1—4. В 1960 г. вышло отдельным изданием его «Введение во Француз­скую революцию» (Barnave A. Introduction a la Revolution franchise. P., I960.) В дальнейшем ссылки даются по этому изданию.

⁷⁶ Barnave A. Introduction... P. 1.

⁷⁷ См. Ibid. P. 3.

уже в пастушеском состоянии «собствен­ность начинает влиять на учреждения». С переходом же к земледелию, когда в частном владении оказывается и земля, право собственности распространяется, пронизывает все отношения, «все более могущественно влияет на распределение власти» ⁷⁸. Именно господство земельной собственности и неизбежно возникающее при этом неравенство в ее распределении являются, согласно Барнаву, основой аристократического или феодального прав­ления.

Дальнейший «естественный ход об­ществ», увеличивая население и развивая средства удовлетворения материальных потребностей, ведет к основанию мануфак­тур, торговли и к возникновению «про­мышленной собственности». В результате «подготавливается революция в политиче­ских законах: новое распределение бо­гатств производит новое распределение власти. Так же, как обладание землями возвысило аристократию, промышленная собственность возвышает власть народа (т. е. буржуазии.— А. А)...»⁷⁹

Эти общие социологические принципы Барнав стремился применить к анализу конкретной истории основных стран Запад­ной Европы от античности до Французской революции. Главную свою задачу он видел в том, чтобы понять, каков был «ход разви­тия, общий всем европейским образам правления», который «подготовил во Франции демократическую революцию и привел к тому, что она вспыхнула в конце XVIII века»⁸⁰. Поэтому он интересовался главным образом историей последних сто­летий.

Главной чертой «великой революции», которую совершило в европейских институ­тах развитие промышленности и движимой собственности, Барнав считал постепенное возрастание силы народа (т. е. буржуазии) и падение мощи и влияния аристократии. Важным шагом в ходе этого процесса он считал Английскую революцию, в которой видел явление того же порядка, что и в ре­волюции во Франции — «демократический

⁷⁸ Barnave A. Introduction... P. 6—7.

⁷⁹ Ibid. P. 9.

⁸⁰ Ibid. P. 14.

взрыв», направленный против земельной аристократии ⁸¹. Растянувшийся на ряд столетий подъем промышленной, движи­мой собственности подготовил и Француз­скую революцию. Ее запоздание по сравне­нию с Английской Барнав объяснял геогра­фическими особенностями: если примор­ское расположение Франции у скрещения важнейших торговых путей способствова­ло развитию промышленности и движимо­го богатства, то значительность ее земель­ного пространства обусловила силу и устойчивость господства земельной аристократии ⁸².

Барнав увидел в истории Европы по­следних столетий борьбу классов, т. е. борьбу определенных сил, стоявших за противоборством форм собственности. Он обозначил ее как борьбу «аристократии» и «народа», «демократии», «третьего со­словия». Но он отрицал неизбежность борьбы внутри противостоящего аристок­ратии «народа». Как незаурядный мысли­тель и трезвый политик, он видел внутри «демократии» бедных и богатых, собствен­ников и несобственников; но он полагал, что природа «промышленного богатства» такова, что ведет к смягчению крайностей бедности и богатства.

Таким образом, как социологическим идеям Барнава, так и его конкретно-исто­рическим построениям свойственны ясно выраженные материалистические тенден­ции, а также черты историзма, необычные для общественной мысли его времени; раз­личие, например, с рационалистической теорией Кондорсе бросается в глаза. Ко­нечно, подчеркивая особую роль смены форм собственности в истории, Барнав от­нюдь не пришел к той научной трактовке этой проблемы, которая была выдвинута позднее основателями исторического мате­риализма. Столкновение земельной и дви­жимой, или промышленной, собственности для него это прежде всего столкновение различных в своем вещественном выраже­нии видов материальной деятельности, а не различных типов производственных отно­шений, обусловленных определенной сте­пенью развития производительных сил.

⁸¹ См.: Попов-Ленский И. А. Антуан Барнав и материалистическое понимание истории. М., Л., 1924. С. 182—186.

⁸² См.: Вагпсше А. 1п1гос1ис11оп... Р. 47.

При всем том Барнав был первым и единственным из современников, кто по­старался связать Французскую революцию с процессами не только духовной и полити­ческой, но и социально-экономической истории и дал своеобразную «экономиче­скую» интерпретацию ее происхождения.

Увлеченный концепцией Барнава Ж. Жорес, впервые обративший на нее внимание, усмотрел в ней предвосхищение материалистического взгляда Маркса на историю ⁸³. Выше отмечалось, что идеи Барнава не дают оснований говорить о по­добном предвосхищении; для этого еще не сложились ни интеллектуальные, ни соци­ально-экономические условия. Яркая вспышка материалистической мысли, кото­рой отмечено «Введение во Французскую революцию», была обусловлена новым опытом, который дала революция, обна­жив связь между политикой и экономиче­скими интересами. Барнав уловил эту связь. «...Вовсе не метафизические идеи, а реальные интересы,— говорил он в 1791 г.,— увлекли массы на революцион­ный путь».

Что касается интеллектуальных исто­ков мысли Барнава, он, по сути, синтезиро­вал в условиях революции ту материали­стическую тенденцию, которая пробивала себе дорогу сквозь рационалистическое объяснение истории в просветительской мысли середины — второй половины XVIII в. Таким образом, историко-социологические воззрения Барнава впитали достиже­ния просветительской мысли. В известной мере они предвосхищали идеи буржуазно­го историзма первой половины XIX в.

К. Ф. Вольней. Для дальнейшего разви­тия исторической мысли в революцион­ные годы характерны труды Константена Франсуа Шасбёфа, принявшего имя Во­льней (1757—1820). Видный ученый-ори­енталист, Вольней участвовал в револю­ции; он был депутатом Учредительного собрания, в политическом плане был бли­зок к жирондистам. В 1791 г. Вольней создал работу «Руины, или Размышления о революциях империй», в которой попы­тался раскрыть общие причины возвыше-

⁸³ См.: Жорес Ж- Социалистическая история Французской революции. М.. 1977. Т. 1. С. 136— 138.

ния и падения государств на протяжении веков человеческой истории. Написанная в разгаре борьбы вокруг церковной рефор­мы, эта работа является и ярким антирели­гиозным памфлетом. Арестованный во вре­мя якобинской диктатуры и освобожден­ный после термидора, Вольней прочитал в 1795 г. «Лекции по истории» в созданной Конвентом Нормальной школе, в которых выдвинул ряд интересных идей о сущности и значении исторической науки.

По своему общему мировоззрению Во­льней был близок энциклопедистам, защи­щал сенсуализм французских материали­стов. Во взглядах на задачи исторического исследования он продолжал традицию Во­льтера и Тюрго. Как и Гельвеции, Вольней хотел создать науку об обществе, чуждую всякого религиозного начала, являющуюся частью других наук о природе. Следуя традиции Вольтера и Тюрго, Вольней ре­шительно настаивал на идее прогресса в историческом развитии человечества. «Человек — творец! — писал он в «Руи­нах».— Воздаю тебе хвалу и дань уваже­ния! Ты измерил пространство небес, вы­числил массу звезд, обуздал бороздящую тучи молнию, укротил моря и грозы, подчи­нил себе стихии» ⁸⁴.

Вольней сделал интересную для того времени попытку исторически объяснить происхождение и развитие религиозных ве­рований. Наряду с обычными для XVIII в. представлениями об обмане и невеже­стве как источнике религиозных заблужде­ний он выдвинул и более глубокие сужде­ния, связывая их возникновение и развитие с фантастическим отражением в сознании человека окружающей его социальной сре­ды, материальных условий жизни и про­изводственной деятельности. Представле­ния о боге, «как и все представления, имеют своим источником физические пред­меты и возникают в сознании человека в результате испытанных им ощущений. Эти представления обусловлены его по­требностями, обстоятельствами его жизни, зависят от степени развития человеческого познания» ⁸⁶.

Взгляды Вольнея на место истории среди других наук были им изложены в «Лекциях по истории». История, по мне­нию Вольнея, принципиально отличается от наук физических и математических. Первые имеют дело с фактами, реально существующими, непосредственно наблю­даемыми, доступными ощущению. В исто­рии факты не осязаемы, они как бы мер­твы ⁸⁶, их нельзя воспроизвести; следова­тельно, исторический факт никогда не обладает той степенью достоверности, как факт физический. Не впадая в скептицизм, Вольней отстаивал необходимость строгой проверки исторических фактов с точки зре­ния их достоверности и доброкачественно­сти сообщающих их источников. С этих позиций Вольней подверг критическому рассмотрению различные типы источни­ков — устные предания, рукописные и пе­чатные материалы. Поставив, подобно Во­льтеру, проблему исторической достовер­ности, Вольней связал ее с общим вопро­сом о познавательных возможностях исто­рии как науки, об особенностях и пределах исторического познания.

Решая вопрос о «методе написания истории», Вольней особенно подчеркивал принцип универсализма. История должна быть всемирной историей, «сравнительной историей народов», она должна рассматри­вать прошлое различных народов в сравне­нии, сопоставлении.

Г. Бабёф и бабувисты.Особое место в истории социальных движений и в разви­тии общественной мысли периода Фран­цузской революции занимает «движение во имя равенства», или «заговор равных», во главе которого стояли Гракх (Франсуа Но­эль) Бабёф(1760—1797) и его соратники (бабувисты).В этом движении впервые за время революции на арене общественно-политической борьбы выступила коммуни­стическая тенденция.

В условиях громадного обострения со­циальных контрастов в послетермидоровской Франции бабувисты готовили восста­ние во имя установления строя «самого совершенного равенства», без частной соб-

⁸⁴ Вольней К. Ф. Избранные атеистические произведения. М., 1962. С. 49.

⁸⁵ Там же. С. 144.

⁸⁶ См.: Volney С. F. Lemons d'histoire, pro-noncees a 1'Ecole Normale en l'An III de la Republique franeaise. P., 1810. P. 2.

ственности и нищеты. Выданные предате­лем руководители движения были аресто­ваны, двое из них — Бабёф и Дарте — казнены в мае 1797 г.

Революционный уравнительный комму­низм бабувистов, которые представляли коммунистический строй еще в виде аграр­ного и ремесленного общества, создающего одинаковый для всех «умеренный и скром­ный достаток», отражал идеалы и упова­ния доиндустриального пролетариата и пролетаризированных бедняков.

Идеи утопического коммунизма выдви­гались и в предыдущие годы революции. Но только в «движении равных» эти идеи стали знаменем организованного полити­ческого движения, которое поставило ко­нечной целью установить революционным путем коммунистический строй. Эта их особенность определила и некоторые важные черты выдвинутых бабувистами идей.

В плане теоретическом коммунистиче­ский идеал бабувистов сформировался в русле просветительского мировоззрения. Он основывался на естественноправовой теории и рационалистическом подходе к ос­мыслению общества, аргументация бабу­вистов базировалась прежде всего на эти­ческих постулатах. Однако опыт классовой борьбы во время революции, тот факт, что вопрос о достижении идеального общества «совершенного равенства» стал для них вопросом практической революционной борьбы, обусловили появление в их воззре­ниях (при незыблемости старых общетео­ретических основ) ряда новых идей, в том числе и в области понимания историческо­го процесса. Потребность обосновать не­избежность новой, коммунистической рево­люции побудила бабувистов окинуть но­вым взглядом весь ход предыдущей исто­рии, прежде всего с точки зрения той борьбы, которая развертывается в ходе ее за установление справедливого, соответ­ствующего природе общественного по­рядка.

В воззрениях Бабёфа занимал цен­тральное место вопрос о связи имуще­ственного неравенства с существованием и развитием института частной собственно­сти. Оставаясь в целом на почве теории естественного права, Бабёф был убежден, что право частной собственности не входит

в число естественных прав: «...происхожде­ние его грязно и незаконно... оно порожде­но отвратительным пороком — алчностью, и само порождает все прочие пороки... все горести жизни, все разновидности бед­ствий и мук» ⁸⁷. Таким образом, частная собственность — это историческое уста­новление, возникшее вследствие неве­жества одних, алчности и насилия других.

Естественным порядком, единственно справедливым и добродетельным, является состояние общности и фактического равен­ства. Правда, такой отвечающий природе порядок вещей нигде и никогда не был достигнут — естественное право никогда не реализовывалось в положительном. Это не значит, однако, что этот порядок не­достижим — он возможен и за него необхо­димо бороться. Таким образом, в общем плане история для бабувистов — это дви­жение от неестественного порядка вещей (связанного прежде всего с насилием и не­вежеством) к установлению строя, соответ­ствующего нормам естественного права (т. е. для Бабёфа и его соратников «строя общности»).

Однако в это довольно распространен­ное в XVIII в. представление бабувисты внесли существенную поправку: установ­ление естественного порядка возможно лишь в результате неустанной, в том числе насильственной, борьбы. В истории челове­чества они видели непрерывную борьбу угнетателей и угнетенных, или классовую борьбу, если говорить понятиями, утвер­дившимися в общественной науке в XIX в. Они определяли ее как борьбу патрициев и плебеев, бедных и богатых. «Эта война плебеев и патрициев, или бедных и бога­тых... извечна,— писал Бабёф,-— она начи­нается с тех пор, как общественные учреж­дения способствуют тому, что одни забира­ют все, а другим ничего не остается» ⁸⁸. Бедствия, порожденные частной собствен­ностью, доводят наконец массу неимущих до нестерпимого состояния -- и тогда вспыхивают «восстания угнетенных против угнетателей». Как звено в этой непрерыв­ной исторической цепи рассматривалась

⁸⁷ Бабёф Г. Соч. М., 1982. Т. 4. С. 59.

⁸⁸ Бабёф Г, Соч. М., 1977. Т. 3. С. 441, 440.

Французская революция — «открытая война между патрициями и плебеями, меж­ду бедными и богатыми».

Но Французская революция шла впе­ред только до 9 термидора, с тех пор она стала отступать и осталась незавершенной, так как не привела к установлению соци­ального равенства. «Революция не завер­шена, так как одни богачи захватывают все блага и одни пользуются властью, в то время как бедняки трудятся, как настоя­щие рабы, изнемогают в нищете и не пользуются в государстве никаким значе­нием» ⁸⁹. Между тем крайности злоупот­ребления правом собственности достигли

высшей степени, это роковое установление потеряло большую часть удерживавших его корней: «Эти поредевшие корни уже не служат ему надежной опорой» ⁹⁰. Поэтому бабувисты были убеждены, что новая рево­люция, которая явится результатом их борьбы, окончательно опрокинет частную собственность и установит «совершенное равенство» на основе «строя общности». «Французская революция,— говорилось в «Манифесте равных», написанном Сильве-ном Марешалем,— лишь предвестник дру­гой, более великой, более торжествен­ной революции, которая будет послед­ней»⁹¹.