Русская культура XVII – XVIII столетий

1. Новые черты русской культуры.

2. Развитие просвещения в России.

3. Архитектура и живопись.

В истории русской культуры, как и в истории России в целом, в XVII ст. начинается новый период, который характеризуется глубокими качественными изменениями во всех областях жизни российского общества. Главное, что характеризовало содержание культурно-исторического процесса,– это разрушение традиционного средневекового мировоззрения, религиозного по своей сути, и утверждение светской культуры, свободной от духовной диктатуры церкви. Более широкой становилась социальная среда, в которой распространялась эта культура. В конечном счете, она воздействовала на все слои общества – от императорского двора до городских низов, хотя, разумеется, в разной мере. И еще одно – в эти столетия произошел небывалый взлет русской культуры, впитавшей в себя культуры народов населявших Россию, до европейского и мирового признания.

Переход культуры в новое качество был связан с ростом демократических тенденций. Церковь теряла ведущую роль в производстве и распространении идей и культурных ценностей, в этот процесс все шире включалось ремесленно-торговое городское население. В его среде формировались новые идеалы и представления, моральные и эстетические нормы и вкусы, вступавшие в противоречие с аскетическими канонами, утверждавшимися церковью. Крепло представление о самоценности земной жизни с её радостями и невзгодами, возрастало внимание к самому человеку, к его роли в событиях и в определении собственной судьбы, осознавалось значение его активной деятельности. Подобные взгляды и настроения распространялись и в придворной среде, и в дворянстве, и в среде приказной бюрократии. Особенно сильно они проявились

в литературе, живописи, в произведениях исторической и общественно-политической мысли.

В литературе появился вымышленный герой, а это означало большой шаг на пути художественной типизации и обобщения образов. Развивались новые жанры литературного творчества, что само по себе разрушало традиционные «житейные» каноны литературы. Церковь проповедовала, что всякий вымысел идет от дьявола. Но в вымысле литературы становилось больше жизненной правды, чем в ортодоксальных житиях и поучениях. К таковым относились «Повесть о Фроле Скобееве» – пройдохе и плуте, ловко обманывающем старого боярина и устраивающего за его счет свои дела; «Повесть о Карпе Сутулове», чья дочь умело и ловко увеличивает свои богатства, обманывая ухажеров и ряд других. В этих произведениях ярко прослеживается, что судьба героя теперь все более зависит от его личных качеств, ловкости и деловитости.

Особенно важным показателем развития демократического направления

в литературе было появление и распространения сатиры, отражавшей недовольство действительностью, существовавшими социальными порядками. На этом жанре сильно сказалась связь с устным народным творчеством, свойственная духовной культуре того времени. Популярная «Повесть о Шемякином суде» высмеивала феодальный суд с его продажными служителями. «Повесть

о Ерше Ершовиче» рисует феодального хищника, мелкого служилого человека, бессовестно захватывающего чужие владения и нагло рвущегося к богатству. Объектом сатиры стала церковь, о чем ярко повествуют «Сказание о куре и лисице» и «Калязинская челобитная». Так, «Калязинская челобитная» рассказывает о пьянстве и распущенности монахов, монастырских порядках и нравах.

Новое пробивало себе дорогу в острой борьбе со старым, с теми положениями, которые обосновывала православная церковь. «Не ищи, человече, мудрости, ищи кротости»; «Богомерзостен всяк любяй (любящий) геометрию»; «Кто по латыни учился, тот с прямого пути совратился». Невежество возводилось в достоинство и противопоставлялось разумному знанию, которое объявлялось греховным и несовместимым с приверженностью к христианству.

Вместе с тем, остановить поступательный процесс развития культуры было невозможно. Этот процесс стимулировался развитием городской жизни, оживлением торгово-промышленной деятельности, расширением и усложнением государственного аппарата, ростом связей с зарубежными странами. Все это вызвало интерес к получению знаний, развитию системы просвещения.

В XVII ст. широкое распространение получает домашнее образование. Дворяне и купцы приглашают учителей, обучаются сами и обучают своих детей. Возрастает спрос на учебную литературу, учебные пособия. Изданный впервые в 1634 г. «Букварь» Василия Бурцева переиздавался несколько раз

и продавался по доступной цене (1 коп). Его огромные по тому времени тиражи (2400 экз.) расходились иногда за день. Во второй половине XVII века Печатный двор выпустил более 300 тыс. букварей и около 150 тыс. учебных Псалтырей и Часословов. В 1648 г. вышла "Грамматика" Мелетия Смотрицкого,

а в 1682 г. – таблица умножения, предназначавшаяся для «купующих или продающих». В отдельных семьях изучали и иностранные языки. Так, сын боярина А. Л. Ордина-Нащокина говорил на нескольких иностранных языках,

а боярин А. С. Матвеев сам учился вместе с сыном латыни и греческому языку; дети царя Алексея Михайловича обучались латыни и польскому языку.

Но домашнее образование не могло удовлетворить необходимые потребности государства. Это могла сделать только школа. Первые школы появились в 40-х годах. При их организации использовали опыт работы подобных школ на Украине и в Белоруссии. Оттуда же привлекались и образованные люди. Так, боярин Ф. М. Ртищев для организации школы при Андреевском монастыре пригласил из Киева 30 ученых-монахов. Епифаний Славинецкий возглавил греко-латинскую школу в Чудовом монастыре. В 60-е годы священник Иван Фомин на свои средства построил школу в Барашах, при Введенской церкви.

В 1681 г. была учреждена школа при московском печатном дворе. Здесь преподавались греческий язык и славянская грамматика. Возглавлял школу русский монах Тимофей. Пять лет спустя в ней уже насчитывалось 232 учащихся. На базе этой школы в 1687 г. было основано Славяно-греко-латинское училище (академия). Руководили в академии ученые-греки, братья Лихуды, получившие образование в Италии. Это учебное заведение было открыто для людей «всякого чина, сана и возраста» и предназначалось для подготовки кадров высшего духовенства и чиновников государственной службы.

При Петре I создание школ и развитие образования становится государственным делом. В практику входит обучение молодежи за границей, главным образом корабельному и морскому делу, создается система светской школы.

В 1701 г. в Москве была открыта школа математических и навигацких наук – первое светское государственное учебное заведение, для обучения юношей различных сословий морскому делу и математике. Затем открыта Артиллерийская школа. Интересно отметить, что дети состоятельных родителей в этих учебных заведениях кормились своим «коштом», а прочим давали на пропитание по 15 копеек на день. Газета «Ведомости» 2 января 1703 г. сообщала: «Повелением его Величества московские школы умножаются, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили. В математической штюрманской школе больше 300 человек учатся и добре науку приемлют». Здесь учили арифметике, тригонометрии с приложением к геодезии, навигации и астрономии. В 1715 г. на базе этой школы появилась Морская академия в Петербурге, которая должна была выпускать моряков для флота, геодезистов и картографов; в 1707 г. – Хирургическая школа при Московском сухопутном госпитале на 50 учеников,

в 1712 г. – Инженерная школа.

В провинциальных городах устраивались специальные школы: горные (на Урале и в Карелии), архиерейские для детей духовенства, гарнизонные для солдатских детей. В феврале 1714 г. последовал указ об учреждении при архиерейских домах и монастырях так называемых «цифирных школ». Указ предписывал: «Во всех губерниях дворянских и приказного чина дьячих и подьяческих детей от 10 до 15 лет, оприч однодворцев, учить цифири и некоторую часть геометрии». На каждую губернию было назначено по 2 учителя.

Однако организация системы образования продвигалась с трудом. Не хватало учителей, мало отпускалось средств на их заведение и содержание. Указом Петра I от 20 января 1714 г предписывалось: «И во время того учения тем учителям давать кормовых денег по 3 алтына (9 денег) и по 2 деньги на день из губернских доходов…». В педагогике сохранялась средневековая авторитарность. Методика обучения не была разработана, ученикам было трудно усваивать «науки», поэтому основным средством воздействия на учеников оставались розга и хлыст. В инструкции Морской академии предписывалось: «Для унятия крику и бесчинства выбрать из гвардии добрых солдат и быть им по человеку во всякой коморе во время учения и иметь хлыст в руках, буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить».

Учеба рассматривалась как особый вид службы дворян, которая при Петре I приобрела новый характер, связанный с появлением системы чинов. Однако дворяне страшно тяготились цифирной повинностью? как бесполезным бременем, и всячески старались от неё укрыться. «Раз толпа дворян,– пишет

В. О. Ключевский, – не желавших поступать в математическую школу, записалась в духовное Заиконоспасское училище в Москве. Петр велел взять любителей богословия в Петербург в морскую школу и в наказание заставил бить свои на Мойке». Чтобы заставить учиться дворянских недорослей, отказывавшихся изучать цифирь и геометрию, Петр велел «положить штраф такой, что невольно будет жениться, пока сего выучится». Петр I не чурался принудительных мер, чтобы ускорить просвещение подданных. Оценивая эти меры, он писал в одном из своих указов, изданном в конце жизни: «Что мало охотников (к учению), и то правда, понеже наш народ яко дети не учения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что явно из нынешних лет, не все ль неволею сделано, и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел». Чтобы ускорить подготовку национальных кадров, Петр I посылал молодежь для обучения за границу. Перечисляя важнейшие события своего царствования, Петр I записал: «Дал позволение всем своим подданным ездить во иностранные европские государства для обучения, которое прежде было запрещено под казнью, и не точию позволил на сие, но еще к тому их принуждал».

Первые светские школы, несмотря на многие трудности, дали немалое число образованных людей, которые обеспечили проведение реформ, способствовали подъему русской культуры. Регулярная русская армия была в основном укомплектована офицерами, подготовленными в военно-учебных заведениях

и гвардейских полках. К 1720 годам в морском флоте было «своих русских офицеров довольно». Немало было во флоте и армии лекарей и подлекарей, выучившихся в Московском медицинском училище и в Петербургской хирургической школе. Новые школы, где преподавали не духовные лица, а приезжие иностранные специалисты, русские офицеры, отставные солдаты, где предметами преподавания были цифирь, навигация, корабельное дело, медицина, воспитывали совершенно новое, светское мировоззрение, в корне меняли взгляды на характер и значение знаний, образованности, науки. К сожалению, следует признать, что доступа к знаниям было лишено основное население государства– крепостное крестьянство.

Создание системы светской школы осуществлялось абсолютизмом в интересах укрепления самодержавно-крепостного строя и сохранения господствующего положения феодалов. Поэтому по мере удовлетворения потребностей в специалистах школа уже в первой четверти XVIII в. все более отчетливо приобретает сословный характер. В 30-70 гг. столетия центральное место в развитии сословной школы заняли дворянские учебные заведения. Начало им было положено основанием в 1732 г. Сухопутного шляхетского корпуса в Петербурге. В 1752 г. был открыт Морской шляхетский корпус, образованный из Морской академии, а в 1759 г. – Пажеский корпус, готовивший дворян к придворной и административной службе. Наконец в 1762 г. открывается Артиллерийский и Инженерный шляхетский корпус. Создание этих шляхетских корпусов практически закрепляло господствующее положение дворянства в самых различных сферах административной, военной, гражданской и придворной службы, превращало службу в одну из сословных привилегий дворянства.

Логическим шагом в развитии и укреплении дворянской сословной школы было открытие в 1764 г. Смольного института благородных девиц. Смольный институт был рассчитан всего на 200 девушек-дворянок. Тем не менее, открытие института имело огромное значение в развитии русской школы и повышении культурного уровня общества. В это время ни в одной из стран мира не существовало еще светских школ для женщин. В России же в конце XVIII в. институты благородных девиц были созданы в нескольких городах. Екатерина через систему закрытых учебных заведений стремилась подготовить «новую породу людей», которые в будущем должны были благоустроить Россию. Воспитанницы на 12 лет изолировались от общества и от семьи. Их обучали танцам, музыке, ведению хозяйства, французскому языку, «хорошим манерам».

Но, попадая в российское общество, они оказывались беспомощными, не приспособленными к жизни. Князь М. М. Щербатов, писал, что из смолянок «ни ученых, ни благородных девиц не вышло», поскольку их «воспитание более состояло играть комедии, нежели сердце, разум и нравы исправлять». Сеще большей иронией отзывался о смолянках русский драматург и поэт В.В. Капнист. В своей комедии «Ябеда» он писал:

Возможно ль дурочку в монастыре с шести

Годов воспитанну почти до двадцати,

Которая приход с расходом свесть не знает,

Шьет, на Давыдовых лишь гуслях повирает,

Да по французски врет, как сущий попугай,

А по - природному лишь только: ай! да ай!

Возможно ли в жену такую взять мне дуру!

(Хотя женой В. В. Капниста стала выпускница смольного института А. А. Дьякова. Смолянками были жены Н. И. Новикова и А. Н. Радищева).

Вместе с тем подготовка грамотных из числа только дворян не могла обеспечить потребностей государства. Дело в том, что дворянская спесь не позволяла им занимать низшие государственные должности. Для этого необходимо было готовить грамотных из числа низших сословий через систему светских общеобразовательных учебных заведений. Однако создание системы светской общеобразовательной школы оказалось делом гораздо более трудным, чем открытие специальных школ.

Первым шагом в решении проблемы общеобразовательной школы стало создание в составе Петербургской Академии наук, основанной в 1725 г., академических университета и гимназии. Идея создания Академии наук в России возникла ещё на рубеже XVII и XVIII веков. Разговоры о ней велись в «Ученой дружине», руководящую роль в которой играл Феофан Прокопович, бывший ректор Киевской академии, философ, богослов и литератор. Об акакдемии Петр советуется в 1711-1713 гг. с Г. В. Лейбницем, марбургским математиком

Х. Вольфом, с крупнейшими французскими учеными.

С первых лет существования Петербургская Академия стала одним из наиболее авторитетных научных обществ, завоевав мировое признание. Важным новшеством, отличавшим её от иных академий, было то, что она сразу стала государственным учреждением, существовавшем на твердом бюджете. Первые академики были приглашены из-за границы; в их числе – математики и физики Иоганн. и Даниил. Бернули, математики Я. Герман, Х. Гольдбах, Ф. Майер, физик и механик Г-Б. Бюльфингер, физик и метеоролог Г-В. Крафт, величайший математик и механик XVIII в. Л. Эйлер и многие другие. Все они, в отличие от приезжавших в академию позже, честно выполняли взятые перед Россией обязательства, дали многое русской науки и просвещению. Но и для них работа в Российской Академии наук дала немело. Эйлер писал об этом: «…Я и все остальные, имевшие счастье состоять некоторое время при Русской императорской академии, должны признать, что тем, чем мы являемся, все мы обязаны благоприятным обстоятельствам, в которых там находились. Что касается собственно меня лично, то при отсутствии столь превосходного случая я бы вынужден был заняться другой наукой, в которой, судя по всем признакам, мне предстояло бы стать лишь кропателем… Я всем обязан своему пребыванию в Петербургской Академии». Знаменитый швейцарский математик И. Бернули, напутствуя своих сыновей, отправлявшихся в Россию, противопоставлял возможности для занятий науками там и в западноевропейских странах: «… лучше несколько потерпеть от сурового климата страны льдов, в которой приветствуют муз, чем умереть от голода в стране с умеренным климатом,

в которой муз обижают и презирают».

Составной частью Академии должен был стать академический университет. Однако, поскольку в стране отсутствовали общеобразовательные школы,

а для дворян заниматься науками считалось не престижным, при Академии наук решено было открыть гимназию. Выпускники академической гимназии должны были составить ядро студентов академического университета. Однако со своими задачами гимназия не справлялась. «В гимназии, – писал позднее

М. В. Ломоносов, – было такое бедное состояние, что учащиеся ходили в классы в толь нищенском виде, что стыдно было их показывать честным людям». До 1760 г., по его же словам, «не произошло ни единого человека в студенты». Дело в том, что одной из главных задач учеников гимназии было овладение латынью, на которой шло преподавание в университете. Но все гимназические учителя были немцы, которые не знали не только латыни, но и русского языка. Некоторые учителя не владели теми науками, которые преподавали, недобросовестно относились к своим обязанностям. Одно из донесений инспектора гимназии в академическую канцелярию хорошо рисует обстановку в гимназии. Многие учителя «часто в классы приходят весьма поздно, либо совсем от оных отгуливают, так же во время учения, оставляя учеников своих, из классов выходят, или, не дожидаясь, чтоб учебные часы прошли, совсем уходят домой, что не токмо пользе учащихся, но и чести Академии крайне предосудительно, ибо родители горькие о том приносят жалобы, когда дети их многократно,

а особливо весной и осенью бродя по колено в грязи, насилу до Гимназии дотаскаются, а за небыванием учителей принуждены возвращаться домой, не учившись».

В академическом университете положение было не лучше, что дало основание М. В. Ломоносову заявить, что «при Академии наук не токмо настоящего университета не бывало, но ещё ни образа, ни подобия университетского не видно». «Мое единственное желание,– писал М. В. Ломоносов, – состоит

в том, чтобы привести в вожделенное течение Гимназию и Университет, откуда могут произойти многочисленные Ломоносовы…» Ломоносов добился перевода гимназии в новое здание, выделения средств для создания нормальных условий жизни и занятий гимназистов. По его настоянию в гимназии была учреждена «русская» школа, где ряд предметов преподавался на русском языке

и изучалось «российское правописание, штиль и красноречие». Одновременно значительно повысилась требовательность к преподавателям гимназии. Однако академическая гимназия, несмотря на все старания М. В. Ломоносова, не превратилась в общерусскую образовательную школу. После смерти

М. В. Ломоносова (1765 г.) гимназия была закрыта под предлогом, что обучать студентов наукам, иностранным языкам и светским манерам можно лишь за границей, да и обойдется это дешевле, чем обучать здесь. Студенты и гимназисты Ломоносовым «набираемы были из самой подлости».

Качественно новым моментом в развитии просвещения в России было возникновение общеобразовательной школы. Начало её связано с основанием

в 1755 г. Московского университета и двух гимназий: для дворян и разночинцев с одинаковой программой обучения. «При университете необходимо должна быть гимназия,– подчеркивал М. В. Ломоносов, – без которой университет, как пашня без семян». Через три года по инициативе профессоров университета была открыта гимназия в Казани. (В казанской гимназии учились

Г. Р. Державин, С. Т. Аксаков, Н. И. Лобачевский и другие будущие выдающиеся деятели науки, образования и культуры. На основе Казанской гимназии

в начале XIX ст. был создан Казанский университет. Тогда же открыли университет и в Харькове.) Особенностью российских гимназий было то, что преподавание в них велось на русском языке. Здесь преподавали широкий круг предметов, что открывало возможность затем обучения в университете. Подчеркнуто светский характер университетской гимназии выражался в том, что лишь в первых двух классах изучался катехизис, да и там на него отводилось лишь 2 часа в неделю.

Гимназия, как и Московский университет, открыла двери для широкого круга сословий, людей различной национальности. Здесь могли обучаться не только дети дворян и духовенства, но и дети приказных, мещан, купцов, солдат и некоторых других податных сословий. Не имели права поступать крепостные, поскольку они «через учение, познав цену вольности, восчувствуют более свое униженное состояние», станут выказывать непослушание своим господам

и дойдут до того, что поднимут на них руку. Но даже несмотря на отступления от принципа всесословности, университетская гимназия с первых дней своего существования отличалась демократичностью состава учащихся.

Демократические принципы были положены и в работу Московского университета. Здесь впервые в истории русской школы сложился круг прогрессивно настроенных русских ученых, которые последовательно вели нелегкую борьбу за передовую науку и методику преподавания с бюрократическим руководством, с вмешательством Синода. Университет не имел традиционного для европейских университетов богословского факультета. Преподавание велось на русском и латинском языках.

По-русски произнес свою «Речь о пользе учреждения императорского Московского университета» ученик Ломоносова магистр А. А. Барсов. Другой его ученик, профессор красноречия и философии Н. П. Поповский, начал свой курс философии программной речью, в которой утверждал, что исключительное употребление языка «умерших и в прах обратившихся уже римлян» – «философии бесчестие, а нам вред». По мнению Поповского, разработка философии только на латинском языке обедняет её. «Что же касается до изобилия российского языка, в том перед нами римляне похвалиться не могут. Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было невозможно». А это значит, что русские не только могут усваивать готовые знания, но и самостоятельно двигать науку вперед. Для Поповского важно преподавать философию «не так, чтобы разумел только один изо всей России или несколько человек, но так, чтобы каждый российский язык разумеющий мог удобно ею пользоваться». Выступая на праздновании первой годовщины основания университета,

Н. И. Поповский высказал твердую уверенность в светлом будущем университета: «Мы, принадлежащие к сему наукам посвященному месту… дождемся блаженного оного времени, когда из сего места произойдут судии, правду от клеветы отделяющие; полководцы, на море и на земле спокойство своего отечества утверждающие; когда процветут здесь мужи, закрытые натуры таинства открывающие». Сейчас мы можем сказать, что предсказание Поповского полностью сбылось.

Однако созданная сеть учебных заведений не могла удовлетворить всех потребностей государства. К концу 70-х годов остро встал вопрос создания общеобразовательной школы. В 1777 г. в Петербурге Н. И. Новиков для детей обоего пола открыл две начальные школы. Екатерина II открыла училище для детей полицейских. И, наконец, в 1782 г. была образована Комиссия об учреждении училищ, руководителем которой стал сербский педагог Ф. И. Янкович. Утвержденный в 1786 г. Устав народных училищ был первым общим для России законодательным актом в области народного образования. Согласно «Плану к установлению народных училищ в Российской империи», в каждом губернском городе учреждались четырехклассные народные училища, а в уездных городах – двухклассные малые народные училища. Формально эти школы были всесословными и содержались за счет государства. Принципиально важным стало то, что в России складывалась единая система светской школы: от малого народного училища до университета. Малое училище соответствовало двум первым классам главного училища, и окончившие малое училище могли продолжить учебу в старших классах главного. Ученики главного училища, желавшие продолжить свое образование в университете, дополнительно изучали латинский и один из современных европейских языков, необходимые для поступления в университет.

Состав изучаемых предметов по классам народных училищ был следующим: 1-й класс – чтение, письмо, начала арифметики; 2-й – грамматика, арифметика, чистописание, рисование; 3-й – арифметика, грамматика, синтаксис, всеобщая история, география, «землеописание Российского государства»; 4-й – грамматика, сочинения, составление «деловых бумаг», русская история, география, геометрия, механика, физика, естественная история, начала гражданской архитектуры. Во всех училищах предусматривалось обязательное изучение книги «О должностях человека и гражданина».

В губернских городах главные народные училища были открыты довольно быстро – за 2-4 года, и к 1801 г. в 29 великорусских губерниях и Петербурге действовали 32 главных народных училища, в которых обучалось 4568 школьников. С уездными малыми народными училищами дело обстояло сложнее:

у местных властей не было средств. К 1801 г. было открыто 161 малое народное училище, но 48 из них с 4558 учениками приходилось на Петербург, Москву, Петербургскую и Московскую губернии. Интересно отметить, что в главном училище Москвы 64 % учащихся составляли дети дворовых и 0,5 % – дети помещичьих крестьян.

Становление системы светской школы улучшало условия для развития промышленности, торговли, ремесла, различных отраслей хозяйства, подъема национальной науки, литературы, искусства и других областей культуры, освоения и творческого использования культурного наследия древности и достижений современного мира.

Развитие образования, подъем общей культуры, прежде всего среди господствующих сословий, потребовали издания учебной, нравоучительной, методической литературы. Появились учебники по различным предметам, трактаты по воспитанию, разнообразная учебно-методическая литература.

Как и другие сферы культуры, зодчество (архитектура) в XVII ст. обнаруживает тенденцию к усилению светских мотивов, «обмирщению», отказу от строгих церковных канонов. Главное, что характеризует архитектуру этого времени,– это отход от средневековой строгости и простоты, стремление

к внешней нарядности, живописности, усиление в ней декоративного начала. «Дивное узорочье» – так сами современники определили суть новых веяний

в зодчестве.

Одним из наиболее замечательных светских зданий первой половины XVII в. является Теремной дворец в Московском Кремле, построенный в 1635 – 1636 гг. русскими зодчими Б. Огурцовым, А. Константиновым, Т. Шарутиным и Л. Ушаковым. Мастера воплотили в созданном ими дворце замечательные черты яркого русского народного творчества. Трехэтажное, на высоких подклетях здание венчалось «теремком». Два пояса многоцветных сверкающих изразцов, резные белокаменные наличники, золоченая кровля, красочные узоры на стенах придавали дворцу живописный, сказочный вид. «Зело пречудные палаты», – говорили о нем современники.

В церковном зодчестве вместо тяжеловесных, официально рекомендованных церковью ещё в XVI в. пятиглавых церквей поднимались устремленные вверх шатровые. В шатровых постройках все более заметно выступает стремление к внешней нарядности, декоративности убранства. Шатровый тип храма, воплощающий народную, светскую струю в зодчестве, получает широкое распространение в первой половине XVII в. Наиболее показательным памятником этого типа является Успенская церковь Алексеевского монастыря в Угличе (1628 г.), прозванная в народе «Дивной». Нарядная церковь была построена по заказу Д. М. Пожарского в селе Медведково под Москвой.

Культовая архитектура постепенно утрачивает резкую обособленность от гражданского строительства. Церкви становятся похожими на светские хоромы с характерной для них асимметричностью форм. Усложнялись объемы, к основному массиву здания пристраивались различные приделы и пристройки, крытые паперти-галереи и нарядные крыльца, различные части здания соединялись переходами, а в целом оно походило на ансамбль построек. Широкое применение цветных изразцов, фигурного кирпича, разнообразных декоративных деталей придавало постройкам живописность и нарядность.

Заказчиками церквей все чаще становились купцы и посадские общин, что играло большую роль в «обмирщении» церковного зодчества. Именно

в «посадских» храмах наиболее выразительно проявлялось светское начало, отражались вкусы и настроения демократических слоев населения. Ярким примером такого рода построек служит церковь Троицы в Никитниках (в Москве), возведенная в 1628-1636 гг. по заказу богатого купца Г. Никитникова. Она представляет собой целый комплекс разнохарактерных, но связанных единым замыслом построек. Своим асимметричным планом церковь напоминает жилые хоромы. Её отличает исключительное богатство декоративного убранства

и жизнерадостность художественного облика. Церковь в Никитниках оказала влияние на целый ряд построек в Москве и других городах России.

Церковь упорно сопротивлялась «обмирщению» культового зодчества, проникновению в него светского начала. Патриарх Никон в 50-х годах запретил возводить шатровые храмы, выдвинув в качестве образца традиционное пятиглавие. В этом стиле были построены Д. Охлебининым и А. Мокеевым патриаршие палаты в Московском Кремле с большим Крестовым залом – сводчатой палатой без столпов, а также комплекс зданий в Иверском Валдайском монастыре. По такому же типу строился и комплекс зданий Новоиерусалимского монастыря. Подражая патриарху, крупное строительство вели и другие церковные иерархи. В целом же попытки церкви воспрепятствовать «обмирщению» зодчества, проникновению в него народных, светских элементов оказались безуспешными.

Стремление к украшению, нарядности заметно и в крепостной архитектуре кремлей и монастырей. Изменил свой облик Московский Кремль. Еще

в 1624–1625 гг. на Спасской башне русский зодчий Бажен Огурцов и англичанин Христофор Галовей сделали высокую кирпичную надстройку, богато украшенную белокаменными узорами, а в нишах были поставлены белокаменные «болваны» (статуи). Новая башня образовала парадный въезд в Кремль и связала своей вертикалью кремлевские соборы с храмом Василия Блаженного в единый ансамбль. Спустя полвека украшенные изразцами и белокаменной резьбой шатры появились и на других башнях Кремля. Строго крепостной облик Кремля приобрел торжественный, праздничный вид. Богатой декоративной отделкой были украшены стены и башни Ново-Девичьего, Донского, Данилова

и других монастырей.

В городах богатые купцы и дворяне начинают строить для себя каменные жилые дома. В их строительстве также проявлялось стремление к отходу от традиционной простоты и строгости к богатому декоративному оформлению фасадов. Примером таких зданий могут служить сохранившиеся до наших дней в Москве палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, дьяка Ивана Волкова, дома некоторых ярославских купцов, царский дворец (чертоги) в Троице-Сергиевом монастыре.

Параллельно шло развитие и традиционного для России деревянного зодчества. Повсюду возникали храмы и боярские терема. Великолепен был царский дворец в селе Коломенском, построенный в 1667-1668 гг. под руковод-ством плотничьего старосты Семена Петрова и стрельца Ивана Михайлова (дворец был разобран в 1768 г.). Он состоял из многих разнохарактерных построек, связанных между собой переходами, и издали походил на целый городок. Разнообразны были объемы, формы покрытий, приемы декоративной отделки частей здания, создававшие замечательную живописность и придававшие ему столь свойственный тому времени сказочный характер.

Дальнейшее развитие русского зодчества привело к возникновению

в конце столетия так называемого нарышкинского стиля (или «московского барокко»). Заметную роль в оформлении этого стиля сыграла западноевропейская архитектура. Характерными чертами нового стиля являлись четкость и симметричность композиции, подчеркнутая устремленность ввысь, многоярусность, тщательная разработка деталей при сохранении и развитии приемов многоцветной, декоративной обработки здания (декоративная резьба по белому камню, цветные изразцы, раскраска фасадов). Одним из самых замечательных памятником этого стиля является церковь Покрова в Филях, построенная в 1690– 1693 гг. братом царицы Л. К. Нарышкиными. «Московским барокко» завершается развитие древнерусской архитектуры и вместе с тем начинается история архитектуры XVIII ст.

Русские зодчие, опираясь на богатейшее архитектурное наследие своего отечества и учитывая опыт иностранных мастеров Доменико Трезини, Микетти и других, в первой четверти XVIII в. смогли добиться неплохих результатов

в массовом гражданском строительстве, создать немало великолепных зданий и, главное, заложить основы новой русской архитектурной школы. Большая заслуга в этом принадлежит человеку многообразного таланта, строителю Меншиковой башни, церкви Ивана Воина, собора Заиконоспасского монастыря

в Москве,– Ивану Петровичу Зарудному. Творения мастера были явлением переходного периода, еще всецело связанным с Москвой, с переплетением в них элементов украинского и «нарышкинского» барокко.

С начала XVIII в. все внимание Петра I сосредотачивается на строительстве новой столицы. Каменное строительство в других городах государства запрещается. В Петербург приглашаются иностранные архитекторы, вызываются русские мастера. Уже в начале века здесь строятся Адмиралтейство, Петропавловский собор, здания Сената, Синода и коллегий. В окрестностях Петербурга начинается строительство Петергофа, Стрельни и других загородных дворцов

с их знаменитыми парковыми ансамблями. В середине XVIII ст. деятельность

в Петербурге архитектора Варфоломея (Франческо Бартоломео) Растрелли во многом определила стиль зрелого столичного барокко. Эта архитектура с присущей ей контрастностью форм, внешностью декора, грандиозностью зданий заложила основы нового градостроительства. Весь блеск растреллиевского искусства раскрылся в дворцовом строительстве, в разработке им репрезентативных парадных композиций фасада, торжественных анфилад и парадных лестниц. Дарование зодчего было настолько значительным и уникальным, что исключало воспроизведение его подчерка кем-либо из последователей. Растрелли не создал школы, но его искусство оказало заметное влияние на развитие российского барокко.

В середине века такую же важную роль для Москвы, как Растрелли для Петербурга, сыграли Иван Мичурин и Дмитрий Ухтомский.

К концу столетия в архитектуре на смену пышности, буйству красок, причудливости силуэта творений В. Растрелли и других мастеров барокко приходит классицизм, основоположниками которого стали русские мастера

В. И. Баженов и И. Е. Старов. Классицизм нес рационалистичность, четкость

и строгость построения городского ансамбля и отдельного художественного произведения, ясность мысли. Существенной чертой произведений мастеров классицизма является их соотнесенность или соразмерность человеку. Они не подавляют своим великолепием и размахом. Перед домом Пашкова в Москве (архитектор В. И. Баженов) и Таврическим дворцом в Петербурге (архитектор И. Е. Старов), зданием Московского университета (архитекторы М. Ф. Казаков и Д. И. Жилярди) человек не чувствует себя маленьким, чужим. До сих пор эти здания вызывают восхищение своей строгостью и красотой.

Особенностью градостроительства этого времени были развитие ансамблевой застройки, сооружение зданий специального государственного и общественного назначения. По разработанному проекту перестраивались провинциальные города. В каждом губернском городе на центральной площади, помимо собора, как правило, возводились присутственные места и торговые ряды, ставшие приметами новой общественно-политической и экономической жизни.

Ближе всего к зодчеству находилась живопись, главным назначением которой в течение всего средневековья было украшение внутреннего пространства церковных зданий. Вместе с тем именно в живописи с большой силой проявилось общее для русской культуры XVII в. стремление к «живству», «обмирщению», усилению светских элементов. Художники середины столетия стремились отразить в своем искусстве и донести до сознания современников прелесть земного, материального, радость земного бытия. В рамках религиозной живописи развивается бытовой жанр, появляется портретная (парсунная) живопись.

Новые взгляды на содержание живописи в 60-е годы высказал царский живописец Иосиф Владимиров. Выступая против слепого преклонения перед стариной, он утверждал, что искусство должно быть близким к природе и радовать человека, а не подавлять его мрачными образами. Особенно протестовал Владимиров против канонической регламентации искусства: «Где такое указание обрели любители предания,– спрашивал он,– которое повелевает писать святых на одно лицо, причем обязательно смуглыми? Разве все люди одинаковы? Разве все святые были непременно темновидными и тощими? Наоборот,

в сцене Благовещения богородица должна быть представлена молодой девушкой; в иконе Рождества младенец должен быть румян и прекрасен; в сцене Распятия надо изображать мертвое тело, а библейская Сусанна должна быть красивой женщиной». Так в рамках еще религиозного содержания живописи начинали осмысливаться пути более реального подхода к изображению персонажей.

Художественным центром, откуда шли новые реалистические тенденции, стала Оружейная палата, которую с 1655 г. возглавил боярин Б. М. Хитрово, тонкий ценитель и знаток искусства. Во главе нового направления стоял мастер Оружейной палаты С. Ф. Ушаков. Вместе с ним работали Яков Казанец, Георгий Зиновьев, Степан Резанец, Федор Зубов и другие. Симон Ушаков подчеркивал, что живопись должна отражать жизнь так же, как зеркало отражает реальные предметы. В его творчестве отразилась одна из самых примечательных черт духовной культуры XVII в. – внимание к человеческой индивидуальности. Знаменитое произведение Ушакова – «Спас нерукоторный», в котором хорошо переданы объемность человеческого лица, ткань, на которой, согласно религиозному преданию, возник образ Христа. Здесь еще нет проникновения во внутренний мир образа, но уже есть реалистическая манера изображения. Интерес

к индивидуализированному воспроизведению человеческой личности, столь свойственный началу нового времени, отражен не только в религиозных живописных произведениях.

Характерное явление, особенно заметное к концу века, – распространение портрета («парсуны» – от слова «персона»). Разумеется, изображались лишь лица из социальных верхов. В первой половине века такие портреты выполнялись ещё в иконописной традиции, как например, образы Ивана IV или князя М. В. Скопина-Шуйского. Позднее изображения стали принимать более реалистический характер. Таковы портреты царя Алексея Михайловича конца 70-х– начала 80-х гг., царя Федора Алексеевича работы Ерофея Елина и Луки Смолянина, стольника Г. П. Годунова.

Замечательным явлением стала школа ярославских мастеров. Здесь с особенной силой обнаружилось воздействие светской, посадской культуры. Художники смело использовали привычные образы при написании свои произведений.

Чем шире распространялись реалистические тенденции и чем глубже они укоренялись в церковной живописи, тем решительнее выступали против них ревнители старины, которые отвергали всякие попытки художников приблизить изображаемое на иконах и на стенах храмов к реальной жизни, нарушить веками освященные традиции иконописи. Протопоп Аввакум неистовствовал

в адрес художников: «Пишут Спасов образ Эммануила, лицо одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстые, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано. А то все писано по плотскому умыслу, понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую… Христос же бог наш тонкостны чювства имея все… А все то кобель борзой Никон, враг, умыслил будто живыя писать, устрояет все по-фряжскому, сиречь по- неметцкому. Якоже фрязи пишут образ благовещения пресвятые богородицы, чреватую, брюхо по колени висит…»

Напрасно Аввакум обвинял здесь патриарха Никона. В этом вопросе не имелось принципиальной разницы между позицией официальной церкви и позицией раскольников. Никон проводил в этой области строгую политику, не останавливаясь перед такими крутыми мерами, как публичное поругание икон нового письма. И после падения Никона церковь пыталась строго регламентировать темы и образы церковной живописи. В 1668 г. находившиеся тогда

в России по случаю низложения Никона патриархи Паисий Александрийский

и Макарий Антиохийский вместе с Иоасафом, патриархом Московским, написали грамоту, в которой рекомендовали установить контроль над иконописью. Они утверждали, что первый художник есть Бог, который создал человека «по своему образу и подобию»; что живопись может быть только отражением дел «проведения». Старых иконописных традиций требовала придерживаться

и грамота царя Алексея Михайловича 1669 г.

Однако остановить развитие новых направлений эти указы уже не могли. Россия вступила в XVIII ст.

Новым явлением в художественно-изобразительном искусстве начала столетия стала гравюра, широко распространившаяся ввиду сравнительно недорогого способа производства. Изготовление гравюр поощрялось правительством. Художников привлекали, как правило, современные события: военные баталии, торжественные марши войск, виды новой столицы. Наиболее известным мастером в области гравюры был А. Ф. Зубов. В гравюре утверждалось новое, светское содержание искусства, она становилась непременным элементом учебной литературы, газет, календарей. Вместе с тем в ней сохранялись изобразительные приемы «народных картинок», лубка.

В петровскую эпоху происходит становление искусства портрета – ведущего жанра в русском изобразительном искусстве на протяжении всего XVIII столетия. Его рождение, считает академик И. Э. Грабарь, было «одним из главных факторов, решивших судьбу русской живописи».

Становление портретной живописи связано с именем Ивана Никитича Никитина, выходца из духовной среды. Иван Никитин в числе первых петровских пенсионеров уезжает в Италию, где приобретает опыт и достигает мастерского совершенства. Талант Никитина высоко ценил ПетрI. В апреле 1716 г.

в письме к Екатерине Петр писал о встрече с Иваном Никитины: «Екатеринушка, друг мой, здравствуй! Попались мне встречю Беклемишев и живописец Иван. И как оне приедут к вам, тогда попроси короля, чтоб велел свою персону ему списать; также и протчих, каво захочешь, а особливо свата, дабы знали, что есть и из нашево народа добрые мастера». Портретам Никитина присущи реализм, интерес к внутреннему миру человека, глубина проникновения в характер. К числу наиболее талантливых его работ относятся портреты канцлера Головкина (свата, о котором упоминается в письме Петра), «Напольный гетман» (портрет хранится в Харьковском историческом музее), «Петр I на смертном ложе», в которых художник далеко опередил своих современников по глубине и форме художественного выражения.

К петровской эпохе по духу принадлежит и творчество другого русского живописца – Андрея Матвеева. Матвеев так же как и Никитин, был отправлен за границу. Там он приобрел определенные навыки. Самое известное произведение Матвеева – «Автопортрет с женой». Художник рисует новую картину отношений между мужем и женой в России. Муж и жена на портрете выступают не просто как равные: художник бережно и горделиво представляет свою

супругу зрителю, но и стремится показать серьезное и трогательное желание обнародовать новые этические нормы.

Творчество Матвеева способствовало становлению таланта И. Я. Вишнякова, работавшего вместе с Матвеевым в Канцелярии от строений. И. Я. Вишняков открывает плеяду русских мастеров середины столетия. Он участвовал

в оформлении различных торжеств, исполнял большие парадные портреты, расписывал интерьеры дворцов, занимался иконописью. Особой популярностью пользуются его портреты мальчика, графа Ф. Н. Голицына и дочери начальника Канцелярии от строений Фермора. В этих портретах сказывается любовно тонкий, почти снисходительный взгляд на барских детей, которые без напряжения, но с нескрываемым удовольствием позируют во взрослых декольтированных платьях и форменных мундирах. Их поза воспринимается почти как деланная, но отнюдь не комическая, а по-русски серьезная и благовидная.

Заметный след в русской живописи оставил, выходец из солдатской семьи А. П. Антропов. Его гротескный портрет императора Петра III, атамана

Ф. И. Краснощекова, первой дамы А. М. Измайловой или М. А. Румянцева исполнены довольства и твердого убеждения в незыблемой правильности своего образа жизни. В своих произведениях художник передает изящную светскость, если она минимально присутствует в модели, или старается восполнить её недостаток. Художник склонен называть все своими именами: нос у него – нос, глаз – глаз, все «перечислено», а не «смазано», не «разваливается», а представляет благодаря сильному внешнему контуру и внутренней координации деталей нечто крепко и добротно «подогнанное», как бы сцепленное в одно целое.

Нельзя не остановиться и на творчестве крепостного графа П. Б. Шереметева И. П. Аргунове. Для произведений Аргунова типичны общие особенности русской живописи его времени – дух благополучия, культ физического и нравственного довольства и сугубо положительная концепция образа, которая придает моделям некоторую однозначность. Добротное письмо, любовь к «доличностям» и подробно обрисованным деталям, декоративность, присущая этим полотнам, делают их очень нарядными. И. П. Аргунов не обучался за границей, но, как замечает он сам, первоначальное образование получил у своего двоюродного брата, а затем учился у иностранца Гроота. В 1762 г. художник получил заказ написать портрет новой императрицы Екатерины II. Аргунов писал портрет по памяти «наизусть…с примечания в выходах», как он пишет

П. Б. Шереметеву, но «оный портрет её императорское величество изволила опробовать, что работа и идея хороша, так же и в лице сходство есть, а более всего нижняя часть лица похожа, в которой мог более приметить». Екатерина, увидев портрет, «изволила сказать – для чего-де не сказали мне-де самой надобно сидеть» и разрешила Аргунову «с самой её императорского величества писать (и) в чем будет надобно мог поправить». Портрет Екатерины оказался удачным. Он заключал в себе черты необходимой парадности, и в то же время художнику удалось сохранить в нем жизненность образа. Из поздних произведений Аргунова весьма популярен «Портрет неизвестной крестьянки

в русском костюме». Создавая этот портрет, художник одновременно выполняет «этнографическую» задачу, воплощая национальный идеал женской красоты.

Живопись второй половины XVIII ст. отличается значительным разнообразием и полнотой. В академической живописи складывается система жанров: портрет, монументально-декоративная живопись, пейзаж, театрально-декоративное искусство, историческая живопись. В первую очередь это обусловлено основанием (1757 г.) Академии художеств. Русская школа овладевает теперь теми жанрами живописи, которые прежде были представлены лишь работами старых и современных западноевропейских мастеров. В Академии была узаконена иерархия жанров, в которой на первое место была выдвинута историческая живопись. В исторической живописи проявлялся интерес к историческому прошлому народа и государства. С 60-х годов темы «из российской истории» для написания живописных полотен стали ежегодно предлагаться в Академии художеств.

Первым русским историческим живописцем был А. П. Лосенко (1737– 1773 гг.) Одна из наиболее известных его картин – «Владимир перед Рогнедой». Художник в рамках условно-академической системы образов трактует исторические события, передает сложный этический конфликт, живые человеческие чувства. Интересно обращение его к национальной теме. Творчеству Г И. Угрюмова (1764-1823 гг.) свойственны стремление к большей исторической достоверности, обращение к темам героического прошлого, например, «Избрание Михаила Федоровича на царство» или «Взятие Казани».

Наиболее крупные достижения русской живописи связаны с искусством портрета. Творчество Федора Степановича Рокотова (1735–1808 гг.) составляет одну из самых обаятельных и столь же трудно поддающихся объяснению страниц нашей культуры. Художник работал легко. По словам его поклонника

Н. Струйского, мог мгновенно уловить то, что можно назвать главной темой данного человека. Об этой способности мастера свидетельствует и случай

с И. М. Долгоруким, легко угадавшем с дальнего расстояния в окнах одного из домов портреты своих родственников, написанные этим художником. Модели Рокотова выглядят как, «дети» одного автора, хотя им присуща и сугубая неповторимость. Среди них разные люди: поэт В. И. Майков, сочинитель

Н. Е. Струйский и его жена А. П. Струйская, почти все семейство И. И. Воронцова, известный дипломат А. М. Обресков, а также «Неизвестный в треуголке» и «Неизвестная в розовом платье». Впрочем, сугубая неповторимость образов Рокотова не мешает усмотреть в них распространенные черты искусства того времени – сдержанную благожелательность, душевную грациозность моделей

и «улыбчивость».

Дмитрий Григорьевич Левицкий (1735–1822 гг.) – современник Рокотова, выходец с Украины, некоторое время работал с Антроповым. Его талант расцвел в 70-е годы. Художник в своем творчестве достиг вершины славы, но последнее десятилетие своей жизни, полуослепший, почти не работал. Круг моделей Левицкого весьма обширен. Среди его заказчиков Екатерина II, «малый» двор, вельможное окружение императрицы. Широта возможностей Левицкого хорошо видна на примере многопланового в смысловом отношении портрета богача, филантропа и чудака П. А. Демидова или архитектора А. Ф. Кокоринова. Сложны и оригинальны портреты смолянок (воспитанниц Смольного института), задуманные как серия и представляющие собой костюмированные изображения. Важное место занимает в творчестве Левицкого и работа над портретом Екатерины II, получившим отражение в «Видении Мурзы»

Г. Р. Державина. Левицкий создает одический образ мудрой Минервы, сжигающей на алтаре маки – символ сна и тем самым неустанно пекущейся о благе отечества. Возвышенная, мифологизированная интерпретация не могла не нравиться императрице, которая более чем внимательно относилась к своим изображениям.

Одновременно с Левицким развивалось и творчество, также выходца

с Украины, Владимира Лукича Боровиковского (1757–1825 гг.) Он как бы замыкает плеяду крупнейших русских портретистов XVIII ст. Преобладающее место в творчестве Боровиковского занимают камерные портреты. Это небольшие по размерам, обычно поясные или поколенные изображения прямоугольного формата. Фигуры даны в сходных позах, с близкими друг другу аксессуарами, чаще всего на лоне природы. Полотна Боровиковского очень нарядны благодаря грациозной постановке моделей, изящным жестам и умелому обращению с костюмом. В пейзажном окружении героини обретают черты картинности, вызывая ассоциации с аллегорическими и мифологическими персонажами. Под стать общей тональности и «фарфоровая» гамма – прозрачность холодноватых красок, мягкость и расплывчатость мазка; например, портрет

М. И. Лопухиной или портрет Екатерины II.

В начале XIX ст. искусство Боровиковского становится в каких-то отношениях проще. Характерный для сентиментализма культ частной жизни сказывается в увлечении парными и групповыми семейными портретами. Боровиковский пишет мечтательных, но крепких и здоровых девушек – сестер Гагариных и сестер Куракиных, родителей с детьми – «Портрет А. И. Безбородко с дочерьми» и «Портрет Л. И. Кушелевой с детьми». В портретах художника ощущается годами отшлифованное мастерство. Характерно, что особенности его, несмотря на указанную эволюцию, все-таки остаются при этом в пределах художественной концепции XVIII ст., ярким выразителем которой является этот мастер.

Таким образом, за два столетия в России в области культуры произошли существенные изменения, которые поставили русскую культуру в ранг культуры общеевропейской.

Русская культура XVII – XVIII вв. (продолжение)

1. Развитие исторической науки.

2. Общественно-политическая мысль.

Бурные события начала XVII в. вызвали стремление разобраться в них, выяснить причины потрясений, что нашло отражение в исторических произведениях. Основная масса сочинений о «Смуте» вышла из среды господствующего класса. Но в некоторых произведениях отразилась точка зрения на происходящие события широких демократических слоев населения, прежде всего посадского. Это две так называемые псковские повести. Автором одной из них был посадский человек, представитель «меньших людей», с точки зрения которых описывается острая классовая борьба в Пскове в 1608-1611 гг. Автор осуждает действия правительства, московских воевод и дьяков, своекорысную позицию псковских «лучших людей». Обе повести отличает глубоко патриотическое чувство, разоблачение изменнических действий воевод и городских богачей, способных на предательство.

В конце 1610–1611 гг. в Москве стала распространяться анонимная «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском». В ней обличались захватнические замыслы польского короля Сигизмунда, «самого лютого супостата, и его русских пособников». Бояр–правителей повесть называет «кривителями», «землеедцами», а одного из них – Михаила Салтыкова – характеризует как «душегубного волка, злого разорителя великого государства», «безумного пса». Повесть проникнута сильным патриотическим чувством. Она сравнивает Россию с «невестой красной, благородной, богатой

и славной», на которую покушается «злый» и сильный безбожник» Сигизмунд. Автор обращается с горячим призывом ко всем людям подняться с оружием на врага, указывая на мужественный пример «крепкостоятельного рода» Смоленска и не поддавшегося интервентам патриарха Гермогена. Он требует, чтобы москвичи не дожидались «государева словесного повеления и ручного писания», а припоясались «оружием телесным и духовным и стали храборски за православную веру и за все великое государство».

«Новая повесть» явилась прямым призывом к восстанию против интервентов и сыграла свою роль в складывании предпосылок того большого восстания, которое поднялось в Москве в марте 1611 г. Появилось тогда и «Писание

о преставлении и погребении князя Михаила Васильевича, рекомого Скопина», посвященное прославлению М. В. Скопина-Шуйского, одного из героев освободительной борьбы, и проникнутое антибоярской тенденцией. Этот памятник любопытен тем, что он впитал в себя устное народное творчество, в частности исторические песни.

Официальную идеологию самодержавия развивал возникший около

1630 г. «Новый летописец». В нем события «смутного времени» характеризуются с точки зрения династии Романовых, а главная его идея – обоснование законности избрания её на русский престол. То была одна из последних русских летописей. Летописная форма изложения исторического материала уже

в XVI в. начала изживать себя, уступая место сюжетной повести. Литература XVII в. стала более разнообразной. В этом изменении внешних форм публицистических и исторических сочинений проявилось прогрессирующее разрушение системы средневекового мировоззрения. Стали распространяться «Хронографы», содержавшие обзор всемирной истории. Составление их подчинялось как обоснованию важного международного положения Российского государства, так и развитию в этой связи традиционного тезиса о значении Москвы как мирового центра христианства.

В 1620 г. было закончено «Сказание келаря Троице-Сергиева монастыря Аврамия Палицина». Основная идея этого произведения – прославление роли церкви в защите национальной независимости страны. В центре внимания автора находится оборона Троице-Сергиева монастыря от интервентов, вторжение которых, а также внутренние «смуты» явились следствием забвения догм православной церкви. Выступая с тех же позиций, Палицын не одобрял антифеодальные выступления народных масс.

В духе религиозной идеологии в основном выдержан и «Временник» Ивана Тимофеева, где при явно враждебном отношении к выступлению народных масс в осторожной форме выражается недовольство от имени той части старой московской аристократии, которая была вынуждена отойти на второй план с воцарением новой династии. «Безумное всего мира молчание» – вот причина прихода к власти таких недостойных лиц, как Борис Годунов. Отсюда начало всех «смут», следовательно, знать не должна уклоняться от активного участия в государственных делах. Так же, с позиций феодальных верхов общества, освещены события «смутного времени» в произведениях князей И. А. Хворостинина и И. М. Катырева-Ростовского.

Хотя в целом историческая мысль того времени ещё не могла освободиться от традиционного мировоззрения провиденциализма, в ней начинают проявляться неудовлетворенность им, стремление выйти за его пределы. Так, И. М. Катырев-Ростовский объясняет происшедшее психологией действующих лиц, а Иван Тимофеев и составитель «Хронографа» 1617 г. подходят к изображению исторических деятелей с точки зрения борьбы в них «доброго» и «злого» начал, чем и выявляют противоречивость поступков Ивана Грозного и Бориса Годунова. Итак, в XVII в. усиливается внимание к роли самих людей в исторических событиях, что можно считать шагом по пути к выходу за рамки узкой трактовки явлений общественной жизни с позиций провиденциализма

к реалистическому описанию и истолкованию исторических событий. Все более утверждались прагматическое понимание истории, взгляд на историческое событие как следствие деяний людей.

Своеобразными произведениями исторической мысли XVII в. были «Повести о начале Москвы». Это цикл из четырех повестей. Как и в большинстве других произведений этого времени, в повестях заметно влияние фольклорных мотивов. Они отличаются большим патриотическим чувством, стремлением прославить и возвысить Москву. Правительство пыталось подчинить составление исторических произведений своему контролю, чтобы использовать их

в собственных политических целях. В 1657 г. был основан специальный Записной приказ, который должен был собрать материалы и подготовить продолжение «Степенной книги». Вскоре приказ прекратил свою деятельность, но близкие к замыслу его организаторов сочинения появились в конце 60-х годов. То была написанная Ф. Грибоедовым «История, сиречь повесть или сказание вкратце о благочестивно державствующих и свято поживших боговенчанных царей и великих князей», имевшая официальный характер. В этом произведении не только говорится о божественном происхождении царской власти, но

и о происхождении Рюрика от императора Августа.

Историческая мысль все более активно участвовала в утверждении политических концепций. Вместе с тем усиливались новые элементы в подходе

к познанию прошлого. В 70-80-е гг. неизвестный автор написал «Историческое учение», в котором впервые обосновывалось чисто прагматическое назначение исторических сочинений. Последние должны были содержать свод поучительных примеров, а для этого выдвигалась задача критического отбора материала, на что в свое время указывали многие историки древности.

Дионисий Геликарнасский, греческий историк, при сравнении трудов первых греческих историков Геродота и Фукмдида указал, что следует соблюдать желающему писать историю: «1-е) чтобы историк выбрал бы повесть красную и сладкую, чтобы сердце чтущих веселил…; 2-е) чтобы знал, откуда начинати историю и до которых мест писати; 3-е), чтобы знал, что подобает во истории молчанию предати, а что достойно объявити; 4-е) чтобы всякое дело на своем месте написано было, где доведется, и пристойно расположено; 5-е) чтобы душа и охота историкова была бы тихая и ничем не смущенная, также и слово было бы чистое…и ясное, тихий был бы историк, и не суров, и правдою бы все писал, а не ласкательством…» Тот же Дионисий в начале своего труда «Археология» пишет, что историку следует быть «истину», потому что истина есть начало всякой мудрости. «История без истины – как слепой, везде заблуждается и тело имеет непотребное. Ясность истории не только в правдивом и верном рассказе разумными словами, но и в правильной последовательности событий, в приличном объяснении их причин». «Без объяснения хода и причин событий,– по словам Полибия,–- написанное будет баснословием, а не историей». При этом историк должен и хвалить,

И осуждать по заслугам, «как учит нас славный историк Тацит: добродетели не должны умалчиваться – и злодеяние да будет явлено, чтобы потомки могли получить надежду от добрых дел и страх от злодеев».

В России в XVII ст. сложились условия, которые требовали нового подхода к историческим сочинениям, поскольку менялся характер назначения этих сочинение. Цели и задачи нового исторического сочинения были четко изложены в «Предисловии» к тексту «Царствование Федора Алексеевича». В Предисловии утверждается, что царь Федор Алексеевич, наследовав российский престол, был охвачен стремлением превзойти всех бывших царей в добродетелях, желая править столь бесчисленным народом «правдою, рассуждением и милосердием». Этому может способствовать истинная история, открывающая всем «дела их славныя бывшия, которыя покрыты были темностию забвения». Хотя в прежние времена русской истории были посвящены различные повести и летописи, однако они были несовершенны, не отвечали требованиям исторической науки и часто не согласовались между собой. Поэтому государь повелел «по обычаю историографов» собрать из всех древних и новых русских, греческих, латинских и польских исторических сочинений наиболее достоверные сведения о том, каково происхождение московского, русского, славянского народов «и какая их начала», что и в какой последовательности происходило

в России «по чину и по веком до сих времен», и изложить это «во единой исторической книге», которая должна включить все события церковной и гражданской истории, военные и дипломатические, «по обычаю историков».

Подобные книги об истории своего государства, написанные разными историками и опубликованные, имеются у всех европейских народов, только

в России, указывает автор Предисловия, история народа не сложена и не издана в типографии. Такая книга принесет всенародную пользу, ибо не только россияне получат истинные знания о своих предках и своей истории, «но и иным народом будет познание и ведомость». Недаром «многие ученые люди розных народов издавна желают таковые книги изданию, потому что всякий народ про себя, и про дела свои, и про страну свою лучше умеют списати, нежели чюжой». Так понимал автор Предисловия, или «Учения исторического»,– как его называли позднейшие историографы,– цели и задачи историка и исторического сочинения.

Большую роль в распространении исторических знаний сыграла книга украинского ученого Инокентия Гизеля «Синопсис», изданная в Москве

в 1678 г. с киевского издания 1674 г. Эта книга – первое печатное историческое произведение – содержала краткий обзор русской истории с древнейших времен до 70-х годов XVII в. Она стала одной из самых популярных книг. Выдержав в дальнейшем 30 изданий, «Синопсис» в следующем столетии выполнял роль учебника по русской истории. В «Синопсисе» уделяется много внимания происхождению славян, их имени и языка, началу Киева и особенно крещению Руси. Значительное место уделено татарскому завоеванию и освобождению от него. Вхождение Украины в состав России обосновывается родственной близостью «российских народов» и их былым единством под владычеством предков московских государей – киевских монархов.

Петровские реформы оказали значительное воздействие на всю культурную жизнь России, и в том числе на исторические сочинения. Петр считал написание исторических работ делом нужным. Недаром в 1708 г., в период сложной обстановки на театре военных действий и внутри страны, в момент напряженной подготовки к битвам с главными силами шведов, он думал о создании новых исторических сочинений. При этом царь требовал от их авторов сосредоточения внимания не на древнейших периодах истории Рус