Рефлексивность института денег

Очевидно, что теории, предметом которых являются Пр¹_П бумажных денег, исследуют не деньги, а людей (психология, социология) и знаки денег, не являющиеся деньгами (лингвистика).

Значит, следовало бы думать, что не деньги зависят от наших представлений о них, а наши представления о деньгах (Пр¹_П) зависят от денег (Пр¹_А): «Человеческая жизнь, конечно, складывается независимо от представления о деньгах, как и действия, совершаемые с этими количественно измеримыми предметами, описываются определенными терминами, независимо от нашего представления о них» [Поланьи 2010б: 89].

Контрпримером к сказанному служит, например, то, что недоверие людей (Пр¹_П) к национальной валюте (Пр¹_А) может вызвать массовое стремление избавиться от национальных денег (Пр¹_А) с целью приобретения иностранной валюты (Пр¹_А’), а это неизбежно скажется на изменении курса национальных денег — на величине меновой стоимости, обозначаемой денежным знаком (Пр¹_А).

Тогда, может быть, следовало бы считать верным обратное: деньги (Пр¹_А) зависят от того, что думают о них люди (Пр¹_П)? Это довольно распространенное мнение: «Можно сказать, что деньги имеют самореферентную природу: деньги есть то, что все считают деньгами» [Аглиетта, Орлеан 2006: 91]; «Термин „деньги“ указывает на то, что используется и рассматривается в качестве денег. <…> Дело не в том, что для того, чтобы иметь институт денег, люди обязательно должны иметь в своем словаре слово „деньги“. Но у них должны быть определенные мысли и установки в отношении чего-то, чтобы это что-то стало деньгами; и эти мысли и установки входят в качестве составных частей в само определение денег» [Серль 1993: 51—52].

Дж. Серль, конечно, прав в том, что денег вообще не было бы, если бы люди о них не думали. Оставив в стороне вопрос о возникновении денег и обратившись к современности, следовало бы спросить: какие люди?

Допустим, те, которые создают бумажные деньги (Пр¹_А) вследствие перформативного речевого акта. Но, как правило, деньги выходят из-под их контроля. Так, что бы ни думали о долларе люди, от которых зависело финансовое положение США, они вряд ли желали кризиса, начавшегося в 2008 г. Кроме того, как показал опыт, неоднократно высказывавшиеся суждения о деньгах (Пр¹_П) прозорливых экономистов, предрекавших финансовый кризис и решающую роль США в его возникновении, не предотвратили катастрофу.

Скорее всего, деньги (Пр¹_А) и рынки таковы, что между ними и их теоретическими описаниями, а также их оценкой финансистами-практиками (Пр¹_П) «существует, — утверждает Дж. Сорос, — двусторонняя связь. С одной стороны, участники пытаются понять ситуацию, в которой они участвуют. Они пытаются создать картину, соответствующую реальности. Я называю это пассивной, или когнитивной, функцией. С другой стороны, они пытаются оказать влияние, подделать реальность под их желания. Я называю это активной функцией, или функцией участника. Когда реализуются одновременно обе функции, — я называю такую ситуацию рефлексивной. Я использую это слово, как и французы, когда они употребляют возвратные глаголы...

Когда обе функции реализуются одновременно, они могут вмешиваться в действия друг друга. Через функцию участника люди могут оказывать влияние на ситуацию, которая, как предполагается, должна выступать в роли независимой переменной для когнитивной функции. Следовательно, понимание участников не может рассматриваться как объективное знание. И поскольку их решения не опираются на объективное знание, то, естественно, результат будет расходиться с их ожиданиями» [Сорос 1999: 17].

В этом рефлексивном целом, не сводимом к простой сумме своих составных частей, формируется и функционирует Пр²-система денег. Специфика современных денег обусловлена особой ролью, которую играет рыночная экономика в нашем обществе.

До капитализма «экономика, как правило, была вплетена в социальные отношения» [Поланьи 2010а: 36]. Рыночная экономика навязывает обществу экономические стимулы и ценности в качестве универсальных. К. Поланьи (для объективности отметим, что это антикоммунист) утверждает, что «рыночный механизм стал главной частью общественного организма. Неудивительно, что возникшее сообщество стало экономическим в невиданном масштабе. Экономические стимулы стали безраздельно царить в подчинившемся им мире, а индивиды были вынуждены следовать им из страха оказаться раздавленными железной поступью рынка» [Там же: 35]. В итоге создается невозможная ранее ситуация: «...не экономическая система встроена в социальные отношения, а эти отношения встраиваются теперь в экономическую систему» [Там же: 41]. Самоорганизующийся рынок постоянно воспроизводит экономические стимулы и ценности, которым вынужден подчиняться социум и его отдельные члены.

«Такое вынужденное обращение в утилитарную веру роковым образом повлияло на самосознание западного человека» [Там же: 35]. Закономерно, что прежде всего в США деньги как капитал и состояние стали обозначать социальный статус, престиж, успех, цель жизни; «в свою очередь, семья, школа и работа — основные факторы, формирующие структуру личности и целевую структуру американцев — обеспечивают интенсивное дисциплинирующее воздействие, необходимое для того, чтобы индивид сохранял в неприкосновенности цель, которая от него постоянно ускользает, и черпал мотив в надежде на вознаграждение, которая из раза в раз не оправдывается» [Мертон 2006: 250]. Измеряемый деньгами, человек, подобно всему, становится в разных своих ипостасях объектом обозначения денег, т. е. товаром. «Изобретение товаров поставило судьбы человека и природы в зависимость от автоматического процесса (рыночной экономики. — В. Л.), который катится по своим рельсам и подчинен собственным законам. Ничего подобного раньше не было» [Поланьи 2010а: 34].

В итоге человек эпохи рыночной экономики неизбежно деньгоцентричен. Он включен в систему, в которой «деньги правят теперь жизнью людей в большей степени, чем когда-либо раньше» [Сорос 1999: 78], и поэтому описывает, измеряет и оценивает себя и общество с позиции денег.

Было бы, однако, несправедливо винить во всем рефлексивный и саморегулируемый финансово-экономический процесс. Рыночная экономика в чистом виде нигде не существует. Всегда и всюду имеет место государственное регулирование экономических процессов, т. е. человеческое вмешательство в «автоматический процесс, который катится по своим рельсам». По этой и по ряду других причин представление homo econo­micus в качестве исключительно рациональной абстракции, порождаемой самоорганизующейся рыночной экономикой, неверно. Так, последний кризис показал, что человек остается человеком: он c удовольствием пере­ливает в собственную «кровеносную систему» «кровь экономики», превращая деньги в свою неотторжимую принадлежность, т. е. изымает их из реальной экономики. Тогда сама экономика отходит на второй план. Простая и неистребимая человеческая жадность (обусловившая, в частности, «явный обман» и «кажущуюся непредсказуемость катастрофы» 2008 г. [Несветайлова 2010: 33]) трансформирует деньги в инструмент дестабилизации и разрушения рыночной экономики. Несмотря на «новую экономику», «новую парадигму менеджмента кредитных рисков» и т. п., одной из существенных причин глобального кризиса стал чисто человеческий фактор, встроенный в природу капитализма (как бы его ни называли — экономикой постмодерна, постиндустриальным обществом, информационным, сетевым или как-либо иначе) ^[10].

Человек ищет и всегда находит возможность относиться к деньгам как к средству удовлетворения своих исконных вожделений. Капитализм не только не мешает, но и потворствует этому, особенно в фазе кризиса. С этой точки зрения деньги как экономический феномен анторопоцентричны, их нельзя определять и описывать, игнорируя позицию участника (и наблюдателя) денежных отношений. В конечном счете деньги потому измеряют человека, что человек хочет всё измерять деньгами; деньги и люди так влияют друг на друга, что степень антропоцентричности денег оказывается в прямой зависимости от деньгоцентричности человека.