Макрохристианский мир и традиционные цивилизационные ойкумены Востока

Цивилизационными ойкуменами, не входившими в Новое время в состав Мак-рохристианского мира, были и остаются три: Мусульманско-Афразийская, Индий­ско-Южноазиатская и Китайско-Восточноазиатская. Конечно, ни конфессиональ­ное, ни пространственное определение этих ойкумен сами по себе не дают адекват­ного о них представления. Так, к примеру, ислам с позднего средневековья распро­странен далеко за пределами Афразии — до Албании, Боснии и Среднего Поволжья в Европе, с одной стороны, Сенегала, Нигерии и Танзании — с другой, и Малайзии, Индонезии и отчасти Филиппин — с третьей. Аналогичным образом процессы, имевшие место в XX в., привели к определенному отстранению от традиционнойКонтраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока____________________611

духовной культуры некоторого количества людей в различных цивилизационных ойкуменах, наиболее ощутимо в странах Восточной и Юго-Восточной Азии — прежде всего, в прошедших через коммунистическое господство (Китай, Северная Корея, Вьетнам), но в некотором отношении и в тех, которые после Второй мировой войны оказались в зависимости от США (Япония, Южная Корея, Тайвань).

Однако, учитывая эти и другие тонкости, при макроцивилизационном ана­лизе все же можно говорить именно о трех названных цивилизационных ми­рах, или ойкуменах. Каждая из них имеет глубокие исторические корни, выхо­дящие из раннецивилизационных структур соответствующих регионов III— II тыс. до н. э., в определенном смысле образующих их глубочайшую подосно­ву, трансформированную в преддверии и в эпоху "осевого времени" и последу­ющего распространения мировых религий. Все эти три мира к концу средневе­ковья были полностью самодостаточными (хотя значительная часть Индии и находилась под властью мусульман) и имели, особенно по сравнению с Запа­дом, достаточно высокий жизненный уровень.

По данным, собранным Ф. Броделем, даже в XVIII в., когда Восток уже явно начинал отставать от динамически развивавшегося Запада, доход на душу на­селения, подсчитанный в долларах и ценах США 1960 г., составлял: Англия (1700 г.) — 150—190 $; английские колонии в Северной Америке, будущие США (1710 г.) — 250—290 $; Франция (1781—1790 гг.) — 170—200 $; Япония (1750 г.) — 160 $. Однако особенно примечательно сопоставление на 1800 г.: США — 266 $, Китай — 228 $ (в 1950 г. — 170 $), Западная Европа в целом — 213 $, Индия — 160—210 $ (в 1900 г. — 140—180 $). Соответственно, когда в 1976 г. Западная Европа достигла среднего жизненного уровня в 2325 $ в год, Китай имел 369 $, а "третий мир" в целом — 355 $.

Как видим, если до 1800 г. жизненный уровень Запада в целом не превосходил средние показатели основных стран традиционного Востока (в частности, Китая) и определенное исключение составляла лишь Северная Америка, где, при наличии офомных и ранее не использовавшихся природных ресурсов и притоке энергичной рабочей силы не было абсолютистских структур и многочисленной бюрократии, дворянства, сколько-нибудь значительных военных расходов и пр., а значит, и нало­ги были меньше, чем во всем остальном мире, то на 1976 г. разрыв вырос приблизи­тельно в 6—7 раз, а на исходе XX в. составляет более чем десятикратную величину.

Такая картина, продолжает французский исследователь, вынуждает нас дру­гими глазами поглядеть на соотношение позиций Запада и остального мира до 1800 г. и после промышленного переворота. Не вызывает сомнения, что Европа (по причинам, скорее, социальным и экономическим, чем самого по себе техни­ческого прогресса) одна оказалась способной совершить машинную революцию, обеспечившую средства для утверждения западного господства в мире и уничто­жения (как ясно сегодня — на время) межцивилизационной конкуренции. Ме­ханизировавшись, промышленность Запада стала способной вытеснить традици­онную промышленность других народов. Картина мировой истории с XV в. до 1850—1950 гг. — это картина уничтожения прежнего равенства между мировы­ми цивилизациями. По сравнению с этой преобладающей линией все другое, справедливо подчеркивает французский историк, было второстепенным⁶.

⁶ Бродель Ф. Матеариальная цивилизация, экономика и капитализм: XV—XVIII вв: В 3-х то­мах— Т. 3. — М., 1992. — С.550—551.

612 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

Если иметь в виду не раннюю колониальную торговлю, не первые захваты на Востоке торговых факторий, а действительное вторжение европейской экономи­ки в хозяйственную жизнь традиционных миров, то начинать процесс утвержде­ния западного господства над великими цивилизациями Азии следует примерно с рубежа XVIII—XIX вв. Это убедительно показал Л.С. Васильев в во втором томе своей "Истории Востока". Яркими вехами здесь можем считать этапы постепенно­го утверждения британского владычества в Индии в течение второй половины XVIII — начала XIX вв.: подчинение Бенгалии после битвы при Плесси (1757 г.), а затем и многочисленных других княжеств в ходе четырех англо-майсурских (1767— 1799 гг.) и трех англо-маратхских (1775—1818 гг.) войн. Кульминацией этого про­цесса может считаться момент захвата Дели в 1803 г. и превращение Великого Могола в марионетку английской Ост-Индской компании. В этом ключе следует рассматривать и широкие восточные замыслы молодого Наполеона Бонапарта, вылившиеся в Египетскую экспедицию 1798—1799 гг. и едва (помешало убийство Павла I) не приведшие к совместному французско-русскому походу в Индию.

Конечно, есть все'основания говорить, что Восток к третьей четверти ис­текшего тысячелетия оказался в состоянии определенной стагнации по сравне­нию с тем, что он представлял собою ранее, особенно до опустошительных монгольских завоеваний XIII в. Однако с таким же точно успехом можно ут­верждать, что три названные ранее цивилизационные ойкумены нашли, с уче­том специфики каждого макрорегиона, оптимальный баланс экономических, экологических и демографических показателей, при утверждении и многове­ковом апробировании соответствующих ему социокультурных (цивилизацион-ных) регуляторов. А это при всех внутренних кризисах и внешних неудачах в целом обеспечивало стабильность жизни и ее многоплановое воспроизводство.

Катастрофы начинались там и тогда, где и когда внутренние кризисные мо­менты вступали в резонанс с разрушительным (против которых восточные наро­ды не могли выработать иммунитет опытом своей прошлой истории) воздействи­ем индустриальных буржуазных государств. Примером может служить Китай, в котором отмечаемый Э.С. Кульпиным внутренний эколого-демографический кри­зис, явственно ощущавшийся с рубежа XVIII—XIX вв. и имевший собственные социально-экономические последствия, совпадает с началом разрушительного для экономики страны вторжения англо-французского капитализма после проигран­ных Цинской империей в 1840—1842 гг. и 1856—1860 гг. — двух "опиумных войн".

Наложение двух дестабилизировавших ситуацию в стране, совершенно раз­личных по своим источникам факторов привело к страшному по своей крова-вости и разрушительности восстанию тайпинов 1850—1864 гг., потрясшему и окончательно подорвавшему весь прежний жизненный уклад. С этого момента страна встала на тот путь нарастающего недовольства народных масс и усугуб­ляемых вмешательством иностранных государств гражданских смут, который привел к победе коммунистов в 1949 г.

Современные исследователи приходят к единодушному выводу, что именно вторжение (обычно в предельно грубой и вызывающей, оскорбляющей чув­ство собственного достоинства древних культурных народов форме) западных, стремившихся к расширению зоны своего колониального господства держав спровоцировало внутреннюю трансформацию цивилизаций Востока. Поэтому, по мнению Л.С. Васильева, относительно стран Востока гораздо уместнее гово­рить не о "новой истории" и даже не об "истории Востока в новое время", но

Контраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока____________________613

именно "о колониализме как эпохе, спровоцировавшей внутреннюю транс­формацию", при том что в каждой из восточных стран ее внутренние социо­культурные, религиозно-цивилизационные факторы сыграли едва ли не реша­ющую роль в том, какую форму приняла эта трансформация.

В этом плане для мировых событий XX в. колониализм был важен именно в качестве провокационного фактора, фактора "вызова", выражаясь словами А.Дж. Тойнби, стимулировавшего разнохарактерные (в соответствии с социокуль­турными основами различных государств) "отклики". "Нельзя забывать, — продол­жает Л.С. Васильев, — что в тот момент, когда бацилла колониального капитализ­ма начала действовать в разных восточных регионах, Восток был во многих отно­шениях не менее процветающим, чем Европа, а где-то и в чем-то даже и более"⁷.

Специальные исследования, обобщенные А.М. Петровым, доказывают, что даже в XVII — XVIII вв. колониальная торговля Запада с Востоком строилась таким образом, что за высоко ценимые в Европе пряности, шелка, фарфор и пр. ее купцы должны были платить золотом и серебром (которые преимущественно вы­качивались через Испанию из Латинской Америки), а не собственными товарами. Некоторое исключение составлял лишь западный экспорт на Восток огнестрель­ного оружия, в особенности появившихся в начале XVI в. мушкетов и вытесняю­щих их с конца XVII в. кремневых ружей. О пассивном торговом балансе Запад­ной Европы названных веков по отношению к Востоку, покрывавшемся благород­ными металлами Нового Света, пишут и другие специалисты по экономической истории, например, с опорой на зарубежные исследования, В.А. Зарин.

Итак, состояние определенного глобального цивилизационного равновесия в мире решительно изменяется лишь где-то в первой половине XIX в., в эпоху торжества машинной индустрии и фабричного производства, конкурировать с которыми восточные хозяйственные системы, основанные преимущественно на ручном труде, были не способны.

К этому же приблизительно времени (где раньше, где позже) относится и нача­ло вызревания на традиционном Востоке комплекса неполноценности по отноше­нию к Западу (что в Восточной Европе произошло за полтора — два столетия до того). Под знаком ощущения такого рода ущербности усиливались различного рода вестернизационные влияния и задумывались широкие реформы, закладывались ос­новы капиталистического (особенно компрадорского) предпринимательства, разви­валась жажда наживы любыми средствами и т.д., что в комплексе подрывало осно­вы соответствующих социокультурных систем, ценностно-мотивационных устано­вок и базовых, специфических в каждом случае цивилизационных регуляторов.

И в качестве реакции на подрыв традиционных смысложизненных устоев, сопровождающийся обнищанием и деградацией масс при циничном обогаще­нии нуворишей, стремительно начинают набирать силу радикальные социальные, национальные и конфессиональные движения, зачастую использовавшие по-своему интерпретированные западные доктрины, в частности — адаптирован­ный сперва к русским, а затем и собственно азиатским условиям марксизм. Иной формой, в сущности, той же самой реакции неприятия разрушительной для местных форм жизни псевдовестернизации становятся навеянный анало­гичными европейскими настроениями национализм и религиозный консерва­тизм с креном в сторону почвеннического фундаментализма.

⁷ Васильев Л.С. История Востока: В 2-х тт. — Т. 1. — М., 1993. — С.43.614 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

Соответствующий блок проблем, как он виделся полвека назад, тогда спе­циально анализировал А.Дж. Тойнби, впервые поставивший вопрос об отноше­ниях Запада с традиционными цивилизационными мирами Востока в качестве важнейшего и действительно глобального для судеб человечества последней четверти XX в. Он, как до него, к примеру, Г.В. Гегель или К. Маркс с Ф. Эн­гельсом, позднее Ф. Бродель, а сегодня С. Хантингтон, к незападному миру относит и Россию, точнее — те огромные восточноевропейско-североевразий-ские пространства, которые в течение последних четырех столетий находились под скипетром Романовых, а затем под властью большевиков.

Конечно, такой взгляд во многом оправдан, особенно применительно к, пользуясь терминологией Н.А. Бердяева, московскому и советскому периодам российской истории. Однако по отношению к ее петербургскому периоду та­кое суждение выглядит неоправданным упрощением. Это ощущал уже П.Я. Ча­адаев, столь решительно и аргументированно обосновавший глубинное отли­чие России от Западнохристианского мира. Он выводит проблему цивилизаци-онной идентичности 'России за плоскость противопоставления Запада и Восто­ка, осознавая невозможность усмотрения ее предельных оснований ни в том, ни в другом социокультурном типе.

Предложенная ранее концепция Макрохристианского мира в составе его За-падноевропейско-Североамериканского ведущего центра и Латиноамериканской и Восточноевропейско-Евразийской периферий, имеющих и собственную циви-лизационную природу, далеко не тождественную, а во многом и противополож­ную Западной цивилизации, помогает, как кажется, решить проблему цивилиза-ционной идентичности Восточноевропейско-Североевразийского пространства.

По отношению к традиционным цивилизациям Востока Россия в XIX в. в значительной степени действительно выступала в качестве проводника запад­ного влияния, но сугубо внешнего, не затрагивающего основ социокультурно­го бытия соответствующих народов. В качестве "Запада" она в этой роли вос­принималась восточными народами и даже, до некоторой степени, самими ев­ропейцами. В этом ключе можно рассматривать вовлечение Московского госу­дарства в антитурецкую коалицию ("Священная лига") Австрией, Речью По-сиолитой и Венецией в 1686 г., тем более победоносные войны Российской империи с Турцией в царствование Екатерины II, вторая из которых, окончив­шаяся Ясским миром 1791 г., велась в союзе с Австрией. О том же говорит и длительное русско-английское противостояние на Ближнем и Среднем Восто­ке в середине — второй половине XIX в., в ходе которого Великобритания рассматривала Россию уж никак не в качестве "восточной" страны, а как по­добного себе по хищническим колониальным устремлениям конкурента.

Но не менее важно и другое обстоятельство, разительно прослеживающее­ся во всей западной политике по отношению к России в те века. Как, анализи­руя этот вопрос, писал находившийся еще под впечатлением Крымской войны 1853 — 1856 гг. Н.Я. Данилевский в конце 60-х гг. XIX в., на Западе по отноше­нию к России во всех сферах

"... господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоя­тельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения. Явление, касающееся всех сфер жизни, от политических до обыкновенных житейских отноше­ний, распространенное во всех слоях общества... может недриться только в общем инстинктивном сознании той коренной розни, которая лежит в исторических началахКонтраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока___________________615

и исторических задачах племен. Одним словом, удовлетворительное объяснение ... этой общественной неприязности можно найти только в том, что Европа признает Россию ... чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным"⁸.

И европейские государства вскоре лишний раз подтвердили этот вывод, приняв сторону Турции в войне 1877—1878 гг. и сведя к минимуму политичес­кое значение побед российского оружия под Шипкой и Плевной. В статье "Как отнеслась Европа к русско-турецкой распре" Н.Я. Данилевский снова отмечал очевидный факт широкого распространения на Западе антирусских настрое­ний. На стороне Турции, писал он, выступила не только "банкирствующая, биржевая, спекулятивная Европа — то, что вообще понимается иод именем буржуазии", но и левые политические силы: "Европа демократическая, рево­люционная и социалистическая, начиная от народно-революционных партий до космополитической интернационалки"⁹.

Сказанное лишний раз подтверждает органический и непреодолимый, веками существующий дуализм в отношениях Запада и России, равно как и России к Запа­ду. Он сводится к тому, что на глобальном уровне, по отношению к традиционным цивилизационным ойкуменам Востока, обе стороны (хотя бы как причастные к древнехристианской культуре) ощущают свое родство и общность. Однако в рам­ках собственно Макрохристианского мира Запад как сторона ведущая и почти все­гда сильнейшая, по крайней мере всегда более богатая, откровенно не признает Россию (восточнохристианско-славянский мир в целом) своей составной частью.

Россия же (в лице образованной части общества) со времен спора западни­ков и славянофилов так и продолжает быть разделенной в ответе на этот воп­рос. Когда собственный заскорузло-бюрократический режим становится омер­зительным для всех основных слоев общества, она готова поддаться западни­ческому соблазну, но, столкнувшись с вызывающим разгулом зарвавшихся нуворишей, прикрывающихся либерально-демократической фразеологией, го­това отдать предпочтение родному кондовому деспотическому патернализму, ощетинившись в сторону Запада.

Такая двойственность цивилизационного статуса России как ведущей силы Восточноевропейско-Евразийского региона имела глобальные исторические по­следствия в XX в. В качестве одной из могущественнейших мировых держав Рос­сийская империя проводит экспансионистскую политику на Востоке, заключает направленный против Германии союз с Францией (1891^1893 гг.), подписывает в 1907 г. с Англией соглашение о разграничении сфер влияния в Азии, наконец, совершает роковой шаг — вступает 1 августа 1914 г. в Первую мировую войну.

Казалось бы, она — один из нескольких мировых империалистических хищ­ников. Но в то же время в ней самой по мере ломки устоев традиционной жизни, кризиса общины и кризиса самодержавия, промышленного переворота и ускоренной урбанизации вызревают радикальные силы, неприемлющие по­пирающую ценности народной жизни вестернизацию (обуржуазнивание) стра­ны. В лице разночинной интеллигенции они подыскивают для себя "наукооб­разное" выражение и, пройдя через доморощенное народничество, останавли­ваются на революционно понятом марксизме. При этом усугубляющиеся внут­ренние противоречия встречаются с внешними бедствиями — сперва (еще в

¹ Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.,1991. — С.53.

' Данилевский Н. Я. Сборник экономических и политических статей. — СПб., 1890. — С.44.616__________Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

ограниченном масштабе) в виде поражений в русско-японской войне 1904— 1905 гг., а затем — перенапряжения и колоссальных ничем не оправданных жертв 1914—1917 гг. Взаимоналожение этих двух вполне самостоятельных процессов и обусловливает срыв 1917 г. Однако в результате Первой мировой войны в катастрофическом положении оказался весь мир. Началась подлинно всемирная — общечеловеческая — история: в форме системно-функциональ­ного взаимодействия всех цивилизаций, государств и народов планеты.

Таким образом, к началу XX в. всемирная макроцивилизационная суперсистема в целом уже сложилась — в виде, так сказать, трехчленной структуры. Ее господ­ствующим, ведущим и системообразующим центром (ядром) выступал Западноев-ропейско-Североамериканский, или проще — Североатлантический, Западный мир (с его непосредственными ответвлениями в Австралии, Новой Зеландии, отчасти в Южной Африке и пр.); ближайшей периферией (внутренний пояс) — Восточноев-ропейско-Евразийский (в целом объединенный в рамках Российской империи, по­том — СССР) и Латиноамериканский миры, родственные первому в исходных ре­лигиозно-духовных основаниях, а также колониально покоренная и разделенная между европейскими империалистическими державами Африка, не имеющая соб-ственой цивилизационной идентичности и воспринимающая на свою патриархаль­но-языческую основу христианские и мусульманские прививки.

Вместе Запад с Восточноевропейско-Евразийской и Латиноамериканской субцивилизационными системами, а в некотором смысле отчасти и с колони­альной Африкой, образовывает Макрохристианский мир — в котором, кроме собственно западных буржуазных держав, силой мирового значения выступа­ет только Российская империя (СССР).

Отдаленную — функционально в большей (как балансирующая в силовых полях ведущих держав Турция, покоренная Россией Средняя Азия, подчинен­ная Англии Индия, французский Индокитай, нидерландская Индонезия и пр.) или меньшей (как Иран, Афганистан, Китай или Япония) мере связанную с Западом и Росиией — периферию (внешний пояс), имеющую древние и глубо­кие, лишь поверхностно затронутые европейской колониальной экспансией цивилизационные основания, образовывали:

— Мусульманский мир, ведущие державы которого — Османская империя и Иран внешне сохраняли политическую самостоятельность;

— порабощенная Индия с Юго-Восточной Азией — Индуистско-Южноази-атская цивилизационная ойкумена;

— Китайско-Дальневосточный мир, представленный, прежде всего, вошед­шими в принципиально различные русла дальнейшего исторического движения Японией, в полной мере сохранившей свой суверенитет и начавшей после рево­люции Мейдзи (1867—1868 гг.) воспринимать передовые западные достижения (преимущественно в научно-технической и военной сферах), и формально неза­висимый Китай, все глубже увязавший в неразрешимых внутренних противоре­чиях, усиливающихся в связи с последствиями его раздела империалистически­ми державами, при участии России и Японии, на сферы влияния.

Такая утвердившаяся к началу XX в. структура означала преодоление самодо­статочных цивилизационных ойкумен и интеграцию человечества в единую мак-роцивилизационную суперсистему. На этом окончательно завершается цивилиза-ционно-региональная история и начинается действительная всемирная история, первым глобальным проявлением которой стала Первая мировая война.ГЛАВА XVIII