Две стороны евразийства

В современной России и в ряде других постсоветских государств концеп­ция евразийства привлекает к себе все более пристальное внимание. Можно говорить о феномене неоевразийства. Оно выступает едва ли не единственным самостоятельным, не восходящим к одному из западных прототипов (как ком­мунизм или либерализм) идейно-политическим течением в современной Рос­сии. Основоположником неоевразийства можно считать Л.Н. Гумилева, утвер­ждавшего самим названием одной из своих статей, что если Россия будет спа­сена, то "только как евразийская держава".

Одним из обстоятельств, определяющих популярность евразийства, являет­ся тот факт, что вопрос о цивилизационной идентичности населения огромных пространств СНГ, прежде всего России, Украины, Белоруси и Казахстана, ос­тается дискуссионным. В то же время в современном мире все более отчетливо наблюдается выделение отдельных групп государств по цивилизационному признаку, что, в частности, отразилось в уже упоминавшейся концепции "стол­кновения цивилизаций" С. Хантингтона.

Однако и хантингтоновская концепция, и евразийство, в том числе и в его современных модификациях, грешат смешением трех различных, хотя и глубоко взаимосвязанных подходов: геополитического, цивилизационного и этнического.

Геополитический подход, в строгом смысле слова, рассматривает мировой процесс как борьбу государств, стремящихся к расширению и установлению контроля над ресурсами планеты, что ведет к конфликтам между ними. При этом традиционно выделяются внутреннее, континентальное пространство Ев­разии (Hartland), океаническое пространство с островами и Америкой (World Island) и прибрежные зоны (Rimland), за которые идет борьба между конти­нентальными "теллурократиями" и морскими "талассократиями".

Цивилизационный подход, что отмечалось выше, рассматривает мировую историю и современность как процесс динамического взаимодействия несколь­ких крупнейших (масштаба Индии и Китая с находящимися в зоне их традици­онного влияния перифериями, Мусульманского мира и пр.) наднациональных социокультурных систем. Эти системы имеют общие для входящих в них наро­дов идейно-ценностно-мотивационные основания, которые обычно аккумули­руются в определенной религии. Зачастую эти цивилизационные массивы вклю­чают и континентальные, и приморские области с островами.

Наконец, этнический подход предполагает рассмотрение истории и струк­туры человечества через выделение отдельных групп родственных, связанных общностью происхождения языков и традиционного культурно-бытового укла­да народов. В одних случаях такие макроэтнические массивы входят своей основной массой в состав определенной цивилизации (арабы, иранцы, тюрки — Мусульманской), образуя в ее пределах субцивилизационные блоки. Но в других могут оказаться разделенными между разными цивилизациями, как сла­вяне, входящие в состав Западнохристианского, Восточнохристианского и даже (боснийцы) Мусульманского миров.

Евразийцы, как и классики геополитической теории в лице X. Макиндера, А. Мэхэма, Н. Спикмена и пр., уделяют особое внимание центральному про­странству Евразии как континента (Евразии в культур-историческом смысле), но склонны наделять его цивилизационными характеристиками. В то же время642__________Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

они придают большое значение макроэтническим общностям, интерпретируя евразийское пространство в этнологическом дискурсе и нередко смешивая последний с цивилизационным. Такая методологическая нечеткость порождает концептуальную путаницу, затушевывающую цивилизационную гетерогенность постсоветско-евразийских народов.

Евразийство имеет два различных аспекта: общественно-политический, иде­ологический и научный, культурологический. Евразийство как идеология для персоналистического сознания, исходящего из идеи самоценности человечес­кой личности, неприемлемо в философском отношении, поскольку покоится на идее народа как коллективной (соборной) личности. Эта концепция была в свое время разработана Л.П. Карсавиним и ее, более или менее осознанно, придерживаются идеологи евразийства и неоевразийства до наших дней.

Л.П. Карсавин, как параллельно с ним Н.О. Лосский и некоторые другие философы, не обязательно имеющие отношение к евразийству, провозглашает народ высшим по отношению к человеческой личности субъектом. Однако, как о том писал НА. Бердяев, народ не может быть признан личностью уже потому, что не имеет "чувствилища". В системе Л.П. Карсавина абстракция "народ" онтологизируется и утверждается над конкретным человеком, стано­вящимся как бы ее проекцией, функцией, проявлением, репрезентантом. По­лучается, что не сообщества людей — этнические, политические, конфессио­нальные и пр. — образуются самоценными человеческими индивидуальностя­ми, а наоборот — один из классов таких общностей, этнический, и есть по отношению к человеку высшей метафизической реальностью. Отсюда вытека­ют коренные пороки евразийства — антиперсонализм и этноцентризм.

Из понимания народа как высшей по отношению к индивиду "соборной" личности и, соответственно, признания ее высшей ценностью относительно конкретного человека логически вытекает "идеократическая" концепция иерар­хического построения общественной жизни, обосновывавшаяся евразийцами, в особенности Н. С. Трубецким, в качестве политического идеала. По его сло­вам, "при этом строе правящий слой состоит из людей, объединенных миросо­зерцанием" . Такой строй, в сущности, тождественен однопартийной системе большевистского или фашистского толка, хотя сам Н.С. Трубецкой в двух пос­ледних (на примере СССР и Италии — писалось в 20-е гг.) и усматривает "лже-идеократии" ввиду их бездуховности.

Сегодня, с учетом мирового опыта тоталитарно-идеологических диктатур XX в., совершенно ясно, что концепция метафизической реальности соборной нацио­нальной личности неизбежно порождает тоталитаризм, отрицающий самоцен­ность человеческого индивидуума. Но в 20 — начале 30-х гг. это еще было понят­но не в полной мере, и потому теоретики классического евразийства (прежде всего, Л.П. Карсавин, Н.С. Трубецкой и П.Н. Савицкий) впали в этот "соблазн".

На сходных позициях в то время оказались многие другие интеллектуалы Ев­ропы — от маститых немецких мыслителей типа М. Хайдегера или О. Шпенглера до теоретика украинского "интегрального национализма" Д. Донцова. Однако философам персоналистического склада, каковыми, к примеру, были НА. Бердя­ев, К. Ясперс или М. Бубер, подобные умонастроения были совершенно чуждыми и в период между двумя мировыми войнами.

Представители классического евразийства в большинстве своем — ученые пер­вой величины. Среди них — Л.П. Карсавин (не только известный философ, но иКатаклизмы XX века___________________________________________________643

блестящий культуролог), Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский, Г.В. Флоровский, Н.Н. Алек­сеев, В.П. Никитин, АВ. Кожевников (Кожев), Д.П. Святополк-Мирский. Эти име­на, взятые вместе, весят более многих научных академий современного мира. Уже поэтому игнорировать научную сторону евразийства было бы неправомерно. Науч­ные основания евразийства можно свести к нескольким положениям.

1. Физико-географическое и экономико-географическое понятие Евразии как субконтинента, разработанное главным образом П. Н. Савицким. Согласно этому подходу, под Евразией предлагается понимать пространство от Балтики и Кар­пат до Тихого океана, примыкающее на севере к Ледовитому океану и очер­ченное на юге замкнутыми морями-озерами (Черным, Каспийским, Аральс­ким) и протянувшимися в широтном направлении горными цепями и высоко­горьями (Кавказ, Копет-Даг, Памир, Тянь-Шань).

Эта, равнинная по преимуществу, территория включает несколько прости­рающихся с запада на восток природно-климатических зон. Естественные их различия создают основу для взаимодополняющей хозяйственной ориентации каждой из них (степь — скотоводство, лесостепь — земледелие, лес — промыс­лы и пр.), а судоходные, текущие в меридиональном направлении реки благо­приятствуют товарообмену между ними.

Таким образом, физико-географические условия предопределяют экономико-географическое разделение данного пространства на дополняющие друг друга в хозяйственном отношении пояса и регионы. С развитием промышленности и раз­работки энергоносителей преобладавшее ранее меридиональное взаимодействие дополняется протяженными связями в широтном направлении. А эффективное взаимодействие чрезвычайно обширных, но относительно легкопроходимых про­странств предполагает их устойчивую политическую организацию, тяготеющую к централизации (Монгольская империя, Российская империя, СССР).

2. Цивилизационное противопоставление восточнославянско-финно-угорско-тюркско-монгольской России-Евразии романо-германскому Западу, предложен­ное Н.С. Трубецким и поддержанное другими евразийцами. В этом аспекте евра­зийство во многом следовало установкам славянофильской традиции и разра­боткам таких мыслителей второй половины XIX в., как Н.Я. Данилевский и К.Н. Леонтьев. Однако новым в нем было то, что Западу противопоставлялось не просто славянство (как у Н.Я. Данилевского) или византинизм (как у К.Н. Ле­онтьева), а именно евразийский (восточнославянско-^инно-угорско-тюркско-монгольский) симбиоз народов, связанных между собой не этноязыковыми или культурно-конфессиональными факторами, а "месторазвитием" (термин П.Н. Милюкова) и общностью исторических судеб.

Представители рассматриваемого направления подчеркивали принципиаль­ную нетождественность евразийского, преимущественно восточнославянско-тюркского, социокультурного типа западноевропейскому, с чем во многом можно согласиться. Однако в этом моменте они не обходятся без противоречий.

С одной стороны, евразийцы, в частности Н.С. Трубецкой, весьма убеди­тельно показывали органическое присутствие многих "туранских" элементов в русском национально-государственном типе. Он справедливо подчеркивал, что считать себя "европейцами", а свою культуру — "европейской" русские люди начали лишь с Петровских времен. Но, с другой — этот же автор вынужден признавать, что ведущие (восточнославянский и тюркский) компоненты евра­зийского симбиоза обладают совершенно различной социокультурной идеи-644__________Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

тичностью. Восточные славяне традиционно — православные, а большинство тюркских народов — мусульмане. Картина оказывается еще более сложной, если вспомнить, что монгольские народы (собственно монголы, буряты, калмы­ки) причастны булдийско-ламаистской религиозно-культурной традиции, в рав­ной мере далекой от двух названных.

Вопреки желанию евразийцев, цивилизационного единства на простран­ствах очерченного ими "месторазвития" не получается. И по этому признаку восточные славяне и тюрки или монголы между собой не менее далеки, чем от Западнохристианского мира. Первенствующая роль (по крайней мере, со вре­мен усиления Московского государства) теоретиками евразийства в очерчен­ном регионе решительно отводится православно-восточнославянскому компо­ненту в ущерб тюркско-мусульманскому и монгольско-буддийскому.

Как видим, евразийского цивилизационного единства не получается. Ведь отдельной цивилизацией, при всем множестве определений этого понятия, можно считать макроэтническую социокультурную систему, имеющую под собой глубинные менталыю-ценностно-мотивационные основания, проявленные наи­более выразительно в формах определенной религиозно-культурной традиции и освященных ею этических, эстетических и интеллектуальных ценностей.

Однако следует констатировать, что, благодаря длительному пребыванию в рамках царской России и СССР, евразийские народы сложились в опреде­ленную надэтническую, межцивилизационную общность, которую можно было бы определить в качестве квазицивилизационной. Речь может идти о дли­тельном и глубоком социокультурном (с элементами цивилизационного) сим­биозе народов Евразии, достигшем максимума в два-три последние десятиле­тия существования СССР.

3. Обоснование единства внутреннего содержания истории Евразии, пред­ложенное Г. В. Вернадским. В этом пункте евразийская доктрина еще более противоречива, нежели в предыдущем.

Определенная общность исторических судеб народов полосы евразийских степей и примыкающих к ней лесостепных, приморских и предгорных областей с древнейших времен сомнений не вызывает. Не говоря о бронзовом веке и более ранних эпохах, определенная общность исторической жизни степных, а также в значительной мере лесостепных евразийских этносов убедительно про­слеживается со скифского времени. Однако реальное единство исторической жизни в пределах Евразии охватывало весьма непродолжительные периоды.

Товарообмен между ее народами, конечно, имел место во все века, но вовсе не он определял течение исторической жизни. Экспансионизм номадов скиф­ского или гуннского времени почти не коснулся обитателей лесной полосы, а попытка хазар подчинить лесные племенные княжения восточных славян, рав­но как и военные акции киевского князя Святослава по установлению контро­ля над степями до Волги и Кавказа, устойчивого успеха не имели. Таким обра­зом, раннесредневековые политические образования Евразии максимум (и толь­ко на региональном уровне) охватывали либо степные и лесостепные (вариант — степные и предгорные), либо (с возникновением Киевской Руси и Волжской Булгарии) лесостепные и лесные области, но до начала XIII в. никогда на долгое время не простирались на степь, лесостепь и лес одновременно.

О единстве исторической жизни народов Евразии (интенсивность которой также не следует преувеличивать) можно вести речь лишь с эпохи Чингисхана и

Катаклизмы XX века_____________________________________________________645

его непосредственых потомков: между серединами XIII и XIV вв. Однако, при всей значимости и масштабности, империя Чингизидов была лишь эпизодом в евразий­ской истории. Российское же государство становится "евразийским" только со времен первых Романовых, а еще более — при трансформации их империи в СССР. При этом степи Центральной Азии восточнее Алтая и в XVIII в., а Монго­лия — до начала XX в. в гораздо большей мере являются вовлеченными в Китай­скую геополитическую систему, нежели в Российскую. А Маньчжурия, Внутрен­няя Монголия и Восточный Туркестан и сегодня входят в состав Китая. Поэтому относительно истории последних трех-четырех веков можно говорить о том, что Китай и Россия делят между собой пространство Евразии, понимаемой в узком смысле слова, и, несмотря на то что последней почти полностью достался весь лесной пояс до Тихого океана, Великая Степь с пустынями восточнее Памира и Алтая находилась преимущественно под контролем китайцев.

Все сказанное не позволяет безоговорочно принимать концепцию единства исторической жизни Евразии. Это относительное единство имело место в не­которые периоды истории (максимум — при первых Чингизидах, отчасти — в гуннское время, эпоху Тюркского каганата, при Тимуре, Романовых и в СССР). Однако в другие (и более продолжительные) времена о нем говорить не прихо­дится. Гораздо чаще наблюдалось функционирование нескольких региональ­ных политических систем (типа хазарской или древнерусской), охватывавших области двух или (редко) более климатических поясов.

4. Близость литературных, изобразительно-художественных и языковых форм евразийских народов (Н.С. Трубецкой, П.П. Сувчинский, В.П. Никитин и др.). Этот параметр евразийских исследований является, казалось бы, самым ясным (в силу его конкретности) и в то же время наименее доказывающим правоту общей концепции евразийства. Наличие бесчисленных словесных заимствований, вос­приятия культурных достижений и изобретений, изобразительных схем, фольк­лорных сюжетов и т.д. в пределах евразийского пространства сомнению не под­лежит. Однако то же самое, а зачастую и куда более рельефно, можно просле­дить и по отношению к культурно-языковому взаимодействию групп "евразий­ских" этносов с их непосредственными соседями в Европе и Азии (монголов и китайцев, тюрков и иранцев, восточных славян и немцев и пр.).

Бесспорный факт взаимопроникновения культурных элементов восточных славян, финно-угров, тюрок и монгол, таким образом, сам по себе вовсе не доказывает наличие внутренне структурированной и стабильной "евразийской" макрокультурной общности. Ее эллипс пересекается равномасштабными и даже более мощными (цивилизационными) кругами социокультурной близости от­дельных "евразийских" и "неевразийских" народов (маньчжуры и китайцы; среднеазиатские тюрки и таджики с персами; православные славяне с право­славными же восточными романцами, греками и христианами Кавказа и пр.).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в научном плане евразий­ство содержит значительный, еще далеко не исчерпанный эвристический по­тенциал, однако далеко не бесспорно в своих выводах исторического, культу­рологического и тем более политического характера. Наиболее обоснованным представляется собственно географическая (в аспекте как физической, так и экономической географии) сторона. Ясно также, что евразийское "месторазви-тие" в значительной мере способствует сближению различных по своему про­исхождению, религиозной принадлежности и традиционному хозяйственному646 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

укладу макроэтнических групп — прежде всего, восточнославянской, финно-угорской, тюркской и монгольской. Однако их собственно цивилизационную идентичность это само по себе еще не продуцирует.

Цивилизационная структура постсоветского пространства

Советский Союз, как и предшествовавшие ему на просторах Евразии Рос­сийская империя или держава Чингизидов, не представлял собою отдельной цивилизации в силу отсутствия у него собственного идейно-ценностно-мотива-ционного, религиозно-духовного основания. СССР охватывал части различных цивилизационных систем, стремясь нивелировать их путем искоренения име­ющихся у них такого рода оснований и насаждения собственных квазицивили-зационных ценностей. В негативной части этот проект в некотором смысле удался. Если духовные основания жизни входящих в его состав народов и не были уничтожены полностью, то по крайней мере понесли значительные поте­ри и претерпели сильнейшие (у русских, украинцев, белорусов, казахов и мно­гих других — необратимые) извращения. Но навязать искусственные ценности коммунистической идеологии не удалось ни одному народу. Коммунизм не только деструктивен по отношению к традиционным цивилизационным ценностями, но и бесплоден в плане создания новых.

Рассмотрим теперь цивилизационную структуру постсоветского (евразийско­го) пространства с точки зрения конфигурации пересекаемых им цивилизацион­ных миров, о социокультурных основаниях и этнотерриториальных структурах которых речь шла ранее.

1. Восточнохристианский, условно говоря —поствизантийско-православный, цивилизационный мир. Первым, кто в ясной форме поставил вопрос о византи­низме как цивилизационном принципе и в общих чертах обрисовал собственное его понимание, был К.Н. Леонтьев. Идея восточнохристианской общности се­годня возрождается в контексте современных геополитических реалий, в усло­виях мировой гегемонии Запада и активизации мусульманских государств.

Основы восточнохристианского культурного крута складывались, как о том уже шла речь, в грекоязычных провинциях Римской империи, конституировав­шихся после смерти Феодосия I в 395 г. в Восточно-Римскую (которую принято называть Византийской) империю. V в. ознаменовался грандиозными церковны­ми расколами. В результате от признанной в империи правоверною формы веро­исповедания отошли несториане Сирии и монофизиты Армении, Египта и Эфио­пии. Ортодоксальное же восточное христианство восприняли: некоторые народы Кавказа (грузины, частично абхазцы и осетины), славяне Восточных и Централь­ных Балкан (болгары, македонцы, сербы), Киевская Русь и восточнороманские этносы Дунайско-Карпатского региона (предки нынешних молдаван и румын).

Уже киевские князья приступили к распространению христианства гре­ческого обряда среди лесных финно-угорских этносов. Тем более данный процесс развернулся в монгольское и особенно послемонгольское время в пределах Московского государства. Православными стали предки нынешних мордовцев, марийцев, удмуртов, коми и пр., тюркоязычные чуваши, после чего формально в него были обращены и народы Сибири, в том числе и тюр­коязычные — хакасы и якуты, в целом оставшиеся шаманистами. Однако к настоящему времени проблематичным оказалось само существование Вос­точнохристианской цивилизации.Катаклизмы XX века___________________________________________________647

Во-первых, к середине прошедшего тысячелетия эта цивилизация сместила свой центр тяжести в Восточнославянский регион. Говорить о византинизме как основе даже империи последних Романовых (не говоря уже о нынешней России) можно не более, чем о китаизме современной Японии. Конечно, многое и, воз­можно, даже главное — духовно-культурный комплекс православия как идеаль­ной основы жизни — было воспринято. Но от этого ни Киевская Русь, ни Мос­ковское царство, ни тем более Российская империя "византийскими" не стали. А о "византинизме" СССР говорить вообще не приходится.

Во-вторых, после взятия Константинополя турками Восточнославянско-Пра-вославная субцивилизация Восточнохристианского мира почти сразу же начи­нает втягиваться в орбиту воздействия Западнохристианско-Новоевропейской цивилизационной системы, становясь органической частью Макрохристиан-ского мира (с бесспорной западной доминантой в его пределах).

В-третьих, расширение Московско-Российской державы в XVI—XIX вв. пре­имущественно в восточном направлении все более за счет подчинения мусуль-манско-тюркоязычных народов определяло двойственную цивилизационную природу империи Романовых. Принадлежа Восточнохристианскому миру, Рос­сия как государство, с одной стороны, внешне все более вестернизировалась, а с другой — все более конституировалась именно как славянско-тюркский мир, в пределах которого православие и ислам сосуществовали относительно мирно.

Лишь с учетом этих оговорок может идти речь о восточнохристианско-поствизантийском цивилизационном пространстве последней половины уходя­щего тысячелетия. Его гетерогенность и слабая духовная сконсолидированность, как и высокая степень вестернизированности образованной части общества, очевидна, при том что большевистская власть нанесла непоправимый удар са­мим основам данного социокультурного типа. О современных России, Украи­не, Белоруси и Казахстане (в славянской половине его населения) мы можем говорить как о православно-постсоветском ареале. Однако необходимо помнить, что основной массой его представителей (особенно в городах) органическая связь с восточнохристианской традицией либо полностью утрачена, либо про­является лишь внешне и фрагментарно уже во втором-третьем поколениях.

2. Мусульманский мир представлен на постсоветском пространстве преиму­щественно тюркоязычными (крымские, волжские, сибирские и другие татары, башкиры, казахи, киргизы, узбеки, туркмены, каракалпаки и пр.) и ираноязыч­ными (таджики и памирские этносы, частично — осетины) народами, а также многочисленными народами северокавказских языковых групп (чеченцами, ингушами, аварцами, лезгинами и т.д.).

В пределах VII—VIII вв. Мусульманская цивилизация, как о том шла речь, формировалась и конституировалась как собственно Арабско-Исламская, а эт­нически близкие арабам и исповедовавшие по преимуществу восточнохристи-анские вероучения неортодоксального толка (несторианство, монофизитство) арамейскоязычные семиты Ближнего Востока быстро арабизировались и исла-мизировались, тогда как вошедшие в состав Халифата ираноязычные этносы (от Тигра до Сырдарьи), принимая мусульманство, сохраняли свою националь­но-культурно-языковую идентичность.

Это определило то обстоятельство, что уже в IX—X вв. Мусульманская ци­вилизация выступает в качестве двуединства своих субцивилизационных струк­тур: арабоязычной (от Магриба и Испании-Анлалуса до Ирака, Хузистана и648__________Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

Омана) и ираноязычной (от Курдистана и Луристана до Ферганы и пуштунско­го Кафиристана). С того же времени в орбиту Мусульманской цивилизации начинают втягиваться и тюркоязычные народы Евразии — между Поволжьем и Семиречьем. В X в. мусульманскими уже были такие крупные тюркские государства, как Волжская Булгария и держава Караханидов.

Последовавшее на рубеже X—XI вв. завоевание Караханидами ираноязычной державы Саманидов, охватывавшей территории бывшей советской Средней Азии и прилегающих областей Афганистана и Ирана, привело к усилению тюркоязыч-ных элементов в названном регионе. В 30-х гг. XI в. турки-сельджуки, уже при­нявшие ислам суннитского толка, захватывают области нынешней Туркмении, Ирана и Ирака, а вскоре под их властью оказывается и Малая Азия.

С этого времени тюркоязычные народы на несколько веков становятся веду­щей политической силой на пространствах от Средиземного моря до Памира и Алтая. Из их среды в XIII в. выходят и турки-османы, образующие в скором време­ни могущественную Османскую империю. Созданная монголами Золотая Орда, чьи тюркоязычные подданные дали начало различным ветвям татарского макроэт­носа, со второй половины XIII в. также конституируется в качестве мусульманс­кой державы. Ее наследию мы и обязаны выразительному присутствию Мусуль­манской цивилизации в Крыму и на Северном Кавказе, а также укреплению пози­ций ислама в Поволжье (волжские татары) и Предуралье (башкиры).

Поэтому с X в. можно говорить о формировании третьей субцивилизации Мусульманского мира — Тюркско-Мусульманской. Являясь высокоинтегриро­ванной в языковом отношении, она состоит из нескольких территориально обособленных блоков. Таковыми являются: во-первых, тюркско-мусульманские народы Центральной Азии, во-вторых, азербайджанцы Закавказья, в-третьих, турки Анатолии и Балкан, в-четвертых, крымские татары и, в-пятых — тюрки-мусульмане Поволжья, главным образом волжские татары и башкиры. Почти все тюрки-мусульмане — сунниты, преимущественно умеренного, ханифитс-кого толка. Исключение составляют только азербайджанцы, среди которых, благодаря влиянию со стороны Ирана, утвердился шиизм.

Таким образом, на постсоветском пространстве в результате сложного ис­торического симбиоза тюркско-мусульманских и восточнославянско-православ-ных элементов образовалась обширная переходная синкретическая зона взаи­мопроникающих периферий соответствующих цивилизационных миров.

3. Особым является вопрос о причастности евразийского пространства За-паднохристианскому цивилизационному. То, что Восточная Прибалтика пред­ставляет с рубежа XII—XIII вв. крайнюю северо-восточную зону Западнохрис-тианского мира, сомнений не вызывает. Иное дело — те земли Украины и Белоруси, в которых после Брестской унии 1596 г. утвердилось греко-католи­ческое вероисповедание.

Здесь, при всей силе аутентичного католицизма, представляемого поляками и литовцами, утверждается униатство как своего рода компромисс между вос-точнохристианской обрядностью и догматикой католицизма. Традиционные тесные связи с народами Центральной Европы, длительное пребывание в со­ставе Польши и Австро-Венгрии и многое другое определило особое, промежу­точное положение западных украинцев и белорусов между Восточнохристиан-ским и Западнохристианским мирами. Никто, естественно, не станет отрицать мощного влияния западной культуры и на собственно российской территории.Катаклизмы XX века 649

Однако характер этого влияния был иным. На территории Украины и Белоруси (до Днепра) Западнохристианский мир (и вышедшее из него еврейство) на некоторое время непосредственно наложился на Православно-Восточнославян­ский, стал фактором обыденной жизни миллионов простых людей, а не только образованной прослойки.

В отличие, от этого в России восприятие Запада происходило преимуще­ственно через школы и высшие учебные заведения, чтение литературы, поезд­ки на Запад и пр., а потому охватывало лишь крайне немногочисленную про-| слойку населения. Последняя (как это подчеркивал уже П.Я. Чаадаев) по своим

манерам, представлениям, образу и качеству жизни оказалась совершенно ото­рванной от собственных национально-цивилизационных корней — что сыгра­ло свою роковую роль в судьбе пореформенной России и особенно постигшей ее в 1917 г. катастрофе.

Вместе с тем переложенная на русский язык западная образованность по мере распространения в стране просвещения через гимназии и университеты со временем воспринималась все большим числом людей. Этот процесс продолжал­ся и в советское время. Марксизм (в его русском варианте марксизма-лениниз­ма), одно из порожденных Западом учений, стал основой официальной идеоло­гии, а западнически настроенная интеллигенция и в XIX, и в XX вв. считала себя сторонницей либерализма и демократии.

Все сказанное дает основания включать евразийское пространство распрос­транения по преимуществу русскоязычной образованности в сферу культурного влияния Запада. Однако из постсоветских территорий Западнохристианско-Но-воевропейской цивилизации реально сопричастны лишь три прибалтийские рес­публики, а также западные области Украины и Белоруси. Органическое присут­ствие Западнохристианского мира ощутимо только до Днепра — до того рубежа, за которым власть Речи Посполитой была недолговечной и слабой.

4. Относительно буддийско-ламаистского цивилизационного присутствия важно подчеркнуть его органичность и укорененность на просторах Евразии как субконтинента преимущественно в бывшей зоне советского влияния — в Монголии, а также в среде монголоязычных народов нынешней Российской Федерации — бурят и калмыков, а также тюркоязычных тувинцев. Однако по численности эти народы невелики и серьезного воздействия на общее положе­ние дел в России не оказывают. '

Таким образом, цивилизационное членение евразийско-постсоветского про­странства оказывается достаточно сложным. На нем доминирует православно-постправославный преимущественно русский (русскоязычный) компонент, со­четающийся с мусульманско-постмусульманским, главным образом тюркоязыч-ным и отчасти ламаистско-монголоязычным, на всем пространстве степной полосы Евразии к востоку от Дона, а также в Крыму. Практически вся эта территория (с угасанием при движении с запада на восток) длительное время находилась и продолжает находиться в орбите западного воздействия. Годы большевистского господства глубоко подорвали здесь собственные цивилиза-ционные основания (и восточнохристианское, и мусульманское, и ламаистское). В последние годы их эрозия усугубляется навязываемой средствами массовой информации квазиамериканизацией.

Из сказанного видно, что такие броские словосочетания, как "Мир России — Евразия" или "Русский узел евразийства", не имеют пока четкого и опреде-650 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество

ленного смысла. Евразия в понимании евразийцев пересекает не только макро-этнические общности, в частности славянскую и тюркскую, но и устоявшиеся цивилизационные миры. Собственной глубинной идейно-ценностно-мотиваци-онной подосновы она не имеет, что и засвидетельствовано отсутствием в ее пределах религиозной общности. Длительное же доминирование православной традиции (в ее выхолощенной петровско-екатерининской секуляризацией фор­ме) свидетельствует лишь о преобладании здесь русского этноса с его нацио­нально-религиозными традициями. Массовое обращение в православие тюркс­ких или монгольских народов не состоялось.

Однако не следует игнорировать реальности Евразии как природно-клима­тического, экономгеографического и геополитического целого, скрепленного в жестких государственных рамках старой России и СССР, а теперь (в своей основной части) пребывающего в неопределенном, плохо структурированном симбиозе СНГ. Этот феномен можно было бы определить понятием "квазици­вилизация", как о том уже шла речь.

Феномен квазицивилизаций можно обнаружить уже в истории Древнего Востока. Прежде всего, имеется в виду персидская империя Ахеменидов, погло­тившая ряд локальных цивилизаций предшествующих веков (Египет, Вавило­нию и пр.). Более типичными квазицивилизационные образования являются именно для евразийского пространства начиная с гуннского времени. В их ряду мы видим Тюркский каганат и империю Чингизидов, тем более Российскую империю (взятую именно в ее геополитическом измерении, а не в качестве госу­дарства с преобладающим восточнославянско-православным населением).

Но наиболее полно квазицивилизационный феномен раскрылся именно в виде СССР как наднациональной, межцивилизационной исторической общ­ности, связанной реальными политическими, экономическими и пр. отноше­ниями, а также фиктивным идеологическим единством, принципиально не способным заменить отсутствовавшую и в державе Чингисхана религиозно-духовную общность людей.

Крах Советского Союза в сочетании с резким возрастанием мировой роли транснациональных компаний, манипулирующих спекулятивным капиталом, и многими другими обстоятельствами определил дезорганизацию евразийского пространства с тенденцией к дрейфу его частей к родственным им базовым цивилизациям. Это ярко проявилось в республиках Прибалтики, очевидно и для многих государств с устойчивой многовековой мусульманской традицией. Одна­ко Россия, Украина, Белорусь, а также Казахстан и Киргизстан, оказались в сложнейшей ситуации. В силу глубинных цивилизационных (кроме всех прочих — экономических, социальных и пр.) отличий три первые государства в принци­пе не способны интегрироваться в мир Запада. Подобно им и два вторые (как и, скажем, Татарстан или Башкортостан в составе Российской Федерации) не ощу­щают себя вполне "своими" ни в Мусульманском, ни тем более в Христианском мирах. Цивилизационная природа этих стран глубоко подорвана и деформиро­вана выпавшими на их долю трагическими экспериментами XX в.

В процессе рассмотрения евразийской проблематики нельзя игнорировать и становящийся все более весомым китайский фактор. Отношение неоевразийцев к Китаю отличается неопределенностью. С одной стороны, он рассматривается как потенциальный союзник в деле противостояния США, но с другой — его стремительно нарастающая мощь (при очевидной деградации России в конце XX в.)Катаклизмы XX века__________________________________________________651

не может не принуждать смотреть на него как на потенциального и, возможно, опаснейшего соперника в самой Евразии.

Современный Китай не менее успешно и едва ли не с большими на то историческими основаниями, чем Россия, может претендовать на доминирую­щую роль в Центральной Азии, значительная часть которой ему и принадле­жит. В наступающем веке главная ось планетарного противостояния может пройти между США и Китаем, при весьма вероятном возобновлении соперни­чества Китая и России на собственно евразийском пространстве. Запад в лице С. Хантингтона и 3. Бжезинского вполне это осознает.

Таким образом, поставленные идеологами евразийства в первой четверти XX в. проблемы в свете концептуальных разработок и исторического опыта последующих десятилетий нуждаются в новом осмыслении. В этом отношении представляется конструктивным рассматривать Евразию или, несколько уже, постсоветское пространство (СНГ) как квазицивилизационное целое в опреде­ленном выше смысле этого понятия.ГЛАВА XIX