ТРАДИЦИОННЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О НАУКЕ

Социология знания имеет долгую историю. Истоки ее иногда прослеживаются уже в трудах Фрэнсиса Бэкона. В работах же таких «отцов-основателей» социологической науки, как Маркс, Парето и Дюркгейм, социология знания с несомненностью появляется в качестве важнейшей составной части. Исследования в этой области продолжают процветать и сегодня, хотя теперь их участники уже не предлагают столь привлекательных, как в былые времена, всеобщих аналитических формул, все больше сосредоточивая вместо этого усилия на детальном изучении тех или иных специфических совокупностей человеческих знаний, мнений и убеждений. Несмотря на существование этой длительной традиции, сколько-нибудь заметного единства взглядов в социологии знания до сих пор не достигнуто и она все еще характеризуется огромным разнообразием своих целей и интерпретационных схем. Это верно до такой степени, что некоторые авторы вообще не считают возможным предлагать какие бы то ни было определения социологии знания [37, с. 7], а рискующим предпринимать подобные попытки приходится изобретать чрезвычайно общие формулировки, чтобы только уложить в них всю совокупность литературы по данному вопросу и охватить ими все многообразие подлежащих изучению явлений. Например, Мертон[1], [:5] отметив, что понятие «знание» следует интерпретировать в социологическом контексте чрезвычайно широко, как включающее в себя «практически всю гамму продуктов культуры», пишет затем, что социология знания «интересуется прежде всего отношениями и взаимосвязями между знанием и другими факторами, существующими в обществе и культуре. Сколь бы общим и даже расплывчатым ни казалось такое определение основной задачи социологии знания, любое более специфическое утверждение не сможет включить в себя уже развитые в этой области разнообразные подходы» [116, с. 456]. Обширное множество объектов изучения, подпадающих под это определение, сразу же можно разделить на две явно различные части: с одной стороны, расхожие мнения и знания, основывающиеся на здравом смысле и повседневном опыте, а с другой — систематизированное и специализированное знание [11]. Именно этим последним, и только им одним, я и буду заниматься в данной книге, которая, таким образом, посвящается социологическому анализу специализированного знания.

Социологи знания в качестве одной из своих основных задач всегда стремились показать, каким образом специализированные области мышления и знания, такие, как эстетика, философские системы и мораль, религиозные учения и политические принципы, испытывают воздействия со стороны тех социаль[:6]ных и культурных условий, в которых они создаются. Ведущая предпосылка подобных исследований четко сформулирована Мангеймом[2]. Она состоит в том, что социология знания изучает «меняющиеся способы, посредством которых объекты предстают перед субъектом согласно различиям в социальных обрамлениях… когда и где социальные структуры начинают выражать себя в структуре утверждений и в каком смысле первые конкретно определяют последнюю» [108, с. 265]. Это общее положение сразу же вызывает ряд более частных вопросов. Мы часто вынуждены, например, спрашивать: какого рода социальные и культурные факторы влияют на продукты духовной жизни, и в какой именно степени? Каков характер связей между этими продуктами и влияющими на них социальными и культурными воздействиями? Какие из аспектов этих продуктов мы пытаемся объяснить — форму, содержание, проявление, порождение или принятие? И, наконец, важнейшая для целей этой главы проблема: какие продукты мышления допускают изучение на базе подобного социологического анализа? Должны ли мы включать в сферу этого анализа все продукты культуры или лишь некоторые виды таких продуктов?

Если мы исследуем вопрос, какие области знания становились объектами эмпирико-социологических исследований, то обнаружим, что до сих пор социологи почти полностью игнорировали естественнонаучное и математическое мышление. Я не хочу этим сказать, что отдельные ученые или все научное сообщество никогда не изучались социологами. Однако то, что действительно отсутствовало вплоть до самого последнего времени, так это социологически ориентированные эмпирические исследования самого научного знания и способов его социального [:7] конструирования[3]. К тому же, хотя многие социологи, занимавшиеся проблемами знания, и высказывали те или иные общие соображения относительно науки, все они постоянно отрицали принципиальную возможность того, чтобы форма или содержание научного знания — в отличие от способов его использования или характера его принятия — могли каким-то образом зависеть от социальных обстоятельств. Напротив, они решительно, хотя временами и не вполне уверенно, утверждали, что научное знание в своей основе совершенно свободно от любых социальных влияний, пытаясь найти для этого тезиса и философские обоснования. Короче говоря, они стали утверждать, что наука — это специфическое общественное явление, характеризующееся, по их мнению, ее особым эпистемологическим статусом. Распространенность такого подхода и привела к тому, что социологи, уступили детальный анализ научного знания философам и историкам науки.

В течение многих лет казалось твердо установленным, что научное знание не подлежит социологическому анализу, однако недавно это мнение вновь стало предметом дискуссий. Такое изменение было отчасти следствием радикальных преобразований во взглядах историков и философов относительно сущности науки. В 60-е годы некоторые из них, занимаясь традиционными для своих дисциплин проблемами, начали либо использовать социологические интерпретации науки, либо самостоятельно создавать такие интерпретации. Постепенно эти новые веяния проникли и в социологию, способствуя подрыву веры в эпистемологические допущения, требовавшие, чтобы социология знания рассматривала науку в качестве особого объекта. По мере ослабления прежних эпистемологических ограничений некоторые социологи стали пытаться расширить и модифицировать подходы, развивавшиеся историками и философами, чтобы наконец-то создать подлинную социологию [:8] научного знания. В последующих главах я опишу ряд новейших изменений в философии и историографии науки, равно как и некоторые параллельные им изменения в сфере социологического анализа. В остальной же части этой главы я намерен проанализировать некоторые основные достижения в социологии знания и социологии науки с целью показать, что наука, несмотря на отдельные размышления и разногласия, все же неизменно рассматривалась в качестве особого социологического объекта. Одновременно я выявлю философские основания такой позиции.