ЕДИНООБРАЗИЕ ПРИРОДЫ

Как Мангейм, так и Штарк начали свои попытки выявления характеристических особенностей научного знания с некоторого утверждения, которое было названо «принципом единообразия природы». Они подчеркивали, что явления и взаимосвязи материального мира отличаются от явлений и взаимосвязей мира социального своей устойчивостью и неизменностью. По их мнению, это находит подтверждение в том факте, что фундаментальные выводы физических наук, их законы природы, одни и те же везде и повсюду. Хотя эти социологи знания считали принцип единообразия «необходимой и решающей предпосылкой» для любых попыток понять природу науки, ему уделялось лишь незначительное внимание в дискуссиях, давших материал для этой главы. К счастью, однако, этот принцип весьма тщательно изучался Хэнсоном [76]. Последний показал, что использование социологией знания принципа единообразия основывалось на некотором недоразумении и что он является весьма зыбким фундаментом для возведения чьей бы то ни было социологической конструкции. [:51]

Хэнсон спрашивает: каким образом мы узнаем, что природа упорядоченна, единообразна и неизменна? Откуда мы знаем, что принцип единообразия является истинным? Он допускает лишь два способа установления его истинности: посредством формальных и эмпирических средств. Очевидно, что принцип единообразия не представляется только как формальное выражение чего-то (формализм). Подразумевается, что он содержит какую-то фактическую информацию о материальном мире. Следовательно, он должен быть установлен эмпирически. Но в таком случае мы попадаем в порочный круг. Ибо, если принцип единообразия верен, он должен предполагаться в каждой эмпирической процедуре, в том числе и в той, посредством которой мы рассчитываем проверить его истинность. Если же не предполагать принципа, то мы лишаемся возможности установить его жизненность посредством обобщений опытных данных. До тех пор пока мы не предположим действия принципа единообразия, в нашем распоряжении нет способов, позволяющих вывести его из тех или иных частных конкретных наблюдений.

«Следовательно, достичь на основе экспериментов и наблюдений уверенности в истинности этих принципов (Хэнсон здесь рассматривает наряду с принципом единообразия также и принцип индукции. — М. М.) — это значит предположить в процессе наших поисков само существование того, что мы рассчитываем найти. Если эти принципы истинны, то мы не можем это узнать эмпирически, ибо по самой сути данных принципов эта истинность заранее предполагается в любом эмпирическом исследовании» [76, с. 408].

На ряде конкретных примеров Хэнсон затем показывает, что принцип единообразия бессодержателен — в том смысле, что он вообще не утверждает ничего определенного. Приведу одну из таких иллюстраций. Возьмем ньютоновский закон тяготения и то его следствие, что свободно падающие к поверхности Земли тела приобретают ускорение в 9,82 м/сек². Оба эти утверждения могли бы быть названы «законами природы». Хэнсон рассматривает такую проблему: имел бы смысл вопрос о том, не могли ли эти законы при определенных обстоятельствах выглядеть [:52] иначе? Например, мог бы существовать на Марсе иной по сравнению с земным закон тяготения, что сокрушило бы принцип единообразия? Ясно, что математическая формула для скорости свободного падения тел на Марсе непременно была бы другой, чем формула, справедливая для Земли, ибо эта последняя выведена из закона всемирного тяготения с учетом именно земных, и только земных, условий. Таким образом, отличие ускорения свободного падения на Марсе от земного ни в коей мере не ставит под угрозу принцип единообразия. Ведь область применимости того специфического закона ускорения, о котором говорилось выше, необходимо ограничена исключительно Землей. В этом смысле он не является всеобщим законом природы, и наш вопрос оказывается некорректно поставленным. А что же сам закон тяготения? Могли бы мы сказать: «Закон тяготения имеет, возможно, другую форму на Марсе», — подобно тому как мы вправе заявить: «Свободно падающие тела приобретают на Марсе иное ускорение по сравнению с земным»? Хэнсон утверждает (по моему мнению, вполне справедливо), что ответ должен быть отрицательным. Ведь, если бы ньютоновский «закон тяготения» был неприменим на Марсе, его нельзя было бы больше считать законом природы. Любые убедительные наблюдения, проведенные на Марсе или где-то еще, которые мы сочли бы несовместимыми с этим законом, отнюдь не открыли бы нам какую-то область, где нет единообразия природы; вместо этого они лишь показали бы, что наша теория неверна, а наш «закон» вообще не является законом. «Таким образом, то, что ученый всегда записывает закон тяготения в одной и той же форме, ни в коей мере не доказывает единообразия природы. Доказанным может считаться лишь то, что мы не согласны признать название „закона природы“ ни за чем, что не выражается при всех обстоятельствах в неизменной форме» [76, с. 353].

Итак, по-видимому, современный философский анализ обнаруживает, что принцип единообразия является не более чем довольно ошибочным определением того, что именно понимается под выражением «закон природы». Этот принцип представляет собой не аспект мира природы, но скорее аспект методоло[:53]гии, которую ученые конструируют для своих объяснений этого мира. Поэтому он не может использоваться как основа для трактовки обобщений естественных наук в качестве точных изображений неизменной и единообразной физической реальности.