СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ

Поскольку признается значимость приведенных в этой главе аргументов, равно как и значимость лежащих в ее основе публикаций, устраняется и эпистемологический барьер на пути к социологическому анализу научного знания, хотя многие практические трудности все же остаются. Социологи знания выводили науку за рамки своего анализа, ибо она считалась особым родом знания. В некоторых отношениях это, несомненно, так; например, наука достигла в современном мире исключительного интеллектуального первенства. Таким образом, были, разумеется, правы те мыслители, которые, подобно Дюркгейму и Мангейму, подчеркивали, что наука и научное сообщество являются особыми социальными феноменами. Однако то, что они думали о научном знании, вынуждало их накладывать жесткие пределы на свои представления о социальном характере науки. Во-первых, они видели, что наука играет важную роль в современном обществе, ибо совокупность объективного знания оказывает многосторонние последствия на общество, немаловажным из которых было отмеченное Дюркгеймом вытеснение религии. Во-вторых, наука социологически имела большое значение, ибо ученые, по-видимому, не только разработали исследовательский метод, позволяющий во все большей степени открывать факты внешнего мира, но и создали соответствующую ему форму социальной организации, в высшей степени оберегающую научное знание от искажений вследствие социальных или личных влияний. Именно этот социальный аспект науки особенно интересовал Мертона. Но именно здесь и должен был остановиться со[:104]циологический анализ. В этом месте мы находим Мангейма, с легкостью допускавшего относительность результатов физических исследований, зависящих от положения наблюдателя во времени и пространстве, но отступающего перед возможностью того, чтобы эти же самые результаты были в каком-то смысле социально относительными. Так далеко социологический анализ заходить уже не мог, ибо наука не была лишь одной среди многих социальных конструкций; она была «реальным, достоверным, неоспоримым и доказуемым на опыте знанием» объективного мира [143, с. 93]. Социология могла заниматься либо социальными условиями, способствующими (или же препятствующими) познанию объективного мира, либо социальными последствиями объективного знания. Но она не могла что-нибудь сказать относительно формы и содержания самого научного знания, ибо, как считалось, выводы науки определялись только физическим, но не социальным миром.

В этой главе я пытался показать, что существуют хорошие основания для того, чтобы отказаться от такого изображения науки. В частности, центральное допущение о том, что научное знание основывается на непосредственном изображении физического мира, было подвергнуто критике с нескольких позиций. Было показано, например, что фактуальные утверждения зависят от умозрительных предпосылок. Было продемонстрировано, что наблюдения направляются языковыми категориями. Было также показано, что принятие новых научных утверждений включает обращение к изменяющимся и не вполне определенным критериям. Таким образом, научное знание с необходимостью предлагает такое описание физического мира, которое опосредовано наличными культурными ресурсами; ресурсы же эти ни в коей мере не являются окончательными. Размытость научных критериев, не вполне убедительный характер новых утверждений в науке, их зависимость от доступных культурных ресурсов — все это показывает, что физический мир в принципе мог бы совершенно адекватно исследоваться на базе языков и фундаментальных предпосылок, полностью отличных от тех, которые используются современным научным сообществом. Поэтому в физическом мире нет ничего, что [:105] однозначно определяло бы выводы этого сообщества. Конечно, само собой разумеется, что внешний мир накладывает на результаты науки свои ограничения. Однако действуют эти ограничения посредством тех значений, которые создаются учеными, когда они пытаются интерпретировать этот мир. Эти значения, как мы видели, не обязательно убедительны, непрерывно пересматриваются и отчасти зависят от того социального контекста, в котором работают ученые. Если принять это центральное для всей новой философии науки положение, то не останется иного выбора, кроме как рассматривать продукты науки в качестве социальных конструкций, подобных всем прочим культурным продуктам. Соответственно существуют, по-видимому, все основания для того, чтобы исследовать, в какой мере и какими способами научное знание обусловливается социальной средой, каким образом создаются изменения значений и как знания используются в различных видах социальных взаимодействий в качестве культурных ресурсов. Нет сомнения, что существует возможность и того, что этот пересмотренный образ науки неверен в своей основе, а вытекающие из него выводы — просто результат несовершенного философского анализа. В таком случае рухнет, вероятно, вся попытка исследования социального конструирования научного знания. Однако отказ от такой попытки в то время, когда более ранние философские идеи кажутся явным образом неадекватными, был бы непростительным.

Чтобы усилить этот вывод, я вернусь ненадолго к ряду аспектов предыдущей главы. Там я описал те кардинальные различия, которые многие социологи знания делали между научным и социально-историческим мышлением. Последнее считалось подлежащим социологическому анализу в силу наличия у него следующих характеристик. Предполагалось, чго все социальное мышление соотносится с определенным социальным контекстом и осуществляется в рамках какой-то специфической и исторически уникальной перспективы. Полученное таким образом знание замкнуто в рамки по необходимости ограниченной системы интерпретации наблюдателя и формулируется на ее основе. Это можно выразить и по-другому: получаемые ответы зависят от поставленных вопро[:106]сов и от исходных предпосылок спрашивающего. Конкретные утверждения могут быть поняты лишь в свете этих фундаментальных исходных положений, и в любой попытке оценить их обоснованность должны использоваться специфические, а не универсально приложимые критерии. Разнообразие эволюционирующих систем интерпретации приводит к тому, что в процессе социальной жизни происходит «создание и постоянное преобразование» значений, вследствие чего прошлые результаты непрерывно переинтерпретируются. Таковы те главные характеристики, которые социологи приписывали социальным конструкциям — иначе говоря, ментальным продуктам, имеющим источники происхождения не в физическом, а в социальном мире. Считалось, что подобные характеристики показывают, что лишь такое социально изменчивое знание открыто социологическому анализу, ибо только здесь, как казалось, обусловленные социальными условиями перспективы участников исследований присутствуют в значениях и оценках конкретных утверждений.

Очевидно, однако, что такая характеристика социального мышления весьма напоминает новейшее философское описание науки. Если принять пересмотренную концепцию науки, то будет уничтожена основа традиционного противопоставления научного и социального мышления; аналогично и научное знание после этого уже перестает исключаться из области социологических интерпретаций [3]. Конечно, иного вывода мы вряд ли могли бы и ожидать, ибо одним из главных положений этой пересмотренной концепции является тезис о том, что научные утверждения созданы социально и не даны непосредственно физическим миром, как предполагалось ранее. (Здесь совсем не подразумевается отсутствие вообще любых различий между анализом физического и социального миров; имеется лишь в виду, что на том уровне общности, на котором сейчас проводится обсуждение, разграничение этих миров, традиционно использовавшееся социологией знания, уже не кажется применимым.)

Последствия такого вывода весьма значительны, ибо он позволяет нам задавать куда более разнообразные вопросы о социальной природе науки, нежели [:107] это было возможно раньше. Например, мы можем спросить, в какой мере распространенные в современном обществе представления неявно присутствуют в научных исследованиях и влияют на их результаты. Мы можем провести точное изучение того, каким образом ученые принимают решения относительно адекватности и значимости новых заявок и так ли эти оценки объективны, как это обычно предполагалось. Мы можем исследовать, как в различных социальных ситуациях переинтерпретируются смыслы научных утверждений, и могут ли, например, такие переинтерпретации превращаться в источник социального влияния. В общем, мы можем оценить, в какой мере детальное социологическое изучение социальной жизни науки создает новые аргументы в поддержку пересмотренной философской концепции науки; мы можем также изучить, к каким изменениям в нашем понимании социальных отношений, включенных в создание научного знания, приводит эта концепция. Вот некоторые из проблем, которые недавно стали выглядеть как заслуживающие изучения. В последующих главах я прослежу их несколько дальше, сделав тем самым ряд пробных шагов на пути к полному включению науки в сферу социологии знания. [:108]