Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках

Знание обычно определяется как стремление к обретению истины. В классической модели науки были сформулированы две взаимодополняющие друг друга концепции истины: корреспондентская (посредством отражения предметов мыслью) как соответствие знаний объективной реальности и когерентная (от лат. – «быть связанным») как связи и непротиворечивости отдельных истин со всем корпусом признанных человечеством к научным сообществам истин.

В первом варианте истина – это отражение объективной реальности познающим субъектом, воспроизводящее ее как она существует вне и независимо от его сознания. Марксизм интерпретировал истину не как только результат раз и навсегда полученного знания, но как диалектический процесс, моментами которого являются: а) движение человечества от знания менее полного к более полному (от относительной истины ко все более адекватной – абсолютной); б) объективность; в) конкретность; г) истина проверяется развивающейся практикой, которой является совокупный опыт человечества в своих высших достижениях.

Когерентная концепция истины объединяет сознание людей определенной эпохи в конкретно-историческую целостность знания не столько на основе совокупной практики (предметной деятельности с процессами и явлениями природы), как в случае с корреспондентской концепцией, сколько – посредством акцентирования роли согласия в общении (коммуникации). Когерентность истины по сути своей конвенциональна как в идеальных сферах метафизики и математики, так и в нормативной области морали, сферах языка, языковых игр и герменевтической интерпретации текстов. Такая конвенциональность, о чем справедливо писал К. Поппер, «ни в коей мере не влечет за собой полный произвол», она проективно и своеобразно вносит истины согласия, в религии и мораль, в историческое бытие людей.

Если выразиться афористично, то корреспондентская концепция бытия отражает, а когерентная – творит его. Причем «согласие» выходит за рамки любой ограниченной только утилитарностью деятельности и особенно в диалоге обретает ценностные параметры мудрого взгляда на все с позиции не только действительности, но и возможности.

И что важнее всего, в диалоге «человек не только проявляет себя вовне, а впервые становится тем, что он есть… не только для других, но и для себя самого. Быть – значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. Поэтому диалог, в сущности, не может и не должен кончаться» (Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979, с. 294). Он тем более необходим, потому что современное знание не довольствуется в предметной деятельности простыми вещами и очевидностями, но устремляется в Вечность и Бесконечность, имеет дело с виртуальными пространствами интернета и сложнейшими искусственными системными объектами, созданными продуктивным воображением для реализации конкретных исследовательских задач. Экстраполяция полученных выводов в таких случаях не только гипотетична, но и не верифицируема (непроверима эмпирически), без чего корреспондентская интерпретация истины в каждом отдельном случае несостоятельна. В то же время научная процедура так называемая фальсификации (принципиальной опровержимости любого теоретического утверждения) прямо-таки требует когерентности и конвенций.

Комплексно-соотносительный характер корреспондентской и когерентной истины не может беспочвенно витать только в Вечности и Бесконечности и поэтому в каждом отдельном случае он должен быть обеспечен прагматически (от греч. – «дело», «действие»), то есть соотнесен с действительностью и так или иначе приспособлен к ней. Прагматический аспект истины связывает ее с успешностью, продуктивностью и работоспособностью наших знаний, они интеллектуальные инструменты практической деятельности, критерием чего является результативность и достижение поставленной цели.

Конечно, к корреспондентским, когерентным и прагматическим интерпретациям проблема истины не сводится, так как истина как субъект – объектное и субъект – субъектное отношение в науке зависит от типа рациональности и, вдобавок, включает в себя уверенность в состоятельности и интеллектуальной обеспеченности собственных притязаций исследователя.

В соответствии с принятой у нас моделью развития науки В.С. Степина, она характеризуется в истории тремя основными типами рациональности: классическим (XVII – начало XX века), неклассическим (первая половина XX века) и постнеклассическим (конец XX – начало XXI века).

Классическая рациональность ориентировалась на познание исключительно объективной реальности и исключала из нее все относящееся к особенностям субъекта (к примеру «призраки», или «идолы» Ф. Бекона) и средством (влияние приборов на измерение и инструментально-прагматический характер) его деятельности.

Неклассическая рациональность, напротив, акцентировала познавательные возможности субъекта и с помощью конкретных средств его деятельности конструировала объект исследований и интерпретаций. В ней рефлексия и объективация все больше коммуникативно контролируются научным сообществом и становятся конвенциями, ограниченными во времени и пространстве применения.

Постнеклассическая рациональность вводит в объект исследования не только субъектные возможности и средства деятельности, но осознанно привносит в науку ценностно-целевые структуры деятельности ученых, идеи и идеалы проективного знания, влияющего на будущее всего нашего глобализирующегося общества. Здесь особо влиятельным становится все, относящееся к массовым коммуникациям, интернету и программному обеспечению исследований.

Каждый тип имеет свои приоритеты в отношении интерпретации истины, но в чистом виде проявляется редко, то есть в любые парадигмы входит культура конкретных обществ и личностей, традиции, религиозная конфессиональность, групповая солидарность, «жизненный горизонт» и нравственные императивы исследователя.

Все это отражается на спецефической объективности социально-гуманитарных наук, истины которых не безличны, но экзистенциальны, конкретны и практичны, а не абстрактны, тяготеют к правде, честности и справедливости. Последние предполагают не только внешнее следование конвенциональным нормам, но и ее безвозмездное и искреннее внесение в них собственной продуктивной индивидуальности и бескорыстия. Для людей, объединившихся в социально-гуманитарном знании во имя правды, честности и справедливости, «общей платформой», как отмечено в известных «Вехах» (1909), сборнике статей о русской интеллигенции, несущих и сегодня в условиях рыночных отношений дискуссионные смыслы определения стратегических задач в науках об обществе и культуре, важно «признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодавлеющие начала политического порядка, является единственным прочным базисом для всякого общественного строительства» («Вехи», «Из глубины». М., 1991, с. 9-10). Но в какой степени «валжно» - это решает, все-таки, каждый для себя сам, хотя и соотнося свое индивидуальное мнение как с групповым, так и общечеловеческим сознанием.

Сформулировать эту мысль легче, чем следовать ей бескомпромиссно. И так буквально во всем, относящемся к социально-гуманитарному знанию: слишком многое в нем требует не просто объяснения, но понимания, то есть буквального слияния сознаний заинтересованных друг в друге личностей, что случается не с каждым и далеко не всегда с человечеством. Но и у него случаются звездные моменты переосмысления всего и вся. И – навсегда. И - на долгие дни и ночи осмысления заповеданного в Откровении и веками возобновляемого христианством в молитвенном общении с Высшим и Священным, высказанным словами Иисуса; в них истина борется не из мира, но вносится в него собственным благим примером: «Я есть путь и истина и жизнь…» (Евангелие от Иоанна, 14, 6)

Путь – это полный живой наглядности пример, следование которому, сопряженное с глубиной понимания себя и другого, при множестве позитивных мотиваций становится полнотой жизни, устремленной в Вечность и способной индивидуальными поступками и делами улучшать мир, в котором живет человечество.