Жизнь как категория наук об обществе и культуре

Универсальное определение жизни, как и причина «Большого взрыва», породившего нашу Вселенную, вследствие своей уникальности и отсутствия аналогий, невозможно, хотя для земных условий интуитивно очевидно, что она включает в себя микроорганизмы, растения, животных и человека, телесно-духовное и социально-разумное существо. Эзотерика говорит ещё о космическом разуме, религия – о Боге и небесной иерархии, естествознание описывает жизнь как физиологическое состояние организмов от зарождения до смерти, социально-гуманитарные науки с конца XIX века интересует жизнь как «переживание», т.е. изнутри человека как фрагмента культуры (Дильтей и Риккерт), оцениваемое разнообразными критериями духовности, включая этический, эстетический, экзистенциальный, философский и политико-правовой. Но есть ещё и логические, и иррациональные критерии, с акцентом на бессознательное, эмоциональное и чувственное.

В биологии жизнь рассматривается в категориях «клетка», «организм», «среда», «популяция», «наследственность» и «изменчивость», «отбор», «генотип» и «фенотип», «биогеценоз» и «биосфера». В биосфере В.И. Вернадский (1863-1945) видел «живое вещество», единство всех населяющих Землю организмов, планетарную силу и колоссальную энергию, самовоспроизводящуюся и самоподдерживающуюся, осуществляющую обмен веществ между органической и неорганической природой, процесс синтеза и разрушения органического существа, в котором синтез через связывание минеральных соединений автографами с помощью солнечной энергии воспроизводит биосферу. Гетеротрофы и сапрофиты разлагают безжизненные органические вещества и минералы в неорганическую природу. Для Вернадского «живое представляет непрерывно изменяющуюся совокупность организмов, между собою связанных и подверженных эволюционному процессу в течение геологического времени... Всё живое вещество планеты является источником свободной энергии, может производить работу… которая проявляется в сторону обратную энтропии» (Цит. по Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.,1989, с. 306, 308).

Из преодоления энтропии в жизни рождается упорядоченность (см. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986), вершину которой образует человек, себя в культуре (обществе, духе) «выражающий», познающий и оценивающий все не только по законам пользы, но и заповедям этики, импульсам творчества и стремлению к красоте.

Предельно упрощая, можно сказать что все перечисленное производно от энергии живого вещества биосферы, реализующейся в разного рода активности, борьбе за существование посредством нахождения баланса между наследственностью и изменчивостью, в котором преимущество не только за агрессивными и физически сильнейшими, но и, в каждом конкретном случае по-разному, - за способными к «сотрудничеству» и альтруизму, как писал П.А. Кропоткин (1842-1921), «при помощи взаимной поддержки среди своих групп».

В социально-гуманитарном знании из-за бесконечной многоаспектности «жизни» обычно распространено упрощающее абстрагирование, приводящее к односторонности ее интерпретаций. Так в вариантах неодарвинизма и ницшеанского учения о «сверхчеловеке» акцентируется момент непримиримой борьбы и триумфа индивидуального сильнейшего, в неомальтузианстве и германском науконализме первой половины XX века – превосходство одних государств и рас («Мы…вовсе не отрицаем разнообразных влияний ландшафта, климата и политических традиций; но надо всем этим стоит кровь и обусловленный этим характер. О…завоевании этой иерархии и идет речь» - РозенбергА. Миф XX века. Харьков, 2005, с. 14) над другими и оправдание войн.

Напротив, в ценностях древнеиндийской «ахимсы» (отказ от причинения вреда всему живому), в толстовстве и «этике благоговения перед жизнью» А. Швейцера(см. Швейцер А. Культура и этика. М., 1973, с. 304-341) - приоритет бескомпромиссно отдается сотрудничеству и взаимопомощи.

Вообще в науках о культуре (обществе, духе) издавна ведется борьба, столкновение ценностных ориентаций, альтернативных авторских позиций в интерпретации жизни и нахождении в ней должного, не конфликтующего со свободой, но воплощающей, не всегда бескровно, ее в эту же самую жизнь.

Для современной России, в этом плане, актуальна полемика И.А. Ильина (1883-1954) с толстовством, исповедующим «непротивление злу силой». В книге «О сопротивлении злу силой» Ильин сформулировал мудрое правило» Сначала – быть (мое – «жить»), потом действовать и лишь затем из осуществленного бытия и из ответственного, а может быть, и опасного, и даже мучительного делания - философствовать». Полагаю, что оно означает осторожную позицию ко всяческим социально-гуманитарным «озарениям» и универсальным рецептом решения всех мировоззренческих проблем. Заключённые в них ценности не остаются неизменными на протяжении истории, но конфликтно переоцениваются по отношению к прошлому. В мировоззренческих вопросах, к тому же, задействованы не только вера, знания, но и сомнения, и комплексная оценка всего сущего и должного. Соотношения между ними определяется не только публичными людьми и идеологами, но и их последователями-исполнителями, имеющими и собственное разумение. Поэтому: сначала каждому следует «жить», из жизни своей и современности оценивая собственные намерения в свете следствий персональных поступков, что требует свободного дистантирования от массовых процессов, включающих нас в себя. В борьбе ценностей надо оставаться личностью, не - редко этого не достаёт популярным авторам-пропагандистам заёмных и потому легкомысленных и взрывоопасных идеалов.

Но, и это слишком многое осложняет, мы не в состоянии осознать всё. В нас буйствует, и временами безоглядно, бессознательное, как в вариантах З. Фрейда, К.Г. Юнга, Н.А. Бердяева, С. Грофа, Г. Гурджиева и Л.Д. Успенского, В.В. Налимова и многих откровенных эзотериков. Неприрученная самость переживается и выражается временами в таких экстремальных формах, которых не могли себе представить ни Дильтей, Виндельбанд и Риккерт, ни все первооткрыватели в нас инициирующего новации неосознаваемого и никогда не выразимого полностью бессознательного (см. Л. Витгенштейна и С.Л. Франка).

В борьбе авторских позиций и амбиций происходит пусть не естественный, но социально-гуманитарный отбор вариантов существования человечества в культуре XXI века. Селекция в людях и общностях продолжается, она только изменила направление и критерии отбора приспособленнейших, особенно в условиях приоритета рыночных отношений.

Но есть «Высший судия» всего человеческого в жизни и культуре. Имя ему – «Смерть»! Это она – через осмысление конечности земного бытия - выводит нас из самоотождествления с другими и массой к индивидуализирующей самости, собственной уникальности, дополняет любые приспосабливания (к обстоятельствам, подлости, конъюнктурности) до экзистенциальной полноты самовыражения личной жизни и ответственности в культуре (обществе, духе).

По вопросам смерти много рассуждали в античности и средневековье, озадачивались в Индии и Китае, писали экзистенциалисты (для Хайдеггера жизнь есть «бытие – к - смерти») и – в плане Вечности – размышляли в России (от религиозных авторов до Радищева, Н.Ф. Фёдорова (1829-1903), с его «Философией общего дела» в воскрешении человечества, преодолевающего умирание как естественно исторический процесс, прозрениях Достоевского, Толстого, Соловьёва и нашего современника Н.Н. Трубникова).

Бренность существования и неотвратимость смерти выводят нас из горизонтальности повседневности в вертикаль Вечности.

Обычно подобные переживания приходят к нам только время от времени, но как справедливо замечает наш современник Трубников (1929-1983) «на что же в конечном счёте направлены все наши помыслы и дела… Ведь только на преодоление смерти. Сначала мы только хотим отодвинуть её сколько можно дальше в пределах нашего телесного бытия (дрова, пища, одежда и т.д.), сохранить наше «Я» сначала в формах данной нам жизни. Однако, постигая предел телесной жизни, её кратковременность, мы стремимся продлить её в более устойчивых формах дела, дома и т.д. вплоть до самых высоких сфер литературы и искусства. Это мощное чувство жизни, эту энергию преодоления времени следовало бы или можно было бы наукообразным способом обозначить как либидо этерналис, чтобы подчеркнуть некоторую связь этой мысли с идеями Фрейда… по крайней мере сейчас, по крайней мере для некоторых людей либидо этерналис является наиболее мощным импульсом для всех дел жизни в том числе и для деторождения, и для искусства, науки, литературы, философии… не этому ли этернальному (моё: «устремлённому к вечности») либидо служит вся страсть мыслителя, всё исступление художника, вся ярость фанатика. Даже убийство» (Трубников Н.Н. О смысле жизни и смерти. М., 1996, с. 84).

Сказанному есть парадоксальное подтверждение в истории: истории Чингисхана, утвердившего себя в ней не только завоевателем от Тихого океана до Средиземного моря, не только политически, созданием империи, частью которой – через налоги и участие в жизни Золотой Орды была Русь, но и генетически. В 2003г. было завершено начатое в начале 90-х годов исследование ДНК, принадлежащего людям, ныне живущим на территориях, когда-то захваченных монголами под руководством Чингисхана, его сыновей и внуков. Оказалось, что в шестнадцати группах население Евразии (от Тихого океана до Каспийского моря) была отмечена идентичная генетическая структура (8% от 16 групп выборки), относящаяся к прародителю XIII века (им мог быть только Чингисхан, к 1350 году у него было около 320 потомков, к 1500 году –около 10000, сегодня – 16 миллионов). В декабре 1995 года «Вашингтон Пост» объявила Чингисхана «Самым важным человеком последнего тысячелетия». Получается, что «Самое знаменитое событие прошлого тысячелетия это то, что один-единственный род сумел распространить свою полную власть на всю землю» (Мэн Дж. Чингисхан. М., 2006, с. 14).

В категоричности этого заключения относительно «власти» нельзя согласиться по многим социокультурным основаниям, но генетически вполне возможна передача наследственности личностью, считавшей, что достоверно записано собеседниками Чингиса, величайшей ценностью (счастьем) «для человека – гнать и побеждать врага, захватить все его богатства, оставить его замужних женщин рыдать и выть, скакать на его жеребце, пользоваться телами его женщин как подстилками, смотреть на их розовые груди, целовать их губы, сладкие, как ягоды» (Там же, с. 282), через ложе которой прошло много сотен девушек и чье мощное чувство жизни мужчины-производителя длится так много сотен лет.

Но столько же длятся и проклятья обездоленных и порабощенных. Так что полновесней в истории и культуре - первое или второе?

Полагаю, что в них очевидно противоречивое единство. И чем ближе такие амбивалентные (двойственные) оценки к нашему времени, тем ощутимее и значимее проклятья, потому что взывают к сердцу и состраданию, а не к злобе, сознательно осужденной европейской культурой, в частности А. Шопегауэром (1788-1860). Ф. Ницше (1844-1900) полагал это декадансом и ослаблением «воли к власти», характерными для «низших слоев человечества». И спор между полярными оценками одного и того же процесса жизни в условиях современности продолжается конкретными делами человечества и личностей и переоценками ценностей в социально-гуманитарном знании. В неклассических и в постнеклассических парадигмах науки оно обладает большей свободой оценочных суждений и интерпретаций, чем естествознание.

Человеческий фактор в науках об обществе и культуре имеет традиционное преимущество перед всем, теоретическим, бесстрастно верифицируемым и даже фальсифицируемым в духе К. Поппера. В них мировоззрение мыслителей запросто превращается в идеологии, становится утопиями и антиутопиями, «почти всегда приводит к подходу, в котором вместо мыслей обращаются к личности мыслителя. Из этого возникает вера в то, что мы «мыслим кровью», «национальным наследием» или «классом»…Я уверен: тот, кто учит, что править должен не разум, а любовь, открывает дорогу тому, кто будет убежден, что править должна ненависть…любовь как таковая не предполагает беспристрастности. И она также не способна устранять конфликты» (Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992, т. 2, с. 272-273).

Приведенная особенность наук об обществе и культуре, связанная со спецификой личностного знания не ведет к запрету всего, связанного с идеологиями – это невозможно, но требует повышенной саморефлексии, предельной ответственности в обращении с трансцендентным в понимании и выражении (объективации). Особенно это важно в межсубъектной коммуникации и практической деятельности, что актуально и для современной России.

Саморефлексия, трансцендирование, объективация и коммуникация в социогуманитарном знании осуществляются внутри так называемого жизненного мира (это понятие феноменологии Э. Гуссерля (1859-1938), включающее в себя «известное всем, непосредственно очевидное»). Он – не что-то вневременное и бесстрастное в себе, а «образ мира», вырастающий из конкретно-исторической практики тех или иных групп общества и «переживаемый» в оценках как своего времени, так и под знаком Вечности, дающий субъектам своеобразное качество понимания и взаимосогласования позиций в чувствах, настроениях, мыслях и намерениях.

Горизонты «жизненных миров» различных эпох могут сближаться исторической памятью, усилиями сострадающих ближним и дальним или, наоборот, жизненно отделяться, эгоистически и злобно взамоотвергаясь в конфликтах сложно опосредованных «очевидностей» сознания, бытия и «горизонтов» (понятие антропологии М. Шелера (1874-1928), объясняющее известную двойственность человеческих смыслов, определяемых не только областью эмпирической реальности, но и интеллектуальной структурой трансценденции). Человеческое бытие у Шелера определяется противоречивым единством горизонтов ситуативного и надэмпирически-сущностного (ценностями, нормами, долженствованием). Из последних формируется социально-гуманитарное знание, подчиненное «логике судьбы» и обусловленное социальными формами, конечного и бесконечного, временного и вечного, личностного и массовидного естественного и сверхъестественного. Человек в антропологии Шелера в масштабах горизонтов и даже «жизненных миров» феноменологии Гуссерля способен на конфликт с общим, выбирая особенное. Открытой миру, он, в отличие от животных, всегда говорящих миру «да» способен сказать – «нет», чреватое многими последствиями, во многом объяснимыми иррациональными настроениями «сердца».

В исследовании аналитического центра Ю. Левады «Настроения ксенофобии и электоральные предпочтения в России в 1994-2003гг.», что важно для социогуманитарных осмыслений роли «жизненных миров» и уточняющих их «горизонтов» в понимании смысла непрекращающихся конфликтов, это – наше - время отмечено неуклонным ростом общей этнической неприязни, причем настроения враждебности выходят за пределы групп – традиционных последователей шовинистической идеологии и распространяются на слои, ранее бывшие оплотом ценностей толерантности и универсализма… Рост неприязни к этиноническим группам в российском обществе не является рациональным ответом на реально существующие угрозы, а скорее становится преобразованием накопившегося в обществе напряжения, чувства бесперспективности в раздражении против воображаемого «другого» (Ксенофобия // Знание – сила. № 4, 2006, С. 33, 35).

«Поиски врага» - любимая тема многих политических идеологий, объясняющих превратности социальной жизни, но они сильны только настроениями разделяющих их установки масс и лишь пропагандой «правильных» воззрений здесь не обойтись, тем более, что ключевое для демократизации социальной жизни нашего времени такое понятие как «открытое общество» идеологически отягощено предвзятыми интерпретациями Р. Рейгана и Дж. Сороса.

Введено оно было представителем французской «философии жизни» - А. Бергсоном (1859-1941) в книге «Два источника морали и религий» (1982). Для него мир управляется «жизненным порывом», в котором жизнь проявляется нескончаемым потоком творчества. Она представлялась ему космической силой, импульсом, реорганирующим косную материю в роды и виды растений, и животных, главными линиями развития которых стаяли инстинкт, полнее всего осуществляющийся в сообществах насекомых, и интеллект человека, обслуживающий задачи практики и увеличивающий тем самым наше неорганическое тело. Машины и механизмы, использующие потенциальную энергию, накопленную природой за миллионы лет, сегодня завели нас в тупик и придали нам мощь, не предусмотренную нашими возможностями как биологического вида: «в этом непомерно выросшем теле душа осталась такой же, как была, уже слишком маленькой, чтобы его наполнить, слишком слабой, чтобы им управлять. Отсюда вакуум между ним и ею. Отсюда грозные социальные, политические, межнациональные проблемы, в которых четко проявляется этот вакуум, и на которые, чтобы его наполнить направлено сегодня столько беспорядочных и эффективных усилий; здесь необходимы новые задачи и запасы потенциальной энергии на сей раз моральной» (Бергсон А. Два источника морали и религии. М., с. 337).

Выход из тупика для «философа жизни» – в возможностях интуиции. Она для А. Бергсона «расплывчатая, затухающая бахрома» сознания, отодвинутая на периферию мышления нашим рационально-практическим отношением к действительности, ее безграничные возможности – в мистицизме, накапливающем в человечестве уникальный опыт «переживания» жизни, необходимый для функционирования «открытого» общества людей, внутренне солидарных, но не ограниченных ни семьей, ни нациями, ни государством.

«О нем вновь мечтают избранные души и оно каждый раз реализует нечто от самого себя в творениях, каждое из которых через более или менее глубокое преобразование человека, позволяет преодолевать трудности, до того непреодолимые. Но после каждого раза круг, открывавшийся на мгновение, вновь закрывается. Часть нового отлилась в форму старого; индивидуальное стремление стало социальным давлением; и обязанность окутывает все» (Там же, с. 289). Открытое общество – это, в принципе, все человечество, живущее без принуждения. Понятно, что в таком случае оно – только разделительная линия между прошлым и будущим, всего лишь переходное состояние сбрасывания старых форм и обретения новых - в людях, типа гениев А. Шопенгауэра и сверхчеловека Ф. Ницше.

Сила, разрывающая круг, - совпадающая с динамикой жизни интуиция, осуществляемая мистическим порывом пророков и провидцев грядущего. Этот порыв осуществляется через пространство некоторых людей, каждый из которых образует вид, состоящий из одного-единственного индивида» (с. 290).

«Открытое общество» - антипод «закрытого» - аналога муравейника или улья – сохраняемого строжайшей дисциплиной, подчинением части целому в гражданском обществе.

Для К. Поппера, напротив, именно «гражданское общество» объявляется «открытым». Его книга «Открытое общество и его враги» (1945) в первом томе имеет подзаголовок: «Чары Платона», а в о втором – «Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы» из чего ясна его позиция по отношению к мистицизму и интуиции. Сэр Карл полагал и доказывал это логически, теоретически и фактологически, убеждая читателей, что западные демократии в социальной жизни неуклонно переходят к «открытому» обществу, в то время как социализм остается «закрытым», с первенством общества над личностью, тоталитаризмом, историцизмом и догматизмом.

Получается, что западные демократии он рассматривал как тип, с рационально-апологетической установкой на принципиальное решение всех насущных проблем средствами социальной инженерии, в то время как социализм – через практическую реальность конкретного существования.

Развивая идеологию двойных стандартов Р. Рейган обозвал социализм в СССР империей зла, а Сорос финансировал ее подрыв изнутри, что привело вместе с другими, внутренними процессами, не только к разрушению советского режима, но и к становлению монополии западной идеологии во всемирном масштабе и построению однополюсного мира, достаточно авторитарного в международных отношениях, с двойной моралью «привилегированных» и «изгоев», и вновь неравными возможностями жизни тех и других.

Социально-гуманитарные науки, конечно, не должны отдалятся от реальности, но и не должны идти на поводу у политиков и радикалов. Науки в наше время призваны формулировать проблемы и возможности их решения гуманитарными средствами ослабления напряженности в жизни у всех народов планеты, «переживая» за каждого и пытаясь понять различия в социально-культурной жизни с общечеловеческих позиций, которые всегда отягощены временем и пространством событий. Ведь история – никогда не завершаемая, но все же - культурная целостность во времени и пространстве.