МРАЧНЫЕ НАМЕКИ

Туман был еще более густым, чем накануне. Частички копоти в огромном количестве кружились в воздухе и прилипали к одежде и коже. Инспектору с трудом удалось найти крытый экипаж, и сейчас констебль вез Райана, Беккера, Де Квинси и Эмили к таверне, где произошло убийство. Ехать в экипаже с парусиновыми стенками и крышей было, конечно, комфортно, но Райан предпочел бы видеть клубящийся вокруг туман и иметь возможность следить за двигающимися в нем тенями, чтобы успеть вовремя среагировать на возможную угрозу.

В свете неяркой лампы под крышей инспектор видел, что Де Квинси по‑прежнему бьет дрожь. Маленький писатель смыл наконец кровь человека, который его чуть не убил, и лицо его было совершенно белым.

– Как вы себя чувствуете? – спросил инспектор.

– Спасибо, все в порядке. Мне уже доводилось испытывать подобное.

– На вас когда‑то нападали? Вам уже приходилось сражаться за свою жизнь?

– Скажите, это произошло на самом деле? – снова спросил Беккера Де Квинси.

– Это было на самом деле.

– Я все смогу перенести, если у меня будет лекарство, – сказал Де Квинси и обхватил себя за плечи.

– Почему вы так упорно называете эту гадость лекарством? – поинтересовался Беккер.

– Без лауданума я бы не смог переносить лицевые боли и проблемы с желудком.

– Будет хуже, чем сейчас?

– Иногда мне удается уменьшить дозу, и в конце концов я даже полностью от него отказываюсь. – Голос Де Квинси дрогнул. – Но боли усиливаются. Ощущения такие, будто стая крыс терзает мой желудок. И в итоге я не могу сопротивляться необходимости принять дозу.

– А не могут боли быть вызваны привычкой организма к наркотику? – спросил Райан. – Возможно, если бы вы приучились обходиться без него, и боли отступили бы.

– Как бы я хотел, чтобы все было так просто.

На Беккера кто‑то навалился, и он увидел, что Эмили, все еще не пришедшая в себя после отравления, заснула, положив голову ему на плечо. Ни ее отец, ни инспектор, казалось, не находили в этом ничего из ряда вон выходящего, так что констебль старался сидеть неподвижно, чтобы девушке было удобно.

– В лаудануме нуждается скорее разум, чем тело, – продолжил Де Квинси. Разговор, казалось, отвлекал его от навязчивых мыслей о наркотике. – В нашем сознании есть двери.

– Двери? – озадаченно спросил Райан.

– Я открываю их и обнаруживаю мысли и чувства, которые меня контролируют, но о существовании которых я не знаю. К несчастью, процесс самопознания может обернуться кошмаром. Много ночей подряд мне снится кучер, превращающийся в крокодила.

– Мысли, которые контролируют вас, но о которых вы не знаете? Крокодил? – Райан помотал головой. – А мне уже показалось, что я могу уследить за ходом ваших рассуждений.

– Мой друг Кольридж тоже был известным любителем опиума.

– Я об этом слышал, но, признаюсь, не читал его произведений, – сказал Райан.

Де Квинси начал нараспев декламировать стихотворение. Беккер забеспокоился, а не потерял ли маленький человечек рассудок. Строки, которые он произносил, отчетливо попахивали безумием.

И тень чертогов наслажденья

Плыла по глади влажных сфер,

И стройный гул вставал от пенья,

И странно слитен был размер

В напеве влаги и пещер.

Какое странное виденье –

Дворец любви и наслажденья

Меж вечных льдов и влажных сфер.[15]

– Это Кольридж. Из поэмы «Кубла Хан», – пояснил Де Квинси.

– Очень яркие рифмы.

– Безусловно, – согласился Де Квинси и, дрожа, еще крепче обхватил себя за плечи.

– Но размер какой‑то детский.

– И это верно. Кольридж использует детские рифмы и размер, чтобы создать впечатление, будто вы находитесь под воздействием опиума. На самом деле это он был под воздействием опиума, когда писал свои произведения. Хотя наркотик и помогал ему творить великолепную поэзию, он же разрушал его здоровье. Он изо всех сил пытался избавиться от этой привычки, но не так‑то легко отказаться от райского наслаждения.

Снаружи послышались крики, и коляска резко остановилась. Пассажиры повалились друг на друга, и Эмили проснулась.

– Что за шум? – пробормотала она.

– Инспектор, вам лучше выйти! – крикнул кучер.

Беккер и Райан выпрыгнули на мостовую, и их немедленно обступили люди, точно призраки, выступившие из тумана.

В тусклом свете газового фонаря было видно, что люди вооружены саблями, ножами, ружьями и дубинками.

– Чего вам здесь надо? – спросил один из толпы.

– Я мог бы спросить вас о том же, – ответил Райан.

– Мы‑то знаем, кто мы такие, а вот вы чужаки.

– Мы полицейские.

– Как по мне, вы больше похожи на бродяг. – От говорившего сильно разило джином. – У этого типа рядом с тобой вместо пальто вообще лохмотья.

Замечание относилось к Беккеру, чья верхняя одежда действительно серьезно пострадала в схватке с неизвестным убийцей.

– И в крови! – завопил другой.

Гигант в тюрьме один раз слегка задел ножом грудь, и на ткани остались засохшие следы.

– Эй, да на нем до сих пор кровь тех несчастных!

– Кровь – моя собственная, – заверил толпу Беккер. – Я констебль, но сейчас не при исполнении. Это инспектор Райан. Если вас смущает отсутствие полицейской формы, посмотрите на нашего кучера.

– Да, на кучере надета форма, но и убивец был в форме полицейского, когда погубил пятнадцать невинных душ в таверне. Люди сначала думали, что он матрос, но оказалось, он – полицейский. Одет был сержантом.

– В таверне было убито не пятнадцать человек, а восемь, – поправил Райан.

– И шестеро в доме лекаря!

– Трое, – уточнил Беккер.

– Эй, откуда вы можете быть так уверены, если сами там не были, а? Подумаешь, блин, форма! Убийца ведь переоделся полицейским, так как мы можем доверять чужакам в полицейской форме?

– Гляньте, ребята! У этого типа из‑под кепки торчат рыжие волосы!

– Ирландец!

– Стойте! Я покажу вам свой значок!

Райан полез в карман пальто.

– Щас он достанет нож!

– Хватай его!

Толпа набросилась на полицейских и прижала к экипажу. Беккер чувствительно приложился головой, так что даже зубы щелкнули, да вдобавок получил дубинкой по плечу.

Райан зарычал.

Вдруг неподалеку раздался женский крик.

Мужчина, налетевший на Райана, обернулся и вгляделся в туман.

– Кто это?

– Спасите! – раздался еще более громкий вопль.

– Где это кричат?

– Вон там!

– Помогите! Он на меня напал!

Беккер изумленно уставился на появившуюся из тумана женщину. Она шла спотыкаясь. Шляпка болталась на шее, пальто нараспашку, платье у воротника порвано.

Это была Эмили Де Квинси.

– Он схватил меня! Попытался…

– Где?

– Вон в том переулке! Полицейский! Порвал на мне платье и пытался…

– Вперед, ребята! Не дадим мерзавцу уйти!

Толпа позабыла о Райане и Беккере и спустя мгновение растаяла в тумане в том направлении, куда указала Эмили.

– Быстрее, – сказал девушке Беккер и помог забраться в коляску.

Оказавшись внутри, констебль услышал, как Райан вскочил на козлы и скомандовал кучеру:

– Гони отсюда!

Коляска загромыхала по булыжной мостовой. Эмили заколола булавкой разорванное платье и запахнула пальто.

– Хорошая работа, – похвалил ее Беккер.

– Это все, что я могла придумать, – ответила запыхавшаяся девушка и надела шляпку.

– А если бы этот план не сработал, у нас был и другой, – сообщил Де Квинси.

С этими словами он снял с крюка лампу и сделал вид, будто собирается выбросить ее из коляски.

– Думаю, грохота и пламени было бы достаточно, чтобы отвлечь внимание толпы и дать вам возможность скрыться в тумане.

– Но как же вы сами? Ведь эти безумцы набросились бы на вас.

– Маленький пожилой человек и девушка? – Де Квинси пожал плечами. – Мы бы заявили, что вы нас арестовали. Даже эти пьяные невежи никогда бы не подумали, что мы можем представлять опасность.

– И это было бы ошибкой, – покачал головой Беккер и с восхищением посмотрел на отца и дочь. – Вы двое – одни из самых опасных людей, каких я встречал.

Возле таверны собралась и бурлила толпа горожан. Райан велел кучеру остановиться чуть поодаль. Когда Беккер, Де Квинси и Эмили выбрались из экипажа, он попросил двух полицейских проводить их через толпу.

Однако озлобленные люди проявили мало уважения даже к людям в форме и взирали на направляющуюся в таверну компанию с плохо скрываемой враждебностью.

– Прелестно, – пробормотал Де Квинси.

– О чем это вы? – спросил Райан.

– Сначала убийца заморочил людям головы и заставил бросаться на всех подряд матросов, а теперь они поверили, что в убийствах повинен полицейский. Любой полицейский. Толпа никому не верит и подозревает каждого. Великолепно!

– Простите, но я не разделяю вашего энтузиазма.

Наконец они добрались до входа в таверну, около которого дежурили двое взволнованных полицейских.

– Как хорошо, что вы приехали, инспектор.

– Да, похоже, помощь вам будет не лишней.

– Нас действительно слишком мало, – сказал второй констебль.

Райан повернулся к Эмили.

– Внутри лежат восемь трупов. Оставить вас здесь с этим сбродом я не могу. Так что мне с вами делать?

– Я не буду смотреть. Констебль Беккер может посадить меня где‑нибудь в углу, откуда тела не будут видны.

– Но там запах.

– Если вы его стерпите, то и я стерплю.

– Беседа у нас тоже будет малоприятная.

– Менее приятная, чем все то, что я уже слышала? Такое трудно представить.

– Беккер…

– Я позабочусь о ней.

И они вошли в таверну.

Там действительно пахло. Кровью и начавшей разлагаться плотью.

Беккер проводил Эмили к столику в правой части зала, а Райан тем временем жестом предложил Де Квинси высказать свои суждения.

Но Де Квинси, казалось, не замечал следов ужасной резни. Обходя лужи крови, он направился вглубь зала и остановился возле прохода за стойку. Его не заинтересовало даже тело хозяина, который будто уснул прямо на рабочем месте. Все внимание Де Квинси было сосредоточено на полках, висящих на стене позади стойки.

– Должно быть где‑то здесь. Я знаю.

Он внимательно осмотрел ряды бутылок с джином и вином. Заглянул за поднос с чистыми стаканами. Наклонился и обследовал бочонки с пивом.

– Должно быть. Должно быть…

Отчаяние заставляло Де Квинси двигаться все быстрее и быстрее. Его невысокая фигура так и сновала позади стойки – над ней виднелись только плечи и голова. Лишь изредка он посматривал вниз, чтобы не наступить на разлитую по полу кровь.

– Во имя всего святого, где же… Вот!

Подобно хищному зверю, атакующему жертву, Де Квинси метнулся к полке у дальнего конца стойки, нагнулся и на мгновение исчез из поля зрения Райана. Потом выпрямился, держа в руках графин, наполненный жидкостью рубинового цвета. Схватил бокал для вина и налил до краев. Дрожащими руками поднес бокал ко рту, страшась, что может пролить хотя бы каплю, и сделал большой глоток.

Потом еще один.

И еще.

Райан был шокирован увиденным. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что Де Квинси пьет вино, но инспектор не сомневался: в графине находился лауданум. Один его глоток привел бы большинство людей в бессознательное состояние. Два глотка убили бы. Но Де Квинси сделал три больших глотка, а сейчас четвертым прикончил бокал!

И застыл, будто парализованный, за стойкой. Бессмысленный взгляд был направлен в сторону от трупов, скорчившихся за столиками, на камин у дальней стенки, в котором едва тлели куски угля.

Но Де Квинси, похоже, не видел камина. Его ярко‑синие глаза, казалось, уставились на что‑то находящееся значительно дальше. Они были совершенно пусты.

Несколько секунд ничего не происходило.

– Отец? – позвала Эмили. Она сидела в углу в передней части зала спиной к нему и не могла видеть, что происходит. – Ты давно уже молчишь. С тобой все в порядке?

– Я отлично себя чувствую, Эмили.

– Отец…

– Это правда. Я в полном порядке.

Но, несмотря на уверенный тон, Де Квинси продолжал пристально смотреть куда‑то вдаль, за пределы таверны.

Внезапно взгляд его сфокусировался. С глаз спала пелена. Лицо потеряло мертвенно‑бледный оттенок. На лбу заблестели капельки пота.

Он перестал дрожать.

И нормально задышал.

– Инспектор Райан, не думаю, чтобы вы читали Иммануила Канта.

Утверждение прозвучало настолько неожиданно, настолько не к месту, что Райан не сразу нашелся что ответить.

– Вы правы.

Гордость не позволила инспектору добавить, что он никогда и не слыхал о таком.

Де Квинси сделал глубокий вдох и медленно отвел взгляд от камина.

Потом поставил на стойку пустой бокал и оглядел помещение, как будто только сейчас понял, где очутился.

– Да, это понятно. Кант работал в Германии, и в Лондоне найти его труды непросто. Мне довелось перевести несколько его сочинений, и я вам их пришлю. Можно, я дотронусь до трупов?

И как это часто случалось с сентенциями Де Квинси, последняя его просьба прозвучала совершенно естественно.

– Если считаете это необходимым.

– Считаю.

Де Квинси шагнул к навалившемуся на стойку хозяину таверны.

– Если бы не кровь, можно было бы подумать, что он слишком долго работал без отдыха или же чрезмерно употребил джина и заснул.

– Да, такое впечатление и создается, – согласился Райан.

– До тех пор, пока я не попытаюсь приподнять его.

Де Квинси взял обеими руками голову мертвеца и приподнял. Шея была так глубоко перерезана чудовищным орудием преступления, лежавшим здесь же, на стойке, что виднелась гортань. Заскрипела кость.

– О…

– Да уж, – кивнул Райан. – Именно что «о…».

Де Квинси еще откинул голову назад и внимательно исследовал передник, прикрывавший грудь до самой шеи. Некогда белый, сейчас он был весь заляпан кровью.

– Узор очень впечатляет. Если бы существовал такой способ создавать картины, нанося случайным образом на холст краску (или, в нашем случае, кровь), это был бы великолепный экземпляр.

– Вы сошли с ума, – с отвращением произнес Райан.

Но Де Квинси его, похоже, не услышал.

– Крюк ломика, который лежит на стойке, выпачкан в крови. Подобный предмет был использован во втором убийстве на Рэтклифф‑хайвей. Сорок три года назад преступник оставил орудие убийства так же, как сделал это сейчас.

– Да, вы упоминаете об этом в своем эссе. Получается, снова убийца использует вашу книгу как руководство к действию.

– Эмили, наш разговор тебя не огорчает?

– Я бы предпочла сейчас находиться в нашем доме в Эдинбурге, – ответила девушка, по‑прежнему сидя спиной к отцу, и гулкое эхо прокатилось по таверне.

– И я тоже, дорогая. Я не могу дождаться, когда вернусь домой и снова буду скрываться от сборщиков налогов. Они теперь уже не кажутся вселенским злом. Может быть, если смочить платок в вине и дышать через него, запах станет не таким сильным?

– Да что угодно, лишь бы помогло.

Де Квинси достал из кармана носовой платок, нашел открытую бутылку вина, смочил вином ткань и протянул Райану.

– Я отнесу, – вмешался Беккер.

Он взял платок и передал Эмили.

Продолжая глядеть в угол, девушка поднесла платок к лицу и сказала приглушенным голосом:

– Благодарю вас.

– Вернемся к Канту, – предложил Де Квинси.

– Ей‑богу, – вздохнул Райан, – неужели у нас нет более важных тем для обсуждения?

– Этот философ поднял вопрос о том, существует ли объективная реальность, или же все это просто проекция нашего сознания.

– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

– Поймете.

Де Квинси вышел из‑за стойки и внимательно осмотрел тела двух посетителей, которые будто бы заснули перед своими стаканами.

Потом он повернулся к столику возле камина, за которым в сходных позах застыли еще трое мужчин, а также официантка. Рядом с ними на столе стояло блюдо с хлебом и сыром, запятнанными кровью. Де Квинси точно так же приподнял голову официантки и изучил ее прежде сиявший белизной передник. И наконец подошел к последней жертве, констеблю, который лежал на столике у окна, сжимая в руке чайную чашку.

– Великолепно. Уставшие за день люди зашли вечерком в таверну. От вина и тепла они так разомлели, что уснули прямо за столами. Кровь, конечно, вносит определенный диссонанс, но искусство все построено на контрастах. А еще один диссонирующий элемент обнаружился, когда я поднял их головы. Забудьте об аккуратных разрезах, сделанных бритвой. Теперь это уже больше похоже на расчлененку. За мирным фасадом скрывается удивительная жестокость. Изящное искусство!

Райан пробурчал себе под нос что‑то неприличное и прибавил уже громче:

– Вы так и не сказали ничего, что помогло бы мне поймать ненормального, учинившего эту бойню.

– Вы думаете, инспектор Райан, это дело рук ненормального?

– Определенно! Денег он не взял. Жестокость просто неописуемая.

– Мой брат Уильям был таким неуправляемым, что родители отправили его жить и учиться в частную школу.

– Не вижу, как это относится к нашему делу. Кажется, лауданум помутил вам разум.

– После скоропостижной смерти отца моя матушка вернула Уильяма домой в Манчестер в надежде, что он исправился. Но надежды ее не оправдались. Уильям был неугомонным хулиганом, он постоянно выдумывал всяческие дурацкие забавы, в которых всем остальным приходилось принимать участие. Он читал нам совершенно бессмысленные лекции, которым мы должны были с почтением внимать. Он заставлял нас играть в такие игры, где тем или иным способом проявлял жестокость в отношении нас. Он выдумывал сказочные страны, которыми мы с ним правили, эти страны враждовали между собой, и в конце концов он всегда завоевывал мою страну и уничтожал ее. Он издевался над кошками: привязывал к ним простыни и скидывал с крыши; хотел проверить, может ли сделать парашют. В то время я жил в непрерывном страхе.

– Но какое это имеет отношение…

– В конце концов своим жестоким поведением он довел нашу матушку, и она снова отправила его из дома. Редко в своей жизни я испытывал большее чувство свободы, чем тогда, когда брата посадили в карету и увезли прочь. Я часто задумывался, какие жуткие преступления он мог бы совершить, если бы не умер в шестнадцатилетнем возрасте.

Де Квинси отвернулся от трупов и посмотрел в лицо Райану.

– Буквально сразу же после того, как Уильяма отправили в Лондон, произошел один странный случай. У закрытых ворот нашего имения появилась собака. Потом она побежала вдоль границы имения. Меня заинтересовал необычный облик животного, и я последовал за ней. По границе протекал ручей, и это было большой удачей: собака не смогла бы на меня наброситься. Я внимательно посмотрел в ее глаза и обнаружил, что они затянуты поволокой, словно собака спит, но в то же время в них блестела влага. Вокруг рта скопилось большое количество белой пены.

– Собака была бешеная, – заключил Райан.

– Точно. Только присущая взбесившимся животным водобоязнь удерживала ее от того, чтобы броситься на меня. По дороге пробежали несколько мужчин; они гнались за собакой. Животное оторвалось от них, но вскоре мужчины вернулись и рассказали, что догнали собаку и убили. Позднее я узнал, что она покусала в деревне двух лошадей, одна из которых заразилась бешенством. Скажите, инспектор, вы верите, что эти убийства совершил сумасшедший, взбесившийся гомо сапиенс, не могущий устоять перед неконтролируемыми и непреодолимыми побуждениями?

– А как иначе можно объяснить эту невероятную жестокость?

– Если убийца не контролировал свои порывы, как вы объясняете то, что он так тщательно расположил тела жертв? Субботним вечером он умышленно спрятал трупы за прилавком и за дверью, чтобы оказавшегося на месте преступления ожидали одно за другим шокирующие открытия. В данном случае он придерживался другой методы: разместил трупы таким образом, что они казались спящими людьми и в таких позах на расстоянии невозможно было разглядеть чудовищные раны на горле, нанесенные крюком ломика. Зато каждого, кто подошел бы ближе, ожидал большой и неприятный сюрприз. И даже несмотря на то, что возле таверны у уличного фонаря дежурил полицейский, убийца, рискуя быть схваченным, все же потратил время, чтобы создать произведение искусства. Люди, не контролирующие свои поступки, так себя не ведут.

– Как ни странно, я понимаю вашу логику.

– Иммануил Кант задался вопросом: существует ли объективная реальность, или же все вокруг является просто проекцией нашего сознания?

– Теперь опять не понимаю.

– Инспектор Райан, когда вы смотрите на звезды, где они находятся по отношению к вам?

– Простите?

– Скажем, они над вами?

– Конечно.

– Но Земля имеет форму шара, так ведь? Лондон находится не на Северном полюсе, а примерно на одной третьей расстояния по меридиану от полюса. Мы стоим, некоторым образом, наклонившись. Только сила притяжения удерживает нас и не позволяет сорваться и улететь в космос.

У Райана, похоже, начинался очередной приступ головной боли.

– Да, Земля имеет форму шара, так что вполне логично, что мы стоим внаклонку. Но нам всегда кажется, будто мы находимся на самой верхней части.

– Инспектор, полагаю, сам Кант не смог бы выразиться красноречивее. В самом деле, нам кажется, что мы находимся на вершине, хотя в действительности – на одной из сторон. Мы ведем себя и совершаем поступки, исходя из предположения, что контролируем наше видение реальности, но реальность ведь может быть самой разной. Скажите‑ка, а что будет, если вы вдруг окажетесь на противоположной стороне земного шара и взглянете на звезды?

– В этом случае… – Райан явно чувствовал себя неуютно, – если верить вашим рассуждениям, я буду висеть, удерживаемый за ноги вниз головой, и смотреть… – инспектор поперхнулся, – вниз.

– И под вами будет простираться это громадное пространство, уходящее в бесконечность.

– У меня от одних этих мыслей голова закружилась.

– Вот так же бывает, когда сталкиваешься с подлинной реальностью. Мы видим в убийствах чудовищную жестокость и немедленно поддаемся искушению среагировать привычным образом: подобное мог сотворить только сумасшедший. Человек, который не в силах контролировать себя и сдерживать убийственные побуждения. Но то, что мы видим собственными глазами, не вяжется с этим предположением. В таверне находится восемь человек, и убийца отправляет их всех на тот свет, не давая возможности ни одному, включая полицейского, оказать сопротивление.

Де Квинси кивнул в сторону бойни.

– Констебль сидел ближе всех к двери, поэтому убийце первым делом необходимо было расправиться с ним. Потом на очереди были трое за столом у камина, затем официантка, два клиента за барной стойкой и, наконец, последним – хозяин таверны.

Писатель прошел по заведению и сделал вид, будто наносит удар поочередно каждой жертве.

– Сколько времени у меня на это ушло, инспектор?

– Секунд десять.

– Но на самом деле убийца должен был проделать все намного быстрее. В противном случае хоть одна из жертв да позвала бы на помощь. Этих людей убили стремительно и без малейших колебаний. С большим мастерством и аккуратностью. А достигнуть этого возможно лишь одним способом – практикой. Это отнюдь не первый случай, когда наш убийца совершал кровавое преступление.

– То есть вы хотите сказать, что он убивал и до субботнего вечера?

– Чтобы так четко все исполнить, он действительно должен был убивать прежде много раз.

– Невозможно. Я бы об этом слышал. Даже если убийства и происходили вдали от Лондона, новости о подобных злодеяниях распространились бы всюду.

– А новости и распространялись. Вы каждый день читаете в газетах об этих смертях, вот только о них не упоминают как о преступлениях.

– Беккер, а вы‑то понимаете хоть что‑нибудь? – спросил констебля Райан. – Что это за многочисленные убийства, которые не называются преступлениями?

– Убийства даже не называют убийствами, – туманно пояснил Де Квинси.

– Ну же, Беккер? – взмолился Райан.

– Я подозреваю, к чему он клонит.

– Ну?

– Я не хочу развивать его мысль. Это просто немыслимо.

– Вот это я и стремлюсь доказать, – сказал Де Квинси. – То, что немыслимо, не может относиться к нашей действительности. Поэтому, инспектор, ваши представления о том, что возможно и что нет, не позволяют вам увидеть истинное положение вещей.

– Помните следы от обуви во дворике за лавкой? – прервал его Беккер и повернулся к Райану. – Ботинки не были подбиты гвоздями, и это навело нас на мысль, что убийца – человек образованный и со средствами. Не из простого люда. О том же говорит и дорогая бритва.

– Я высказал это предположение лорду Палмерстону, и он категорически его отверг, – подчеркнул инспектор. – Он сказал, что человек образованный и богатый просто не способен на такие зверства.

– Лорд Палмерстон, конечно же, неправ, – заявил Де Квинси. – Подобное происходит ежедневно.

– Мне об этом неизвестно, – возразил Райан. – Банкиры, владельцы компаний и члены парламента не ходят по улицам и не проламывают людям головы, не перерезают им глотки.

– Но в метафорическом смысле они, возможно, это и делают.

– Что?

– Не обращайте внимания. Я согласен с вами в том, что эти убийства совершил не банкир, не владелец какой‑нибудь компании и не член парламента. Но представьте себе ситуацию, в которой убийства не называют убийствами.

– Вероятно, если бы я тоже глотнул лауданума, я бы вас понял.

– Наш убийца в совершенстве владеет своим ремеслом. Он убивал множество раз. Он с успехом меняет обличья. Он без помех смог общаться с малайцем, который доставил мне загадочное послание. Перечисленные факты значительно сужают круг подозреваемых.

– Малаец? Вы намекаете на то, что убийца бывал на Востоке и говорит на тамошних языках? – спросил Райан.

– Именно.

– Опыт в использовании маскировки наводит на мысль о человеке с богатым криминальным прошлым.

– Или о человеке, который хочет слиться с представителями преступного мира, а потом их уничтожить. Вот вы, например, тоже маскируетесь, – Де Квинси кивнул на простецкую, невыразительную одежду инспектора, – чтобы смешаться с низшими слоями населения.

– Мне нужно искать полицейского детектива, который работал на Востоке? – спросил окончательно сбитый с толку Райан.

– Не детектива. Кто еще на Востоке олицетворяет собой правопорядок? Скажем, в Индии, где служители многих культов являются мастерами переодевания.

Райан ничего не соображал. Но вдруг все кусочки мозаики встали на места, и глаза его озарились пониманием.

– Военный.

– Да. Военный. Человек, обученный убивать без колебаний. Человек, у которого за плечами большой опыт в своем ремесле на Востоке, где он научился местным языкам. Но когда он убивал там, его деяния не называли убийством. Они носили название «геройских поступков». И он был не простым военным. Человек, которого мы ищем, должен был использовать для выполнения своих обязанностей маскировку.

– Военный, – еле дыша, проговорил Райан. – У меня действительно такое ощущение, будто я вишу вниз головой на противоположной стороне земного шара.