ИСПОВЕДЬ НЕСЧАСТНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Если бы Де Квинси в Воксхолл‑Гарденс решил заплатить за удовольствие прокатиться на воздушном шаре, перед его глазами открылась бы великолепная панорама раскинувшегося на многие мили Лондона – ничего подобного на карте не увидишь. Поднимаясь все выше, он полюбовался бы величественной Темзой с ее бесчисленными мостами. Смог бы насладиться видами Вестминстерского аббатства и здания парламента.

Но более всего прочего его внимание привлекла бы целая череда королевских парков, протянувшихся через город. Как гласило объявление рядом с местом «парковки» надутого горячим воздухом шара, поднявшись вверх, можно было, в частности, обозреть Сент‑Джеймсский парк, расположенный сразу к западу от правительственных учреждений на Уайтхолл. Этот парк плавно переходил в следующий – Грин‑парк, а тот, в свою очередь, – в огромный Гайд‑парк. Таким образом, можно было пройти несколько миль в самом сердце мегаполиса с полным ощущением, будто находишься за пределами города.

Однако Де Квинси не шел. Вокруг только занимался день, утренние сумерки еще не рассеялись, так же как не развеялся до конца туман, а Любитель Опиума бежал с максимальной скоростью, на какую был способен. Он надеялся, что деревья и кусты укроют его от посторонних глаз. Все тело ныло от боли, и ему пришлось отхлебнуть немного из фляжки. Лауданум сразу же облегчил страдания и даже прибавил сил измученному организму. Но выпить больше он себе позволить не мог. Нет, этой драгоценной жидкости найдется куда более важное применение.

Страшнее всего было, когда пришлось пересекать улицу, отделяющую Грин‑парк от Гайд‑парка. Справившись с этим препятствием, Де Квинси продолжил бег – к этому моменту, скорее, перешедший в быстрый неровный шаг, – используя для прикрытия последние клочки тумана, и наконец достиг Мраморной арки у северо‑восточной оконечности Гайд‑парка.

Всего лишь два дня назад, воскресным утром, он приходил сюда вместе с Эмили, и тогда единственной проблемой – не считая, разумеется, бедности и пристрастия к опиуму – ему казалась необходимость как‑то объяснить дочери, что в семнадцатилетнем возрасте, когда он страдал от голода на Оксфорд‑стрит, он влюбился в проститутку по имени Энн.

Оксфорд‑стрит.

Улица простиралась перед ним, сразу за Мраморной аркой. Туман быстро рассеивался, и Оксфорд‑стрит казалась такой же мрачной, какой была пятьдесят два года назад, когда он едва не погиб здесь от голода и непогоды.

Де Квинси проходил вдоль темных в этот час окон магазинов по левой стороне улицы. Он шел прихрамывая и нервно оглядывался, не преследуют ли его. По брусчатке зацокали копыта, и Де Квинси испуганно вздрогнул. Экипаж приближался. Может ли это оказаться полиция? Догадается ли Бруклин – ведь он с таким пристрастием изучил всю его жизнь, – что Любитель Опиума направится в то единственное во всем Лондоне место, которое ему известно лучше остальных? Но даже хитрец Бруклин не может точно знать, где именно он будет укрываться на Оксфорд‑стрит.

А стук копыт все приближался.

Де Квинси нырнул в переулок, шаркающей походкой прошагал до конца, спустился по закопченным ступенькам, пролез через дыру в заборе и снова спустился по лестнице. На этот раз он оказался в туннеле, который вывел его в другой туннель. Там, в полумраке, на граните лежали люди. Их легко можно было принять за мертвецов, но на самом деле они просто спали, измученные после тяжелого дня и здорово набравшиеся спиртного.

Де Квинси спрятал драгоценную фляжку под разломанным ящиком, из последних сил пробрался в центр лежбища и улегся среди тел.

Несмотря на то что камни были довольно холодными, тесное пространство туннеля хранило часть тепла, исходящего от спящих людей.

Здесь, укрывшись среди нищих с Оксфорд‑стрит, Де Квинси попытался немного подремать, хотя часть его мозга продолжала бодрствовать и размышлять над сложившейся ситуацией.

Не придумав ничего лучшего, Райан, Беккер и Эмили в этот ранний час направились в Скотленд‑Ярд. На их счастье, до штаб‑квартиры лондонской полиции еще не дошли вести об отстранении инспектора Райана и констебля Беккера от их должностей. Им нужно было немного передохнуть и разработать планы на будущее.

Путь, который в нормальной обстановке они преодолели бы за двадцать минут, в тумане занял целый час. Но Эмили не беспокоило ни это обстоятельство, ни озябшие ноги. Все ее мысли сейчас были об отце.

Когда они наконец добрели до здания с вывеской «Управление полиции Лондона», уже вставало солнце.

Внутри царили тепло и уют. По обеим сторонам длинного коридора располагались бесчисленные двери. На второй этаж вела лестница. Все было тихо и спокойно.

Райан мельком взглянул на пожилую женщину, спавшую на скамье, и зашел в кабинет напротив. Дежурный констебль за столом посмотрел на инспектора.

Знает ли констебль о том, что случилось у лорда Палмерстона?

– Приветствую вас, инспектор Райан. Что‑то уже пару дней вас не видел.

Значит, про их с Беккером увольнение еще неизвестно.

– Дел было много.

– Похоже, самое трудное еще впереди.

– Боюсь, вы нравы. Это констебль Беккер.

– Да, мы встречались. А что с вашим пальто, Беккер?

– Подрался тут…

– Н‑да, в последнее время такое частенько случается.

– А это свидетельница, которой нам нужно задать несколько вопросов, – сообщил Райан и показал на Эмили. – Можно воспользоваться одной из комнат?

– И хотелось бы выпить горячего чая, – прибавил Беккер и поглядел на красные от мороза щеки девушки.

– Чай возле печки.

Они миновали спящую женщину и зашли в комнату, где у печки стояли три свободных письменных стола. Эмили стянула перчатки и протянула руки к пышущей жаром поверхности.

Райан взял с подноса чайник и разлил дымящуюся жидкость по чашкам.

– Пейте, пока есть такая возможность. Кто знает, когда нас вышвырнут отсюда.

От двери послышался голос.

– Райан.

Все трое обернулись.

У входа стоял констебль.

«Наверное, ему сообщили, что мы больше не служим в полиции».

– Вас тут женщина ждет.

– Та, что спит на скамье?

– Уже не спит. Она проснулась, когда услышала, что вы пришли. Я ей сказал, что вы тот самый человек, которого она хочет видеть. Можете с ней поговорить? Она здесь со вчерашнего вечера.

Упомянутая женщина стояла позади полицейского. Сейчас, проснувшись, она выглядела старше, чем когда они увидели ее в первый раз. Лицо она немного отворачивала в сторону, будто что‑то скрывала. Часть лица, обращенная к Эмили и ее товарищам, была изрезана глубокими морщинами. Женщина куталась в потрепанное пальто и, казалось, никак не могла согреться.

– Это касается старых убийств на Рэтклифф‑хайвей, – пояснил констебль. – Говорил ведь я ей: никого не интересует древняя история. Нам сейчас нужно раскрыть убийства, совершенные субботним вечером и накануне. Но она настаивает, что те убийства каким‑то образом связаны с нынешними. Еще она говорит, что ей чего‑то стыдно. Думаю, не будет никакого вреда, если вы ее послушаете. Даже если все это окажется чепухой, она, по крайней мере, отправится домой.

– Хорошо, – кивнул Райан. – Пусть проходит.

Констебль махнул женщине.

Она казалась такой уставшей и несчастной, что добрая Эмили помогла ей присесть на стул.

– Может, хотите чаю?

– У меня нет денег.

– Это не будет вам ничего стоить, – заверила старуху Эмили.

– Благодарю вас. Я действительно хочу пить.

– У вас есть сведения об убийствах? – перешел к делу Беккер.

Женщина кивнула:

– Да, о тех. Сорокатрехлетней давности.

– А что насчет недавних?

Старуха печально смотрела на поднимающийся от чашки парок. Эмили подала ей кружку, но – хотя она и говорила, что хочет пить, – женщина не сделала ни глотка. Эмили рассмотрела на ее левой щеке шрам от ожога.

– Как вас зовут? – спросил Райан.

– Маргарет.

– А фамилия?

– Джуэлл.

– Маргарет Джуэлл?

Эмили с таким удивлением повторила имя и фамилию женщины, что Беккер и Райан заинтересованно уставились на девушку.

– Что такое? – спросил Райан.

– Вы служили у Тимоти Марра? – обратилась к женщине Эмили.

– Да.

Голос старухи был исполнен печали.

– Да в чем дело‑то? – не выдержал Беккер.

– Отец писал о ней. Эта женщина была служанкой у Тимоти Марра. Буквально перед самым убийством он послал ее в лавку купить устриц.

Райан подошел ближе.

– Маргарет?

Женщина подняла голову.

– Расскажите, почему вы пришли сюда.

– Из‑за субботнего убийства. Совершенного сорок три года назад.

– Да. Сорок три года назад.

Райан присел, так что его лицо оказалось вровень с лицом бывшей служанки.

– Мистер Марр по субботам всегда держал лавку открытой до одиннадцати часов вечера. – Маргарет посмотрела на чашку, которую держала в руке, но так и не отпила из нее. – В тот вечер… когда мистер Марр собирался закрываться, он сказал Джеймсу…

– Джеймсу? – перебил ее Беккер.

– Своему подручному. Он попросил Джеймса помочь закрыть жалюзи. А мне поручил сходить оплатить счет пекарю и на обратном пути купить устриц к ужину.

Маргарет болезненно поморщилась.

– Я всегда очень нервничала, когда нужно было выходить из дому в такой поздний час, но мистер Марр приходил в ярость по малейшему поводу, и я не осмеливалась ему перечить – иначе он бы меня просто рассчитал. Так что я поспешила в темноте к лавке, где продают устриц, но она была закрыта. Я побежала к лавке пекаря, но и там тоже было закрыто. И я все думала, как же разгневается мистер Марр. Когда я наконец вернулась в дом, входная дверь оказалась заперта. Я поняла, что мистер Марр очень рассердился на меня за долгое отсутствие. Но как я ни боялась мистера Марра, еще больше я боялась, что меня на темной улице ограбят, а то и чего похуже. И я постучала в дверь. Когда никто не отозвался, я забарабанила сильнее. Потом стала колотить по двери ногой и кричать: «Мистер Марр, впустите меня!»

Я приложила ухо к замочной скважине и услышала звуки шагов. Они стихли. Кто‑то там дышал.

Я звала его, кричала: «Мистер Марр! Мне здесь страшно!» Но дверь не открывалась. Шаги тем временем удалились от двери, и вдруг мне показалось, будто передо мной пробежала черная кошка. И тут я поняла, что больше боюсь того, что может оказаться в доме, чем ограбления. Я дрожала от страха и испытала такое облегчение, когда увидела фонарь ночного сторожа. Он спросил меня, что происходит, я объяснила, и теперь уже он заколотил в дверь и стал звать мистера Марра. От шума проснулся сосед. Он перебрался через забор на заднем дворе, увидел открытую дверь черного хода, вошел внутрь и…

Пауза затянулась.

– Пейте чай, – предложила Эмили.

– Сосед отпер входную дверь. Знаете, я никогда не видела, чтобы человек был так бледен. К тому времени на улице у меня за спиной уже собралась толпа. Все ринулись в лавку и увлекли меня с собой. Там на полу я увидела тело миссис Марр. Чуть подальше лежало неподвижное тело подручного мистера Марра, Джеймса. На меня что‑то капнуло. Я задрала голову и увидела на потолке кровь. – Маргарет передернуло. – Толпа потащила меня за собой, я оказалась у дальнего конца прилавка и увидела там труп мистера Марра. Повсюду на полках была кровь. А я не переставала думать о младенце. У Марров был сын трех месяцев от роду. Я так молилась, чтобы ребенок оказался жив, но потом кто‑то нашел его тельце. Колыбельку разнесли на кусочки, а горло малыша было…

У Маргарет задрожали руки, и она пролила чай.

Эмили забрала чашку.

– Вот этого никто и не в силах понять, – подал голос Беккер. – Зачем нужно было убивать младенца? Трое взрослых могли представлять опасность для грабителя, решившего обчистить лавку. Но младенец… Насколько я слышал, убийца ничего и не украл.

– Он убивал не поэтому.

– Простите?

– Он не собирался совершать ограбление.

– Такое впечатление, что вам что‑то известно.

Маргарет кивнула.

– Чего он хотел? Почему он убил всех? Вы сказали констеблю, что это имеет какое‑то отношение к недавним убийствам? – спросил Райан.

Женщина снова кивнула, и лицо ее исказилось страданием.

– Скажите нам, пожалуйста.

– Мужчине – не скажу. – Маргарет повернулась к Эмили, так что стал виден шрам на левой щеке. – Быть может, женщине.

– Думаю, я смогу вас понять, – заверила ее Эмили.

– Так стыдно.

– Если вы наконец все расскажете, возможно, вы почувствуете себя…

– Лучше? – Маргарет тяжело вздохнула и поморщилась. – Мне уже никогда не станет лучше.

– Мы оставим вас вдвоем, – сказал Беккер.

Констебль с инспектором вышли из комнаты и закрыли дверь.

Эмили придвинула свой стул вплотную к стулу Маргарет, осторожно взяла женщину обеими руками за обезображенное шрамом измученное лицо и поцеловала в лоб.

– Мой отец говорит: ум лишен способности забывать, – произнесла Эмили.

Маргарет вытерла слезы.

– Ваш отец прав.

– Тем не менее он упорно записывает свои воспоминания. Он будто надеется, что, если облечь их в слова, они будут уже не такими болезненными, как бы сильно ни ранили. Пожалуйста, Маргарет, облегчите душу.

Маргарет начала говорить, и даже слезы не смогли ей помешать.

Спустя полчаса Эмили снова поцеловала пожилую женщину в лоб. Потрясенная услышанным, она подошла к двери и открыла ее.

Райан и Беккер дожидались на скамье в коридоре. В здании полицейского управления в этот час уже вовсю кипела жизнь. Прибывали все новые констебли, и на лицах у них отражались ужасы прошедшей ночи.

Эмили припомнила строчку из отцовского произведения.

«Ужасы, сводящие с ума. Горе, терзающее сердце».

При появлении девушки инспектор и констебль встали.

– Эмили, ваш отец бежал, – сообщил Райан.

– Бежал?

– Пока вы общались с Маргарет, в Ярд поступили сведения о том, что он выпрыгнул из кареты Бруклина. Всем полицейским отдан приказ разыскать его.

Эмили и так была до глубины души потрясена рассказом Маргарет, а услышав еще и эту новость, вынуждена была прислониться к стене, чтобы не упасть.

– Нам нужно его найти, – сказал Беккер. – У вас есть какие‑нибудь мысли, куда он мог направиться?

Эмили по‑прежнему стояла и держалась за стену.

– Ночью, когда вашего отца увозили в тюрьму, он крикнул вам: «Ты знаешь, где я буду! Там, где я слушал музыку». Вы знаете, что он имел в виду? – спросил Райан.

– Нет.

– Возможно, в концертном зале?

– Отец никогда не упоминал ничего такого. – Эмили сделала несколько глубоких вдохов, проясняя мысли. – Слава небесам, он спасся.

«Где же он слушал музыку?»

Что‑то такое промелькнуло в глубинах памяти, но как девушка ни пыталась вспомнить, у нее ничего не получалось.

– Маргарет вам что‑нибудь рассказала?

– Много чего. Здесь поблизости есть церковь?

– Ей нужно посетить церковь?

– Крайне необходимо.

– В десяти минутах отсюда, – ответил Райан. – Но это намного больше простой церкви.

Ранняя служба находилась в самом разгаре. В других обстоятельствах Эмили обязательно восхитилась бы головокружительной громадой Вестминстерского аббатства, его колоннами и витражными стеклами, но сейчас она могла думать только о том, что отцу удалось бежать, и о том, что удалось узнать от Маргарет.

Она помогла пожилой женщине сесть на скамью. Слезы продолжали струиться по лицу Маргарет и увлажнять шрам на левой щеке. Потом она опустилась на колени и стала молиться.

На службе присутствовало на удивление много прихожан. Это страх привел их сюда помолиться за спасение в захлестнувшей город волне насилия. Малейшее движение отдавалось гулким эхом под высоким куполом.

Священник начал читать проповедь, во многом сходную по смыслу – как предположила Эмили – с теми проповедями, что произносились сорок три года назад.

– Господь – наш пастырь, – провозглашал священник, и голос его отражался от стен собора. – Дьявол, который, подобно волку, нападает на нас, есть Божий враг. Если мы будем верить, Господь защитит нас.

– Вы правильно поступили, что рассказали мне все, – прошептала Эмили Маргарет. – Послушайте, что говорит священник. Господь не оставит вас.

Слова проповеди продолжали звучать в стенах собора, а Эмили вместе с Райаном и Беккером вышла на улицу. Оказавшись за массивными дверьми, она едва обратила внимание на грандиозный передний двор аббатства.

– До сих пор я еще никогда не рассказывала такие вещи посторонним мужчинам, не членам семьи, – начала Эмили.

– Можно ведь взглянуть на это и с другой стороны, – заметил Райан. – Может быть, это нам не приходилось еще слышать от женщины то, что вы, похоже, собираетесь нам поведать.

– Согласна, – кивнула Эмили, но некоторое время еще колебалась, так же как чуть раньше колебалась Маргарет. – Наверное, чем быстрее я все расскажу, тем будет легче. Так вот, Маргарет была беременна, но мужа у нее не было.

Мужчины на некоторое время лишились дара речи.

– Теперь понятно, почему она не хотела говорить, – нарушил молчание Беккер.

– Вы не понимаете. Это еще не все. Отцом ребенка был Джон Уильямс.

– Джон Уильямс?

– Родители Маргарет умерли, когда девочке было двенадцать лет. Она работала на разных фабриках, но в конце концов решила поискать место служанки. У Марра уже был подручный в лавке, но теперь ему требовалась женщина, чтобы помогать по хозяйству жене, пока она находится в положении и позже, после родов. Платил он десять фунтов в год, еда и угол предоставлялись бесплатно. Маргарет позволялось покидать лавку один вечер в неделю, брать полдня каждое воскресенье, кроме того, раз в месяц у нее был целый выходной день. Ей тогда было семнадцать.

Марр был злобным, жестоким человеком, вечно ко всему придирался и кричал по любому поводу. Хуже того, он вечно выражал недовольство, когда Маргарет хотела отлучиться в свой законный свободный вечер или взять полдня в воскресенье. Что же касалось полноценного выходного, Марр угрожал выставить девушку на улицу, если она будет отсутствовать целый день.

Маргарет познакомилась с Джоном Уильямсом на уличном празднике в один из тех редких случаев, когда ей удалось вырваться на свободу. Уильямс, служивший матросом на торговом судне, был старше ее на десять лет, хорош собою, с желтоватыми вьющимися волосами и веселым нравом. Он привязался к Маргарет.

Эмили замолчала. Громада Вестминстерского аббатства нависала над головой.

– А потом он ее обманул, – предположил Беккер, дабы облегчить долю девушки и самому произнести вслух неприятные слова.

Эмили кивнула.

– Похоже, что Уильямс питал к ней какие‑то чувства, а не просто пользовался тем, что девушка так его полюбила. Но сути дела это не меняет. Они проводили друг с другом каждую свободную минутку, когда Маргарет удавалось ускользнуть из дома. Иногда Уильямс уходил в плавание на несколько месяцев. В начале октября тысяча восемьсот одиннадцатого года он как раз вернулся из Индии. Они страстно желали увидеться.

Бедняжка Эмили покраснела от смущения и поспешно продолжила:

– Вот тогда‑то все и произошло. Два с половиной месяца спустя Маргарет вынуждена была наконец признать, что беременна. По утрам она чувствовала дурноту, и Марр распознал те же признаки, которые наблюдал на ранней стадии беременности жены. Он высказал девушке в лицо свои подозрения. Когда Маргарет признала их справедливость, Марр пришел в ярость. Он заявил, что Маргарет подписала с ним соглашение и он рассчитывал на нее, предполагал, что она будет помогать его жене с маленьким ребенком, но в сложившихся обстоятельствах она не сможет выполнять свои обязанности.

Маргарет пыталась убедить его, что способна проработать еще несколько месяцев, но Марр только кричал, что не потерпит у себя дома грешницу. Он вознамерился немедленно искать новую служанку и, сразу же как найдет, выставить Маргарет на улицу вместе с ее еще не родившимся ребенком.

Эмили помолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы продолжить.

– Джон Уильямс был хорошо известен своим вспыльчивым характером. Когда Маргарет все ему рассказала, он пришел в еще большую ярость, чем Марр. Они с Маргарет собирались жить вместе, и Уильямс планировал отправиться в еще одно плавание и заработать там достаточно денег, чтобы позволить себе и девушке жилье. Чем дольше Маргарет оставалась на службе у Марра, тем больше у них было времени, чтобы подготовиться к будущей совместной жизни. Теперь же все планы рушились.

– Уильямс отправился к Марру? – предположил Райан.

– Да. Он намеревался убедить Марра, чтобы тот оставил Маргарет на работе до его, Уильямса, возвращения из плавания. Но можете себе представить, как протекал разговор двух вспыльчивых и разгневанных друг на друга людей? Дело едва не дошло до драки, и в итоге Марр поклялся, что на следующий день, в воскресенье, Маргарет без проблем сможет взять свои полдня. Даже целый день. Собственно, и все последующие дни тоже, поскольку он не желает, чтобы эта грешница возвращалась к нему.

Случилось это в субботу после полудня. Сидя в своей комнатушке, Маргарет слышала каждое слово спора, но была слишком напугана, чтобы вмешаться. Она слышала, как взбешенный Уильямс шумно покинул лавку. Потом явился Марр и загрузил ее тяжелой работой до самого вечера. И отправил он девушку почти что в полночь якобы по срочному делу – расплатиться с пекарем и купить устриц – только для того, чтобы наказать. Он хорошо знал, как она боится темноты. Во время следствия она солгала.

– Что?

– Она не смогла расплатиться с пекарем и купить в лавке устриц по той простой причине, что не ходила ни в одно ни в другое место. У Маргарет было дурное предчувствие, и она пыталась разыскать Джона Уильямса.

В собор за время рассказа Эмили прошло множество людей. Лица у всех были напряжены – они явно шли помолиться о своей безопасности. Улица перед аббатством казалась пустынной. В обычный день в восемь часов утра ее бы заполняли правительственные чиновники в черных пальто, спешащие на службу. Но сегодня, похоже, многие из‑за известных событий предпочли остаться дома.

– А проклятое правительство почти ничего не делает, – пробурчал спутнику сурового вида мужчина, входящий в аббатство.

Другой мужчина говорил женщине, шедшей с ним под руку:

– Знать‑то бежала из города, отправилась в свои загородные дома. У них столько денег, что они могут нанять себе охрану. Но они не рассчитывают на полицию. Ведь именно полицейский совершил убийства этим вечером.

– А еще говорят, что убийца – из моряков, – вторила ему женщина. – Никому нельзя доверять. Сегодня ночью кто‑то ворвался в тюрьму «Колдбат филдз», убил ее начальника и выпустил на свободу тысячу заключенных. Господь помоги нам! А то ведь нас зарежут прямо во сне!

– И правительство нам не поможет, это уж точно.

– У лорда Палмерстона есть повод для беспокойства, – заметил Беккер, когда парочка скрылась в аббатстве.

– А он ведь еще не знает всего, – сказала Эмили.

– Что вы имеете в виду?

– Вы сейчас все поймете. Маргарет не могла найти Уильямса, потому что тот следил за лавкой. Когда Маргарет отправилась выполнять поручения, он зашел в лавку, чтобы еще раз поговорить с Марром. До этого он много выпил. С собой он принес молоток корабельного плотника, который один матрос оставил у него в комнате. Маргарет считает, что он собирался только попугать Марра.

– Но не смог сдержать эмоции, – предположил Райан. – После убийства Марра Уильямсу необходимо было убрать всех, кто слышал, как они ссорились, и мог бы опознать его. Но ребенок? Он ведь не представлял для него никакой угрозы. Зачем он убил ребенка?

– Опьяненный джином и гневом Уильямс рассудил так: если Марр собирался наказать Маргарет, выгнать ее на улицу из‑за ребенка, которого она должна родить, он тогда отплатит ребенку Марра, – пояснила Эмили.

Зазвенели, сотрясая воздух, колокола аббатства.

– Три дня назад я бы не поверил, что такое возможно, – сказал Райан.

– Маргарет заподозрила Уильямса в убийстве. На следующее утро, после того как ее допросили полицейские, девушка отправилась к возлюбленному и застала его дома. Она прямо спросила о том, что произошло, но он все отрицал. Она спросила еще раз, с большим пристрастием, однако с тем же результатом. Но Маргарет прочитала все в его глазах. И что ей оставалось делать? Она не могла рассказать, что ждет ребенка, не имея законного мужа, а отец ее ребенка – тот самый человек, который зверски расправился с семьей Марра. Если она скажет правду, ей останется только одна участь: выйти на улицу, чтобы заработать себе на жизнь.

– И она не озвучила свои подозрения, – пробормотал Райан.

– Она говорит: если бы только она никогда не встречала Уильямса, если бы между ними не вспыхнули чувства, если бы только она не проявила слабость…

– Все эти люди остались бы живы.

– Много лет ее мучило чувство вины, – сказала Эмили.

– А что с убийством Уильямсона через двенадцать дней? – спросил Беккер. – Я говорил инспектору Райану: как странно, что человек, которого звали Джон Уильямс, убил человека, чье имя – Джон Уильямсон.

– По словам Маргарет, Уильямс пребывал в прострации, был угрюм. Он так много пил, что девушка не могла находиться рядом. Он отыскал ее, клялся в любви, но Маргарет его прогнала. Одним из злачных мест, которые он посещал, была таверна, принадлежавшая Джону Уильямсону. Люди шутили, что эти двое, возможно, связаны родственными узами. Говорили, что Джон Уильямс по возрасту вполне годится в сыновья Джону Уильямсону, но вот Уильям‑сын никак не может быть сыном Уильямса.[16]

– У меня голова кругом идет, – посетовал Райан. – Я уже начинаю думать как ваш отец. Уильям‑сын?

– Вы понимаете? – спросила Эмили.

– Уильямсон. Сын Уильямса. Это сходство фамилий не давало ему покоя, – продолжил развивать мысль Райан. – Он убил сына Марра. Маргарет его бросила. Он мог никогда не увидеть собственного ребенка, возможно что и сына. Чувство вины терзало его, и наконец он окончательно лишился рассудка. Думаю, ваш отец сказал бы что‑то вроде: когда Уильямс убил Уильямсона, он словно бы убил самого себя. И несколько дней спустя он действительно так и поступил: повесился в тюрьме «Колдбат филдз».

Двери аббатства внезапно распахнулись, и на улице загремел орган. Потянулись вереницей взволнованные прихожане – судя по лицам, не обретшие успокоения.

Органная музыка… Эмили вдруг поняла, где ей искать отца. Но времени на объяснения сейчас не было.

– Ребенок Маргарет, – произнесла она.

– Что с ним?

– Она родила сына. Зарабатывая на пропитание, она чистила водостоки, собирала на берегу реки куски угля. Ей удалось сохранить и выкормить ребенка. Когда мальчику было четыре года, она встретила отставного солдата и стала с ним жить.

– И?

– Мальчик получил фамилию этого солдата. Бруклин.

– ЧТО?!

– Сын Маргарет Джуэлл… сын Джона Уильямса… полковник Бруклин.

Де Квинси проснулся от прикосновения.

– Эй!

От испуга и неожиданности он, не глядя, лягнул ногой.

Кто‑то вскрикнул и отскочил в сторону.

Де Квинси открыл глаза и увидел в бледном утреннем свете дюжину призрачных фигур. Люди встали полукругом и смотрели на него. Одежда на них была грязная и рваная, лица изможденные, кожа усеяна язвами.

– Я просто искал бритву, – сообщил нищий, чье прикосновение и разбудило Де Квинси.

– Думаете, я убийца? – Де Квинси, не обращая внимания на боль в поврежденном плече, оперся обеими скованными руками о перепачканную сажей стену и поднялся. – Разве я, такой старый и слабый, смог бы что‑то противопоставить вам, молодым и сильным? Что мне могло быть от вас нужно?

– Может, вы хотели забрать наши ценности, – саркастически произнес другой нищий.

– А может, это вы пытались меня ограбить, – возразил Де Квинси.

– Подбородок у вас ободран, на пальто кровь – непохоже, чтобы у вас было что‑то ценное. А почему вы в наручниках?

– Мы повздорили с лордом Палмерстоном.

– С господином Купидоном? Ха‑ха.

– В самом деле. Лорд Палмерстон невзлюбил меня и приказал арестовать.

– Ну, не желаете говорить правду – дело ваше. – Нищий с угрожающим видом шагнул вперед. – Но что вы тут делаете?

– То же, что и вы. Мне нужно было передохнуть.

– Я имел в виду «здесь». Как вы нашли это место?

– Если господин Купидон и правда его ищет, он притащит сюда полицию, – посетовал один из нищих. – Они будут искать, пока не обнаружат наше пристанище. Давайте‑ка вышвырнем этого малого на улицу.

– В конце туннеля еще можно ощутить запахи хлеба из пекарни?

– Пекарни?

– От аромата свежевыпеченного хлеба у меня бурчало в животе. Но через некоторое время мой желудок стал таким маленьким, что я знал: даже если у меня вдруг и окажется хлеб, я не смогу его съесть. Тогда я ходил на то место и просто вдыхал запахи пекарни и представлял, будто на самом деле ем свежий хлеб.

– Откуда вы про это узнали?

– Еще в туннеле был поворот, и ступеньки вели оттуда наверх, во двор. Во дворе стояла водяная помпа. Я не особо доверял ей, но другой воды мне было не найти, так что я все равно пил.

– А об этом откуда вам известно?

– Больше пятидесяти лет назад здесь был мой дом. Я провел тут несколько недель, а потом нашел прибежище в пустующем доме на Греческой улице, недалеко отсюда.

Де Квинси осмотрелся по сторонам, ощущая груз прошедших пяти десятков лет.

– Иногда я думаю, что мучения, перенесенные мною здесь, ничто по сравнению с теми, которые выпали на мою долю позднее. Но, добрые джентльмены, я хочу просить вас об одной услуге.

– Хе! Джентльмены.

– Мы посторонним не помогаем за так, – пробурчал один из нищих. – Ты же знаешь, нам нужно есть.

– Знаю, уж поверьте. К несчастью, я сейчас испытываю денежные затруднения, но все же смогу с вами расплатиться.

– Как же?

– Вот этими наручниками. В правом кармане пальто вы найдете ключ от них.

Один оборванец быстро сунул руку в карман, вытащил ключ и отскочил подальше.

– Теперь ты никуда не денешься. Без нас ты не снимешь наручники.

– Я бы и так не смог этого сделать. Отверстие для ключа находится с внешней части, а туда мне не дотянуться. Пожалуйста, снимите их.

– А этот малыш забавный.

– А давайте оставим его вроде как пленника, – предложил какой‑то умник. – Он будет развлекать нас своими разговорами.

– Точно. Как игрушка, которую вынимают из коробки.

– Лучше снимите наручники. Они вам пригодятся, – посоветовал Де Квинси. – Они будут ваши. Вы сможете их продать. Полицейские наручники вместе с ключом можно легко сбыть за пару фунтов людям, которые находятся не в ладах с полицией.

– Ну, я никогда об этом не думал.

– Так подумайте быстрее. Мне нужно торопиться.

Нищие заколебались.

– Пара фунтов, – пробормотал наконец один из них. – Давайте, ребята.

Вскоре руки Де Квинси были свободны. Он растер опухшую, воспаленную кожу, заставляя кровь быстрее течь по жилам.

– У меня есть и кое‑что еще в качестве платы.

– О чем это он?

– Моя одежда.

– Э?

– Нужен кто‑то примерно моей комплекции, с кем я смогу поменяться одеждой.

– Вы хотите поменять свою одежду на то, что носим мы?

– Кто‑то моей комплекции, – подчеркнул Де Квинси. – Одежда должна сидеть на мне, будто моя собственная.

– Пожалуй, вроде вас будет только Джоуи. Вон он стоит. Сколько тебе годов, Джоуи? Пятнадцать?

Из группы выступил тощий паренек с лицом, обезображенным оспой. Одет он был в такое же рванье, как и все остальные.

– Думаю, так.

– Хочешь взять мою одежду? – спросил Де Квинси.

– Слишком она хорошая. Как я буду в ней попрошайничать? У меня в ней будет такой вид, что никто и пенни не даст.

– Но тебе будет теплее. И я не сомневаюсь, что она совсем скоро станет такой же затрапезной, как и твоя старая.

По правде говоря, отвороты брюк Де Квинси пообтрепались, пальто на локтях протерлось почти до дыр, но с учетом вечных долгов это было лучшее, что он мог себе позволить.

– Джоуи, и дай, пожалуйста, шляпу. У тебя густые волосы, они тебя согреют.

Пять минут спустя Джоуи, разглядывая «новые» штаны, натягивал «новое» пальто и выглядел невероятно гордым.

– Могу хоть сейчас отправляться на королевский бал.

– Скорее, на нищенский, – фыркнули в толпе.

Тем временем Де Квинси натянул лохмотья, полученные от Джоуи, и надвинул до самых глаз мятую шляпу.

– И куда вы намереваетесь идти в таком виде? – спросил изумленный нищий. – Мы стараемся избавиться от своих обносков, а вы, наоборот, захотели их надеть.

– Да, добрые джентльмены, я именно собираюсь кое‑куда направиться, и мне понадобится от вас еще одна услуга.

– Что? Какая еще услуга?

– Кто из вас изображает безногого?

Нищие застенчиво переглянулись.

– Откуда вы знаете о…

– Я знаю все ваши хитрости. Один показывает фокусы. Кто‑то исполняет акробатические трюки. Скорее всего, это Джоуи – он моложе всех и самый ловкий.

Джоуи не удержался и продемонстрировал свои умения: сделал несколько сальто и кувырок назад, а потом прошелся на руках.

Остальные зааплодировали.

– Браво, – похвалил паренька Де Квинси. – Ну а что касается остальных, то один из вас поет. Другой прикидывается слепым. Третий убирает грязь с проезжей части, когда джентльмен с дамой переходят дорогу. Кто‑то умоляет дать ему немного денег, чтобы купить билет на поезд и съездить навестить умирающую мать. И должен быть тот, кто притворяется безногим. И для этого человека у меня есть великолепное предложение.

– Что вы предлагаете?

Из толпы выступил, хромая, нищий. Годы, в течение которых он, изображая инвалида, подгибал под себя ноги, не прошли даром: колени были серьезно повреждены.

– Можно, я посмотрю на вашу платформу?

Мужчина на мгновение смутился.

– Ну, если вы так это называете…

– Принесите, пожалуйста.

Нищий скрылся за спинами товарищей и через несколько секунд вернулся, хромая, с прямоугольной доской на колесиках. Сверху к доске был прикреплен кусок старого толстого ковра. В середине имелось углубление, в котором нищий мог спрятать ноги, поджав их под себя, и создать таким образом впечатление, будто он лишился нижних конечностей от колен.

– Это лучшее из того, что я видел, – восхитился Де Квинси. – Дорогой друг, будьте так любезны прогуляться со мной дальше по туннелю. Мне нужно поговорить с вами наедине.

Остальные нищие подозрительно на них уставились, но Де Квинси невозмутимо взял «безногого» под руку и повел за собой. С каждым шагом мужчина вздрагивал.

– Друг мой, я должен позаимствовать у вас платформу.

– А как я буду просить милостыню без нее?

– Я не ошибусь, если предположу, что при случае вы с удовольствием пропускаете стаканчик‑другой?

– Это одно из немногих удовольствий в моей жизни, – признался нищий.

– Я выскажу еще одно предположение. Наверняка вы также любите добавить в спиртное немного опиума?

– Вы говорите о лаудануме?

– Совершенно верно, друг мой. Чтобы унять боль в ноющих костях зимними вечерами. Вам это знакомо?

– Без него у меня ужасно болят колени. Без него я не могу заснуть от боли.

– И как бы вы отнеслись к предложению обменять вашу восхитительную платформу на некоторое количество лауданума?

– Но как это может быть?

– Прежде я хочу убедиться, что вам известны последствия приема лауданума. Я просто хочу, чтобы вы ощущали тепло в это холодное время года и могли спать крепко, не просыпаясь от боли.

– Вы говорите, что можно, типа, умереть от него?

– Такие случаи известны среди неопытных людей.

– Я потребляю лауданум с тех пор, как в первый раз оказался на улице. То же и они.

Нищий показал на своих товарищей.

– Вероятно, вы захотите разделить его с коллегами. В этом случае никто не выпьет слишком много.

– Разделить? Да как же это получится?

– Мы пришли к соглашению?

– Да! Да! Да! Где лауданум?

Де Квинси отвел хромого назад к разломанному ящику, нагнулся и вытащил из‑под него фляжку.

– Что это? – воскликнул один из нищих.

– Еще одна плата за ваши услуги. – Хотя Де Квинси отчаянно хотелось самому сделать глоточек, он протянул фляжку хромому. Отдать лауданум, – может быть, всего несколько раз в жизни ему приходилось идти на подобные жертвы. – Когда фляжка опустеет, вы сможете ее продать.

Нищий отхлебнул рубиновой жидкости и передал фляжку по кругу.

– Я вот думаю, будет ли такой уж большой наглостью с моей стороны просить вас еще об одном одолжении? – задумчиво протянул Де Квинси.

– Да уж, смелости у тебя явно не по росту.

– Пятьдесят лет назад, когда я обитал на этих улицах, существовало негласное правило: мы с моими товарищами «работали» на определенной территории. Я мог просить милостыню на участке от примыкающей к Гайд‑парку оконечности Оксфорд‑стрит до угла Бонд‑стрит. До Гросвенора на юге и Вигмора на севере. Но если я выходил за эти границы, то попадал на территорию, контролируемую другой группой, и последствия для меня могли быть самыми неприятными.

– То же и сейчас, – кивнул один из нищих. – У нас есть свои места. Мы не мешаем друг другу. Живи и давай жить другим.

– Вы можете оказать мне неоценимую услугу. Точнее говоря, вы окажете неоценимую услугу Лондону и всей Англии, если свяжетесь с вашими ближайшими соседями и попросите их в свою очередь связаться с группами, «работающими» по соседству с ними.

– Для чего?

– Я ищу одного человека. Отставного армейского офицера. Он двадцать лет прослужил в Индии, получал награды как отличившийся в военных действиях. Ему немного за сорок, он необычайно высокого роста, с привлекательными чертами лица, которые, однако, вызывают у вас беспокойство, так как по ним невозможно судить ни о его мыслях, ни о чувствах. Всегда чисто выбрит. Волосы светло‑каштановые, вьющиеся. Имеет строгую военную выправку. Одевается с изысканностью, подобающей человеку, который отвечает за охрану министра внутренних дел.

– Вы про лорда Палмерстона? Вы и правда знаете господина Купидона?

– Я только раз встречал лорда Палмерстона, сегодняшней ночью. И удовольствия мне эта встреча не доставила. А человека, о котором я желаю получить информацию, зовут полковник Бруклин.

– Что вы хотите узнать?

– Где он живет, где бывает, каковы его привычки. Одним словом, все сведения, какие только возможно раздобыть.

– Помочь Англии, так вы сказали? Но Англия нам ни шиша почти не помогает. Что мы поимеем за наши труды?

– Облегчение от осознания того, что он не убьет вас, пока вы спите.

– Это, конечно, хорошо, но я даже больше боюсь умереть от голода.

– Я гарантирую, что каждый, кто поможет мне найти полковника Бруклина, получит более чем достаточное количество еды.

– У тебя ж в карманах нет ни пенса. Как же ты можешь обещать нам такую хренотень?

– Об этом позаботится лорд Палмерстон.

– Человек, который хочет засадить тебя в тюрьму? И ты ожидаешь, что мы на это поведемся?

– Обещаю, что лорд Палмерстон проявит неслыханную щедрость, когда узнает, какое зло таилось рядом с ним. Джоуи, ты теперь носишь приличную одежду и потому лучше всего подойдешь на роль наблюдателя. Тебе нужно будет сидеть на скамье в Грин‑парке и наблюдать за особняком лорда Палмерстона на Пикадилли. Полковник Бруклин появится там сегодня. Возможно, что и не один раз. Ты не ошибешься – я подробно описал его внешность, да и суровый взгляд полковника скажет сам за себя. Запомни: он очень высокий, и выправка у него как у военного с многолетним стажем. Лицо чисто выбрито в отличие от всех этих политиков и прочих бюрократов с бачками, которые во множестве приезжают к лорду Палмерстону.

– И что мне делать, если я его увижу?

– Иди за ним следом. И попроси кого‑нибудь из своих «коллег» отправиться сюда и доложить обо всем вот этому джентльмену, который любезно предоставил мне платформу.

– Клянусь, вы из нас детективов делаете! – воскликнул нищий с беззубой улыбкой.

– Героев, – поправил его Де Квинси.

В обычный вторник уже в ранний час Оксфорд‑стрит была бы заполнена пешеходами и экипажами, а также многочисленными продавцами с их тележками, нагруженными кофе, выпечкой и устрицами. Но в этот день народу на улице было вдвое меньше обычного – ужас, вернувшийся в Лондон много лет спустя, заставил людей остаться дома.

Пять дюжин городских газет спешно напечатали дополнительные экземпляры специальных выпусков, но удовлетворить бешеный спрос не могли. Быстро распространились слухи, что убийств было больше, чем сообщают газеты; говорили, что убийства произошли едва ли не в каждом квартале. Очень многие полагали, что после убийства начальника тюрьмы «Колдбат филдз» оттуда бежали все заключенные и теперь город захлестнет невиданная волна насилия. Ведущие из Лондона дороги были забиты колясками – это состоятельные горожане направлялись в свои загородные имения. На железнодорожных станциях было не протолкнуться: там скопились все, кто мог позволить себе купить билет.

Посему возможные наблюдатели, следящие за Оксфорд‑стрит в надежде обнаружить худенького, маленького роста мужчину шестидесяти девяти лет, имели все причины полагать, что в отсутствие привычной суеты заметить этого человека не составит труда.

В том, что наблюдатели будут, Де Квинси не сомневался. Ночью, перед тем как его увезла карета, он сказал дочери (в присутствии Бруклина), что она найдет его там, где он слушал музыку. Бруклин не смог бы понять смысла этих слов. Но беда в том, что и Эмили тоже могла не догадаться. Де Квинси оставалось только молиться, чтобы девочка вспомнила, как в воскресенье они приходили на Оксфорд‑стрит и он показывал ей тот самый угол, на котором пять десятков лет назад вместе с Энн слушал игру органиста. Но между тем полковник наверняка отправит своих людей во все уголки Лондона, где, по его мнению, Де Квинси может встретиться с дочерью. И Оксфорд‑стрит, которая являлась столь важной вехой в прошлой жизни Любителя Опиума, окажется в начале списка.

Однако Бруклин не мог знать – и никто не мог, если только он не погибал здесь от голода, – изнанку Оксфорд‑стрит, тот потайной мир, в котором существовали местные нищие.

Тот, кто наблюдал бы сейчас за улицей, увидел бы, как постепенно оборванцы всех мастей выползают на свет божий из многочисленных дыр. Они взирали на окружающую унылую действительность и, более мрачные, чем обычно, ползли на свои места. Среди них находился и безногий. Несчастный с низко опущенной на грудь головой передвигался на маленькой деревянной платформе, установленной на колесики. Чтобы не обдирать руки о выложенный камнями тротуар, нищий использовал небольшие дощечки. Он отталкивался ими и таким образом продвигался вперед.

Каждый раз, когда колесико платформы попадало в щель между камнями, колени Де Квинси пронзала боль. Подогнутые ноги сводило судорогой, и Де Квинси сокрушался по поводу того, что не отхлебнул из фляжки перед тем, как отдать ее своим новым товарищам. Совсем скоро жажда лауданума еще больше усилит страдания. В голове пульсировала тупая боль, а лоб был мокрым от пота. Вспотел он не оттого, что приходилось толкать неудобную тележку, а от затянувшегося воздержания.

Логика подсказывала, что любой возможный наблюдатель вынужден будет оставаться неподвижным: притворяться, будто читает газету, или поджидает кого‑то, или глядит в витрину. Де Квинси приметил несколько человек, подходящих на роль шпионов, но когда проехал мимо одного из таковых, то удостоился лишь мимолетного безразличного взгляда. Воистину, те, кто принадлежит к самым низшим слоям общества, не вызывают ни у кого ни малейшего интереса.

Де Квинси добрался до ближайшего проулка и вкатился на тележке в густую тень. Только убедившись, что никто его не видит, он слез на землю, подхватил тележку и сошел вниз по ступенькам. После нескольких минут, проведенных почти в полной темноте, он вышел к очередной системе туннелей. Пролез через дыру в проржавевшем ограждении и долго двигался по настоящему лабиринту, пока наконец не оказался у подножия лестницы. Поднялся и выбрался в грязный, унылый дворик, в котором ютилось с пару дюжин жалких лачуг.

На него уставилась женщина с изможденным лицом.

– В такую рань – уже клиент. Непохоже только, что у него в кармане найдется хоть пара пенсов.

Вторая, такая же осунувшаяся, тоже поглядела на Де Квинси.

– Скажи ему, мы не общество благотворительности для нищих.

– Доброе утро, милые дамы. – Де Квинси улыбнулся и приподнял мятую шляпу. Шрам на подбородке отозвался на улыбку болью. – Как вы поживаете в это прекрасное утро?

– Вовсе и неостроумно. Давай шиллинг, а иначе даже и не мечтай поиграть в «туда‑сюда‑обратно».

– Вы ошибаетесь в отношении моих намерений, милые дамы, – сказал Де Квинси и водрузил шляпу на место. – Я пришел сюда с дружеским визитом. Дорис и Мелинда ведь здесь обитают?

– Дорис и Мелинда? Откуда ты…

– Добрые люди на улице подсказали, что я смогу найти их здесь.

– Слушай, а мне знаком твой голос. Где‑то я его уже слышала.

– Конечно слышали, милая дама. В Воксхолл‑Гарденс, вчерашним утром. Вы все выдавали себя за Энн. – Де Квинси с трудом подавил горькие воспоминания. – Впрочем, я тогда был одет немного приличнее.

– Чтоб тебе провалиться! Это же тот малыш! Что с тобой приключилось?

– Фортуна повернулась ко мне спиной, после того как я встретился с тем самым человеком, который заплатил вам за представление в Воксхолл‑Гарденс. Дорис, ведь это вы.

– Этот гомик пообещал заплатить каждой из нас еще по соверену. Божился, что придет вчера вечером, но просто кинул нас. Мы упустили клиентов, пока ждали его.

– Я могу устроить так, что вы получите деньги, которые он вам пообещал, но не дал.

– И как такое возможно?

– Мелинда, это вы? Я узнал ваш прелестный голос.

Мелинда захлопала ресницами.

Вторая женщина засмеялась.

– Вам заплатит лично лорд Палмерстон, – сообщил Де Квинси.

– А вы с господином Купидоном приятели, что ли?

– Мы с ним, безусловно, знакомы. Если вы, добрые дамы, уделите мне несколько минут, надеюсь, я смогу убедить вас стать моими шпионками.