Проблемы периодизации. Проблема самостоятельности

С самого начала над схемой «трех веков», использовавшей технологический критерий как вещественный и развернутый во времени, то есть чисто археологический, нависала авторитетность старых схем периодизации развития человечества, не-археологических. Они все время перетягивали основу шкалы на себя, норовя вернуть свое первенство, подчинить себе новую периодизацию, сделать ее своим допустимым дубликатом.

В периодизации палеолита первая разбивка материала во времени, созданная Эдуардом Ларте и дополненная Гарриго, была сугубо палеонтологической. Доисторическое время делилось на палеонтологические века — век гиппопотама, век пещерного медведя, век мамонта и шерстистого носорога, век северного оленя, век зубра и бизона — и по ним надлежало распределять палеолитические стоянки. Распределять, руководствуясь представленной в них фауной, костями животных. Это ставило археологов в полную зависимость от палеонтологической шкалы в каждом районе и от наличия костей среди находок, от полноты этого материала. Между тем сам собой напрашивался вопрос, нет ли в археологическом материале у стоянок каждого века собственных отличительных особенностей, и если есть, то нельзя ли их и сделать основой периодизации. Ведь тогда появилась бы возможность относить стоянки к тому или иному веку, не дожидаясь палеонтологического определения и даже если костей на них вообще не найдено. Эта возможность была использована Габриелем де Мортилье, учеником Ларте.

Поначалу периоды уточненной палеонтологической шкалы были попросту спроецированы на археологический материал и периодизация претерпела мало изменений: век гиппопотама стал шелльской эпохой, век пещерного медведя и мамонта (их объединил еще Ларте) был назван эпохой мустье, век северного оленя разделился на эпохи солютре и мадлен, век зубра и бизона относился уже к неолиту. Однако с самого начала у Мортилье была идея, что материальная культура человека развивалась по собственным законам, что эту логику развития можно уловить, установить ее этапы. Эта эволюционистская идея превращала археологическую схему из простого перевода палеонтологических ярлычков на язык археологии в нечто большее — в самостоятельную периодизацию.

В первой половине ХХ в. эволюционные идеи переживали кризис. Аббат Анри Брейль и другие ввели между периодами Мортилье новооткрытые культуры — клэктон, леваллуа и др., — разбивавшие его логичную эволюционную последовательность. Это лишило схему станового хребта, и пришлось искать опору вне археологии. Еще больше повернула археологов в эту сторону обнаружившаяся территориальная ограниченность нормативной шкалы Мортилье: в Восточной Европе, Азии и особенно Африке оказались совершенно другие палеолитические культуры и другие линии развития палеолита, с другими особенностями, с другими делениями шкалы. То есть другая шкала! Даже в самой Франции и даже в верхнем палеолите не во всех районах развитие шло по шкале Мортилье (параллельной с ориньяком оказалась культура перигор). Единство оказалось достижимым только через абсолютную хронологию природных процессов. Геологические критерии, включая палеонтологические, опять вышли на первый план (см., напр., Delcourt 1975). Соответственно изменился смысл названий, обозначающих эпохи. Определять их стал не типологический критерий, определяющими стали хронологические данные. Это уже к середине века стало вызывать возражения как на Западе (Cailleux 1951), так и на Востоке.

Не скрывая недоумения, В.Н.Гладилин описывает произошедший сдвиг: «С некоторых пор с легкой руки французских исследователей археологический подход к периодизации палеолита был заменен геохронологическим, или, говоря иначе, естественно-научным. Критерием при отнесении памятников к определенной эпохе стали служить не столько технико-типологические особенности индустрий, сколько временные показатели (данные относительной и абсолютной хронологии). При этом проводятся резкие горизонтальные линии, которые делят эоплейстоцен и плейстоцен на ряд отрезков — геологических эпох. С этими геологическими подразделениями прямо коррелируются выделенные ранее на археологическом материале эпохи палеолита. Схеме этой обычно присущ глобальный характер. Так, комплексы до гюнц-миндельского интергляциала стали относить к олдувайской эпохе, от гюнц-минделя до рисс-вюрма — к ашельской, рисс-вюрмского возраста — к премустье, ранневюрмские — к мустьерской эпохе, более поздние вюрмские, начиная от интерстадиала хенгело-подградем, — к позднему палеолиту».

Когда же обнаружилась несогласованность археологических подразделений с геологической шкалой (поздний палеолит проявляется на геологической шкале очень рано, ашель в Восточной Африке — неимоверно рано и т.п.), таким выбивающимся из предписанных стандартов отрезкам стали давать дополнительные дефиниции с приставками: «прото-», «пре-», «пост-», «эпи-» и др., пишет Гладилин. Ситуация эта представляется ему странной и «парадоксальной» (Гладилин 1989: 16-17; Гладилин, Ситливый 1990: 16-17).

Однако и среди советских археологов обнаружились те, кто склоняется к французскому подходу. Известный среднеазиатский археолог В.А.Ранов в специальной статье о соотношении периодизации и хронологии признает, что периодизация должна базироваться на «геологической стратификации, абсолютной хронологии, технико-типологических данных, первичном материале (в отдельных случаях) и некоторых других моментах». В идеале, считает он, лучше бы опираться на все эти факторы, но на практике так не получается. «...Вопрос сводится к соотношению геологической стратификации, ...которая, как правило, задается приглашенным на стоянку геологом, и технико-типологической классификацией, на основании которой археолог размещает свои археологические ассамбляжи на шкале археологических эпох». Ранов ставит вопрос ребром: «может ли археология самостоятельно без геологической шкалы создать реальную, соответствующую действительности периодизацию».

Он напоминает о совещании в Москве в 1957 г., обсуждавшем правомочность археологического подхода к периодизации палеолита. Тогда была принята резолюция, что периодизация должна создаваться на основе археологии с учетом геологических данных. То есть большинство признало самостоятельность археологической периодизации. Ранов сообщает, что так он и пытался строить свои выводы. «Тогда мне казалось, что археологический материал сам по себе обладает достаточной разрешающей способностью, достаточной для создания периодизационных схем». Однако попытки построить такую шкалу окончились неудачей: материал не складывался в единую систему, европейская же система слишком далека и чужда, да и сама по себе дискредитирована как стандартная шкала. Всё это привело Ранова «к отрицанию права за археологическим инвентарем быть основой периодизации» (Ранов 1984).

Еще раньше такая же тенденция проявилась по отношению к мезолиту. Он с самого начала плохо укладывался в представления об эволюции и постепенном прогрессе: обедневшая среда, измельчавший инвентарь, исчезнувшее великолепие палеолитического искусства... Археологи с эволюционными убеждениями поначалу просто не признавали выделения мезолита. Потом Грэйем Кларк и Гордон Чайлд единодушно подчеркивали чисто хронологическое значение этого понятия (Clark 1932: XIV; Childe 1947; Mellars 1981: 15). И в СССР Черныш (1974) предложил считать мезолит чисто хронологическим понятием .

На совещании в Москве, которое упоминал Ранов, и позже самостоятельность археологической периодизации, как это ни парадоксально, отстаивал геолог В.И.Громов. Он заявил: «...периодизация, как правило, должна включать данные классификации. Таким образом, периодизация палеолита должна отражать не только простую последовательность в развитии материальной культуры, но и особенности различия культур на каждом отрезке времени... Надежно определение геологического возраста палеолита, конечно, очень важно, однако оно не имеет решающего значения» (Громов 1959). В 1980 г. аналогичную позицию заняли и многие западноевропейские ученые (Г.Бозинский, Д.Роу, А.Тюфро и др.). Во второй половине 80‑х эти позиции в СССР отстаивали Гладилин и Ситливый (1986; 1990).

Применительно к неолиту, энеолиту и бронзовому веку роль природной шкалы в конкуренции с чисто археологическими критериями еще очень велика, особенно климатической шкалы Блитта — Сернандера. Не так давно «литториновое время», «бореальный», «атлантический» и «суббореальный периоды» просто вытесняли из обихода чисто археологические подразделения. В последнее время эту роль стали выполнять радиоуглеродные даты. По мнению Ричарда Брэдли, для обобщающих исследований, для сравнительной археологии просто необходима радиоуглеродная хронология. Наконец-то в разных регионах будет одна и та же шкала. Даже если даты всё еще с ошибками, то это систематические ошибки — они одинаковые для всех регионов, и это позволяет игнорировать их в сравнениях. «Радиоуглеродное датирование может внести порядок туда, где ныне путаница» (Bradley 1986: 153). «Начало конца», — была озаглавлена рецензия Хардинга и Тэйта на сводки калибровок для радиоуглеродных дат (Harding, Tait 1989). Еще недавно такой энтузиазм был очень распространен, но ныне, кажется, эта тенденция пошла на убыль, стала более умеренной.

Для более поздних эпох роль внеархеологической опоры играют другие виды шкалы. Античная и средневековая отрасли археологии нередко предпочитают опираться на старые шкалы периодизации, построенные на стилях искусства или сообщениях письменных источников. Примерно одновременно с начальной «системой трех веков», в первой половине XIX века, была разработана промежуточная, полуархеологическая-полуискусствоведческая, шкала стилей амфорной росписи (краснофигурный, чернофигурный и т.д., с дробными подразделениями). Но многие археологи охотнее использовали всё же такие названия для периодов, как «архаический», «классический», «эллинистический» или «Темные века», «век Перикла», не говоря уже о таких терминах, как «римское время», «время Республики», «время упадка Империи». Соответственно в средневековой археологии применялись свои ярлычки: «время Меровингов», «великокняжеское время» и т.п.

Всё это можно расценивать как издержки становления, как детские болезни новой системы, постепенно преодолеваемые. Но лучше понять это как указание на некую естественную, внутренне обусловленную, ограниченность самой системы. По самой ее сути, начальные шаги ее классификации однородны и универсальны — в грубом охвате материалы осваивались так везде и в этой именно последовательности. Но разработка вторичных признаков, необходимых для дальнейших шагов классификации, уводит всё дальше от этого единообразия. В каждой местности и в каждой категории материала они свои. Поэтому чем разработаннее периодизация, чем мельче единицы членения, тем меньше возможности соблюсти единство критерия и тем меньше вообще всякого единства, цельности, связности. Поэтому всё время нарастают и трудности с самим техническим критерием, или, как его назвал Нарр (Narr 1957: 6), — эргологическим (от названия науки о материалах и технологиях — эргологии).