Общемировая или локальная?

Вопрос уже ставился в литературе (Klejn 1972; Černych 1982). Придание этой периодизации характера общемировой заключалось не только в игнорировании локальных различий. То есть дело не ограничивалось тем, что установленная для Северной и Западной Европы последовательность этапов была принята за норму, пригодную для всей Земли. Унификация имела еще и другой аспект: неравномерность развития разных районов смазывалась, и периодизация передовых районов (для определенного периода — периодизация Древнего Востока) не только распространялась на остальные как эталон, но и попросту накладывалась на них даже своей хронологической сеткой (Ciоĺek 1975).

То есть намечались единые для всей ойкумены переломные моменты смены эпох — от мезолита к неолиту, от неолита к медному веку и т.д. — по успехам в наиболее передовых районах. Считалось, скажем, что на Земле наступил бронзовый век, раз он наступил в Восточном Средиземноморье, хотя бы в Скандинавии еще господствовал камень. Такую трактовку навевало эволюционистское понимание закона единства человечества, сочетавшееся с характерным для эволюционистов протодиффузионистским представлением о решающей роли нескольких небольших районов в истории всего человечества. И диффузионисты переняли эту трактовку.

Еще Городцов выделял единую неолитическую эпоху в истории всего человечества, начиная ее с конца ледникового периода и завершая первым появлением металла в V тыс. до н.э. в странах Древнего Востока. Это была крайность.

Однако такое игнорирование локальных особенностей развития зашаталось с накоплением фактов о синхронности северного неолита с южным бронзовым веком, о своеобразии развития Африки (появление железа до бронзы) и т.п. Главную же роль в сдвиге акцентов сыграл отход европейских археологов от идей и принципов эволюционизма. В книге «Человек создает себя» Чайлд писал: «Не надо представлять себе дело так, что в один прекрасный момент мировой истории протрубила труба с небес и каждый охотник от Китая до Перу отбросил свои оружие и ловушки и начал сеять пшеницу или рис или маис или принялся разводить свиней, овец и индеек» (Childe 1936: ??).

Многие ударились в противоположную крайность — абсолютизацию локальных особенностей и территориальных границ, отрицание параллелей в развитии (см. Борисковский и Замятнин 1934; Daniel 1950: 239 и сл.). Отход был не всеобщим. Общие идейные традиции эволюционизма сохраняли большой авторитет и частичное признание среди археологов-марксистов, конкретное фактологическое наследие удерживалось еще шире. С другой стороны, и в советской науке было время абсолютизации таких факторов, как местное своеобразие, культурная самостоятельность и первобытная изоляция. Крайности сосуществовали и боролись (с работой Городцова ср.: Равдоникас 1947: 151).

Еще в середине нынешнего века М.Е.Фосс продолжала, хоть и не столь радикально, традицию Городцова и подчеркивала «несообразность применения термина «неолит» в отношении культур, синхронизируемых с бронзовыми, так как получается, что племена, находящиеся в сношениях друг с другом, жили в разных эпохах». Исследовательница утверждала, что синхронные «культуры следует относить к одной эпохе, несмотря на различие в облике» (Фосс 1949: 41). И она реализовала эту идею в конкретных примерах.

Вскоре А.Я.Брюсов выступил с критикой «эклектичных последователей» Городцова, относящих определенные стоянки и культуры к эпохе бронзы на основании наличия в них единичных бронзовых изделий или даже орнаментов на керамике, если те аналогичны орнаментам в более южных культурах, имеющих бронзовые орудия.

«Такое сопоставление, — писал он, — было бы вполне закономерным при допущении определения неолитической эпохи, данного В.А.Городцовым. С этой точки зрения он вполне последовательно относил, например, к бронзовой эпохе комплексы вещей, среди которых были кремневые наконечники с выемкой в основании, и даже к железной эпохе комплексы, включавшие наконечники сейминского типа. Но сторонники изложенного взгляда не идут так далеко, и потому их определения допускают внесение субъективного элемента. Трудно понять, какие элементы в материальной культуре с их точки зрения можно использовать для отнесения комплекса вещей к бронзовой эпохе; с элементами культур бронзовой эпохи какой области следует их сопоставлять? Почему, например, наличие орнамента в виде заштрихованных треугольников на глиняных сосудах лесной зоны позволяет относить комплексы с такой керамикой к бронзовой эпохе по аналогии с таким же орнаментом на сосудах, найденных на юге СССР и относимых к эпохе бронзы, а наличие спирального орнамента на сосудах трипольской культуры не приводит к такому же заключению по аналогии со спиральным орнаментом Месопотамии? И здесь В.А.Городцов был последовательнее своих эклектичных подражателей и относил трипольскую культуру целиком к бронзовой эпохе» (Брюсов 1952: 5-6).

Но, критикуя своих противников за непоследовательность, Брюсов не выдвинул аргументов против самого принципа. Между тем априорная несостоятельность последнего далеко не столь очевидна, как это казалось Брюсову, особенно если отойти от крайних выражений. На Западе в наши дни построение, подобное Городцовскому, хотя и с другими хронологическими границами, предложил в своем капитальном труде Герман Мюллер-Карпе. Он называет такой подход изохронологическим (противопоставляя его изофеноменологическому) и считает его правомерным и практичным (Mьller-Karpe 1969: VI). При изофеноменологическом подходе объединяются в одну эпоху культуры со схожими явлениями, т. е. культуры одной стадии развития, одного уровня, представляющие один и тот же феномен. А при изохронологическом — контактирующие друг с другом, взаимосвязанные культуры. В этом случае лидирующая определяет уровень всех.

По Брюсову, который руководствовался установкой Монтелиуса, конец неолита наступает в «данной области или культуре» только с началом «местного производства металлических изделий, различные категории которых образуют в дальнейшем местные типологические ряды» (Брюсов 1952: 5). Лишь ненамного менее требователен Форбс — он считает возможным обойтись без констатации собственных типологических рядов, но все еще требует наличия местного производства: «даже те области, куда металлические предметы приносила торговля, не обязательно должны быть сами в веке металла. Пока не будут ввезены кузнецы, чтобы работать там, надо считать, что каменный век продолжается» (Forbes 1950: 15).

Но и Брюсов, упрекавший своих противников в непоследовательности, сам непоследователен: почему в сужении ареала он остановился на границах «данной области (какой именно? — Л. К.) или культуры», не сжал объект еще теснее — до пределов данного очага металлообработки? Именно так поступил Форбс. Можно было бы пойти еще дальше, и в конечном счете подлинно «местным» производство металлических изделий является только для того поселка, где живет кузнец, а «своим собственным» оно является лишь для самого кузнеца: все прочие поселки и районы — той же культуры или соседних — получают металлические изделия в порядке обмена, как импорты. Не будет ли тогда логически последовательным признавать наличие бронзового века только в этих пунктах производства, а на всей остальной территории тянуть неолит чуть ли не до наших дней? Да и наши современные населенные пункты — многие ли окажутся в железном или даже в бронзовом веке?

С этой точки зрения более рациональным представляется предложение Черных: «Где граница между неолитом и медным веком?» — спрашивает он. И отвечает: «На наш взгляд, эта эпоха начинается в той или иной географической зоне, заселенной единокультурным населением, с появлением в его обиходе медных или бронзовых изделий. Усложнять определение этой границы введением дополнительных условий, как-то: местные орудия или привозные, знает ли население металлообработку или нет, дают ли типологическое продолжение в последующем времени употребляемые орудия или нет, — здесь, по-видимому, нецелесообразно...

Этап бронзы начинается с появления в той или иной культуре устойчивой и значительной серии изделий из искусственных сплавов на медной основе... Если какой-либо металлургический центр характеризуется этапом меди, то все культуры, втянутые в зону его доминирующего влияния, будут находиться на этой же ступени. И, наоборот, если культура или группа культур получает основное количество изделий из центра, производящего бронзу, то мы должны считать эти культуры стоящими на этапе бронзы» (Черных 1965: 108-109).

Чем, однако, документируется тот факт, что данная культура «втянута в зону» определенного металлургического центра? По Черных, «основной признак» этого — «находка в памятниках соответствующей культуры серии медных или бронзовых предметов, бесспорно относящихся к этой культуре» (Черных 1965: 109).

«Для древнего человека, взявшего в руки металлический топор, — поддерживает эту позицию Н.В.Рындина (1978: 79), — было безразлично, где и кем он сделан: в местных мастерских или чужих, удаленных от него на сотни километров. Ему важны были технические преимущества нового орудия в сравнении со старым каменным». Она считает, что рубежом должно быть введение металла в производство. Случайное использование металлических предметов не имеет значения. Если из меди сделаны украшения или режуще-колющие орудьица (ножи, шилья), это еще неолит. Если орудия ударного действия (топоры), то это уже энеолит, потому что они должны быть упрочены ковкой. Рындиной возражает Збенович. Проушные топоры применялись не в основной отрасли производства, т. е. не в земледелии, а в домостроительстве и в быту, поэтому они не должны иметь столь определяющего значения. Для констатации перехода к медному веку достаточно наличия медных изделий устоявшихся типов на ряде памятников. Остальные металлургические критерии отступают на второй план (Збенович 1985).

Между тем, есть специфика у археологических источников (лакунарность и односторонность) и, в частности, у металла (отход в переплавку, редкость оставления в памятниках, отсутствие в некоторых категориях памятников). В силу этой специфики наличие металла в быту древних племен нередко сигнализируется лишь жалкими крохами, а бывает. что и вовсе очень долго не находит отражения в поступающих к нам данных археологии. В первом случае даже единичные металлические изделия, дошедшие до археологов, могут быть сигналами о значительных некогда поступлениях металла в данный район. В соответствии с этим для Арциховского достаточно и таких единичных предметов, чтобы отнести данную культуру к веку металла (Арциховский 1955: 60 сл., 70 сл.). Во втором случае мы имеем дело с длительным отсутствием прямых доказательств использования металла. Вспомним, что Карбунский клад целых полвека не давался в руки исследователей раннего Триполья. При такой ситуации вторичные признаки «втянутости» культуры в зону какого-то металлургического центра приобретают особое значение и пренебрегать ими было бы, видимо, неразумно.

Это может быть подавление техники кремня, деградация орудий, уход кремня в украшения, в ритуал. Правда, подобные сигналы не обязательно должны быть налицо при наличии в быту данного населения металлических изделий. Происходило ведь не только подавление техники кремня. Феномен контрастного отражения успехов металлургии в культуре, даже собственно в технике неолитических по своему укладу племен, давно реконструируется археологами: предполагаются имитация металлических топоров и кинжалов в камне и кремне, рост добычи кремня в ходе конкуренции с металлом и т.п. (Фосс 1949: 35, прим. 10; Чайлд 1952: 209, 267 и др.; Schickler 1968). Но, с другой стороны, и такая «втянутость» тоже заслуживает быть отмеченной в технологической периодизации: если это и неолит, то, несомненно, уже не прежний, не классический, а какой-то особый, во многом уподобляющийся бронзовому веку. Как очень удачно выразился Пик, «неолит, видимо, перерастает в металлический век без металла» (цит. по: Forbes 1950: 13).

Ввиду прогрессивности этого его этапа термин «пережиточный, реликтовый неолит», иногда применяемый в подобных случаях, вряд ли можно счесть вполне подходящим. Ведь «медный век без меди» или «бронзовый — без бронзы» — это в каких-то важных технологических отношениях все же медный век и бронзовый век (например, если взять состав кремневой и костяной индустрии — тех же орудий и оружия!). Выходит, что реконструкция подобных этапов в культурном развитии широкого, хотя и не всеобщего, территориального охвата, при элиминации крайностей, не так уж абсурдна.

Именно для таких периодов, которые уже не соответствуют определению классического неолита, но еще не обладают необходимыми признаками бронзового или даже медного века, некоторые исследователи считают подходящим термин «энеолит». Так, Тихонов пишет: «Энеолитом называется... период, начинающийся с момента появления первых металлических орудий, возникших самостоятельно или полученных из другого металлургического центра, и заканчивается с появлением местной обработки металла...» (Тихонов 1960: 86-88).

Отвлечемся от нечеткости формулировки (непонятно противопоставление «самостоятельности» «местной обработки металла»). Очень неудобно использование термина, придуманного для другой цели («энеолит» — период «равноправия» камня и металла), в новом значении («энеолит» — период, когда обходились импортными металлическими изделиями). Совпадение этих значений не доказано, да и не провозглашается исследователем. При сохранении за этим термином и старого смысла, а то и двух (это когда он отождествляется с медным веком), новое предложение только увеличивает разнобой и умножает путаницу.

Вообще удивительно стремление археологов к терминологической экономии, характерное для всей Европы. При резком обновлении — изменении и умножении — набора понятий в связи с разрастанием информации о материале они почти всегда норовят обойтись старым скудным набором нескольких терминов. Становится очевидной неравномерность развития, мы узнаем различные этапы продвижения металлообработки в определенной среде и этапы освоения металла там. Всё это новые понятия. Казалось бы, это должно побудить нас к созданию специальных терминов для этих этапов в количестве, соответствующем количеству этапов. Вместо этого мы пытаемся обойтись наличной горсткой слов, отягощенных старыми значениями, большей частью не подходящими к новым функциям, пробуем так и этак приспособить их к новым значениям, не отменяя старых.

Конечно, термины условны. Но если предлагаемое новое значение не является прямым следствием первоначального смысла, не соответствует привычному употреблению, то только авторитетное совещание ученых может придать ему жизненную силу и право обращения к новой функции. Пока этого нет, пусть термины означают то, что они означают, а для новых понятий давайте будем вводить новые термины.

В ХХ веке осознание вариативности развития побудило специалистов по палеолиту ограничить классическую последовательность «эпох» Мортилье (шелль — ашель — мустье и т.д.) Западной Европой, а для Африки, скажем, открывать новые понятия и изобретать новые термины (олдовай — лупембе — стилбей — санго...). «Эпохи» стали чаще именовать «культурами». Понадобились локальные подразделения и для Восточной Европы (селет), и даже для Франции (перигор). Периоды неолита и бронзового века Монтелиуса, обозначенные цифрами, оказались стандартом только для Северной Европы. Что же, их тоже именовать культурами? «Культура МI», «культура MII»... Уже для Центральной Европы потребовалась иная периодизация — ее ввел Пауль Рейнеке, обозначив свои периоды буквами. Для Эгейского бассейна, в культурном отношении очень влиятельного в неолите и бронзовом веке, Артур Эванс (для Крита), а затем Алан Уэйс и Карл Блеген (для материковой Греции) и др. основали отдельную периодизацию — Ранне-Минойский, Средне-Минойский, Поздне-Минойский, с делением каждого на I, II и III, соответственно Ранне-Элладский, Ранне-Кикладский и т.д., с теми же делениями. Очень стройная система, даже слишком стройная.

Герман Мюллер-Карпе (Müller-Karpe 1974; 1975) предложил применять в периодизациях разные критерии для разных масштабов охвата. В узко-локальных колонках он считает наиболее удобным именовать ступени по типичным («эпонимным») памятникам (например, Троя II или Гальштат С), при периодизации целых регионов выделять этапы по широко распространенным культурным явлениям (мегалитическое время, эпоха боевого топора и шнуровой керамики, диапазон колоколовидных кубков, курганная фаза, период полей погребальных урн, геометрический этап), а обозначения по составу металла оставить для периодизации всего Старого Света (поздний неолит, ранний медный век и т.д.). На деле ступени локальных колонок действительно часто, хотя и не всегда, именуются по типичным памятникам или по культурным явлениям с дополнительными спецификациями (ранне-, первый и т.п.).

Каждая из этих схем оказалась весьма долговечной. Но ограниченность их не только локальная. Логическое развитие каждой оказывается замкнутым внутри одного из подразделений схемы Томсена — Леббока. Последовательность Мортилье и родственные — это палеолит; периоды Монтелиуса, Рейнеке, эгейские колонки — всё это неолит или бронзовый век. Видимо, с ними не избегнуть задачи систематизации — найти их место в общей периодизационной схеме. Ведь при всем разнообразии технический прогресс осуществлялся, и он проходил одни и те же стадии. Сравнительная археология была бы бессмысленна, если бы показывала только различия. Ее смысл в выявлении сходств, общности пути.

Во многом трудности с определением размаха периодизации проистекают из неразличения изофеноменологического и изохронологического подходов. По самой своей природе (оценка уровня развитости) технологическая периодизация принадлежит к первому подходу и только в решении его задач уместна. Устанавливая синстадиальность во всемирном масштабе, она должна отрешиться от попыток совместить это с синхронностью. В каждой локальной колонке, в каждой секвенции может оказаться свой темп, свой, не всегда полный, набор общемировых этапов, своя специфика состава критериев. Что же касается изохронологического подхода, то ему и вообще данная периодизация не соответствует: не она отражает формирование горизонтов контактных связей и переломные моменты в процессах широкого территориального охвата. К тому же, чем глубже в прошлое, тем уже этот изохронологический охват, ибо тем больше изоляция отдельных групп человечества.

С изофеноменологическим подходом мы, археологи, решаем проблемы биологического, социологического и культурологического порядка, с изохронологическим — входим в историю. Археологическая периодизация, взятая в целом, — изофеноменологическая задача. Но чем дробнее ее подразделения, чем ближе к локальным колонкам, ко всем этим Ранне-Элладским и На II (Hallstatt II), тем больше вес чисто хронологических задач и тем решительнее изофеноменологический подход сменяется изохронологическим.

Из-за плавности перехода от одного к другому очень трудно найти уравновешенное решение. Стимулированная идеями эволюционизма унификация технологической периодизации является крайним упрощением. Однако столь же чрезмерным упрощением является противоположная крайность — дробление этой периодизации на множество самостоятельных узко-локальных колонок с независимой относительной и абсолютной хронологией в каждой. Перспективен путь разумного обобщения, а меру обобщения в каждом случае должен подсказать анализ конкретного материала.