Вопрос 50. Женские образы в романах Ф.М.Достоевского

Идеал женщины, как его понимал Достоевский, – завещание-предостережение писателя будущему. Подходя к проблеме женского идеала в мире Достоевского, следуетопределить понятия «норма» и «идеал» и учитывать двойственный смыслпонятия «естественное» в контексте общественно-исторического и православного понимания. В бытийном понимании «нормальное» часто противопоставляют «идеальному» и семантически соотносят с «естественным».

Б.И. Бурсов в своём романе-исследовании утверждает, что в иерархии духовных ценностей Достоевского первое принадлежит красоте: «Красоту ставил Достоевский выше истины, ибо во всякой истине находил он то, что можно оспорить. Красота неоспорима, и неоспоримость ее в том, что она материализует порыв к бесконечной истине, где забыто всё, кроме этого порыва».

Красота как вечная категория бытия особым образом проявляет себя в женских образах Достоевского. Неслучайно своих героинь писатель наделяет необыкновенной красотой, которая «может мир перевернуть». Внешняя красота – олицетворение глубокого внутреннего потенциала женской натуры. Раскрытие проблемы красоты через призму женского образа способно многое объяснить не только в личности и психологии великого русского писателя, в его индивидуальном отношении к миру, к человеку и к Богу, но и в диалектике человеческого духа. Само слово «красота» и синонимичные ему понятия «совершенство», «благообразие», «идеал», «сокровище» - краеугольные камни в романах «Идиот», «Подросток», «Бесы». Об этом свидетельствуют и черновые записи Достоевского. Часто эти оценочные эпитеты адресованы той или иной женщине как земному воплощению божественной красоты. Интересна запись Достоевского к замыслу романа «Идиот»: «Надо было с детства более красоты, более прекрасных ощущений, более окружающей любви, более воспитания. А теперь: жажда красоты и идеала и в то же время 40 % неверие в него, или вера, но нет любви к нему. „И беси веруют и трепещут“». О значимости идеала в душе молодого человека читаем признание Аркадия в романе «Подросток»: «Блажен, кто имеет идеал красоты, хотя бы даже ошибочный!» . Трагедия молодого человека, современника Достоевского, в том, что красоты ему не хватает, нравственные основы подорваны современными идеями.

Говоря об идеале женщины у Достоевского, исследователи А.Касаткина, А.Гачева, Е.Новикова предлагают рассматривать женский образ в творчестве писателя в канонах русской православной традиции, ссылаются на «Пушкинскую речь», «Дневник писателя», письма Достоевского своим современницам, в которых Достоевский высоко оценивает русскую женщину ивидит в ней источник нравственного возрождения. Художественным воплощением идеала для «позднего Достоевского» является образ пушкинской Татьяны Лариной: «тип положительной и бесспорной красоты в лице русской женщины».

Если говорить сегодня о не современности хрестоматийных идеалов XIX века, то следует отметить, что женский идеал Достоевского не был отражением общественных воззрений и эстетических вкусов его эпохи. Современники обвиняли писателя в том, что он совершенно лишён чувства прекрасного и не может по-настоящему оценить женской прелести, как,например, это умел делать Тургенев. Женская красота иначе понимается Достоевским.

Герои и героини Достоевского потенциально религиозные люди, наделенные высокой чувствительностью и восприимчивостью к красоте. Особенно это проявляется в женских персонажах, образы которых нарочито опоэтизированы автором. Потенциал свободы в женщине очень велик, и это делает героинь Достоевского особенно привлекательными и вместе с тем беззащитными в мире, где все имеет свою цену. Красота как спасение и красота как губительная - сила – антиномия, которую пытается решить Достоевский в своем художественном мире. Женская красота входит в систему духовных ценностей Достоевского. Женский образ у Достоевского уникален и насыщен глубинным символическим смыслом. Он воплощает в себе эстетические и нравственные идеалы писателя. Сущность и диалектика красоты, добра, любви, свободы особым образом проявляют себя в женской личности. Встреча с женщиной становится для героя началом поиска утраченной связи с Богом.

Драматическая история взаимоотношений героя и героини приводит героя к очищению через совершение греха, страдание, покаяние и искупление вины перед Богом, красоту которого по-разному преломляет в себе образ женщины.

Ярким примером является Сонечка Мармеладова в романе «Преступление и наказание». Нельзя не согласиться с утверждением О.В. Глажинской, которая считает Соню «выразительницей православных воззрений Достоевского, можно – просто «добрым Ангелом» и спасительницей Раскольникова. Соня учит жить «не всяко, но в духе»: любить людей такими, каковы они есть, и прощать их, видеть в каждом человеке творение Божие и доверять им; понимать то, что, живя так, человек не только внутренне изменяется сам, но и светом своей любви преображает всё вокруг». Сам Достоевский писал о том, что для него «нравственный образец и идеал один». Н. Бердяев это подтверждает: «Для него человек не только психологическое, но и духовное существо». Соня, конечно же, никого не может спасти. Ненасытимое сострадание – вот что позволяет переступить её через себя. По сути, её жертва – христианская. Кого спас Христос, позволив распять себя на кресте? Формально никого. В образе Сони и заключена эта идея Христа. Мотив её поступка – не в желании спасти близких, а в невозможности их спасти. Она не может им помочь, и она не может спокойно наблюдать их страдания, она лишь может взять на себя еще большее страдание, чем они. Но именно Соня одарена той духовной силой, которая помогает ей, живя во зле, пребывать в добре и нести добро другим. Дает ей эту силу вера в Бога. Соня нечасто посещает церковь – ей неловко. Но она глубоко верует в Бога, а значит – и в высшую справедливость и чудо, которые изменят её жизнь; она верует в воскресение Лазаря, ибо без этого не будет надежды и веры в собственное воскресение. Зная мотив, мы можем осуждать или оправдывать поступок героини. Мотив помогает нам понять намерение персонажа, его мысли, его чувства.

Её образ требует восхищения – она смогла своей любовью изменить человеческую душу. Соня не боится упреков окружающих: «Соня робкая от природы, и прежде всего знала, что её легче погубить, чем кого бы то ни было, а уж обидеть всякий мог, почти безнаказанно». И все равно она не показывает свой страх. Она перерождается вместе с Раскольниковым, только она – очищается от грязи «желтого билета».

Настасья Филипповна - «инфернальная женщина». Она несчастна, много страдала, жаждала настоящей любви. Её роковая красота и поразительный ум - это «яд» для мужчин знавших её, да и для женщин тоже. В её присутствии в обществе ни одна женщина не выглядела так величественно, не сияла так ярко. Героиня, обладающая такой ослепительной красотой, внутренне противоречива. «Образ Настасьи Филипповны создан в сложении двух главных пересекающихся тем: гордости и высокой моральной чуткости» - считает А. Скафтымов. Другая исследовательница, Л.Н. Смирнова подчеркивает, что героиней движет «бесовская гордость», не дающая принять сострадание Мышкина. Поэтому и не может состояться гуманистическое «воскресение» Настасьи Филипповны, ее «возвращение» к «образу чистой красоты» (каковым она, по-видимому, никогда и не являлась)». Интересно, что Настасья Филипповна имеет свою определенную философию. Она считает, что чистота в человеке определяется его способностью и после пережитых страданий сохранить свою душу. В этом явственно проявляется отмеченное многими исследователями родство философских позиций этих героев. (Сравним с позицией князя: «Вы из ада чистая вышли»).

Р.Гуардини в книге «Человек и вера» утверждает, что Настасья Филипповна, – «существо, подпадающее в общем и целом под категорию совершенства». Совершенство Гуардини понимает как «не что-то окончательно определенное, самодостаточно-гуманное, а скорее потенцию в высокой степени, открытую неисчислимыми возможностями и лежащую в длани Божьей» . Категорию совершенства Гуардини соотносит с понятием завершенности натуры героини, который проявляется в ее готовности «до конца пройти предначертанный ей путь», оставаясь верной себе и сохраняя цельность и масштабность во всем, то есть «она должна полностью раскрыться как личность».

В романе Достоевского «Бесы» женские образы как будто отдаляются от богородичного прообраза. Две Марии - Лебядкина и Шатова – рождают детей, зачатых от обольстителя, и проклинают плод своей любви. Этот мотив как бы не только противоречит, но и заведомо опровергает богородичную традицию в создании женского образа. Но именно в этой парадоксальности раскрывается величайшая тайна Достоевского о человеке. Подчас, идея красоты в образе героини утверждается через её осквернение и полное уничтожение: в безднах падения, страдания, а иногда – и гибели героини. В этом отношении интересен образ Марии Шатовой, данный автором в богородичной традиции, нарочито переосмысленной и перевёрнутой («расшатанной»). Образ беременной женщины, обольщённой и отверженной искусителем, ищущей приюта, как бы переворачивает евангельский сюжет. Героиня лишена женского обаяния, она груба, резка и эгоистична по отношению к любящему её Шатову. Однако напускной цинизм и сатанинская гордость несчастной героини свидетельствуют не об её нравственной ущербности, а о бездне её страдания и отчаяния, исходом которого может быть окончательная гибель души и полное забвение или, как явление чуда, – воскресение и возрождение: «<…> ибо на краю самой искажённой человечности, на краю ада, занимается свет, поскольку Христос не перестаёт спускаться в ад». Подлинным явлением чуда в романе становится рождение нового человека, которое переживается как катарсис героями Достоевского и читателями: «Она вдруг точно обратилась в какую-то дурочку.Всё как будто переродилось».

Внешняя красота героини Достоевского отражает ее внутренний духовный потенциал к искуплению и преображению. Красоту женских образов Достоевского А. Гачева определяет выражением В.Соловьева - «духовная телесность». Источник такой преображенной красоты - Красота Христова и Красота Богоматери, которой, по идее Достоевского, и спасается мир. Пристрастие писателя к красоте порока и воплощение его в женских образах продиктовано именно страхом перед ним, - считает автор монографии. «И именно поэтому так страшит писателя красота порока, красота Клеопатры, не спасительная, а убийственная, красота, извращающая саму идею красоты как Богоматери. Именно поэтому так мучительно отзывается он на всякое несоответствие в женском существе совершенной телесной красоты и оврежденности сердца – как бы воочию является здесь разрыв между внешним и внутренним, это неизымаемая черта искаженного, послегрехопадного бытия»

В романах Достоевского о духовной ущербности героини свидетельствует её физический изъян. М.С. Альтман утверждает, что хромота героини (как явная, так и мнимая) – внешнее проявление одержимости бесами. Именно хромота сближает образы двух Лиз: Хохлаковой и Тушновой. Первая – прикованная к креслу девочка-инвалид, вторая – юная гордая красавица, в грёзах представляющая себя хромоногой и жалкой. Обе одержимые, несамостоятельные, почти дети, легко попадающие под «бесовское» влияние мужских идей. Олицетворением беса для Лизы Хохлаковой является Иван Карамазов, бес Лизы Тушновой – Николай Ставрогин. Извращённые мечты юной героини «Братьев Карамазовых» о распятом младенце и ананасовом компоте – свидетельство хрупкости и ущербности женской природы, не способной самостоятельно противостоять мировому злу, носителями которого являются мужчины, вынашивающие «великие» идеи. В характере Лизы Тушновой есть черта Настасьи Филипповны, которая привлекала писателя и была страстно любима им в его современницах и возлюбленных – идеализм и внутренний беспорядок: «В этой натуре, конечно, было много прекрасных стремлений и самых справедливых начинаний; но всё в ней как бы вечно искало своего уровня и не находило его, всё было в хаосе, в волнении, в беспокойстве. Может быть, она уже со слишком строгими требованиями относилась к себе, никогда не находя в себе силы удовлетворить этим требованиям».

Современный исследователь А. Грачева подчеркивает, что отношение к женщине в художественном мире Достоевского напрямую связана с Богородичной символикой. В минуты восторга и благоговения, вызываемого силой характера и красотой поступков героини, Ордынов называет Катерину «владычицей», Рогожин Настасью Филипповну - «королевой», а Дмитрий Карамазов Грушеньку - «царицей». Сквозь прекрасные лики женских образов Достоевского сияет лик Царицы Небесной, «неся страждущим сердцам благость, мир, утешение». В художественном мире писателя утверждается как идеальная норма «трепетное, благоговейное, молитвенное отношение к женщине». Воплощение эстетического идеала немыслимо без его сопричастности к нравственно-религиозным началам в душе человека.

Любовь к женщине способна зажечь в душе героя жажду совершенства, стремление к идеалу. Для подростка Аркадия Долгорукого страшно разочароваться в Катерине Петровне, это равносильно потере идеала, внутренней опоры. Красоте героини герой верит больше, чем самому себе и собственной идее. Поругать, осквернить такую красоту даже словом, единой нечистой мыслью – значит растоптать всё самое святое в себе и в близких ему людях.