Различия в понимании классов Марксом и Вебером. В какой мере классовый подход адекватен современному российскому обществу?

Классовые теории К. Маркса и М. Вебера, напротив, вполне актуальны и сегодня. Оба рассматривали классовую структуру как феномен капиталистического общества. Но у Маркса источником классового противостояния выступает владение средствами производства или, при отсутствии такового, — лишь своей рабочей силой. В теории Вебера, наоборот, источник социального неравенства видится в рыночных, а не в производственных отношениях. Именно неравный рыночный обмен вследствие имущественных, социокультурных и властных различий представляется причиной неравных жизненных шансов.

У К. Маркса классовая структура общества четко поляризована на эксплуататоров и эксплуатируемых; остальные социальные слои рассматривались им лишь в роли возможных союзников или противников пролетариата. М. Вебер считал, что классы связаны с уровнем благосостояния и наличием собственности, но ввел второй параметр

— «власть» как место в системе господства и подчинения. Эти два параметра могут пересекаться, но могут рассматриваться и как таковые раздельно. Кроме того, в отличие от Маркса, Вебер полагал сущностным признаком классовой принадлежности общественный престиж занимаемой социальной позиции. Материальное благосостояние, образование, профессиональные навыки и другие признанные обществом социальные ресурсы влияют на социальный престиж и тем самым определяют положение человека на социальной лестнице.

Наконец, К. Маркс рассматривал свою классовую теорию как теоретическую базу революционной идеологии и революционных действий, призванных изменить мир. М. Вебер, напротив, утверждал принцип идеологической нейтральности социологии, максимальной очищенности от оценок. Он писал, что социологу должно быть присуще «признание фактов, в том числе — и в первую очередь — таких, которые неудобны для него лично», и способность «отделять их констатацию от оценивающей их позиции».

В ХХ в. неомарксисты и неовеберианцы настолько дополнили и скорректировали основоположников, что если на общетеоретическом уровне различия между ними сохранились, то в эмпирических исследованиях они становятся трудноуловимыми.

Весьма показательно, что в современной отечественной литературе авторы либерального толка напрочь отринули само понятие класса, тогда как в Англии, на родине конституционной демократии, это понятие прочно вошло и в лексикон политиков и в обыденную речь. Британцы убеждены, что их общество классовое, но извлекли из этого

вывод о необходимости трипартизма — законодательно установленной процедуры переговоров между профсоюзами и работодателями «под присмотром» государственных чиновников. Обе стороны обязаны достичь согласия в «Генеральном соглашении». В случае его нарушения работодателем закон предписывает оплачивать забастовщикам,

протестующим против отступления от подписанного соглашения,

каждый нерабочий день.

В России работодатели и наемные работники как классы «в себе» сформировались и в принципе могут стать полноценными («для себя») классами — социальными субъектами, каждый из которых будет способен солидарно защищать свои интересы. Пока этого нет, классовый анализ российского общества по Марксу мало что проясняет. Трудовой кодекс утверждает трипартизм, а практика трудовых отношений убеждает в том, что как и все российские законы, он остается на бумаге, жестко не контролируется государством.

Концепция Вебера более адекватна. Это хорошо показал В. Радаев. Он придумал, как в интервью выявить уровень престижа социального статуса. Задавался вопрос: «Как много людей хотели бы занять ваше место?» В ответах были суждения от «Ни один человек» до «Меня и подстрелить могут. Плачу за личную охрану».