ЭФФЕКТ ОЖИДАНИЙ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА

САМОСБЫВАЮЩИЕСЯ ПРОРОЧЕСТВА

Нередко события происходят именно так, как ожида­лось или предсказывалось, но не благодаря предвидению будущего, а лишь потому, что само поведение людей заставляет эти предсказания сбываться. К примеру, если кто-то из преподавателей предсказывает, что один из его студентов неудачно закончит год, это может зас­тавить студента вести себя так, что неудача станет впол­не вероятной, и в итоге предсказание преподавателя сбудется. Такого рода явления хорошо известны в эко­номике, политике, религии. Немалую роль отводит им и практическая психология. Различные способы ис­пользовать это явление на практике описываются в кни­гах по аутотренингу, обучающих избегать негативных контактов и использовать позитивные, чтобы добиться заметных успехов в политике, бизнесе и личной жизни. Точно так же доверие и оптимизм играют важную роль в медицине и целительстве, в спорте, боевых искусствах и других видах деятельности.

Хорошо известно, что позитивные и негативные ожи­дания часто оказывают влияние на реальный ход собы­тий. Самосбывающиеся пророчества — явление обще­известное. Но какое отношение они имеют к науке? Дело в том, что многие ученые проводят эксперименты, уже по ходу их уверенно предполагая, какие именно результаты они получат в итоге, и что в эксперименте возможно, а что полностью исключается. Могут ли та­кие ожидания влиять на результаты исследования? Да, могут.

Во-первых, ожидания воздействуют на тот круг воп­росов, которые ставятся перед началом экспериментов. А эти вопросы, в свою очередь, предопределяют отве­ты, которые будут получены в результате исследова­ний. Такая тенденция четко прослеживается в кванто­вой физике, где сама схема эксперимента определяет тип окончательного результата — к примеру, будет ли ответ получен в волновой или корпускулярной форме. Тот же принцип прослеживается и во всех других обла­стях науки. «Схема эксперимента похожа на трафарет. Она определяет, насколько конечный результат будет соответствовать истине и какую картину предполагает­ся получить в итоге»[274].

Во-вторых, ожидания экспериментатора оказывают воздействие на то, что он наблюдает: он видит то, что соответствует его ожиданиям, и не замечает того, что им противоречит. Подобная тенденция может порож­дать подсознательные пристрастия в процессе исследо­вания, а также при записи и анализе данных, когда нежелательные результаты отбрасываются на том осно­вании, что они якобы ошибочны, а публикуются толь­ко тщательно отобранные данные. Об этом явлении уже рассказывалось в начале третьей части.

В-третьих, присутствует еще один необъяснимый момент. Ожидания экспериментатора могут каким-то образом воздействовать на то, каким образом будет проходить сам эксперимент. Эту сторону проблемы я и собираюсь рассмотреть в данной главе.

ВОЗДЕЙСТВИЕ СО СТОРОНЫ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА

Многим поколениям студентов, изучавших социальную психологию, хорошо известны факты, связанные с широ­комасштабным исследованием, с 1927 по 1929 гг. прово­дившимся на заводе «Вестерн электрик» в Чикаго. Было открыто явление, которое сейчас называется «хоторнский эффект»[275]. Цель исследования заключалась в том, чтобы выяснить воздействие различных нововведений, касавших­ся перерывов в работе, на производственные показатели. Производительность труда действительно увеличилась примерно на 30%, однако, к удивлению исследователей, это не было следствием каких-то условий эксперимента. Выяснилось, что внимание, которое уделили рабочим в ходе исследования, повлияло на них гораздо больше, чем изменение конкретных условий труда.

Хоторнский эффект может играть определенную роль во многих областях науки — прежде всего в пси­хологии, медицине, а также в области изучения поведе­ния животных. Исследователи оказывают воздействие на испытуемых самим фактом своих исследований, просто привлекая к себе их внимание. Более того, они мо­гут оказывать не только общее влияние, привлекая к себе внимание и вызывая заинтересованность, но также и специфическое воздействие на то, как испытуемые будут вести себя в ходе эксперимента. Как правило, от­мечается, что испытуемые ведут себя в соответствии с ожиданиями экспериментаторов.

Явление, при котором в результате эксперимента по­являются именно ожидаемые исследователем данные, получило название «эффекта экспериментатора», или, точнее, «эффекта ожиданий экспериментатора». Боль­шинство исследователей в области поведенческих наук и медицины хорошо с ним знакомы и стараются огра­дить от него свои эксперименты, используя методы так называемого слепого контроля. При методе обычного слепого контроля испытуемые не знают, какое именно воздействие будет на них оказано в ходе эксперимента. При методе двойного слепого контроля сам эксперимен­татор также остается в неведении относительно воз­можного воздействия на испытуемого. В последнем слу­чае все исследования кодируются третьим участником эксперимента, а сам экспериментатор не получает дос­тупа к коду до тех пор, пока не будет закончен весь процесс сбора данных.

При исследованиях человека и животных эффект экс­периментатора играет весьма существенную роль. Но до сих пор неизвестно, насколько широко он проявляется в Других областях науки. Считается, что эффект экспери­ментатора уже достаточно хорошо известен, но его учи­тывают только при исследованиях поведения животных, в психологии и в медицине. В других областях науки он в подавляющем большинстве случаев полностью игнориру­ется, что легко увидеть, посетив научную библиотеку и познакомившись со специальной литературой по различным дисциплинам. Оказывается, что при проведении ис­следований в биологии, химии, физике и технике метод двойного слепого контроля используется крайне редко. Специалисты в этих областях, как правило, даже не пред­полагают, что экспериментатор может оказывать воздействие на ту систему, которую исследует.

И это наводит на тревожные размышления. Не явля­ются ли результаты экспериментов в большинстве об­ластей всего лишь отражением влияния эксперимента­тора — если не его непосредственных действий, то нео­сознанных психокинетических или каких-то других паранормальных воздействий? Ведь этот эффект может вызываться не только ожиданиями отдельных исследо­вателей. Он может выражать ожидания целой группы ученых. Различные системы научного мировоззрения, всевозможные модели реальности, одобряемые профессионалами, могут оказывать на общую картину ожида­ний огромное влияние, а потому способны повлиять и на конечные результаты многих экспериментов.

Иногда в шутку говорят, что физики-ядерщики не столько открывают элементарные частицы, сколько придумывают их. Начать с того, что существование большинства открытых элементарных частиц было сна­чала теоретически предсказано. Если достаточно представительная группа ученых заявляет о том, что какие-то частицы можно обнаружить экспериментально, то для поиска их строят всевозможные ускорители и коллайдеры, тратя на это огромные средства. Потом, разу­меется, искомые частицы регистрируются по их следам в пузырьковой камере или на фотографических плен­ках. Чем чаще они обнаруживаются, тем легче будет на­ходить их снова и снова. Укореняется мнение, что эти частицы существуют. Отдача от вложения сотен милли­онов долларов оправдывает еще большие материальные затраты, заставляет бомбардировать более тяжелые атомы и находить еще больше предсказанных в теории элементарных частиц. Создается впечатление, что пре­делы таким исследованиям устанавливает не сама при­рода, а конгресс США, который до сих пор соглашает­ся тратить миллиарды долларов на поиски гипотетиче­ских элементарных частиц.

Число исследований, посвященных воздействию эф­фекта экспериментатора в различных областях физики, ничтожно мало; однако проводилось много серьезных обсуждений, где рассматривалась роль наблюдателя в квантовой теории. На языке философии такого наблюда­теля можно определить как беспристрастный разум не­коего идеального «объективного ученого». Если к актив­ному влиянию разума экспериментатора отнестись серь­езно, открывается множество новых возможностей — даже возможность того, что разум наблюдателя облада­ет психокинетическими способностями. Вполне возмож­но, что некое «превосходство разума над материей» дей­ствительно проявляется в сфере микромира, который яв­ляется предметом исследований квантовой физики. Возможно, что разум может повлиять на реализацию событий, которые по своей природе являются не жест­ко предопределенными, а лишь «вероятными». Эта идея лежит в основе многочисленных дискуссий среди пара­психологов[276] и является одним из вариантов, объясняю­щих взаимодействие между физиологическими и мыслительными процессами в головном мозгу[277].

В науке о поведении животных получены веские экспериментальные доказательства влияния экспери­ментатора на поведение изучаемых животных. О них я расскажу немного позднее. Но в большинстве других областей биологии возможность проявления этого эф­фекта, как правило, игнорируется. К примеру, эмбрио­лог может хорошо осознавать необходимость иск­лючить пристрастное наблюдение и использовать для обработки эмпирических данных соответствующие ста­тистические методы. Но едва ли он серьезно восприни­мает идею о том, что его ожидания могут каким-то та­инственным образом повлиять на развитие самих эмб­риональных тканей.

В психологии и медицине эффект экспериментато­ра обычно объясняется влиянием «трудноуловимых неосознанных сигналов». Насколько эти сигналы трудноуловимы — это уже другой вопрос. Обычно подразумеваются сигналы, которые могут восприни­маться только известными органами чувств, действие которых, в свою очередь, основано на привычных и понятных физических принципах. Возможность су­ществования паранормальных воздействий — к при­меру, телепатии или психокинеза — в добропорядоч­ной научной среде вообще не принято обсуждать. Тем не менее я убежден, что лучше рассмотреть эту воз­можность, чем заранее сбрасывать ее со счетов. По­этому я предлагаю провести исследование эффекта экспериментатора, в рамках которого рассмотреть и возможность воздействия, основанного на «превос­ходстве разума над материей». Однако прежде всего следует ознакомиться с уже проведенными исследо­ваниями.

ВОЗДЕЙСТВИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА НА ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ

Обычно люди ведут себя так, как ожидают окружаю­щие. Если мы предполагаем, что люди будут с нами при­ветливы, они будут вести себя именно так, — и напро­тив, если мы ожидаем каких-то враждебных действий и ведем себя соответствующим образом, мы нередко стал­киваемся с агрессией. У пациентов тех психоаналитиков, которые придерживаются фрейдистских взглядов, обычно выявляются фрейдистские фантазии, а у паци­ентов — последователей Юнга — юнгианские сны. Во всех областях человеческого опыта мы найдем множе­ство примеров, подтверждающих этот принцип.

По сравнению с богатством личного опыта и количе­ством имеющихся сообщений, эксперименты по иссле­дованию воздействия ожидания на поведение людей могут показаться надуманными и банальными. Тем не менее они позволят эмпирически изучить данный эф­фект и перенести его в область научного обсуждения. И сотни экспериментов действительно показали, что экспериментаторы могут воздействовать на конечный результат психологических исследований, по своему желанию проводя их в ожидаемом направлении[278].

Вот один пример. Группе из четырнадцати аспиран­тов-психологов было предложено пройти «специальный курс» по «новому методу обучения тестированию по Роршаху». Студенты должны были выяснить, какие об­разы испытуемые видят в чернильных кляксах. Семи аспирантам внушили, что опытные психологи в результате тестирования получили больше человеческих образов, чем образов животных. Остальным семи аспи­рантам сказали, что те же «опытные психологи» получали преимущественно образы животных. Вполне есте­ственно, что вторая группа аспирантов получила гораз­до больше образов животных, чем первая.

Менее тривиальна эмпирическая демонстрация того факта, что воздействие подобных ожиданий не ог­раничивается кратковременными лабораторными экс­периментами. Например, метод, который учитель вы­бирает для обучения своих учеников, — а следовательно, и то, как эти ученики усваивают новые знания, — в значительной мере зависит от ожиданий. Самым про­стым примером исследования в этой области можно считать так называемый «эксперимент Пигмалиона», проводившийся психологом из Гарвардского универси­тета Робертом Розенталем и его коллегами в одной из общеобразовательных школ Сан-Франциско. Автори­тетные ученые внушили учителям, что некоторые уче­ники в их классах обладают незаурядными интеллек­туальными способностями и в текущем учебном году могли бы добиться заметных успехов. Вера учителей подкреплялась тестированием всех учеников, прове­денным этими психологами. Тестирование было пред­ставлено как новый метод выявления интеллектуаль­ного «расцвета», а сам тест назывался «Гарвардским тестом новой формы познания». Затем учителям был выдан список, в котором указывались имена двадцати учеников, показавших в проведенном исследовании наивысший результат. В действительности проводил­ся стандартный невербальный тест на интеллект, а имена учеников, которые якобы показали неординар­ные интеллектуальные способности, выбирались слу­чайным образом.

В конце учебного года, когда все дети повторно про­шли точно такое же тестирование, «многообещающие» ученики-первоклассники набрали в среднем на 15,4 бал­ла больше, чем ученики из контрольной группы. К кон­цу второго года обучения превышение составило 9,5 балла. Дело было не только в том, что «многообещаю­щие» дети обладали большими способностями, чем ка­залось прежде. Учителя стали оценивать их как более привлекательных, спокойных, чувствительных, лю­бознательных и удачливых. Но начиная с третьего года обучения этот эффект возрастания коэффициента ум­ственного развития проявлялся уже в гораздо меньшей степени — вероятно, потому, что у преподавателей сформировались собственные ожидания по поводу этих детей. Те ожидания, которые Розенталь и его коллеги внушали учителям, оказывались гораздо ме­нее эффективными, когда они касались учеников с ут­вердившейся негативной репутацией[279]. Множество пос­ледующих экспериментов подтвердило и приумножи­ло эти выводы[280].

Суть критических замечаний, выдвигаемых против Розенталя и его коллег, заключалась в том, что они сами подпали под влияние исследуемого эффекта и в стрем­лении обнаружить его признаки истолковали получен­ные результаты пристрастно. Розенталь ответил, что в таком случае его точка зрения только получила бы еще одно доказательство:

«Мы могли бы провести эксперимент, в котором ис­следователи эффекта ожидания были бы случайным образом разделены на две группы. В первой группе эксперимент проводился бы по обычной схеме, а во второй группе были бы приняты особые меры, в ре­зультате которых испытуемый не мог общаться с эк­спериментатором. Теперь предположим, что в пер­вой группе мы получили семь, а во второй группе ноль. И из этого бы точно так же явствовало, что ожидание оказывает воздействие на окончательный результат эксперимента!»[281]

В медицине и в области поведенческих наук методы двойного слепого контроля применяются для исключе­ния эффекта экспериментатора регулярно, но дают лишь частичный результат. Наиболее ярко воздействие ожидания проявляется в эффекте плацебо, который отмечается во многих медицинских исследованиях.

ЭФФЕКТ ПЛАЦЕБО

Плацебо — это лекарственные препараты, которые не оказывают абсолютно никакого терапевтического дей­ствия, но тем не менее улучшают самочувствие многих людей. Исследователи обнаружили, что эффект плаце­бо проявляется во всех областях медицины. Если в ка­ком-либо терапевтическом исследовании этот эффект не выявляется, результаты исследования считаются нена­дежными. Эффект плацебо зарегистрирован при кашле, депрессии, ангине, головной боли, морской болезни, повышенной тревоге, гипертонии, астме, перепадах на­строения, насморке, лимфосаркоме, желудочно-кишеч­ных расстройствах, дерматитах, ревматоидных артри­тах, лихорадке, бородавках, бессонице и болевых ощу­щениях в различных органах тела[282].

На протяжении веков большую часть случаев успеш­ного лечения пациентов с различными заболевания­ми — независимо от методов лечения и теорий, на ко­торых основывались эти методы, — можно отнести на счет эффекта плацебо. Можно с уверенностью утверж­дать, что этот эффект продолжает играть свою роль и в наши дни. Обзор эффективности различных лекарствен­ных препаратов, используемых при лечении многих за­болеваний, показал, что в среднем положительное воз­действие от использования плацебо в полтора раза выше, чем от медикаментозных средств, — огромный эффект для пустышек, не стоящих ни гроша! Но плаце­бо не просто бесполезные пилюли. Существуют и пла­цебо-консультации, или плацебо-психотерапия; возмож­на даже плацебо-хирургия, при которой пациентам вну­шают, что та или иная хирургическая операция имеет огромное значение для их выздоровления, хотя на са­мом деле не оказывает абсолютно никакого лечебного воздействия. Например, в одной хирургической опера­ции для устранения острых болей пациентам осу­ществляли перевязку грудных артерий. Когда эффек­тивность данной процедуры была экспериментально подтверждена, пациентам контрольной группы сделали точно такие же надрезы на теле, но перевязку проводить не стали. «Ослабление болей было совершенно одинаковым и в группе оперированных, и в контрольной груп­пе. Помимо этого у пациентов обеих групп наблюдались различные физиологические изменения, включая умень­шение инвертированной Т-волны на электрокардио­граммах»[283].

Что же такое плацебо? Ответ дает сама история это­го слова. Это первое слово одного средневекового пес­нопения из заупокойной службы «Placebo domino», то есть «Я буду угоден Господу». Этим словом обычно на­зывали профессиональных плакальщиков, которым пла­тили за то, чтобы у могилы усопшего они «распевали плацебо» вместо членов семьи, которые, по обычаю, должны были делать это сами. Несколько веков спустя это слово получило дополнительный насмешливый смысл. Им стали называть льстецов, подхалимов и социальных паразитов. В медицинской практике оно впер­вые появилось в 1785 г., имело уничижительный смысл и означало «один из обычных методов врачевания»[284].

Вне всяких сомнений, средневековые плакальщики не испытывали никаких чувств к покойным. Тем не ме­нее считалось, что их песнопения ценны как часть об­щепринятого ритуала. Современные плацебо даются в терапевтических целях, и эффективность их также зависит от веры и ожиданий — как врача, так и самого больного. Во всех культурах, древних и современных, все методы врачевания оцениваются по одним и тем же критериям: пациент должен считать его заслуживаю­щим доверия, а врач — в принципе эффективным.

Врачи нередко спешат приписать эффекту плацебо действенность того или иного древнего или «ненаучно­го» метода врачевания, а также подозревают в исполь­зовании плацебо своих коллег, работающих в других областях медицины. Примечательно, что своя специаль­ность, как правило, исключается из этого списка. В од­ном обзоре, касающемся отношения врачей различных специальностей к эффекту плацебо, обнаружилось, что хирурги считали неприемлемым его использование в хирургии, терапевты — в терапии, психотерапевты — в психотерапии, а психоаналитики — в психоанализе[285]. Более того, в одном медицинском исследовании эффект плацебо вообще квалифицировался как вредный. Веро­ятнее всего, подобная неприязнь врачей к плацебо объясняется как раз тем, что они безоговорочно верят в действенность собственных методов лечения, которые в результате и действуют лучше — в соответствии все с тем же эффектом плацебо!

В максимальной степени эффект плацебо проявляет­ся в экспериментах с двойным слепым контролем, ког­да и пациент, и врач верят в эффективность нового ме­тода лечения, который будет использован в предстоя­щих опытах. Как правило, если врач сомневается в эффективности нового метода лечения, эффект плаце­бо сказывается в меньшей степени. Поэтому в обычных «слепых» тестах, когда врач знает, что больной получа­ет плацебо, а пациенту об этом не сообщают, плацебо оказывается менее действенным. Наименьший эффект наблюдается в тех случаях, когда и врач, и пациент зна­ют о том, что в эксперименте будет использоваться плацебо. Иными словами, наилучшие результаты достига­ются в том случае, когда и врач, и пациент думают, что новый метод должен оказать сильное лечебное воздей­ствие. И наоборот, в тех экспериментах, когда больным давали весьма сильные препараты, но сообщали, что это плацебо, воздействие препаратов оказывало крайне низкий клинический эффект[286].

Таким образом, чем меньше пациенты и врачи ожи­дают положительного воздействия плацебо, тем мень­ший эффект оно оказывает. Кстати, именно это явле­ние помогает объяснить, почему у людей появляется надежда на выздоровление после изобретения каких-то новых «чудодейственных препаратов», которые в конце концов не оправдывают ожиданий. В XIX в. это хорошо осознал французский врач Арман Труссо, ко­торый советовал своим коллегам «использовать новые лекарственные препараты для лечения как можно большего числа больных до тех пор, пока пациенты верят в их чудодейственность»[287]. Существует и множе­ство современных примеров. Например, в течение ка­кого-то времени лекарственный препарат хлорпромазин считался чрезвычайно эффективным при лечении шизофрении, но потом вера в него постепенно стала слабеть и в конце концов сошла на нет. В ряде экспе­риментов препарат с каждым разом оказывался все менее и менее действенным. Очевидно, что проявля­лось уменьшение воздействия плацебо. «По-видимому, после того, как исследователи начали осознавать, что новый "чудодейственный препарат" далеко не так эф­фективен, как они надеялись, их ожидания, а возмож­но, и интерес к пациентам, резко снизились»[288]. А вот чрезвычайно характерный клинический случай, за­фиксированный в 50-е гг.:

«У одного мужчины при обследовании обнаружи­лась злокачественная опухоль, причем в этом слу­чае даже лучевая терапия оказалась бессильной. Ему сделали укол, введя новый экспериментальный лекарственный препарат "Кребиозен", который в то время некоторые врачи считали "чудодейственным средством" (позднее выяснилось, что он абсолютно неэффективен). Результаты вызвали настоящий шок у врачей, которые лечили пациента. По их сло­вам, злокачественные опухоли "плавились, как снежки на горячей плите". Позднее этот человек случайно прочитал статью, где утверждалось, что препарат в действительности не мог оказать ни ма­лейшего положительного воздействия. После это­го у него вновь стали появляться злокачественные новообразования. В этот момент его лечащий врач чисто интуитивно распорядился вводить плацебо внутривенно. Пациенту сказали, что физиологиче­ский раствор, который ему вводили, был "новой, улучшенной формой" препарата "Кребиозен". Все злокачественные новообразования вновь стали быстро исчезать. Но потом пациент прочел в газетах официальное заявление Американской медицинской ассоциации, гласившее, что "Кребиозен" оказался совершенно бесполезным препаратом. Тогда он окончательно потерял веру в этот препарат и скон­чался буквально через считанные дни»[289].

Похожие принципы лежат и в основе всех медицинс­ких исследований. Уверовавшие в чудодейственность новых методов лечения и не верящие в них показывают совершенно различные результаты. «Наблюдается устой­чивая схема количественного распределения. Энтузиас­ты сообщают об эффективности плацебо в 70—90% слу­чаев, а скептики — только о 30—40% »[290].

Примечательно еще и то, что пациенты не только ис­пытывают лечебное воздействие этих совершенно нейт­ральных препаратов, но и страдают от аллергий и различ­ных побочных эффектов, как при приеме настоящих ле­карств. В отчете о 67 тестах, проведенных в условиях двойного слепого контроля при исследовании нового ле­карственного препарата, в котором принимали участие 3549 пациентов, 29% больных жаловались на различные побочные эффекты — анорексию, тошноту, головные боли, головокружение, тремор, кожную сыпь, — хотя на самом деле им давали плацебо. Иногда побочные действия оказывались настолько серьезными, что приходилось ис­пользовать настоящие лекарственные препараты для их нейтрализации. Более того, эти эксперименты показали зависимость лечебного воздействия от того, насколько врачи и пациенты верили в эффективность используемых новых лекарственных препаратов[291]. Например, в ходе широкомасштабных испытаний пероральных контрацепти­вов 30% женщин, получавших плацебо, сообщили о сни­жении полового влечения, 17% жаловались на головные боли, 14% сообщали об усилении болевых ощущений во время менструаций, а 8% утверждали, что стали более нервными и раздражительными[292].

Зеркальное отражение эффекта плацебо — так на­зываемое «негативное плацебо», или «ноцебо», при­званное причинить вред. Впечатляющие тому приме­ры, известные антропологам как «проклятие вуду», встречаются в Африке, Латинской Америке и в дру­гих частях света. Менее яркие примеры «негативно­го плацебо» были продемонстрированы в лаборатор­ных экспериментах, в ходе которых испытуемым со­общали, что сквозь их голову через приложенные электроды будет пропущен слабый электрический ток, при этом предупреждая о возможном появлении головных болей. Хотя на самом деле ток в экспери­ментах не использовался, две трети испытуемых со­общили о появлении головных болей[293]. Как плацебо, так и ноцебо обусловлены господствующими обыча­ями — в том числе и верой в официальную медицину. «Попросту говоря, вера вызывает болезнь; вера уби­вает; вера исцеляет»[294].

ВОЗДЕЙСТВИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА НА ПОВЕДЕНИЕ ЖИВОТНЫХ

Дрессировщикам и любым владельцам домашних жи­вотных известно, что наши меньшие братья относятся к разным людям по-разному. Они узнают и приветству­ют людей, с которыми часто встречаются, а к незнаком­цам относятся настороженно. По всей видимости, они чувствуют исходящие от человека дружелюбие, страх или доверие и ведут себя в соответствии с его ожидани­ями. В том, что ученые, ставящие различные экспе­рименты с участием животных, оказывают на них опре­деленное воздействие, с общепринятой точки зрения, основанной на повседневном опыте, нет ничего удиви­тельного. Иными словами, личное отношение и ожида­ния экспериментатора влияют на тех животных, с ко­торыми он работает.

В 60-е гг. Роберт Розенталь и его коллеги провели классические эксперименты по воздействию ожиданий экспериментатора на животных. Экспериментаторами были студенты, а испытуемыми — крысы. Обычных ла­бораторных крыс случайным образом разделили на две группы, одну из которых охарактеризовали как «крыс, хорошо проходящих лабиринт», а другую — как «крыс, плохо проходящих лабиринт». Студентам сообщили, что животные выведены в результате новой селекционной программы, которая осуществлялась в Беркли, и пока­зывают разную способность прохождения стандартного лабиринта. Естественно, студенты ожидали, что крысы из первой группы будут проходить лабиринт намного лучше, чем животные из второй группы. Нет ничего уди­вительного в том, что так оно и оказалось. Окончатель­ный результат был следующим: крысы из первой груп­пы проходили лабиринт на 51% точнее и обучались в процессе эксперимента на 29% быстрее, чем крысы из второй группы[295].

Эти результаты подтвердились в других лаборатори­ях и с другими формами обучения[296]. Сопоставимым об­разом эффект экспериментатора проявился даже в опы­тах с плоскими червями — низшими живыми существа­ми, обитающими в тине на дне стоячих водоемов. В процессе одного исследования черви семейства Planaria были разделены на две группы. Животные из пер­вой группы описывались как поколение червей, которые редко поворачивают голову и редко сокращают мышцы тела (так называемая группа «червей с пониженной реакцией»), а животным из второй группы приписывалась большая частота поворотов головы и сокращений мышц тела (группа «червей с повышенной реакцией»). Под влиянием предварительных ожиданий экспериментато­ры обнаружили, что «черви с повышенной реакцией» в пять раз чаще поворачивали голову и в двадцать раз чаще сокращали мышцы тела, чем «черви с пониженной реакцией»[297].

Как и в экспериментах Розенталя с крысами, студен­ты университета оказались восприимчивыми к воздей­ствию ожидания и были склонны видеть (или даже при­творяться, что видят) именно то, что предполагали в соответствии с описанием условий эксперимента. Более опытные биологи могли демонстрировать меньшую под­верженность эффекту ожидания. Например, в экспери­ментах с теми же червями семейства Planaria результаты выглядели иначе в том случае, когда в качестве экспериментаторов выступали уже опытные исследова­тели. Они обнаружили, что количество сокращений мышц тела в группе «червей с повышенной реакцией» превышает тот же показатель в группе «червей с пони­женной реакцией» в пропорции от двух до семи раз, в то время как студенты оценивали подобное превышение в двадцать раз. Тем не менее превышение в два—семь раз также свидетельствует о сильном воздействии ожида­ния и вносит элемент пристрастности в конечные ре­зультаты.

С другой стороны, опытные исследователи могут иметь устойчивую приверженность той или иной систе­ме научных воззрений, что прямо или косвенно будет создавать гораздо более сильный эффект ожидания, чем у экспериментаторов-новичков, у которых еще не сло­жились устоявшиеся предубеждения. Кроме того, опыт­ные ученые могут создавать обстановку ожидания впол­не определенных результатов среди своих коллег и по­мощников, что, в свою очередь, может повлиять на поведение подопытных животных.

Хотя эффект ожидания начали систематически изу­чать только в 60-е гг. и лишь в наше время его проявле­ние доказано сотнями специальных исследований[298], об­щий принцип далеко не нов. Бертран Рассел с присущи­ми ему остроумием и четкостью еще в 1927 г. описывал этот эффект так:

«Способ, которым обучают животных, в последние годы подвергся тщательному изучению, причем особое внимание уделялось наблюдению и экспери­менту. (...) В целом можно подытожить, что все жи­вотные, принимавшие участие в экспериментах, вели себя так, будто старались подтвердить то мне­ние экспериментатора, с которым он только присту­пал к испытаниям. Более того, своим поведением они даже демонстрировали национальные особенно­сти исследователя. Животные, с которыми экспери­ментировали американцы, неистово носились по комнате с удивительной энергией и задором и в кон­це концов всегда добивались желаемого результата. Животные, которых изучали немцы, тихо и спокой­но сидели в ожидании, пока созреет правильное решение»[299].

ЭФФЕКТ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА В ПАРАПСИХОЛОГИИ

Эффект экспериментатора хорошо известен в парапси­хологии, притом по нескольким причинам. Во-первых, опытные экспериментаторы давно заметили, что все испытуемые показывают максимальные способности в том случае, когда чувствуют себя непринужденно и ощущают атмосферу благожелательности и одобрения. Если же они чувствуют беспричинную тревогу, диском­форт или давление со стороны официального и беспри­страстного исследователя, их показатели становятся гораздо хуже. В такой обстановке они могут вовсе не раскрыть своих паранормальных способностей — или, в терминологии парапсихологов, не продемонстриро­вать «пси-данных».

Во-вторых, в среде исследователей общепризнанным является тот факт, что испытуемые, проявляющие зна­чительные парнормальные способности, зачастую пол­ностью теряют их, когда в лабораторию заходят и при­соединяются к экспериментаторам какие-то незнакомые люди. Один из пионеров парапсихологии, Д.Б. Райн, даже провел количественную оценку данного эффекта в серии испытаний с особо одаренным испытуемым Хью­бертом Пирсом. Когда кто-нибудь заходил в лаборато­рию во время эксперимента с Пирсом, результаты стре­мительно ухудшались. «Мы начали записывать каждый подобный факт и иногда даже приглашали посетителей, чтобы проверить этот эффект, или же сами выступали в роли нежданных гостей. Всего было зарегистрирова­но семь приходов и уходов различных лиц, причем один посетитель появлялся в лаборатории дважды. Все без исключения посещения вызывали ухудшение показате­лей Пирса»[300].

Особенно сильно посещения мешают в тех случаях, когда незнакомцы скептически или неодобрительно на­строены по отношению к подобным экспериментам и к людям, которые их проводят. Однако в тех ситуациях, когда незнакомые люди демонстрируют дружелюбие, и в особенности тогда, когда они готовы сами тем или иным образом принять участие в эксперименте, испы­туемые очень быстро привыкают к ним, и их результаты вновь начинают улучшаться[301]. Тот факт, что испы­туемые с трудом демонстрируют свои парапсихические способности в присутствии критически настроен­ных наблюдателей, Скептики, как правило, объясняют исключительно тем, что такого рода явлений в реаль­ности не существует, раз их невозможно обнаружить в условиях открытого эксперимента. Но отрицательное воздействие подобных ученых может вызываться са­мим их присутствием и их негативными ожиданиями, которые передаются испытуемым посредством еле за­метных — а подчас и вполне недвусмысленных — сиг­налов.

В-третьих, как хорошо известно большинству пара­психологов, одни экспериментаторы получают почти исключительно положительные результаты, а другие чаще всего терпят неудачу. В 50-е гг. подобный эффект был тщательно исследован двумя британскими учены­ми. Один из них, Ч.У. Фиск, изобретатель на пенсии, в своих исследованиях неизменно получал высокие ре­зультаты. Второй же, Д.Д. Уэст, позднее ставший про­фессором криминологии в Кембриджском университе­те, в попытках выявить паранормальные способности почти никогда не добивался успеха. В проведенных ис­следованиях каждый ученый готовил половину тесто­вых объектов, а в конце подсчитывал количество бал­лов, набранных испытуемыми. Сами испытуемые не зна­ли, что в эксперименте участвуют два исследователя, и никогда с ними не встречались. Они получали задания по почте и точно так же отправляли свои ответы. Половина опытов, проведенная Фиском, показала замет­ное, статистически значимое обладание ясновидением и психокинезом. В той половине исследований, которую проводил Уэст, результаты были на уровне случайных значений. В итоге было решено, что у Уэста «тяжелая рука»[302].

В-четвертых, в экспериментах по выявлению пси­хокинетических способностей многократно обнару­живалось, что те исследователи, которые добиваются максимальных положительных результатов, сами яв­ляются отличными кандидатами на роль испытуемых. Например, Гельмут Шмидт, изобретатель «машины Шмидта» (квантово-механического генератора случай­ных чисел, который субъект эксперимента пытается «склонить» к выбору определенного числа), обнару­жил, что чаще всего наилучшим испытуемым оказы­вался он сам[303]. А исследователь Чарльз Хонортон даже показал, что максимальное психокинетическое воздей­ствие на генератор случайных чисел чаще всего выяв­ляется не благодаря способностям испытуемых, а толь­ко в случае его личного присутствия в лаборатории во время проведения эксперимента[304]. Психокинетические способности выявлялись у испытуемых, когда сам уче­ный присутствовал при исследовании и демонстриро­вал эти способности на личном примере, но стоило ему отлучиться и поручить проведение испытаний друго­му человеку, как пси-эффект тут же пропадал. Изучив подобные факты, Хонортон и его коллега Барксдейл при­шли к заключению, что «традиционное разграничение между испытуемыми и экспериментаторами соблюсти трудно». Они интерпретировали свои результаты как «воздействие экспериментатора, опосредованное пси-эффектом»[305].

Значение подобных экспериментов трудно пере­оценить. Если парапсихологи, преднамеренно или нет, могут при передаче пси-эффекта оказывать влияние на испытуемых даже на расстоянии (как в опытах Фиска-Уэста), то разрушается общепринятое пред­ставление о разграничении между экспериментато­ром и испытуемым в процессе исследований. Более того, если некоторые люди способны воздействовать на физические явления — к примеру, на радиоактив­ный распад, — точно так же рушится и традиционное разграничение между разумом и материей. В таком случае, почему воздействие экспериментатора при передаче пси-эффекта должно ограничиваться толь­ко сферой парапсихологии? Разве оно не может точ­но таким же образом проявляться и в других облас­тях науки?

НАСКОЛЬКО ПАРАНОРМАЛЬНА «НОРМАЛЬНАЯ» НАУКА?

Для общепринятого табу на парапсихологию, делающе­го ее изгоем среди наук, есть веская причина. Существо­вание некоторых парапсихических явлений могло бы серьезно подорвать веру в иллюзию объективности. Оно могло бы значительно повысить вероятность того, что многие эмпирические результаты во всех областях науки отражают ожидания экспериментаторов, передаваемые трудно уловимыми подсознательными воздействиями. Как ни парадоксально, но именно общепризнанный иде­ал беспристрастности наблюдений может создать идеаль­ные условия для различных паранормальных эффектов:

«Действия экспериментатора, готовящего свое обору­дование и подопытных животных и затем оставляюще­го их в уверенности, что опыт вот-вот начнется и жи­вотные соответствующим образом "выполнят все, что должны выполнить", в некотором смысле не могут не напоминать магический ритуал или молитву с просьбой о помощи. Определенные действия выполняются с уверенностью, что обязательно будет получен желаемый результат, но сам участник, который всего этого добил­ся, психологически отделяет себя от результата. Он не пытается заставить эксперимент закончиться опреде­ленным образом, он просто верит в то, что нужный результат будет получен естественным путем. (...) В таких обстоятельствах возникают идеальные условия для психокинетического вмешательства»[306].

Еще нагляднее физик Дэвид Бом и его коллеги рас­сматривали подобную возможность в статье «Ученые лицом к лицу с паранормальными явлениями», опубли­кованной в журнале «Нейчур». Исследователи замети­ли, что спокойная обстановка, необходимая для прояв­ления психокинетических способностей, наиболее про­дуктивна и для исследований в любых других областях науки. И напротив, напряженность, страх и враждеб­ность не только начисто блокируют пси-эффекты в па­рапсихологии, но и оказывают сильнейшее воздействие на исход экспериментов в области так называемых точ­ных наук. «Если кто-либо из участников физического эксперимента испытывает напряжение и враждебность и в глубине души не хочет, чтобы опыт закончился ус­пешно, шансы на благополучное завершение исследо­вания катастрофически падают»[307].

Защитники традиционной науки обычно отвергают или игнорируют всякую возможность проявления пара­нормальных эффектов вне зависимости от конкретной ситуации. Хорошо организованные группы Скептиков стремятся избавить науку от подобных предположений. Эти борцы за чистоту науки отвергают все свидетель­ства в пользу пси-эффектов — как правило, под одним из следующих предлогов:

1. Некомпетентность экспериментаторов.

2. Избирательность в наблюдении, регистрации и публикации результатов.

3. Подсознательный или сознательный обман.

4. Воздействие экспериментатора, передаваемое трудноуловимыми сигналами.

Разумеется, Скептики правы, указывая на все эти возможные источники ошибок. Но точно такие же про­блемы присутствуют и в традиционных областях науки. Сам факт, что любые результаты парапсихологических экспериментов становится объектом столь скрупулез­ного и настороженного изучения, заставляет исследо­вателей-парапсихологов чрезвычайно строго следить за возможными проявлениями эффекта ожидания. А в об­щепринятых, не вызывающих никаких споров сферах науки влияние ожиданий экспериментатора, скорее все­го, останется незамеченным.

Доказательства присутствия эффекта эксперимента­тора в медицине и поведенческих науках не вызывают никаких сомнений. Именно поэтому «трудноуловимые сигналы» играют столь важную роль в процессе обсуж­дения получаемых результатов. Почти каждый согла­сится, что такие сигналы, как жесты, движение глаз, поза и различные запахи могут оказывать воздействие как на людей, так и на животных. Скептики особенно настойчиво подчеркивают важность именно таких сиг­налов, и они совершенно правы. Излюбленный пример, демонстрирующий эффективность общения посред­ством обмена трудноуловимыми сигналами, — зафикси­рованная на рубеже XIX—XX вв. история с Умным Гансом, знаменитой берлинской лошадью. В присутствии своего владельца эта лошадь выполняла различные арифметические действия, стуча копытом о землю оп­ределенное число раз, которое соответствовало пра­вильному ответу. Мошенничество представлялось мало­вероятным, поскольку хозяин лошади абсолютно бес­платно предлагал посторонним задавать животному вопросы. В 1904 г. этот феномен был исследован пси­хологом Оскаром Пфунгстом, который пришел к заклю­чению, что лошадь реагировала на жесты (вероятно, неосознанные) самого владельца и посторонних «экзаменаторов». Пфунгст обнаружил, что достаточно даже просто сосредоточиться на нужном числе, хотя при этом он не был полностью уверен в том, что какими-то собственными неуловимыми движениями не помогает лошади угадать верный ответ[308].

Никто не станет отрицать, что трудноуловимые сиг­налы от экспериментатора, проходящие по обычным ка­налам органов чувств, могут оказывать воздействие на людей и животных. Скептики заявляют, что именно этим объясняются многочисленные примеры мнимого телепатического общения. Тем не менее, учитывая все вышесказанное, следует признать, что определенную роль может играть не только реакция на трудноулови­мые сигналы, но и «паранормальное» влияние.

Историю Умного Ганса, изученного Пфунгстом, рас­сказывали многим поколениям студентов-психологов. Но далеко не столь известен другой факт, а именно: пос­ле экспериментов Пфунгста, описанных им в книге об Умном Гансе в 1911 г., дальнейшие исследования лоша­дей с подобными математическими способностями по­казали, что дело, судя по всему, не сводится к передаче трудноуловимых сигналов. Например, Морис Метерлинк, изучая знаменитых «лошадей-счетчиков» Элберфельда, пришел к выводу, что животные скорее каким-то образом читают его мысли, нежели воспринимают скрытые подсказки обычными органами чувств. Прове­дя серию опытов в последовательно ужесточавшихся условиях, он придумал такой эксперимент, который «в силу своей предельной простоты не мог бы оставить никаких подозрений в предвзятости и подтасовке». Он брал три карточки с записанными на них числами, тща­тельно перемешивал их, не глядя на числа, и размещал на доске таким образом, что лошадь могла видеть толь­ко оборотную сторону этих карт. «В силу этого ни одна живая душа на всей земле не могла знать, какие это были числа». Тем не менее лошадь без малейших колебаний выстукивала копытом именно то число, которое состав­ляли цифры на трех карточках. Данный эксперимент удавался и с другими «лошадьми-счетчиками», причем «всякий раз, когда я только ни пытался»[309]. Полученные результаты выходят даже за рамки обычного представ­ления о телепатии, поскольку и сам Метерлинк не знал ответа в тот момент, когда лошади выстукивали его ко­пытом. Получается, что лошади либо обладали даром ясновидения и непосредственно знали, какие числа на­писаны на карточках, либо даром предвидения и зара­нее определяли то число, которое Метерлинку предсто­яло увидеть, открыв карточки.

Восемьдесят с лишним лет историю Умного Ганса и Пфунгста вспоминали вновь и вновь как триумф скеп­тицизма. Она стала притчей во языцех — образчиком того, как мнимые паранормальные эффекты можно объяснить исключительно передачей трудноуловимых сигналов. Но что, если некоторые из этих сигналов сами являются паранормальными? Даже на обсуждение этой темы наложено категорическое табу, не говоря уже о том, чтобы проводить какие-либо исследования по это­му вопросу. Тем не менее именно такой эксперимент описал Розенталю один из его коллег по Гарвардскому университету как раз в то время, когда тот исследовал проявления эффекта экспериментатора:

«Если бы мне только хватило сообразительности и мужества, я мог бы легко провести такое исследова­ние, в котором экспериментаторы с различными ожи­даниями реакций испытуемых были бы совершенно надежно изолированы от последних: возможность обмениваться какой-либо информацией посредством известных органов чувств была бы полностью исключена. Мое мнение, которого я придерживаюсь по сей день, состоит в том, что никакие эффекты ожидания в подобной ситуации не могли бы иметь места. Но я так и не провел подобного исследования»[310].

Возможно, если бы кто-нибудь на самом деле поста­вил такой эксперимент, предсказание ученого оказа­лось бы ошибочным. Вполне вероятно, что воздействие ожиданий экспериментатора на самом деле имеет пара­нормальную природу. Такое малозаметное влияние не исключает и трудноуловимых сигналов, воспринимае­мых органами чувств: обычно они воздействуют одно­временно с паранормальными и также регистрируются лишь бессознательно.

Хотя эффект экспериментатора хорошо прослежи­вается в медицине и поведенческих науках, тот факт, что он объясняется — или опровергается — теорией воз­действия «трудноуловимых сигналов», не позволяет ученым других специальностей (к примеру, биохими­кам) относиться к нему с должной серьезностью. Если человек или крыса еще могли бы улавливать ожидания ученого и соответствующим образом на них реагиро­вать, то предполагать, что ферменты в пробирке также прореагируют на столь слабые сигналы, как мимика эк­спериментатора и т.п., уже нет никаких оснований. Ко­нечно, остается возможность пристрастных наблюде­ний, но их уже нельзя назвать влиянием непосредствен­но на наблюдаемую систему. Ученый может лишь «увидеть» результат, который совпадает с его ожидани­ями, но этот результат будет существовать только в уме наблюдателя, а материально он проявиться не сможет.

Тем не менее все вышеизложенное пока что остает­ся гипотезой. На практике не было проведено ни одно­го исследования, выявляющего или исключающего воз­действие ожиданий экспериментатора в таких областях науки, как сельское хозяйство, генетика, молекулярная биология, химия и физика. Поскольку изначально пред­полагается, что эксперименты с материей должны об­ладать «иммунитетом» к подобным воздействиям, меры предосторожности не считаются обязательными. Ме­тод двойного слепого контроля не используется почти нигде, за исключением поведенческих наук и клиниче­ских испытаний.

Я могу предложить несколько опытов, призванных проверить гипотезу о том, что эффекты эксперимента­тора распространены гораздо шире, чем принято счи­тать.

ЭКСПЕРИМЕНТЫ ПО ВЫЯВЛЕНИЮ ВОЗМОЖНЫХ ПАРАНОРМАЛЬНЫХ ЭФФЕКТОВ СО СТОРОНЫ ЭКСПЕРИМЕНТАТОРА

Я полагаю, что поиск эффектов экспериментатора лучше всего начать с тех ситуаций, в которых изуча­емые явления обнаруживают переменчивость и не­предсказуемость, допуская возможность воздействия эффекта ожидания. Именно на них можно наиболее ярко продемонстрировать упомянутые эффекты, эк­спериментируя с поведением людей и животных. Не думаю, что эффект ожидания ярко проявляется в фи­зических системах с высокой степенью однороднос­ти и большой предсказуемостью исхода событий, та­ких, как игра в бильярд (хотя здесь игроки имеют сильнейшую мотивацию для того, чтобы воздейство­вать на удары и столкновения шаров, и при наличии определенных психокинетических способностей мог­ли бы повлиять на окончательный исход партии).

На самом деле переменные, статистические резуль­таты вполне обычны в большинстве социальных и био­логических исследований — в таких областях, как со­циология, экология, ветеринария, сельское хозяйство, генетика, биология развития, микробиология, нейрофизиология, иммунология и т.д. Точно так же обстоит дело и в квантовой физике, где все события вероят­ностны. И во многих других областях физики много­вариантность протекания каждого события вполне очевидна. К примеру, это относится к процессу крис­таллизации: ведь каждая снежинка имеет собственное построение кристаллов, отличное от строения всех других снежинок. Даже чисто механические систе­мы — к примеру, конвейерные линии — также подчи­няются статистическим законам. Например, из этих законов выводится их гарантированный безаварийный срок службы, который в различных обзорах для потре­бителей называется «надежностью» того или иного из­делия. Кроме того, почти каждый слышал о каких-то конкретных автомобилях или механизмах, которые ис­ключительно ненадежны — вплоть до того, что их на­чинают считать «проклятыми».

Я предлагаю провести эксперимент самого общего плана, осуществимый во многих областях исследова­ния. Схема опытов аналогична стандартной процеду­ре Розенталя, но расширена таким образом, чтобы ее можно было использовать в других областях, которые пока остаются неисследованными. Цель состоит в том, чтобы отыскать те системы, в которых возможно про­явление эффекта экспериментатора, после чего срав­нить все результаты, полученные в подобных системах. Вот два примера крайних случаев.

В первом варианте студентам выдаются по два ра­диоактивных образца — примерно такие, какие посто­янно используются в биохимических и биофизических экспериментах. Испытуемым настойчиво внушают, что один образец является более активным, чем дру­гой. На самом деле образцы должны иметь совершен­но одинаковый уровень активности. Затем студенты определяют уровень активности этих образцов, следуя стандартной лабораторной процедуре с применением счетчика Гейгера или сцинциляционного счетчика. Обнаружат ли они разные уровни активности в двух образцах, если ожидают подобного результата?

Во втором варианте, который связан с качеством потребительских товаров, добровольцам выдаются образцы стандартных бытовых приборов — к приме­ру, автоматические видеокамеры. Испытуемым сооб­щают, что в данный момент исследуется феномен «по­недельника», суть которого состоит в том, что имен­но в этот день недели выпускается максимальное количество ненадежной продукции. Половина впол­не качественных приборов случайным образом отби­рается и помечается надписью «сделано в понедель­ник утром». Остальные видеокамеры снабжаются пометкой «строгий контроль качества». Эксперимент должен быть построен таким образом, чтобы камеры из обеих групп использовались с одинаковой интен­сивностью при одинаковых условиях эксплуатации, а добровольцы всякий раз сообщали о любых пробле­мах, с которыми они сталкиваются при эксплуатации видеокамеры. Будет ли больше проблем при исполь­зовании камер, которые якобы изготовлены утром в понедельник?

По моему личному мнению, в экспериментах с ви­деокамерами эффект ожидания должен проявиться в большей степени, чем в опытах с радиоактивными об­разцами. Ведь существует множество вариантов, ког­да ожидания потребителей могут воздействовать на окончательный результат эксперимента — например, они могут более пристально выискивать недостатки камер с пометкой «сделана в понедельник утром» или же обращаться с ними менее аккуратно. Нельзя исклю­чить и возможности паранормального влияния. Напри­мер, из-за отрицательных ожиданий, связанных с «со­мнительными» видеокамерами, испытуемые могли бы каким-то образом «сглазить» их. Но даже эксперимен­ты с радиоактивными образацами не исключают опре­деленной доли влияния на конечный результат, вклю­чая сознательные или подсознательные ошибки при подготовке образцов для радиоактивного анализа, а также психокинетическое воздействие на сам процесс радиоактивного распада или на работу измерительной аппаратуры. В том случае, если эти эксперименты на самом деле обнаружат явное присутствие эффекта ожидания, дальнейшее исследование надо будет пост­роить таким образом, чтобы разграничить возможные варианты, отделив паранормальные эффекты от других источников пристрастного отношения к получаемым результатам.

Далее я предлагаю несколько испытаний общего плана.

1. Эксперимент с кристаллизацией

Многие соединения не так просто кристаллизуются даже в пересыщенных растворах: могут пройти часы, дни или даже недели, прежде чем процесс кристалли­зации полностью завершится. Однако этот процесс можно значительно ускорить, если внести в раствор «зародыши», или «центры» кристаллизации, вокруг которых начинается рост кристаллов. В данном экс­перименте студентам выдаются перенасыщенные ра­створы медленно кристаллизующихся соединений, а также два порошковых образца, причем первый назы­вается «усиливающим кристаллизацию» и считается приготовленным по специальной технологии, а вто­рой охарактеризован как контрольный, совершенно инертный порошок. На самом деле оба порошка со­вершенно одинаковы. В каждую из нескольких абсо­лютно одинаковых емкостей, которые содержат вполне определенное количество пересыщенного раство­ра, студенты добавляют также заранее оговоренное небольшое количество «порошка, усиливающего кристаллизацию». В точно такое же количество ем­костей с таким же объемом пересыщенного раствора они добавляют равное количество «инертного» по­рошка. После этого через равные промежутки време­ни они исследуют емкости с раствором, записывая степень кристаллизации в каждой. Действительно ли там, где, по ожиданиям студентов, кристаллизация должна происходить быстрее, вещество кристаллизу­ется раньше?

2. Биохимический эксперимент

Студентам, занимающимся биохимией, выдаются два образца совершенно одинаковых ферментов. Один описывается как обработанный специальным инги­битором, частично блокирующим активность фер­мента, а другой — как контрольный образец, не под­вергавшийся никакой дополнительной обработке. В действительности оба образца ничем не отличаются друг от друга. Используя стандартные биохимиче­ские методы, студенты определяют активность каж­дого фермента. Действительно ли «образцы с инги­битором» окажутся менее активными, чем «конт­рольные»?

3. Генетический эксперимент

Студентам, изучающим генетику, выдаются образцы семян быстрорастущих растений — например, не­большого растения Arabidopsis thaliana, которое обычно используется для проведения генетических экспериментов. Студенты сами делят все семена на две группы. Одна из групп считается контрольной и не подвергается какому-либо воздействию. Другую группу семян они помещают в камеру, снабженную свинцовой защитой против радиоактивного излуче­ния с надписью: «Осторожно, радиоактивность!» — и оставляют там на заранее определенный проме­жуток времени, по истечении которого с большой осторожностью извлекают эти семена для последу­ющего исследования. По условиям эксперимента предполагается, что эти семена подверглись жестко­му облучению, вызывающему мутации (хотя на самом деле источник излучения в камере отсутство­вал). Затем из семян обеих групп в совершенно иден­тичных условиях выращиваются растения, а студен­ты должны регистрировать все отклонения от нор­мы, выявляемые в процессе их развития. Обнаружат ли студенты больше «мутантов» в группе якобы об­лученных образцов?

4. Еще один генетический эксперимент

Другим студентам, также изучающим генетику, вы­даются плодовые мушки дрозофилы, у которых об­наружены гены-мутаторы — например, мутации в ге­нах bithorax, в результате чего у мушек преимуще­ственно рождается потомство с четырьмя крыльями вместо двух (ил. 18). Подобные мутации являются рецессивными: иными словами, с отклонениями от нормы развиваются только те мушки, у которых при­сутствуют два таких гена. Первое поколение гибри­дов между мутантами и нормальными мушками ока­зывается нормальным, но, когда эти гибриды скрещиваются между собой, они дают начало потомству, которое соответствует менделевскому расщепле­нию: большая часть гибридов второго поколения является нормальной по внешним признакам, но мень­шая часть в той или иной степени имеет мутантные формы[311].

жужжальцы

Ил. 18 А. Обычная плодовая мушка семейства Drosophila melanogaster

Ил. 18 Б. Плодовая мушка-мутант, у которой третий торакальный сегмент трансформиловался таким образом, что превратился в копию второго торакального сегмента, в результате чего балансирующий орган, жужжальцы, трансформиловался во вторую пару крыльев; подобные плодовые мушки называются мутантами bithorax.

Студентам предоставляется два типа гибридных мушек совершенно одинакового внешнего вида из одного и того же поколения. При этом им сообщают, что один тип имеет гены-усилители, вследствие чего признак трансформации третьего торакального сег­мента в этой популяции проявляется с большей пенетрантностью и экспрессивностью (у генетиков «пенетрантностью» называется частота или вероятность проявления гена, а «экспрессивностью» — интенсивность, с которой этот ген выявляется в популяции). Остальные мушки объявляются популяцией, имею­щей гены-ингибиторы, которые оказывают противо­положное воздействие.

После этого студенты получают потомство от пло­довых мушек двух «разных» популяций и тщательно изучают наследование упомянутого выше признака. Действительно ли в популяции с «геном-усилителем» будет рождаться больше мушек с отклонениями от нормального вида и будут ли эти отклонения выра­жаться более отчетливо? (Мушек обеих популяций можно будет сохранить и затем повторно исследовать для проверки ранее полученных результатов.)

5. Сельскохозяйственный эксперимент

Студентам, которые специализируются в той или иной области агрономии, сообщается, что на практических занятиях они должны провести испытание нового многообещающего стимулятора, который в случае опрыскивания им любого растения через определен­ные промежутки времени обеспечивает высокие показатели роста. Потом они проводят полевые испы­тания — к примеру, на бобах — по стандартной схе­ме на одинаковых делянках и при случайном распределении опытных и контрольных растений. В пе­риод цветения и плодоношения студенты раз в неделю опрыскивают растения на опытных делянках «стимулятором роста», а растения на контрольных делянках с той же частотой опрыскиваются обычной водой. На самом деле «стимулятор роста» тоже является обыч­ной водой. Студенты постоянно и тщательно следят за развитием растений и отмечают все различия между растениями на опытных и контрольных делянках, которые смогут заметить. Когда бобы созреют, сту­денты собирают плоды на всех делянках и определя­ют их общий вес и количество. Будут ли «стимулиро­ванные» растения развиваться лучше и дадут ли они больший урожай, чем «контрольные»?

Нет нужды описывать другие примеры. Совершен­но ясно, что точно такие же эксперименты можно проводить и в других областях науки. Они не потре­буют значительных усилий и материальных затрат, поскольку могут проводиться в рамках учебной прак­тики. Достаточно лишь сотрудничества с преподава­телями.

ОБМАН

Единственным недостатком описанных выше экспери­ментов является то, что они основаны на обмане. В этом отношении они похожи на исследования, проводимые Розенталем и его коллегами, в которых больным людям давали плацебо вместо настоящих лекарственных пре­паратов. Многие могут возражать против этого по эти­ческим соображениям, да и сам я не в восторге от ис­пользования обмана как средства воздействия на ожи­дания людей. Но я считаю, что обман в данном случае оправдывается важностью поставленной задачи: уточ­нение влияния эффекта экспериментатора на ход прак­тических научных исследований. К этим эффектам от­носится и опасность самообмана.

Однако я считаю, что если бы подобный обман исполь­зовался более широко, то это способствовало бы форми­рованию самодисциплины. Если бы такие эксперименты давали интересные и значимые результаты, если бы даль­нейшие эксперименты стали проводиться в более широких масштабах и если бы все получаемые данные публикова­лись в общедоступных изданиях, студенты, вероятно, луч­ше осознавали бы, что преподаватели могут иногда их обманывать. В этом случае они с большим скептицизмом относились бы к тому, что им сообщают об ожидаемых результатах опытов и, соответственно, были бы меньше подвержены воздействию ожидания. Если хорошо проду­манная практика подобного обмана заставит студентов более внимательно относиться к эффекту ожидания, вы­зовет более настороженное отношение к нему, это будет ценным вкладом в их научную подготовку.

Эффект от обмана, используемого в описанных выше экспериментах, может оказаться относительно слабым, поскольку ожидания, внушаемые студентам их преподавателями, будут восприниматься не очень вни­мательно и не станут их личными убеждениями. Ведь студенты просто выполняют обычную лабораторную работу, к результатам которой ни один из них не от­носится с достаточной серьезностью. Профессиональ­ные исследователи, безоговорочно приверженные су­ществующим системам мировоззрения и озабоченные ростом карьеры и собственной репутацией, могут в гораздо большей степени оказаться подверженными эффектам ожидания; кроме того, они более склонны к самообману.

Было бы очень интересно выявить эффект ожидания в тех областях науки, в которых существует несколько систем воззрений, и особенно в ситуациях, когда каж­дая из сторон, приверженная собственной теории, по­лучает экспериментальные результаты в пользу имен­но своей теории. Можно было бы пригласить предста­вителей обеих сторон для обсуждения данных таких же экспериментов, проведенных в стандартных условиях на нейтральной территории, в какой-то третьей лабора­тории, сотрудникам которой доверяли бы все участни­ки дискуссии. Если бы были получены результаты, не соответствующие ожиданиям заинтересованных сторон, тогда эффект ожидания, включая его возможные паранормальные проявления, можно было бы тщатель­но изучать в реальной обстановке.

Эта идея могла бы послужить основой при создании исследовательского центра нового типа, сочетающего в себе изучение экспериментальных методов с некой по­среднической службой (возможно даже, организующей консультации для заинтересованных ученых).

Если выявится значительное воздействие эффектов ожидания, исследования необходимо будет продолжить и определить, какие именно факторы играют здесь ос­новную роль — обычные или паранормальные. Напри­мер, в четвертом эксперименте, если пристрастие про­является в изменении отношения доли мушек-мутантов к доли нормальных особей в популяции второго поко­ления гибридов, что соответствует ожиданиям экспери­ментаторов, в первую очередь следует проверить воз­можную необъективность при регистрации данных. Проверку можно поручить третьему участнику, кото­рый проведет изучение законсервированных мушек «вслепую», не зная, какая из них принадлежит к той или иной группе. Эта проверка могла бы показать, что эф­фект экспериментатора целиком и полностью объясня­ется неточным подсчетом. С другой стороны, могло бы оказаться, что эта пристрастность оказала лишь частич­ное воздействие на конечный результат и что количе­ство мутантов и нормальных особей действительно нео­динаково в двух группах. Тогда следовало бы проверить возможность того, что экспериментаторы не были в достаточной мере объективными, то есть консервирова­ли и считали не всех мушек второго поколения, а толь­ко тех, которые соответствовали их ожиданиям. Если же выяснится, что это не так, изменение соотношения мутантов и нормальных особей в двух группах можно будет рассматривать как паранормальное воздействие на результаты эксперимента.

Для решения этого вопроса может потребоваться проведение нового эксперимента. Второй эксперимент мог бы стать повторением первого — за исключением того, что экспериментаторы могли бы исследовать только мушек второго поколения, а мушек первого поколе­ния в живом или законсервированном виде изучать только после того, как будут закончены все исследова­ния особей второго поколения. За мушками должны ухаживать только те люди, которые абсолютно не зна­ют целей эксперимента и не заинтересованы в его ре­зультатах. В том случае, если эффекты ожидания будут проявляться даже тогда, когда у экспериментаторов не будет ни малейшей возможности влиять на размноже­ние и развитие плодовых мушек каким бы то ни было известным способом, а результаты в обеих группах все-таки будут неодинаковыми, это можно будет объяснить паранормальным воздействием.

Возможное открытие трудноуловимого паранор­мального воздействия ожидания в традиционных обла­стях науки было бы шокирующим, если не сказать сен­сационным. Оно имело бы чрезвычайно серьезное зна­чение. Одним из наиболее важных его последствий было бы обязательное независимое подтверждение получае­мых данных, в уточнении которых и состоит суть экс­периментальных исследований. Научные данные счи­таются объективными только в том случае, если они подтверждаются другими независимыми учеными в ана­логичных экспериментах. Но в новых и достаточно спорных областях науки подобное единодушие отсут­ствует, а как только оно достигается, результаты про­водимых экспериментов в основном соответствуют предсказанным заранее. Но в чем причина? Что так вли­яет на конечные данные? Является ли удивительная воспроизводимость результатов поводом для соглас