КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Первый раз в постели
Чёрная Роза улыбнулась и тяжело вздохнула, налила себе полкружки вина, выпила одним махом, затем достала пачку «Салема», взяла сигарету и предложила Алёше. Алёша достал из костра длинный уголёк, и они оба закурили. Саша снова вздохнула и сказала: Она говорила с какой-то трагической иронией, будто подсмеиваясь над собой. – Отца убили в драке, а мама потом с горя спилась. Ужасное было время. Мне было всего четыре года, а я их так хорошо помню, как будто это было вчера. Мама потом тоже погибла, зимой замёрзла на улице, в снегу. Несчастный случай. Я осталась с бабушкой. Она умерла, когда мне было пять лет. Потом я жила с дядей. Собственно, он мне даже и не дядя, а какой-то дальний родственник по отцовской линии, но я привыкла называть его дядей. Дядя Эдик. Он был учителем и преподавал литературу как раз в той школе, где я учился. Он был мой опекун, жены у него не было, и мы жили вдвоём. Хорошо было! Я его любила, он меня тоже очень любил и воспитывал, как родную дочь – не так, как мой отец. Тот порол меня ремнём за что попало, а когда был пьяный, вообще грозился убить. А дядя Эдик был такой интеллигентный, вежливый, вроде нашего Сергея Александровича. Он был прекрасный фотограф-любитель, особенно меня любил фотографировать. Я в тринадцать лет стала увлекаться готикой, стала дерзко и сексуально одеваться и краситься, как другие готы. Моих друзей в школе родители за это ругали, а дядя Эдик наоборот меня только поощрял, ему это нравилось! Представляешь, он купал меня в ванне – уже большую, лет в тринадцать и дальше. Намыливал меня всю, тёр мне спину и всё говорил мне, какая я красивая и так далее. Он много рассказывал мне о Древней Греции и Риме – какие свободные нравы царили там насчёт любви. Не так, конечно, как он нам преподавал в школе, а во всех красочных подробностях. Рассказывал многое из классической литературы, про то, как возникали отношения между взрослыми мужчинами и нимфетками, юными девочками. Особенно любил мне читать роман Набокова «Лолита» - там как раз про такую девочку, как я тогда была, и как у неё было с главным героем, во всех подробностях… ну, ты понимаешь, о чём я говорю! - И что же было дальше? – спросил он.
А потом, когда ребята ушли, мы с ним долго сидели на балконе в плетёных креслах – ночью, при луне, и он открыл бутылку французского шампанского, чтобы отметить начало моей новой, взрослой жизни, как он сказал. Налил мне сначала один бокал, через некоторое время – другой, так что я здорово опьянела – много ли надо было девчонке вроде меня? А дядя Эдик поздравлял меня с началом новой жизни и всё говорил, как он меня любит и как хочет, чтобы и я тоже так же любила его. Я даже удивлялась – разве же я его не люблю? Конечно, очень люблю – я ему это говорила, и ему это было так приятно… Так мы сидели и любовались на луну. Он принёс гитару и попросил меня спеть какую-нибудь нежную, романтическую песню о любви. А я была такая пьяная, что у меня получалась полная ерунда, но он был в восторге, смеялся и аплодировал мне, гладил по голове и говорил, что это просто очаровательно. Потом он опять читал мне о том, как Гумберт путешествовал с Лолитой по Америке, и как они в первый раз ночевали вместе в гостинице, и что и как у них там было… Он легко-легко поднял и понёс меня, как игрушку, но не ко мне, а в свою спальню и там уложил на постель. Он и правда, решил, наверное, что я уснула. А я только притворялась спящей, во мне появилось какое-то озорство. Не знаю, почему, но мне было так приятно, и я всё ждала, что он будет делать дальше. В спальне, - Чёрная Роза загадочно понизила голос, - он выключил весь свет, оставил только маленький красный ночник и медленно-медленно сам начал меня раздевать «спящую». Он расстегнул и снял с меня розовое готическое платье, как у принцессы – это было так эротично… Знаешь, Алёшка, что удивительно – я ведь до этого перед ним столько раз раздевалась, в ванной и где угодно, я ведь, можно сказать, выросла при нём странно, да? Почему такие ощущения? Она замолчала, выдерживая интригующую паузу, и курила, искоса поглядывая на Алёшу. - А дальше? – хмуро спросил юноша. – Что сделал с тобой этот гад? - А может, не надо рассказывать? - спросила Саша с сомнением. – Тебе может не понравиться. - Ну уж нет, начала – так рассказывай, - ответил Алёша, вздохнув. – Мы же договорились быть откровенными. Да ты не думай, я ведь всё понимаю… Саша рассмеялась и продолжала свой рассказ. - Я заметила, - продолжала Саша, - что он стоит в одном расшитом восточном халате, и я сама лежу перед ним совершенно голая, раскинувшись на простынях – знаешь, как в какой-то сказке! Я улыбалась ему, трепеща от ожидания, и думая, что же будет дальше… И он меня спросил: Он, скинув халат, лёг рядом со мной и стал меня страстно ласкать и гладить везде, и я не сопротивлялась – наоборот, я сам поддавалась ему. Я же верил ему, дяде Эдику, во всём. Но он успокоил меня, уверяя, что всё будет в порядке, а я была навеселе, и решила слушаться его во всём, чтобы испытать всё, чему он меня научит. - К тому же, - добавил он, - в этом нет ничего постыдного и неприличного. Многие мужчины этим занимаются с девочками. Только никому не рассказывают. И мы никому не расскажем, правда? - Только если будет немножко больно, пожалуйста, не кричи, а потерпи немножко, - ласково попросил он. – А то вдруг кто-нибудь услышит! Сначала было здорово больно, Алёшка, ох как больно! Весь хмель улетучился. Я задрожала, у меня хлынули слёзы, но он держал меня крепко. Я извивалась и еле сдерживалась, чтобы не закричать, но твёрдо решила не проронить ни звука, лишь крепко сжимала зубы, как он велел – смешно, да? – она улыбнулась. А я лежала, у меня всё болело, и на простыне оказалась моя кровь, но я была гордая, что я теперь настоящая женщина… Потом я тоже уснула… - Я где-то читал, что у жертвы иногда возникает особое, трепетное чувство к своему палачу… - прошептал Алёша и отвернулся. Ему очень нравилось фотографировать меня – обнажённую, разумеется – во всех видах. На солнечной поляне - на траве, или на диване – на звериной шкуре. Или на балконе у перил в дождь, в тёплый летний дождь. Или зимой, возле бани - голую, хохочущую на снегу. Я даже не понимала – зачем ему столько моих фотографий, а он смеялся, говорил - для истории. А я помогала ему по хозяйству, прямо как жена или дочка, разбирала тетрадки младших школьников, которые он приносил на проверку домой, занималась с отстающими – в общем, была ему чем-то вроде подмастерья у художника. Вот так. Это было самое счастливое время моей жизни. Вот такая история. Алёша тоже молчал, охваченный разноречивыми чувствами. Такого он ещё не слышал…
|