Порка, рабство… и побег

Над рекой уже стояла глубокая ночь. Алёша слушал, а Саша рассказывала…

- Шло время. Скоро мне уже должно было исполниться пятнадцать лет. Мы жили душа в душу, и казалось, что так будет длиться вечно. Дядя Эдик, мой воспитатель и любовник, очень обо мне заботился и особенно уделял внимание моему здоровью и физическому развитию. Я очень подросла за это время, занималась плаванием и бальными танцами - тем, что, по мнению дяди, способствовало развитию красоты и пластики.

Кроме того, я продолжала усердно упражняться в пении и игре на гитаре. Дядя старался, чтобы я разучивала красивые, нежные песни о любви, что-нибудь готическое, в старинном духе. Его очень умиляло, когда я их исполняла. Постепенно я и сама стала сочинять, как ты уже знаешь.

По утрам дядя непременно заставлял меня заниматься гимнастикой – прыгать через скакалку, растягиваться, делать шпагаты, различные стойки и мостики, развивающие гибкость, водил к массажисту.

Он запрещал мне загорать – говорил, загар вредит коже, и после того, как я принимала душ, всегда намазывал моё тело специальным питательным кремом, а дома, когда мы были одни, всегда велел ходить почти полностью обнажённой, чтобы тело дышало свежим воздухом – да я думаю, ему и просто нравилось на меня любоваться! Мне и самой нравилось, когда он на меня смотрел, так что я не возражала.

Он лично занимался моей причёской – это по его замыслу я стала носить длинные, красиво начёсанные волосы, как у принцесс на старинных картинах – так что соседи уже гадали: не готовит ли он меня в модели или, может быть, в артистки?

Он по-прежнему купал меня в ванне, как в детстве. А мне нравилось!

И, конечно, спали мы вместе, в одной постели в дядиной комнате, которая к тому времени уже как бы стала нашей общей спальней. Он не уставал забавляться со мной по ночам, как хотел, обучая всё новым и новым премудростям искусства любви, так что в свои пятнадцать лет, смеялся он, я уже превзошла его самого. А что? Во мне было столько молодой силы и энергии, мне всё было мало…Да я и не видела в этом ничего постыдного!

…Алёша невольно поморщился, слушая эти слова. Его возбуждал рассказ Саши и радовала простодушная откровенность подруги, с которой она поведывала ему свои секреты, но было очень неприятно представлять тоненькую, нежную Сашу, ЕГО Сашу, в грубых похотливых объятиях сластолюбивого дядьки, которого Алёша уже откровенно возненавидел…

Саша продолжала:

- Всё это время дядя Эдик не переставал меня фотографировать – обнажённую, разумеется, в самых различных видах: во время занятия гимнастикой, или лениво раскинувшуюся в плетёном кресле на залитом солнцем балконе, с сигаретой и стаканом апельсинового сока, или даже спящую – на простынях, откинув одеяло.

Однажды дядя Эдик забыл по ошибке ключ от ящика письменного стола, я воспользовалась этим и нашла там роскошный фотоальбом, полный моих откровенных снимков – цветных и чёрно-белых, отлично выполненных фотографий!

Уж я тогда всласть налюбовалась! – усмехнулась она. – На некоторых я вышла такой красивой, что и сама удивилась не на шутку, да и остальные все были тоже очень хороши.
Я только не могла понять – для чего ему всё это нужно? Возможно, решила я, он действительно такой эстет, коллекционер, и к тому же очень меня любит – ему нравится наблюдать, как я расту, как развивается моё тело.

Чтобы не обидеть дядю, я аккуратно положила альбом на место и вставила ключ в замок так, как будто ничего не трогала, и ему тоже ничего не сказала. Только с этого дня я стала любить его ещё больше

Однажды дядя сказал, что сегодня у нас будет гость, его большой друг – будет весёлый ужин втроём. Меня он попросил одеться весело, ярко, по-летнему – стояли тёплые дни, а у меня было много таких костюмчиков.

Когда они явились поздно вечером, с кучей фруктов и других угощений, я встретила их в высоких белых гольфах и красивом, открытом красном платье, как у куклы, с вымытыми, высоко начёсанными волосами, распущенными по плечам, и с бантами – дядя остался очень доволен моим видом.

Гостя я узнала сразу. Это был дядин старый знакомый и один из спонсоров нашей школы, состоятельный человек. Дядя очень старался ему угодить. Мы уже встречались прежде в школе, на каком-то утреннике. Дядя тогда представил меня ему, и я ему тогда очень понравилась.

Вечер прошёл замечательно, было весело и непринуждённо, меня просили петь и играть на гитаре всякие песни про любовь, поэротичнее…

Наш гость был в восторге: «Замечательно, просто прелестно! Особенно трогательно, когда это поёт девочка-подросток!»

Меня угостили бокалом хорошего вина, и всё было очень хорошо. Потом дядя впервые достал при мне свой фотоальбом и показывал нашему гостю, особенно последние яркие, крупные снимки, и тот рассматривал их и хвалил с видом большого знатока, делая мне весьма пикантные комплименты. Я, конечно, немножко смущалась, но, если честно, то мне было приятно…

Я ещё ничего не подозревала. О, какая я была наивная!!!

Когда пришло время ложиться спать, я, как всегда, приняла душ и удалилась в нашу с дядей Эдиком спальню. Там я, как было заведено, выключила свет, оставив один красный ночник, приготовила на прикроватном столике напитки и сигареты.

Затем я быстренько скинула с себя красное платье и гольфы и, в одних кружевных готических трусиках и лифчике, улёглась на простынях, без одеяла – я ожидала дядю Эдика, думая, что он уложит спать в моей комнате своего друга и явится, как всегда, ко мне. Я лежала, игриво раскинувшись, когда в комнату неожиданно тихо вошёл…не дядя, а наш новый гость, спонсор из школы.

- Ну, вот и я, моя девочка, - сказал он сладким голосом, начиная расстёгивать рубашку и брюки. – Я смотрю, ты уже в полной готовности! Ты просто очаровательна на фотографиях, но, должен заметить, в жизни намного лучше и соблазнительнее. Уверен, что этой ночью ты меня не разочаруешь!

Я, как ужаленная, подскочила и села на кровати.

- А где дядя Эдик? – только и спросила я.

- Дяди Эдика сегодня не будет, - он заговорщицки подмигнул. – Сегодня буду я. С дядей Эдиком всё улажено, на сегодня ты полностью предоставлена мне, всё уплОчено, ты своё тоже получишь. Ну, иди ко мне, покажи-ка, на что ты способна! Твой дядя расхваливал тебя - говорил, что, несмотря на юный возраст, ты великая мастерица своего дела…

У меня волосы на голове встали дыбом. «Упло-очено»! За меня – уплочено!!! Я была потрясена, Алёшка, я не знала, что и думать. Ведь у нас же с дядей любовь до гроба – только он и я, а получается, он ему всё рассказал! А как же наша тайна, великая тайна? Я была ЕГО девочкой, его сладким, его единственным ангелом! Я сама была готова жизнь за него отдать – а тут «упло-очено»…

Мне моментально всё стало ясно: и заботы обо мне, и гимнастика, и массажисты, и особенно – альбом с фотографиями, где я представала обнажённой во всех видах и ракурсах – какой отличный рекламный проспект! В общем, оказалось, Алёшка, он действительно готовил и обучал меня, чтобы за хорошие деньги сдавать на ночь солидным дядькам, которым это нравится.

Меня захлестнули гнев и обида.

- Это невозможно! – воскликнула я. – Это никак невозможно! Пожалуйста, не надо! – взмолилась я уже другим голосом, думая пробудить в нём добрые чувства. – Не обижайте сироту!

- Не болтай глупостей, - сухо оборвал меня гость. – Ты же занималась этим с дядей?

- Ну да, но я ТОЛЬКО с дядей Эдиком! - пробормотала я. – Ну и что? У нас же с ним любовь! Это наша личная жизнь!

- Ну, а я чем хуже? Не будем терять времени! А то я вот расскажу где нужно про вас с Эдиком, а тебе всего четырнадцать лет! Его посадят в тюрьму, а тебя сдадут в детский дом, к шпане, тебя там будут все бить и насиловать – ты этого хочешь? Знаешь, я слишком дорого заплатил за ночь с тобой – хотя товар, так сказать, высший сорт, не буду отрицать, и стоит того. Так что иди сюда и будь умницей!

И он решительно двинулся на меня.

Завязалась потасовка. Силы были неравными, но я была намного увёртливее и ловчее. Он гонялся за мной по всей комнате, а я пряталась от него за креслами, обороняясь подушками и валиками. В одном углу ему всё-таки удалось схватить меня, и я, защищаясь, довольно сильно укусила его за руку – прямо впилась зубами, как могла, до кости, и он заорал.

На его крик распахнулась дверь, и вошёл дядя. Он был одет, словно и не ложился спать – видно, ждал, чтобы убедиться, что всё будет в порядке. Но он обманулся в своих ожиданиях!

И вот мы втроём в ярко освещённой гостиной.

Я стояла возмущенная и растрепанная, почти голая, в своих черных кружевных готических трусиках и лифчике – я так готовилась, дура, к каждой ночи, как к первому свиданию, а меня, оказывается, продали…

Дядя, мрачный и сконфуженный, старался не смотреть в мою сторону, и в то же время ему было неудобно перед солидным гостем, который яростно потрясал перевязанной левой рукой, которую я прокусила до крови. Он заявлял, что за такие деньги надеется получить обещанное, и к тому же требует удовлетворения.

- Не беспокойтесь, - заверил дядя, - всё будет в порядке. Это, так сказать, временные трудности – у нашей артистки дебют, понимаете? Согласитесь, это тоже чего-то стоит! Сейчас мы всё уладим.

- Дядя Эдик, но как же так, зачем? – я до сих пор не могла поверить в то, что происходило.

- Саша, не валяй дурака, - грубо оборвал меня дядя. – Ты уже большая девочка и должна всё понимать. Мне слишком дорого стоило твоё содержание и воспитание, так что пора вернуть затраты. Видела сегодня альбомчик? Красивая реклама, не правда ли? Петербург большой город, у меня много знакомых – ценителей тонких развлечений. Имей в виду, на тебя уже выстроилась целая очередь, ты пользуешься успехом! – он холодно усмехнулся. – Рынок диктует свои законы – есть товар, отличный товар, - он слегка шлёпнул меня по голой ноге, - есть спрос, так что пора начинать работать по семейному подряду!

Я горько зарыдала, услышав это.

- Дядя Эдик, - говорила я сквозь слёзы, - а как же наша тайна, как же наша любовь? Как же ваши слова, что я – только ваша девочка, нежная и сладкая, из молока и мёда?..

- Брось, - отмахнулся он. – Уверяю тебя, это будут очень, очень приличные деньги. Ты тоже, если будешь вести себя как надо, получишь свою долю – десять процентов всегда твои. Договорились?

Я рыдала, и он, не дожидаясь ответа, повернулся к солидному гостю:

- Не беспокойтесь. Ещё минута, и всё будет в порядке, как мы и договаривались…

- А кто мне компенсирует вот это? – визгливо спросил тот, потрясая укушенной рукой.

- Так вам и надо! - воскликнула я. – Вам бы ещё не то откусить…

Дядя сделал успокоительный жест:

- А вот я сейчас возьму ремень и дам ей как следует, тогда у неё сразу все в мозгу встанет на место Нужно её выпороть для профилактики, - жёстко сказал дядя. – Во избежание дальнейших конфликтов. Я надеюсь, нам предстоит с Сашкой ещё долгая работа в индустрии развлечений…Единственно, - он задумался, - мне не хотелось бы портить вид её красивого, нежного тела – товарный вид, так сказать…

- Нет, нет, ничего, - бойко ответил гость, - вообразите: озорная девчонка, за своё поведение хорошенько высеченная, но в дальнейшем, конечно, обещающая быть послушной во всём, что от неё попросят – в этом есть что-то очень трогательное и пикантное… И это обязательно нужно сфотографировать – это будет иметь потрясающий успех, сразу прибавится много желающих.

- Согласен, - кивнул дядя. – Тогда идём, Сашка!

Он взял меня за плечо.

Слезы мои мгновенно высохли, и во мне вспыхнула ярость.

- Ах, ещё и ремнем меня пороть?! – заорала я и принялась с ним драться.

Когда ты почти голая, и ничто тебя не сковывает, драться легко и удобно, а я вообще-то не очень слабая, я спортивная! И у меня знаешь, какая растяжка – я сажусь легко и на продольный, и на поперечный шпагат, и сальто легко делаю через голову, между прочим, и колесо.

Ну, он ведь меня сколько лет заставлял тренироваться! Вот и сам нарвался. Хотя драться-то я никогда не училась, но тут меня прямо взорвало!

Ух, как я ему здорово засветила ногой по морде, и ещё пару раз куда-то, прямо как Мила Йовович!

Но вдвоем они, конечно, меня быстро скрутили, как я ни отбивалась. Они затащили меня в спальню, уложили на кровать лицом вниз, и приковали за руки и за ноги наручниками из магазина «Интим», обшитыми весёлым розовым мехом. Я их сама когда-то выбирала, для секса…

В спальне включили яркий свет. Дядя повернулся ко мне.

- Александра! Знаком тебе этот предмет?

Я подняла на него глаза и похолодела: в руках он держал мою спортивную скакалку, от которой предварительно были отстёгнуты деревянные ручки.

Профессиональная скакалка – знаешь, что это такое, из чего она сделана? Это длинный и тонкий, очень гибкий ремень круглой формы, из тяжёлой сыромятной кожи. Я хорошо помнила, как она пронзительно свистит в воздухе и как бывает больно, если случайно, занимаясь, попадаешь себе по ноге.

Дядя продолжал:

- Сейчас ты будешь основательно подвергнута известной воспитательной процедуре, которая послужит примерным уроком за твоё поведение и, я уверен, пойдёт тебе на пользу – так, чтобы в будущем у нас с тобой не возникало проблем. Ну, а затем ты выполнишь всё, что должна была сделать сначала. Ты поняла меня, Александра?

Я гордо промолчала и отвернулась. Куда мне было деваться, Алёшка? Бороться было невозможно, и я решила хотя бы вытерпеть всё с достоинством, выражая моим обидчикам презрение.

А гость так и пожирал взглядом моё тело с головы до ног…

Я лежала, вытянувшись на белой простыне в каком-то унылом ужасе и отчаянии, и ждала, когда начнётся порка, и что будет дальше.

- Она хорошая девочка,- мягко сказал дядя Эдик, складывая тонкий, гибкий ремень вдвое, отмеривая нужную длину, а остаток аккуратно наматывая на руку. - Она будет вести себя послушно, и никогда больше не будет так поступать!

Он встал надо мной, взмахнул, примериваясь. Ремень пронзительно свистнул в воздухе и звонко хлестнул по моему телу - пониже спины…

Одежды на мне никакой не было, кроме крохотного лифчика и таких же трусиков, так что пороли меня, можно сказать, прямо по голому телу, да ещё так жестоко – с протяжкой, чтобы сразу до крови.

А у меня такая нежная кожа, блин – от поцелуев и то следы долго держатся…

Ты знаешь, Алёшка, как это было зверски больно!!! От первого же удара я вцепилась зубами в подушку, чтобы не завыть в полный голос. Слёзы хлынули у меня из глаз. Каждый новый удар, словно обжигал калёным железом. Ты представляешь, что такое гибкий, тяжёлый сыромятный ремень – не приведи Господи!

В принципе, меня уже приучили до этого терпеть боль – самую разную. Я сжала зубами подушку и молчала, только дёргалась, когда ремень снова и снова впивался в моё тело, причиняя страшную боль – так, что искры сыпались из глаз, не веришь?

Я беззвучно сотрясалась от рыданий – от боли, от обиды и от такого подлого вероломства дяди Эдика.

Уже не помню, как я вытерпела всё это - пятьдесят ударов, не меньше, за укушенную руку и строптивое поведение. Но я всё время молчала, сжимая зубы крепче, пока меня продолжали сечь, лишь подушка была вся мокрая от слёз.

Я делала над собой невероятные усилия, чтобы не потерять сознания, и всё-таки под конец у меня помутилось в голове, потому что я не помню, как всё кончилось.

Когда мрак перед глазами немного рассеялся, я чуть повернула голову и увидела, что дядя стоит рядом, настраивая свой фотоаппарат, а возле меня на простыне лежит, как бы небрежно брошенный, тот самый ремень, которым они меня пороли – так, чтобы его тоже было видно…

- Не двигайся, - приказал мне дядя и сделал несколько снимков с разных позиций. Я лежала с закрытыми глазами, но всё равно видела сквозь опущенные веки, как мелькала вспышка.

- Замечательно, - услышала я голос нашего гостя, - замечательно, особенно когда девочка немного повернулась, и так рельефно обозначились на спине её лопатки. Такая расслабленная, хрупкая, это прекрасное узенькое кружевное бельё, и эти алые следы ремня на её белой, нежной коже! Нет, это вышло прелестно!

Дядя убрал ремень и фотоаппарат. Вместе со своим гостем они осторожно отстегнули меня от спинок кровати, перевернули меня на спину, и снова пристегнули наручниками за руки и за ноги.

Затем дядя Эдик несколько раз ударил меня по щекам, чтобы привести в чувство. Я открыла глаза и вопросительно посмотрела на него.

- Теперь я оставляю вас одних, Саша – и смотри, будь умницей!..

«Будь умницей» - сказал тоже! А что я вообще могла сделать, распростёртая и прикованная наручниками? Я даже дёрнуться не могла, наручники сразу больно впивались в тело, даже обшитые мехом…

Дядя Эдик выключил свет, оставив знакомый красный ночник, и вышел, а гость, не спеша, снял одежду и лёг на кровати возле меня, приблизился, обдавая меня запахом винного перегара. Он деловито расстегнул на мне лифчик, обнажив мне грудь, а трусики на мне он просто порвал и отбросил в сторону.

И вот я оказалась перед ним совершенно обнажённая, с растянутыми в стороны руками и ногами, и всё у меня было открыто и беззащитно перед ним… в самом интимном месте… ну, ты понимаешь…

И он теперь мог делать со мной, что хотел. Везде трогал меня своими грубыми шершавыми пальцами, засовывать мне их … прямо туда, глубоко-глубоко… не думай, это совсем не приятно, если человек тебе не нравится. Так что я плакала и корчилась. Он кусал мне зубами до крови соски, когда они набухли, знаешь как больно, ну и вообще… Я рыдала от стыда и боли, извивалась и дёргалась в наручниках, а он только смеялся.

Потом он отхлестал меня ещё дополнительно ремнём от скакалки – спереди, по груди, прямо по соскам, и по животу, и ниже, по ляжкам, и главное, попадал все время посередке – прямо там, между ног, которые у меня были раздвинуты в стороны, и прикованы. Ты представляешь, там у нас, у девочек, всё такое нежное, просто так пальчиком не прикоснёшься, уже чувствуется, а тут - ремнём?!!

Мне было не просто больно, а меня даже тошнило, меня чуть не вырвало… Я орала и выла, вся в слезах, и умоляла, чтобы это закончилось, и чтобы меня скорее убили насмерть…

Это он мне так мстил, а заодно получал удовольствие. Понимаешь, оказывается, в действительности у него не стоял, он не мог меня по-настоящему трахать, и вот он всё это делал, гад, а сам в это время дрочил при мне, не стесняясь, и… в общем, делал это прямо на меня… Сволочь.

А мне уже было всё равно.

Эта ночь прошла для меня как в тумане, голова была тяжёлая, зверски болели рубцы на теле, и всё остальное во всех местах. Я просто поставила себе цель – выжить во что бы то ни стало, и не умереть или не сойти с ума.

Я как какая-нибудь партизанка, сжимала зубы и терпела. Я вытерпела всё, и когда это закончилось, была счастлива уснуть, так и прикованная к кровати… Они боялись, что я снова начну драться. А я уже и шевелиться не могла.

Ночью руки и ноги у меня затекли, я просыпалась каждую минуту от боли, потом усталость брала своё, и я снова засыпала… И мне снились кошмары, что меня кто-то душит или бьёт, и я не вижу, кто – очень было страшно…

Когда к утру мне всё-таки отстегнули наручники, я свернулась клубком, словно стараясь от всех куда-то спрятаться, накрылась с головой, и проспала до вечера, как убитая. И плакала во сне, а иногда просыпалась от своего крика. У меня волосы прилипли к лицу от высохших слёз…

…Алёша слушал, сжимая кулаки. Внутри у него всё кипело. Его доброе, отзывчивое сердце пронизывала боль от острой жалости к Саше. Ему хотелось отомстить за неё, я хотелось разорвать на части и подлого, лживого Эдика – растлителя невинной, наивной, доверчивой и чувствительной девчонки, лишённой родительской ласки и защиты. Эдика, воспользовавшегося её откровенной, пылкой натурой и любознательностью.

Хотелось и раздавить, как гадину, отвратительного мерзавца, эстета-сладострастника, любителя мучить красивых девочек.

Алёше хотелось уничтожить их обоих, посмевших жестоко хлестать его милую, любимую Сашу Чёрную Розу, такую беззащитную, тяжёлым тонким ремнём по нежной коже, причиняя ей страшную, невыносимую боль, а потом ещё надругаться над ней…

Алёша сделал бы всё, что только смог, чтобы её защитить, будь он там!!!

Неужели они так и остались безнаказанными, и спокойно живут дальше?! Его ужасно мучил этот вопрос.

И ведь до этого Эдик сам ласкал и гладил это тело, эти волосы, целовал это прекрасное лицо! Он заставил девочку искренне полюбить его!

А теперь он же хладнокровно полосовал её ремнём только лишь за то, что Саша простодушно желала сохранить верность своему любимому Эдику, совсем недостойному её любви… а потом отдал этому изуверу. Алёша не знал, за что именно он больше ненавидел этого Эдика – за первое или за второе… Но он его точно ненавидел. И второго дядьку не меньше.

- Господи, помилуй, Чёрная Роза, - вздохнул он, крепко обнимая девочку за хрупкие плечи (прямо ужасно хрупкие, как тонкие палочки, даже сквозь куртку!) и прижимая к себе, словно стараясь заслонить от чего-то. – Ну и пришлось тебе вытерпеть…

Саша усмехнулась:

- Да уж, точно… Девочка «О» отдыхает…

- А рубцы у тебя на теле страшные были?

- Ещё бы, спрашиваешь! Долго не сходили, всё болели. Я только на животе и могла спать – там было рубцов чуть меньше, а сидеть вообще не могла – вся спина, все бёдра были иссечены в кровь. А сейчас рубцы вроде сошли, ты же видел меня голую - и в студии, и сегодня со всех сторон, спину мне натирал кремом – вроде следов не осталось... если только очень присматриваться.

Вроде у меня кожа нежная, если хлестнуть – то сразу получается до крови, но и легко заживает, именно потому что нежная. Я же это… как силиконовая! - она рассмеялась.- У меня ничто не ломается, не рвётся, чего со мной только не делали – у меня действительно везде всё быстро заживает! – Она дерзко тряхнула головой: - Да хоть бы и остались рубцы! Подумаешь! Я не стесняюсь.

Она помолчала, потом закурила новую сигарету (сегодня она особенно много курила, заметил Алёша), и продолжала:

- Да. Вот такие дела. Но это было только начало…

Саша помолчала, потом закурила новую сигарету (сегодня она особенно много курила, заметил Алёша), и продолжала:

- Да. Вот такие дела. Но это было только начало….

- Только начало?! – ошеломлённо спросил Алёша. – А что было дальше?

- Дальше были ещё клиенты. Каждый день, всё новые и новые, а иногда повторялись те, что уже были … Теперь дядя не выпускал меня на улицу, а всё время оставлял дома, запирая на ключ.

В школу я уже не ходила – что он там наплёл, я не знаю. Телефон из квартиры он убрал, позвонить я никому не могла. Интернета тоже не было.

Мы жили на девятом этаже, окна – стеклопакеты тоже запирались на ключ, звук они не пропускают, кричи – не кричи, разбить их тоже было невозможно, у меня, во всяком случае, не хватало силы. Проветривалась квартира только через кондиционер или вечером, когда дядя был дома. Он на это время закрывал меня в ванной – как раз, когда я должна была готовиться к встрече с клиентом.

Он договаривался и рассчитывался с клиентами где-то заранее, говорил, что и я свои деньги получу, только потом. Он всё время говорил мне о деньгах, о десяти процентах, но я этих денег не видела, да и провались они к чёрту, - вырвалось у неё. – Какие деньги – я и на улицу вообще не выходила.

Я должна была следить за своим внешним видом, красиво причёсываться, пользоваться кремами, духами и косметикой, одеваться в какие-нибудь соблазнительные трусики и майки или вовсе не одеваться по целым дням – как сложится, встречать гостей, угощать их - вино, закуски всегда в изобилии имелись в холодильнике.

Потом я пела им под гитару какие-нибудь чувствительные песни про любовь – их очень возбуждало, когда об этом поёт девочка-школьница, а я люблю петь, Алёшка, ты же знаешь, я и пела с душой, старалась…

Ну, а затем, - она вздохнула, - я их провожала в спальню, и остальное уже зависело только от их желания.

Я им нравилась – мои волосы, моё тело, некоторых очень возбуждали красные рубцы на моей коже. Один даже приходил с плёткой – хотел тоже меня выпороть, но я попросила, чтобы он хлестал не очень больно, и порка получилась как бы ненастоящая, понарошку – мне даже понравилось! – она рассмеялась.

Вообще со всеми было по-разному. Иногда наутро мне трудно было даже пошевелиться, а иногда раз-раз – и готово, так хоть выспаться удавалось! Я не буду тебе про всё это подробно рассказывать, Алёшка, ладно? Я думаю, тебе самому не очень приятно это слушать.

- Это точно, Чёрная Роза, - Алёша горестно вздохнул и крепче обнял Сашу за худенькие плечи. Сейчас он испытывал к ней, самое что ни на есть, обыкновенное дружеское сочувствие и жалость.

И… ещё сильнее, ещё болезненнее любил ее, после всего того, что она ему честно, правдиво рассказала, доверившись ему. И он готов был встать за нее горой, что бы ни было…

- Иногда, - продолжала Саша со вздохом, - когда не было клиентов, ночью ко мне приходил дядя Эдик. Видно, тогда, когда его очень одолевало желание. Прежнее вспоминалось!

Но теперь отношения между нами окончательно испортились. И хотя я отлично помнила его ремень, понимала, что нахожусь от него в полной зависимости, и, конечно, была послушной, но при этом оставалась холодна с ним, как лёд. Он быстро, грубо делал своё дело и уходил. Ну, а потом опять – клиенты, клиенты…

Саша докурила сигарету и бросила окурок в костёр.

– Впрочем, скоро я всему этому положила конец, - сказала она.

- Каким образом? – оживился Алёша. – Как тебе удалось выбраться оттуда?

- Я хотя и вела теперь образ жизни, как в заключении, - объяснила Саша, - но смотрела телевизор – всякие бандитские сериалы, криминальные сводки и вообще, ха-ха! – она усмехнулась, - была развитая девочка не по годам.

И я уже достаточно хорошо знала (пока понаслышке, конечно), что такое, например, клофелин, и как он действует в сочетании с алкоголем.

Сам-то дядя Эдик отличался отменным здоровьем – ох, на себе убедилась! – хохотнула Чёрная Роза, - но он держал большую, хорошую аптечку для клиентов. Дядьки-то приезжали всё солидные, в возрасте, часто – сердечники, с давлением, ну, и так далее, и валидол, нитроглицерин, клофелин у меня всегда для них должен был быть под рукой.

Понимаешь, острые впечатления! Ведь девочка-то (ну, в смысле – я) такая молодая, такая, говорят, красивая, - она шутливо приосанилась, - и такая энергичная!

Вдруг кто-нибудь переусердствует, переволнуется или, наоборот, огорчится от собственной неудачи – такое тоже случалось, как они меня ни заставляли помочь им, - в общем, вдруг кому-нибудь из них, например, станет плохо. Ну, вот одному и…стало!

Она злобно расхохоталась, Алёша тоже, вслед за ней. Он слушал с горящими глазами, жалея Сашку и болея за неё всей душой.

- Однажды дядя Эдик утром сказал мне, уходя, что он сегодня не придёт ночевать (шёл куда-то с друзьями в баню), и что сегодня придёт один очень достойный клиент, которому он даст ключ, и он сам откроет дверь, а уходя, опять запрёт меня в квартире. Сказал, чтобы я была с этим клиентом очень ласковой – угостила его, развлёкла и затем обслужила по высшему классу.

- Какая сволочь этот Эдик! – вырвалось у Саши. – И что же было дальше? Как тебе удалось вырваться?

- И вот, значит, - продолжала Саша, - приходит этот гость. Такой весь солидный, вежливый, как они все. А я долго готовилась к его приходу, я понимала, что это мой единственный шанс, и в голове у меня созрел план. Значит, говоришь, я всем нравлюсь? Значит, в этом моя сила?! Ну, я сделаю так, что ты содрогнешься от моей силы!!!

Я встретила его в самом соблазнительном и очень готичном виде. А если честно… я была просто ходячая порнография! – она опять рассмеялась. - Я была похожа на русалку Лорелею или на прекрасную утопленницу: на мне даже вовсе не было лифчика, вся грудь напоказ, соски реально торчат, затвердели – я была так возбуждена!

На мне были надеты одни тоненькие-тоненькие и узкие чёрные кожаные трусики с серебряными украшениями. Неудобно, блин, везде врезаются, когда садишься или идёшь, но жутко сексуально. Серебряные бусы на шее (алхимия), и такие же браслетики на руках и на ногах, были сделаны в виде маленьких человеческих черепов.

Глаза были зверски накрашены чёрным и синим, причём так, как будто тушь у меня поплыла. Губы были накрашены синей губной помадой, и соски тоже подкрашены этой помадой, а ногти на руках и на ногах – синим лаком. Волосы были надушены и красиво расчёсаны по плечам. Это я сама придумывала для себя стиль – здорово, да?

- Красотища, - вздохнул Алёша. – И вообще, ты… такая прекрасная… Я с первого дня так тебя рассматривал, восторгался тобой… Жалко только, что всё это ты сделала для такой сволочи…

- Ну, жизнь ещё не кончилась. Я ведь и для другого могу одеться (то есть, пардон, раздеться) и разукрасить себя не хуже, а еще лучше… для того парня, который мне нравится по-настоящему… вот он пусть и пристегнет меня наручниками к кровати, и делает что хочет со мной, хоть разорвёт, но я плакать не стану… Хотя кричать, конечно, буду, да ещё как, но не от боли! Ох… И где же это… А что я, не заслужила немножко простого счастья… - пространно объяснила Чёрная Роза и грустно вздохнула, глядя куда-то в сторону.

- Это ты про какого парня, например? – заинтересовался сильно догадливый Алёша, и у него бешено дрогнуло сердце, и ещё что-то в другом месте… в штанах – так он живо себе все это представил.

Роза хмыкнула и сказала:

- Узнаешь. Всему свое время. Ты слушай, что было дальше. Я ему улыбнулась так сексуально, как только умела, и он сразу весь растаял. Я усадила его в кресло и подала ему шампанского, а сама, устроившись на ковре у его ног с гитарой, стала исполнять готическую песню, как обычно. Эту песню я выучила из Интернета, со страницы того гота, Леонарда, мужа принцессы Женевьевы, только тогда я ещё не знала их лично.

Я пела:

Когда ты меня обнимаешь,
Это словно поток раскалённого ветра,
Я таю в твоих руках,
Словно расплавленный воск.
Каждый раз я сгораю дотла
И вновь возрождаюсь из пепла,
С телом твоим сливаясь
И вдыхая запах волос.

Словно я на морском берегу,
В тропической пене прибоя…
Но порой я не верю теплу,
Я понять себя не могу…
Мне порой хотелось бы выйти
Из горячего южного моря,
И купаться, совсем обнаженной,
Белом пушистом снегу…

Кто ответит мне,, почему?..

Я путала слова, но пела так вдохновенно, с таким чувством, как я никогда ещё не пела. Надо было спеть что-то особенно чувственное… Вот я и постаралась. И при этом я очень завлекательно улыбалась, бросая на него огненные взгляды.

И я ещё рядом положила красивую плётку, вот, мол, если хочешь, можешь бить меня, а я сижу почти голая, в одних кожаных трусиках с железками(такие неудобные, блин!) вот, я вся твоя, и так далее. Но до плётки в этот раз не дошло.

В общем, всё было жутко сексуально.

Я видела, какой страстью разгораются его глаза. Он пил один бокал за другим, из запотевшей бутылки в ведёрке со льдом. Это было восхитительное шампанское, я сама немножко выпила для храбрости, когда ожидала его и готовилась, - Чёрная Роза коварно улыбнулась,– прежде, чем подмешать туда лошадиную дозу клофелина и подать ему.

Я подала ему сначала наполненный бокал, и затем уже открытую бутылку, и он не обратил внимания – он пожирал меня глазами, а я продолжала петь, ожидая, когда клофелин окажет своё действие.

Я нехорошая, да? – Саша вопросительно взглянула на Алёшу. Он ведь был уверен в моём дяде и, конечно, не ожидал такого подвоха, но, согласись, после того, как дядя так подло обошёлся со мной, о какой порядочности с моей стороны могла идти речь?

- Естественно! – кивнул Алёша. – Ты была абсолютно права! Ну, а дальше?

- Гость очень скоро погрузился в глубокий сон. Я проверила – он был совершенно бесчувственным, только громко храпел. Теперь надо было спешить – не дай Бог вернётся дядя. Было около двух часов ночи – непонятное время, мог ещё и явиться, он был на машине.

Пошарив в карманах пиджака этого господина, я нашла ключ от входной двери, достала его бумажник – там было около пятисот долларов. Ты знаешь, я не воровка, но я их взяла! Пусть потом разбирается с дядей, как хочет, а я их всё-таки заработала за всё это время, как ты думаешь? Пусть, подумала я, это будет мне компенсация за мои мучения и мои труды – хотя бы частичная!

Я перерыла все шкафы, отыскала самое главное – свой паспорт, оделась во всё своё самое красивое и готичное, и взяла большую спортивную сумку. На дворе была осень, становилось уже прохладно, поэтому я захватила тёплый свитер. Взяла, конечно, разное нижнее бельишко, колготки покрасивее, полотенце. Ну, там всякие предметы личной гигиены, кучу косметики, смягчающий кожу крем, одеколон, духи, я ведь привыкла ко всему этому. И, конечно, набрала побольше продуктов из холодильника. В общем, сколько поместилось всего в сумку.

Вообще-то теперь я понимаю, что оделась неправильно: мне хотелось быть покрасивее и выглядеть дерзко, я надела высокие полосатые гольфы, мини-юбку размером с узенький поясок, из под которой почти видны трусики…да не почти, а реально видны – кружевные, блин, готические, не трусы, а одно название.

Надела крохотную куртку из блестящей искусственной кожи, кружевной короткий топик-корсет, выставила на показ всему миру свой тощий живот с пирсингом в пупке, начесала волосы чёрт знает как, накрасилась, повязала черные банты на голове, как у готической куклы, вуаль с мушками…

А на самом деле в смысле тепла – почти как голая. Конечно, было холодно, но зато, блин – как круто!!! Вот, думала, сейчас пойду, с пупком, с длинными голыми ногами, в мини-юбке, ночью, буду выпендриваться…Мне хотелось свободы!

Дура я, конечно. Хорошо, хоть свитер взяла. – Она вздохнула. – И тёплые зимние трусы, хоть догадалась… не смейся, знаешь, как это важно. А вдруг случайно наступит зима!

Я оставила на столе записку для дяди Эдика: «Прощай, я ухожу. Я любила тебя по-настоящему, но ты - подлец, а я не терплю подлости».

Я взяла фотографии родителей и бабушки, попрощалась с родным домом, где прошли все годы моей жизни, целуя двери и ковер на стене, разревелась… смыла лицо, снова накрасилась пострашнее… затем открыла ключом дверь – и ушла в ночь.

- Классно! Отчаянная ты девчонка! – Алёша пожал ей руку. – А потом?

- Всю ночь до утра, - продолжала Саша, - я отсиживалась недалеко от дома, в парке, на скамейке среди зарослей, боясь встречи с дядей, если он вернётся. И только утром, когда открылось метро, отправилась на Московский вокзал, купила там билет и на первом же поезде уехала в Москву.

В поезде я со всеми трепалась, там ехали студенты с практики. Было весело, я им играла на гитаре, меня угощали пивом, пялились на мои голые ляжки и так далее, я чувствовала себя кем-то вроде поп-звезды, и думала: вот она, новая жизнь. Но так особенно ни с кем не сблизилась.

И вот, я приехала в Москву, на Ленинградский вокзал.

Сначала всё было отлично. Я сошла с поезда, и в лицо мне ударила свобода! Я была счастлива, я ликовала, я гуляла по проспектам, любовалась городом, покупала всякие лакомства, ловила взгляды красивых мальчиков, чуть-чуть с кем-то подружилась (мне это ничего не дало, никто серьёзно не собирался заводить отношения, ну и я никому не дала, ха-ха), сходила оторвалась пару раз в клуб, на ночную дискотеку, – но потом поняла, что совершенно не представляю, что мне делать дальше.

Некоторые думают: вот, молодая девчонка с длинными ногами, симпатичная, всем нравится, приехала в Москву – так она сейчас, сразу же будет ездить на лимузине и жить с олигархом, стоит только захотеть. А вот, фигушки! Всё оказалось гораздо сложнее, несмотря на мои длинные ноги и пупок с пирсингом… Да и больно нужен он мне, этот олигарх, подумаешь… Мне в жизни совсем другое нужно...

Да, действительно, все приставали со всех сторон, но все хотели легких отношений на один раз, а так чтобы по-настоящему помочь – как же, жди… А когда узнавали, что я малолетка, несовершеннолетняя, да ещё и иногородняя, так вообще сразу исчезали с глаз долой.

У меня не было ни дома, ни работы, ни учебы, ни парня, с которым бы я жила и который бы обо мне заботился – кто я тут, вообще, в Москве-то??? А о том, чтобы всё-таки вернуться в Питер, я даже не помышляла.

Ведь мою квартиру занимал дядя Эдик, как мой опекун он имел право ей распоряжаться, а куда обратиться, как мне его оттуда выжить, я даже не представляла. А вдруг, если бы меня у него всё-таки отняли, то меня бы отправили в детдом? Тоже приятного мало … В общем, я совершенно не понимала, что делать...

Тут-то и началось самое сложное.

Она горестно вздохнула.

… Стало совсем темно, только ослепительный диск луны среди лёгких, еле видных перистых, седых облаков, отражался в реке.

Ребята сидели, тесно прижавшись друг к другу, поплотнее закутавшись в куртки от ночной прохлады. Их беседа продолжалась уже более двух часов, но они не замечали хода времени. Тихо потрескивали угли в потухающем костре. Саша рассказывала, рассказывала – ей действительно хотелось выговориться, исповедоваться…

Алёша слушал зачарованно, и словно всё это видел своими глазами…