КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Лана Баррингтон. Я звоню Билли в восемь утра
Я звоню Билли в восемь утра. Я не знаю, зачем я это делаю. Билли всегда спит допоздна, но я так хочу услышать ее голос. Она берет трубку совершенно сонная, конечно, я разбудила ее. — Что? — спрашивает она в трубку, пытаясь скрыть, но все равно у нее слышится затаенное чувство паники, ожидая плохих новостей. От мысли, что она ожидает плохих новостей, я чувствую себя еще более напуганной. Слезы, заставшие в уголках глаз, начинают литься. — Ничего не случилось. Я просто хотела спросить тебя кое-о-чем. — О чем? — Если Сораб и я тонули бы, кого бы ты выбрала? — Я не стала бы выбирать, вы утонули бы вместе. Я тупо смотрю в стену. Возможно, это самый правильный ответ. Почему я должна выбирать между мужем и сыном? Может стоит погибнуть всем, если будет такая необходимость. — Хочешь, я приеду? — Да, — всхлипываю я, положив трубку. Я превратилась в полную развалину. Я нахожусь в ужасном сумбуре. Я хочу, единственное, чтобы мой сын вернулся. Телефон звонит почти сразу же как только я кладу трубку. Я смотрю на экран с удивлением, рыдания замирают в горле. Неизвестный номер, раздумаваю буквально секунду. Я не могу понять, откуда мне это известно, но я чувствую, что это она. Она решила позвонить мне. Мой большой палец нажимает на кнопку ответа. — Привет. — Ты приедешь ко мне? — Конечно. — Верни мне мои деньги. — Когда? — Когда у тебя будут они, естественно, — в ее голосе слышатся нотки веселья. Дальше раздаются губки, она положила трубку. Я не теряю не минуты, звоню в банк, менеджер сразу же отвечает. — Мне необходима эта сумма прямо сейчас, — говорю ему. Он пытается мне объяснить то, что делает с каждым, кто хочет снять огромные суммы наличных, начинает передо мной оправдываться, почему в ближайший час я не смогу получить их. Сегодня явно не его день, и он выбрал не ту женщину. Бесстрастным, голосом, который использует мать Блейка, когда хочет кого-то уничтожить, унизить и раздавить, я объясняю ему, кто он есть на самом деле — идиот марионетка, осуществляющий политику, которая на самом деле является неправильной и безнравственной. — Слушай, ты бесхребетный неудачник, это мои чертовы деньги, и я черт побери хочу снять их, тогда, когда мне нужно, или я закрою полностью счет в вашем убогом маленьком банке. У тебя есть двадцать минут, бл*дь! Я звоню Билли и говорю ей, чтобы она не приезжала. — Почему? — требует она ответа. — Мне позвонила Виктория. Я собираюсь навестить ее. На противоположном конце провода наступает потрясенная тишина. — Блейк знает? — Нет, я не говорила ему. Пока, во всяком случае. Это касается ее и меня. Она попросила вернуть ей деньги. И я сделаю именно это. — Ты что, охренела? Эта сумасшедшая сучка, вероятно, хочет заставить тебя оплатить похитителя или что-нибудь еще. — Может быть, — уступаю я. — Но Виктории не нужны мои деньги, чтобы расплатиться с похитителями. Она хочет увидеть меня по другой причине. — Да, чтобы позлорадствовать. — Я предоставлю ей это удовольствие. — Не ходи, Лана. Ты только сделаешь все хуже. — Я не буду спорить с тобой, Билли. Мне нужно встретиться с ней лицом к лицу. Если она захочет, чтобы я просила и умоляла то, я буду это делать. Я хочу вернуть своего сына. — Даже умоляя ты не получишь своего сына назад. — Хватит, Билли. Я все равно пойду к ней, и никто не сможет меня остановить. К несчастью, Билли вешает трубку. Я тоже отключаюсь, наполненная и уверенная в своей решимости. Дело в том, что я могу казаться наивный, кто-то может даже называть меня глупой, но никто не может знать, что я готова отдать свою жизнь за своего сына. Через мгновение я думаю. Так она хочет позлорадствовать? Я предоставлю ей такую возможность. Я сделаю все, чтобы она была счастлива. И все время у меня крутится одна и та же мысль, что возможно, может быть такое возможно, я найду брешь в ее броне. И даже если мне это не удастся, возможно, я смогу услышать что-то связанное с благополучием Сораба или его местонахождением. Я не собираюсь что-то скрывать или скрываться от Брайана. Я открыто ему говорю о своем решении и прошу отвезти в банк, чтобы забрать деньги. Он окидывает меня быстрым оценивающим взглядом прежде чем, предпринять несмелую попытку отговорить. Может быть, он намного лучше разбирается в людях, чем я думала до сих пор, и прекрасно понимает, что это совершенно бессмысленное занятие. — Вы сыграете ей на руку. Она собирается использовать эти деньги, чтобы заплатить похитителям. Я понимаю, что он сделал такой же вывод, как и Билли. Только он опускает слово «наверное». Я смотрю ему прямо в глаза. — Я знаю это, но ты действительно думаешь, что у нее нет других средств, чтобы получить на руки наличные? Он ничего не говорит, но по нему просто видно, что он не согласен с моим решением. — Итак, она хочет посмаковать иронию всего этого, или даже унизить меня. Так позволим ей это. Кажется, я ее должница. — Мы должны сообщить Блейку. Я сердито гляжу на него. — Если ты скажешь Блейку, считай это последний раз, когда ты увидишь меня. Его глаза сверкают. Я знаю, что это неправильныый ответ с моей стороны, тем более, что он ничего плохого мне не сделал, но у меня нет выбора. Он не любит моего сына так, как люблю его я. Всем сердцем. Да, Брайан — верный, очень верный, но он не понимает до конца моих чувств. Он сажает меня в машину, через какое-то время звонит Блейк. — Где ты? — спрашивает он. — Дома, конечно, — говорю я, ложь капает с моего языка, словно правда. Брайан даже глазом не моргнул. Просто смотрит перед собой и ведет машину. — Ты уверена, что с тобой все в порядке? — настаивает Блейк. — Да. Все хорошо. Встретимся сегодня вечером. — Я люблю тебя, Лана. — Я тоже тебя люблю, — говорю я тихо, и отключаюсь. Я поворачиваюсь в сторону Брайана. — Спасибо. — мой голос полон благодарности. Он кивает. Он сделал свой выбор, хотя реального выбора у него не было, но в конечном счете, он понял, что если не согласится со мной то, не выживет. В мире ничего не может быть более свирепого и страшного, чем мать, защищающая своего ребенка. Сегодня, он стал моим другом, и я буду защищать его до последнего вздоха.
Здание грандиозное и производящее впечатляющее своей суровостью, словно гранитный саркофаг, стоявший на высоком постаменте, возможно, в застенках хранятся жалкие останки чьих-нибудь костей. Я быстро вхожу внутрь, коричневый конверт из банка лежит на дне моей сумочки. Внутри ярко освещено и прохладно. Сейчас не время для посещений, но в приемной кажется меня ожидают, такое чувство будто мне стремятся угодить. Обслуживающий персонал относится к ней почтительно, как к настоящей леди Виктория. Само помещение не похоже на психиатрическую больницу, скорее напоминает ее личный офис. Улыбающаяся медсестра ведет меня в зал ожидания. Наверное, эта та самая комната, в которую они потом приведут Блейка, когда она вызовет его. Я пытаюсь представить, как он сядет в кресло, поэтому выбираю самое дальнее, у двери. Я сажусь и просматриваю журналы, лежащее на столе, совершенно безучастно. Я не знаю, сколько проходит времени с тех пор, как я вошла, но похоже много. В конце концов дверь открывается, и она входит вместе с медсестрой. — Нажмите на звонок, когда вы закончите, — говорит с улыбкой мне медсестра. Я поднимаюсь на ноги. Виктория пришла на встречу со мной в больничной пижаме и объемном больничном халате. Я воспринимаю это признаком опасности. Я поняла ее. Вид такой одежды выбран не случайно, если ты хочешь заклеймить кого-то. Я тоже не так уж тщательно подбирала одежду, но по противоположной причине, для того, чтобы показать ей, что я подвластна ей. Дать ей возможность увидеть, степень поражения, которое она мне нанесла. Она садится на диван напротив моего кресла и хладнокровно откидывается на нем. Я опускаюсь на место, и достаю конверт из сумочки, передвигая его через журнальный столик по направлению к ней. Она хватает его, и убирает в карман халата. Ее ногти отрезаны под корень, должно быть таков больничный порядок. — Подумать только, разве это не странно? — говорит она, глядя в упор на меня без каких-либо признаков враждебности. — Да, это очень странно. — Выглядишь ужасно, — отмечает она. — Я и чувствую себя ужасно. — Так и следует, ты же вор. Я кусаю губу. — Как он? — Он избалованное отродье. Он не ест то, что положено... и он кусается. Мое сердце, как будто разбивается, но я стараюсь не показывать ей этого. — Он хороший мальчик. Он просто не привык к незнакомым людям. — Ему подходит только слово отродье, потому что он похоже ничего не знает кроме слова «нет». Она играет со мной. Я сдерживаюсь от того, чтобы сообщить ей, что Сораб говорит больше чем только слово «нет». Он может сказать «да». Он может сказать папа, Sleepy Teddy, дин-дин для ужина и Лана. И сколько бы раз я не старалась поправлять его, чтобы он называл меня мамой, он отказывается. — Как он? — спрашиваю я. — Интересно, что ты готова отдать за своего сына? Я смотрю на нее в упор, понимая, что она хочет жертву. — Что ты хочешь от меня? — Я еще не решила. Я подумаю над этим и сообщу тебе, когда решу, — она поднимается и, идет к двери, звонит в звонок. Что? Она уходит! Я нетвердо поднимаюсь на ноги. — Виктория? Она оборачивается и устремляет испепеляющий взгляд в мою сторону. — Он всего лишь ребенок, — говорю я, и у меня появляются слезы. — Пожалуйста, Виктория. Я уйду. Я уйду и останусь в стороне в этот раз. Я сделаю все, что ты захочешь. — И какой в этом смысл? — усмехается она. — Ты уже проявила себя, что ты — гениальная лгунья. Тебе просто нельзя доверять. Как только это отродье вернется в твои руки, ты тут же забудешь все свои жалкие обещания. Так что нет, не трудись. — Она поворачивается к двери, ожидая медсестру, которая придет за ней. — Прости, — всхлипываю я. — Я знаю, что я не сдержала свое слово, но я была... я была настолько ослеплена любовью к Блейку. Мне не следовало этого говорить. Ее спокойное агрессивное выражение рассыпается в пыль, и голова резко дергается, словно у кобры, готовящейся к броску. — А как же моя любовь к Блейку? — в ярости шипит она. — Она что ничего не стоит, так? — Ты сказала, что это было соглашение. Она полностью разворачивается и встает передо мной, ее глаза сверкают ненавистью. — Это было не соглашение. А ты знала это, — ядовито выплевывает она. Я смотрю на нее, стоя на одном месте в ее вибрирующей ярости и ненависти. Очевидно, совершенно бессмысленно пытаться с ней договориться. Но я не могу уже остановиться. Не сейчас, когда зашла так далеко. — Ты сказала Блейку, что все понимаешь. Что он должен излечиться от меня. — Ты жалкая лицемерка. Пытаешься оправдать воровство чужого мужчины. Что он увидел в тебе, чего нет во мне. Я распрямляю плечи. — Я не крала его. Он был не твой. Он никогда не любил тебя. Я спасла тебя от брака без любви. Она смеется. Это ужасный звук — так стервятник кричит, вонзая когти в мертвое мясо. — Ты предлагаешь поблагодарить тебя? — Конечно, нет. Она хочет, выколоть мне глаза. Я вижу, как сжимаются ее кулаки, в какой обжигающей ненавистью горят ее глаза, ее грудь вздымается, но она с помощью титанических усилий все же контролирует себя. — Если бы я была тобой, я бы помолчала. Ты никоим образом не помогаешь делу своего сына. Холодная рука сжимает все внутри меня. Мне не следовало приходить. Я сделала еще хуже. Блейк был прав. — Прости. Я очень извиняюсь за то, что сделала. Я умоляю тебя, Виктория. Пожалуйста, верни мне моего сына. — Посмотрите-ка ты начинаешь ныть и плакать, как только кто-то забрал у тебя твою игрушку, — ее голос звучит презрительно жестоко. — Он мой сын. — Да мне по барабану. Она отворачивается от меня. — Пожалуйста, верни мне моего сына. Она не смотрит на меня, просто полностью игнорирует мои просьбы, пока не приходит медсестра и не уводит ее. Медсестра быстро бросает мимолетный взгляд на мое заплаканное лицо, выражая любопытство, пока удерживает дверь открытой для меня. Я выхожу с ней и смотрю в след Виктории, идущей с медсестрой по коридору, проходя через закрывающуюся дверь. Виктория ни разу не обернулась, чтобы взглянуть на меня. Переполненная чувством неверия, словно это все чрезвычайно неправильно, но все же это все случилось, я разворачиваюсь и выхожу из клиники. Я вытираю ладонью слезы, катящиеся по щекам. Я же репетировала то, что собиралась сказать. Но сказала все совершенно неправильные вещи. Почему я даже не подумала там хоть о малейшем шансе, пробудить в ней чувство жалости? Я стою на вершине каменной лестнице, и вижу Брайана, облокотившегося на капот машины, внимательно смотрящего на меня. В какую-то минуту голова плывет и подкашиваются ноги. Я пытаюсь ухватиться за перила, но они оказываются очень далеко, поэтому сажусь на ступеньки. Вовремя. Голова становится легкой, как перышко. Брайан бежит ко мне. — Вы в порядке? — Это не может быть на самом деле, — шепчу я. Я вижу в его глазах промелькнуло сострадание, и наблюдаю за его борьбой, когда он пытается найти правильные слова, чтобы видно подбодрить меня. — Позвольте мне помочь вам сеть в машину, миссис Баррингтон? Я качаю головой. — Ты можешь соединить меня с моим мужем по телефону? Он достает свой мобильный из кармана и набирает Блейка. — Ваша жена хочет с вами поговорить, — говорит он спокойно, передавая мне трубку. — Блейк, — говорю я, и все слова, которые я подготовила, чтобы ему сказать, пропадают, потому что я начинаю безудержно рыдать. Аккуратно Брайан вынимает телефон у меня из рук и говорит Блейку: — Она просто... расстроена. Через свои громкие рыдания я слышу, что Блэйк видно интересуется где мы были, потому что Брайан отвечает: — В клинике. Миссис Баррингтон встречалась с Викторией и вернула ей деньги, — он внимательно слушает, что говорит Блейк. — Конечно, я отвезу ее домой прямо сейчас. Он помогает мне сесть в машину. По пути мы проезжаем Кенсингтон и ту церковь, куда я ходила и где почувствовала присутствие своей матери. И хотя сейчас не время для службы, но дверь в церковь открыта. И мне кажется, что она открыта специально для меня. — Останови машину, — быстро кричу я. Брайан бросает на меня взгляд, но он не может сразу же остановить машину на проезжей части. — Мне нужно зайти в ту церковь, — с отчаяньем говорю я. — Хорошо, — соглашается он, и делает еще один круг, как только я пытаюсь выбраться, он говорит: — Я иду с вами. Мы входим в церковь вместе, и он задерживается у входа. Внутри находится женщина, одетая во все черное, она глубоко молится, и даже не поднимает голову, когда я вхожу. Я иду вперед и сажусь на скамью. Склонив голову, я встаю на колени и молюсь. ОН должен услышать мою молитву. — О Господи, — шепчу я страстно. — Помоги мне, пожалуйста. Помоги мне. Верни моего ребенка обратно ко мне. Мы заключили сделку — ты должен был позаботиться о нем, а я должна была сделать все, чтобы помочь многим детям в мире. Я сдержала свое слово, и уже начала свою благотворительность, — но маленький голосок в моей голове говорит: Да, ты сделала маленькие первые шажки младенца, но ты в действительности не проявила себя еще в ней, не правда ли? Брайан подходит ко мне. — Мы должны идти. Я встаю и следую за ним. И вдруг происходит странная вещь. Должно быть, на улице выглянуло солнце сквозь облака, и солнечный свет внезапно осветил витраж и отобразил на полу перед нами рисунок витража во всем своем многоцветье — образ Мадонны с младенцем. Я останавливаюсь и смотрю на эту красоту у нас под ногами. Я поднимаю глаза на Брайана, мое лицо излучает восторг, как будто я только что увидела настоящее чудо. Мне действительно кажется, что это знак для меня. — Ты думаешь, это что-то значит? Брайан отвечает осторожно. — Может быть. — Это изображение Мадонны с младенцем. Он кивает. — Да, возможно.
18.
|