Глава 1.8. Макрокомпаративистика

I. Теория дальнего сравнения.— II. Критика критики дальнего сравнения.— III. Условия, необходимые для дальнего сравнения.— IV. Макросемьи языков мира (ностратическая, сино-кавказская, австрическая, койсанская, америндская, прочие) – краткий обзор.

I. В настоящее время все большую роль в компаративистике начинают играть дискуссии по вопросу дальнего (= "отдаленного") родства языков. Успешное развитие и применение сравнительно-исторического метода привело к тому, что подавляющее большинство таксономических единиц, не превышающих индоевропейскую семью по глубине, уже выявлено, и попытки углубления сравнений представляются вполне закономерными.

Данное в Гл. 1.1 определение языкового родства в принципе не зависит от времени распада праязыка. Ясно, тем не менее, что при очень малых долях совпадений (то есть при очень дальнем родстве) возможность установления регулярных соответствий при непосредственном сравнении становится все более сомнительной. Кроме того, "в случае сравнения отдаленно родственных языков следует учитывать и то, что здесь нередко бывает ненадежным сопоставление не только семантически далеко отстоящих друг от друга лексем, но и, напротив, совершенно тождественных по своему значению, поскольку вероятность отсутствия семантической эволюции слова с возрастанием периода языковой дивергенции неизбежно сокращается" [Климов 1990, 105-106].

В литературе часто фигурирует цифра 8-10 тысяч лет как абсолютный предел возможности установления языкового родства (см., например, [Trask 1996, 377]), хотя обычно не говорится, откуда эта цифра берется. На самом деле она восходит к стандартной глоттохронологической формуле М. Сводеша (см. Гл. 2.1), согласно которой за 10000 лет в двух родственных языках должно сохраниться всего 5-6% общей лексики — ситуация, при которой непосредственное сравнение языков уже не может дать положительных результатов, и нельзя отличить исконно родственные морфемы от случайных совпадений (при расхождении порядка 16000 лет по формуле Сводеша языки вообще должны утратить абсолютно все сходство).

Это простое соображение лежит в основе всей критики существующих теорий дальнего языкового родства и на первый взгляд действительно кажется неоспоримым. Из него вытекают активно предлагаемые в настоящее время альтернативные модели генетических классификаций [см., например, Nichols 1992], выдвигающие на первый план не генетические, а типологические критерии. Некоторые авторы, вообще разочаровавшиеся в сравнительно-историческом методе, предлагают новые модели исторического развития языков. языков. Такова, например, уже упоминавшаяся в задании к Гл. 1.2 теория "прерывистого равновесия" (англ. punctuated equilibrium) Р. Диксона, который считает, что история языка представляет собой не постоянный процесс изменения, а чередование длительных периодов "равновесия", когда изменений нет вообще (или практически нет), и кратких, но бурных периодов "разрыва", когда языки не только внезапно и резко меняются, но и разделяются, см. [Dixon 1997].

Решение задачи и на этот раз предоставляет нам классический сравнительно-исторический метод, точнее, принцип ступенчатой реконструкции (подробнее см. Гл. 3.1).

Существенно, что почти в каждом случае реконструкции мы в состоянии довольно полно восстановить список базисной лексики соответствующего праязыка. Как для близких (типа славянской), так и для более далеких (типа индоевропейской) семей стословный список Сводеша удается реконструировать почти без лакун. Здесь и лежит очевидный выход из, казалось бы, тупиковой ситуации: можно сравнивать не только современные языки, но и реконструированные праязыки, которые — в случае родства — должны обнаруживать между собой гораздо больше совпадений, чем их современные потомки. К праязыкам при этом предъявляются ровно те же требования, что и к современным языкам.

II. Данная процедура позволяет отвести еще несколько претензий, предъявляемых критиками дальнего родства:

a) Соображения типа: "при дальнем сравнении невозможно или затруднительно отличить исконные совпадения от случайностей".

Заметим, что если доля совпадений при сравнении праязыков значимо увеличивается по сравнению с долей совпадений между современными языками, это уже явное свидетельство родства: ведь если совпадения случайны, то их должно быть приблизительно одно и то же количество в любых двух сравниваемых списках (чем больше список, тем меньше влияние случайных флуктуаций).

b) Соображения типа: "реконструкции неточны, и поэтому при сравнении праязыков происходит лишь нагромождение неточностей друг на друга".

Здесь все зависит от добросовестности исследователя и от надежности используемых им источников. Чем более адекватны описания сравниваемых языков, чем тщательнее проведена процедура реконструкции, тем меньше реконструированный праязык будет отличаться от реально существовавшего. Для того, чтобы при изложении гипотезы о дальнем родстве читатели могли сами оценить степень ее точности, можно поступить так, как В.А. Дыбо при подготовке третьего тома этимологического словаря ностратических языков В.М. Иллич-Свитыча. В этом томе обращено "особое внимание на подробную разработку частных этимологий, вводимых в ностратическое сближение" [Иллич-Свитыч 1984, 7], детально анализируются рефлексы реконструируемых лексем во всех известных языках-потомках, обосновываются этимологические решения в рамках отдельных семей, так что в результате одна словарная статья может занимать более десятка страниц (см., например, статью 355 maHj/e/ `качать, шатать, махать' [Иллич-Свитыч 1984, 35-48]; необходимость такого подробного разбора в данном случае обусловлена тем, что семантика здесь является очень абстрактной, а сопоставление абстрактных значений требует особенно тщательного обоснования).

Что же касается фонетической точности реконструкции, то это — вещь существенная, но не абсолютная (как и, например, фонетическая точность записи современного языка). Важно иметь соответствия между реконструируемыми сущностями, и это, пожалуй, даже важнее, чем знать точную артикуляцию этих сущностей в праязыках. Между тем, вероятность ошибки при установлении соответствий уменьшается прямо пропорционально числу сравниваемых языков. Если мы, к примеру, устанавливаем соответствие между и.‑е. *k и картв. *{k.}, то это соответствие можно оспаривать, считая соответствующие примеры случайными (особенно если имеется еще некоторое число соответствий между и.‑е. *k и картв. *k, а также и.‑е. *k и картв. *{q.}). Однако если к этому добавляется еще соответствие картв. *{k.} : алт. *{k`} и соответствие и.‑е. *k : алт. *{k`}, а также хотя бы несколько случаев тройного соответствия и.‑е. *k : картв. *{k.} : алт. *{k`}, вероятность случайности существенно уменьшается. При этом можно продолжать спорить о фонетической сущности и.‑е. *k и алт. *{k`} — степень реальности соответствия от этого не зависит.

c) Соображения типа: "чем глубже реконструкция, тем меньше в нашем распоряжении лексики, а следовательно, тем меньше материала для сравнения".

Этот аргумент встречается достаточно часто и выглядит вполне логичным. Действительно, с течением времени слова могут выпадать из языка, и, соответственно, чем большее время отделяет одно языковое состояние от другого, тем большее количество лексики окажется утраченным. Следует, однако, принять во внимание тот факт, что после распада праязыка утрата лексики в разных языках-потомках происходит независимо, поэтому праязыковые слова, утерянные в одном из них, могут сохраниться в другом, увеличивая тем самым количество материала для сравнения. Легко показать, что число корней (лексем), восстанавливаемых для праязыка, зависит не только (и не столько) от его глубины, но и от числа ветвей, на которые он разделился. Если праязык разделился всего на два языка, то для праязыка формально могут быть восстановлены только лексемы (корни), сохранившиеся в обоих языках. При увеличении числа языков возрастает и число реконструируемых лексем, поскольку определенную вероятность восходить к праязыку имеет любое слово, отраженное хотя бы в паре родственных языков.

В принципе, любая лексема любого из сравниваемых языков — если нельзя продемонстрировать, что она заимствована из некоторого другого языка, — имеет шанс восходить к праязыку (исключение составляют лишь слова, имеющие такую фонетическую структуру, которая не может быть выведена из какой бы то ни было формы, допустимой в праязыке, как, например, совр. рус. фуфайка; см. тж. Гл.1.5). В ситуации бинарного сравнения (то есть при предположении, что праязык разделился ровно на два языка-потомка) число реконструируемых (то есть сохранившихся в обоих языках) лексем может быть очень невелико — тем меньше, чем больше глубина соответствующей семьи. В то же время весьма велико число потенциально реконструируемых лексем: многие слова, сохранившиеся только в одном из языков-потомков, на самом деле являются праязыковыми. Трудность для исследователя такой семьи состоит исключительно в следующем: утрата лексемы всего лишь одним из языков-потомков приводит к тому, что оснований для возведения этой лексемы к праязыковому уровню становится недостаточно. При увеличении числа сравниваемых языков число реально реконструируемых лексем возрастает (естественно, если сравниваемые языки родственны): в самом деле, при наличии четырех языков-потомков утрата некоторого слова даже в двух из них не приводит к невозможности спроецировать его на праязыковой уровень. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, скажем, для прауральского восстанавливается меньше слов, чем для праностратического: уральская семья делится ровно на две ветви (финно-угорскую и самодийскую), и общеуральскими по определению считаются только лексемы, сохранившиеся в обеих ветвях (хотя, как было сказано выше, каждая, к примеру, финно-угорская лексема имеет довольно высокую вероятность быть возведенной к общеуральскому состоянию). Аналогичная ситуация налицо, к примеру, и в северно-кавказских языках. Число общих северно-кавказских корней невелико (около 700) только в силу бинарного членения северно-кавказской общности (на западно-кавказскую и восточно-кавказскую подгруппы). При этом ясно, что реальный корневой состав общесеверно-кавказского языка был существенно больше, поскольку каждый отдельный восточно-кавказский или западно-кавказский корень имеет весьма высокий шанс быть возведенным к общесеверно-кавказскому состоянию. Интересно, что в этимологически хорошо разработанных семьях с большим ветвлением (типа индоевропейской, финно-угорской, алтайской, восточно-кавказской, австронезийской, синотибетской и т. п.) число реконструируемых корней приближается к некоторой константе, колеблющейся около 2-2.5 тысяч. Это число, по-видимому, не зависит от временной глубины соответствующей семьи, поскольку совершенно аналогичные цифры мы получаем для молодых семей типа славянской, германской, тюркской и т. п. Наличие подобной константы можно объяснить только тем, что реконструируемые праязыки представляли собой реальные языковые образования со средним для любого языка числом морфем. Гипотеза о том, что любой язык имеет конечное число корней, колеблющееся между 2-3 тысячами, вполне вероятна, хотя и нуждается в дополнительной типологической проверке. Так, словарь морфем современного русского языка [Кузнецова, Ефремова 1986] насчитывает 4400 корней (хотя реальное число, видимо, существенно меньше: в качестве отдельных единиц в словарь включены варианты корней типа оберт- при верт- и т. п.).

III. Мы видим, таким образом, что какие-либо теоретические препятствия на пути дальнего сравнения или реконструкции отсутствуют. Методика ступенчатой реконструкции, избранная основоположниками ностратического языкознания, представляется вполне эффективным решением вопроса (подробнее о ней см. Гл. 3.1). Реальная трудность — это резкое увеличение объема информации, которая должна быть обработана при дальнем сравнении языковых семей. Для успешного решения этой проблемы — помимо уникальных ученых-одиночек, способных держать в голове громадное количество корней всевозможных языковых семей — нужны два условия:

1) Наличие сравнительных грамматик, исследований по морфологии и морфонологии и, главное, этимологических словарей "конвенциональных" языковых семей. Необходимо, чтобы в этих словарях был представлен по возможности полный и филологически качественно обработанный языковой материал. Желательно, чтобы такие этимологические словари могли быть использованы и специалистами по другим семьям, то есть в них приводились бы реконструкции праязыковых лексем, а возможно, и отмечались бы возможные неоднозначности и варианты реконструкций. Это облегчит возможность модифицировать результаты реконструкции некоторого частного праязыка в соответствии с открывающейся более глубокой генетической перспективой.

Очевидно, что внешние данные весьма часто могут корректировать реконструкцию, полученную исключительно внутренним путем. В.М. Иллич-Свитыч писал: "само существование "ностратического языкознания" оправдывается тем, что оно призвано не только использовать достижения индоевропеистики, уралистики, алтаистики и т. д., но и само должно во многом способствовать развитию этих разделов компаративистики, так же как, например, индоевропеистика способствует развитию германистики, славистики, иранистики" [Иллич-Свитыч 1971, 2]. Примеров можно привести множество. Так, реконструкция начальных звонких (*d‑, *g‑) в пратюркском принимается не всеми исследователями, поскольку реально они сохраняются только в одной — огузской — подгруппе; в прочих языках, начиная с древнетюркского, оппозиция глухости-звонкости в анлауте (т. е. в начале слова) отсутствует. Внешние же (монгольские и тунгусо-маньчжурские) данные однозначно поддерживают реконструкцию звонких и таким образом позволяют уточнить пратюркскую реконструкцию. Праслав. *dъkter- (основа косвенных падежей) `дочь' реконструируется именно так (не *dъtjer‑) только в силу того, что известен индоевропейский прототип этого корня *d(h)ug(h){э}ter- (ср. др.‑инд. duhitar‑, греч. {thygate_r} `тж.'). Даже реконструкция праславянских сочетаний типа *TorT, *TolT была бы вряд ли возможна на чисто славянской почве, без привлечения данных внешнего сравнения.

2) Использование современных способов обработки информации, прежде всего, компьютерных баз данных, существенно облегчающих поиск этимологий и обработку больших массивов лексики. Представляется, что компьютерные методы будут в будущем играть все большую роль в исследованиях по дальнему родству языков. Их более подробное обсуждение см. в Гл. 4.2.

IV. Наш курс был бы неполным без изложения последних и наиболее смелых гипотез в области сравнительно-исторического языкознания, предполагающих дальнее родство ряда языковых семей.

Выше мы писали о противопоставлении "заметного", "конвенционального" и "дальнего" родства. Ясно, что теории дальнего родства могут основываться только на "конвенциональных" данных, то есть на результатах реконструкции праязыков "конвенциональных" семей. Неудивительно поэтому, что наиболее развитая к настоящему времени теория такого рода — ностратическая — смогла возникнуть только после длительного предварительного этапа реконструкции многих языковых семей Cтарого Cвета.

Хотя с начала XX века высказывался ряд идей о древнем языковом родстве некоторых языковых семей и сам термин ностратические языки был предложен датским ученым Х. Педерсеном в работах 10‑x — 20‑x годов, собственно научный этап разработки ностратической теории начался в 60‑е годы серией статей наших выдающихся ученых — В.М. Иллич-Свитыча и А.Б. Долгопольского. Наиболее подробное изложение ностратической теории можно найти в трехтомном посмертно изданном труде Иллич-Свитыча "Опыт сравнения ностратических языков" [Иллич-Свитыч 1971; 1976; 1984].

Иллич-Свитыч установил детальную систему соответствий между праязыками шести языковых семей Старого Света — семито-хамитскими, картвельскими, индоевропейскими, уральскими, дравидийскими и алтайскими. Хотя исследования последних лет заставили многих ученых усомниться в принадлежности семито-хамитских (афразийских) языков к ностратическим, основное ядро ностратической семьи — индоевропейские, уральские и алтайские языки — становится все более общепринятым. Именно в этом составе представлена так называемая "евразийская" семья в последней книге выдающегося американского типолога и компаративиста Дж. Гринберга [Greenberg 2000]. Последний, правда, не признает ностратической принадлежности картвельских и дравидийских языков, с чем трудно согласиться; зато он присоединяет к "евразийским" также эскимосо-алеутские языки, которые в своих работах причислял к ностратическим и А.Б. Долгопольский [Долгопольский 1965]; в последнее время вопрос об эскимосо-уральских связях вновь поднят в работах М. Фортескью (см., например, [Fortescue 1999]). Существует также определенная вероятность, что к ностратическим относятся чукотско-камчатские языки, ср., например, чукотские личные местоимения: гым `я', гыт `ты', мури `мы', тури `вы' (см. [Долгопольский 1965]).

Рассмотрим некоторые наиболее характерные схождения между алтайскими, уральскими, дравидийскими, индоевропейскими и картвельскими языками (см. [Иллич-Свитыч 1971; 1976; 1984]):

Таблица 1.8.1

Из языков-потомков приведены лишь отдельные примеры. Значения их указываются в том случае, если они отличаются от праязыковых. Некоторые из приведенных форм имеют параллели в эскимосско-алеутских языках, ср., например, *kin{э} `кто', *m{э}{R} `вода', *ciku `лед', а также морфемы I л. ед. ч. *vi (где *v позиционно чередуется с *m) и II л. мн. ч. *ci.

Особенно показательно, конечно, сходство местоименных систем, а также большое количество параллелей в базисной лексике при наличии регулярных соответствий. Разумеется, отдельные реконструкции продолжают уточняться (так, со времени Иллич-Свитыча существенно пополнена и уточнена алтайская реконструкция, см. [Starostin, Dybo, Mudrak (в печати)]), что не может не сказываться на системе соответствий и на самой ностратической реконструкции; однако принципиально теория В.М. Иллич-Свитыча уже выдержала испытание временем.

Другая макросемья, существование которой (вслед за рядом предшественников) предположил один из авторов данного учебника, С.А. Старостин, — так называемая сино-кавказская. Сино-кавказская гипотеза предполагает наличие древнего генетического родства между довольно отдаленными географически языковыми семьями: северно-кавказской, енисейской и сино-тибетской. Здесь также была установлена довольно сложная система соответствий и обнаружено большое количество параллелей в базисной лексике, ср.:

Таблица 1.8.2

Из языков-потомков приведены лишь отдельные примеры. Значения их приводятся в том случае, если они отличаются от праязыковых.

Не исключено, что до того, как носители ностратических языков расселились по территории Евразии, сино-кавказские языки были распространены гораздо шире: так, есть интересные предположения (в настоящее время активно разрабатываемые чешским ученым В. Блажеком и американским лингвистом Дж. Бенгтсоном, см. [Bengtson, Bla{z^}ek 1995]) о связи с сино-кавказскими не только бурушаски, но и баскского языка, а С.Л. Николаев (см. [Nikolaev 1991]) выдвинул гипотезу о том, что сино-кавказские языки находятся в родстве с языками семьи на-дене (Северная Америка), так что вся макросемья часто именуется "дене-кавказской".

Сино-кавказская гипотеза находится еще в начале разработки, но это направление представляется весьма перспективным.

Гипотезы о существовании других макросемей разработаны в еще меньшей степени.

Австрическая гипотеза предполагает родство австронезийских, австроазиатских, тайских языков и языков мяо‑яо. Между этими языковыми семьями имеется некоторое количество схождений в области базисной лексики, например (см. [Peiros 1998, 95-99, 155-168][2]):

австронез. *mata {~} монкхмерск. *mat, мунда *m{э}t {~} тайск. *I-nta^A `глаз'

австронез. *p{э}nuh {~} монкхмерск. *PV{#n} {~} мяо-яо *pa{n_}^B `полный'

австронез. *ku[n, {l~}]i{n_} {~} монкхмерск. *lV{n_} {~} тайск. *[C-]l{i=}a{n_}^A `желтый'

австронез. *li({#n})t'a `гнида' {~} монкхмерск. *caj{?} `вошь' {~} мяо-яо *n{c/}hei `вошь'

австронез. *aku {~} тайск. *kVu^A `я'

австронез. *kapak {~} тайск. *p{i_}k `крыло'

австронез. *k{э}mpu{n_} {~} монкхмерск. *bu{n_} `живот'

австронез. *asu {~} монкхмерск. *c{u_}{?} `собака'

австронез. *kaSiw {~} монкхмерск. *C{э}hV{?} `дерево'

мяо-яо *m{a_}j^A {~} тайск. *mi^A `иметь'

Кроме того, отмечаются схождения между монкхмерскими и австронезийскими языками в области грамматики, в том числе общие аффиксы: каузативные показатели *pa- и *ka‑, инфиксы *‑in- (образующий существительные со значением инструмента) и *‑um- (образующий существительные со значением производителя действия), а также некоторые другие (см. [Reid 1999]).

Однако все эти сближения носят сугубо предварительный характер, поскольку реконструкция праавстронезийского разработана еще недостаточно (реконструкции пратайского, пра-мяо-яо и праавстроазиатского см. в работе [Peiros 1998]), правила регулярных фонетических соответствий между сопоставляемыми праязыками не выявлены, грамматические реконструкции отсутствуют. Тем самым, еще предстоит выяснить, являются ли найденные схождения следствием родства рассматриваемых языков или же (по крайней мере, для некоторых языков) результатом интенсивных контактов (сопровождавшихся заимствованием части базисной лексики).

К койсанской макросемье причисляются все языки Африки, в которых есть особые щелкающие звуки ("кликсы") и которые при этом не относятся к другим языковым семьям, — т. е. языки бушменов, готтентотов, а также, возможно, сандаве, хадза и (вымерший) квади. Принадлежность к койсанским трех последних языков спорна; между прочими языками устанавливаются некоторые регулярные фонетические соответствия и обнаруживается значительное число общей базисной лексики. Для працентрально-койсанского языка существует достаточно надежная реконструкция, выполненная Р. Фоссеном [Vossen 1998]. По его данным распад працентрально-койсанского датируется приблизительно рубежом I тыс. до н.э. Прогресс в сравнительно-исторической койсанистике тормозится отсутствием качественных описаний койсанских языков.

Существует также ряд предположений Дж. Гринберга относительно существования других макросемей: америндской, нилосахарской, нигеро-кордофанской и индо-тихоокеанской. Однако, в отличие от разобранных выше, эти предположения строятся, в основном, на методе "массового сравнения" (см. Гл. 1.7), а потому пока являются гораздо более гипотетическими.

Америндская гипотеза предполагает родство всех языков американских аборигенов, кроме языков на‑дене и эскимосско-алеутских. Данная гипотеза не имеет достаточно строгого лингвистического обоснования (т.е. установленных на материале базисной лексики регулярных фонетических соответствий), но хорошо соотносится с антропологическими данными: генетически носители эскимосско-алеутских языков и языков на‑дене сильно отличаются друг от друга и от сравнительно гомогенного массива носителей "америндских" языков (см. [Cavalli-Sforza et al. 1988]). Кроме того, между америндскими языками обнаруживаются некоторые схождения в области грамматики (см. [Greenberg 1987]).

В нигеро-кордофанскую семью включают языки Африки, имеющие согласовательные классы, в нило-сахарскую — прочие африканские языки, не вошедшие ни в афразийскую, ни в койсанскую, ни в нигеро-кордофанскую макросемьи. Высказывалась гипотеза об особой близости сахарских языков к афразийским (см. [Дыбо В. 2000б]).

Выдвигалось предположение о родстве всех языков Австралии (австралийская макросемья). Практически все прочие языки мира объединены Дж. Гринбергом в индо-тихоокеанскую макросемью (эта гипотеза, по-видимому, обоснована менее всего).

Существуют — и в последнее время активно разрабатываются — и предположения о языковом родстве еще более глубокого уровня. В американской лингвистике это направление получило название "глобалистики"; оно занимается подбором всемирных этимологий (англ. global etymologies), т. е. корней слов, общих для всех известных макросемей. Приведем несколько примеров таких сближений:

Таблица 1.8.3

Подобных сближений накоплено уже немало, но все они, разумеется, сугубо предварительны. Многие из них несомненно будут отвергнуты в ходе дальнейших исследований. Говорить об установленных фонетических соответствиях между праязыками макросемей пока рано; в этом направлении предстоит проделать еще очень большую работу. Если такие соответствия будут установлены (и будет определена генетическая принадлежность "языков-изолятов", см. Гл. 2.2), это даст возможность приблизиться к реконструкции общего праязыка всех известных человеческих языков.

Библиография.

Методология исследования отдаленного родства обсуждается в статье [Peiros 1997].

Реконструкции праязыка ностратической макросемьи посвящен труд В.М. Иллич-Свитыча [Иллич-Свитыч 1971; 1976; 1984], представляющий собой сравнительный словарь, снабженный таблицами регулярных фонетических соответствий. О связях эскимосо-алеутских и чукотско-камчатских языков с ностратическими см. [Долгопольский 1965].

Обоснование гипотезы сино-кавказского родства см. в работе [Старостин С. 1984]. Сопоставление языков на‑дене с сино-кавказскими см. в [Nikolaev 1991].

Аргументы в пользу австрического родства приводятся в работах [Reid 1999], [Diffloth 1994], [Hayes 1999], [Benedict 1975].

Аргументы в пользу австрического родства см. в упомянутой выше монографии [Peiros 1998], а также в работах [Benedict 1975], [Diffloth 1994], [Hayes 1999], [Reid 1999].

Подробный анализ гипотез об австро-тайском, мяо-австроазиатском, австрическом и сино-тибетском родстве см. в работе [Peiros 1998].

Об америндской проблематике см. [Greenberg 1987], [Cavalli-Sforza et al. 1988], [CSAL 1972], [McMahon, McMahon 1995].

О койсанских языках см. [Vossen 1998].

О других макросемьях см. работы [Greenberg 1963] (нило-сахарские и конго-кордофанские языки), [Dixon 1980] и [Wurm 1971] (австралийские языки), [Greenberg 1971] (индо-тихоокеанские языки).

Классификация всех макросемей мира приводится в [Ruhlen 1987], там же можно найти представительные списки литературы. Следует отметить, что в целом ряде случаев классификации, приводимые автором, отличаются от общепризнанных.

Подборки "всемирных этимологий" можно найти в [Ruhlen 1994], а также в [Shevoroshkin 1990].

Новейшие (хотя подчас и небесспорные) гипотезы о дальнем родстве языков можно найти в сборнике [Проблемы 2000].