На верхней палубе

Вот она, плещущая через край радость бытия!

Третий день мы загораем. Нет, вы только пред-

ставьте себе: мы загораем! Мы!

Пять дней назад мы сняли каэшки. Спустя сутки

сбросили с себя куртки и свитеры. А на следующее

утро, выйдя на палубу, увидели, что она залита щед-

рым южным солнцем.

– Загораем, братцы!

И началась вакханалия, на которую экипаж «Оби»

не может смотреть без улыбки пятнадцать рейсов

подряд.

В мгновение ока верхняя палуба превратилась в

цыганский табор: это обитатели твиндека устлали

её матрасами, ковриками, завесили тентами из про-

стынь и гамаками. Через час на палубе не осталось

свободным и квадратного дециметра «жилой площа-

ди». Горе тому, кто проспал! Долго он будет ходить

и канючить, судьбу свою кляня. Помни одиннадцатую

заповедь – не зевай!

Хитроумнее всех оказались лётчики: они преврати-

ли в благоустроенную дачу ИЛ-14, обеспечив себя и

солнцем, и свежим воздухом, и надёжным укрытием

на случай дождя.

Тут же, на палубе, был оборудован душ. Вода, прав-

да, морская, но зато плескайся сколько хочешь.

За такие вольности и любят полярники «Обь»!

Жарко! Наши врачи поначалу со строгими лицами

ходили по табору и взывали: «Остерегайтесь ожогов!

Лучше жить белыми, как сметана, чем откинуть копы-

та шоколадными!», а потом не выдержали искушения

и целыми часами преступно поджаривались, бормоча

про себя клятву Гиппократа.

Лениво и безмятежно, ни о чём не думая, подстав-

лять солнцу свои бока – занятие, из которого никто

не извлекает столько самозабвенной радости, как по-

лярник. Полгода он вообще не видит солнца; затем

на долгие месяцы солнце повисает над ним, словно

огромная электрическая лампочка. Конечно, и в Ан-

тарктиде отдельные отчаянные ребята загорают, но

в этом больше «игры на публику», вроде нашего ны-

ряния в прорубь (даю голову на отсечение, что ни

один «морж» не сунется в ледяную воду, если на него

в это время никто не будет смотреть). Загорать же

на палубе, когда корабль входит в тропики, – первое

настоящее удовольствие отзимовавшего полярника,

увертюра перед подъёмом занавеса, скрывающего за

собой настоящую, полноценную жизнь, В отличие от

большинства своих товарищей я не успел соскучить-

ся по солнцу. Полгода назад, когда «Визе» пересекал

тропики, я ухитрился впитать в себя столько ультра-

фиолетовых лучей, что несколько дней не мог ни си-

деть, ни лежать. Помня тогдашние муки, я на сей раз

не лез на солнцепёк и передвигался по палубе вме-

сте с тенью, принимая главным образом воздушные

ванны.

Начал я с вертолётной палубы, где собралось

небольшое, но изысканное общество радистов: Ни-

колай Ильич Мосалов, Пётр Иванович Матюхов и

Олег Левандовский, мастера высокого класса, рабо-

тающие на ключе, как говорят радисты, «со скоростью

поросячьего визга». Затем к нам поднялся радиотех-

ник Сева Сахаров, и разговор пошёл о детях. Невысо-

кий, но непомерно широкий и могучий Сева вздыхал

по трём своим девчонкам, которые растут так быстро

(«тьфу-тьфу, не сглазить!»), что только успевай их на-

ряжать. Когда Сева излил душу, попросил внимания

Пётр Иванович, чтобы рассказать занятную историю

рождения своей дочки.

– Познакомились мы с Галей в эфире двадцать че-

тыре года назад, – начал он. – Галя зимовала на Дик-

соне, а я на Челюскине. Каждую вахту мы встречались

и разговаривали морзянкой. Точка-тире, точка-тире, и

завязалась дружба. С цветами на Челюскине, сами

понимаете, были перебои, так что я посылал ей с ока-

зией шоколад. Встречи мы ждали с нетерпением, но

увидеться довелось только через два года. Приехал

я на Диксон, познакомился с Галей очно, сыграли мы

свадьбу и стали работать на Челюскине вместе… И

там родилась у нас Леночка. Когда дочке исполнилось

десять месяцев, Галя повезла её домой, в Москву, ре-

гистрировать. В загсе пришли в ужас: «Как так? Вы на-

рушили закон! Почему не зарегистрировали при рож-

дении? За такое предусмотрено…» И так далее. Га-

ля испугалась – всё-таки впервые в жизни стала пре-

ступницей, и объяснила, что на Челюскине нет загса.

Кают-компания есть, радиостанция и метеоплощадка

тоже имеются, и медведей вокруг тьматьмущая, а вот

с загсом получилась неувязка. Как-то забыли преду-

смотреть на Челюскине постройку загса. «Не может

такого быть! – возмутились. – Пусть местные власти

подтвердят, что дочь ваша!» Выслал я заверенную на-

чальником станции радиограмму, что так, мол, и так,

извините, что родили человека в неположенном ме-

сте. Не верят! Не может быть, чтобы в населённом

пункте не было загса! Решили поставить вопрос о Ле-

не на райсовете. И приняли постановление: в порядке

исключения зарегистрировать, но местом рождения

указать не пресловутый Челюскин, не имеющий даже

загса, а Москву, Так и сделали, к всеобщему удовле-

творению…

С Петром Ивановичем Матюховым я познакомился

ещё на Востоке, куда он пришёл в составе санно-гу-

сеничного поезда. Мы тогда разговорились, и я узнал,

что Пётр Иванович, как и Василий Коваленко, тонул

на торпедированной фашистами «Марине Расковой»,

вместе с двадцатый шестью товарищами спасался на

кунгасе – небольшой неуправляемой барже – и через

сутки их подобрал тральщик.

Но об этом Пётр Иванович не очень любит вспоми-

нать. Зато он с удовольствием рассказывает, как при-

ручил в Мирном пингвина. Как правило, пингвины ни-

когда не берут пищу из рук человека. Исключением

стал император по имени Пенька. Море у Мирного бо-

гато рыбой, тёмной и неграмотной, не имеющей ника-

кого представления о крючке, и выудить её из воды за-

просто может даже начинающий рыболов. Пётр Ива-

нович как-то стал искушать Пеньку, без особой надеж-

ды на успех, и вдруг его императорское величество

клюнуло! Пенька съел одну за другой шестьдесят три

рыбины и так раздулся, что долго не мог сдвинуться с

места. Этот лёгкий хлеб так ему понравился, что с тех

пор пингвин ходил за людьми как собака – требовал

даровую рыбу.

Вслед за тенью я спустился с вертолётной палубы

вниз. На корме обсуждался исключительно животре-

пещущий вопрос: куда мы идём? В Монтевидео, Рио-

де-Жанейро или на Канарские острова, в Лас-Паль-

мас? Окончательного решения капитан вроде ещё не

принял, но, по слухам, склоняется к Рио. Вопрос был

не праздный: у каждого имелось немного валюты, ис-

тратить которую хотелось по возможности более це-

лесообразно.

– Только бы не в Рио, – вздыхал один, – там все в

три раза подорожало…

– На Канары бы, – мечтал другой, – открытый порт,

дешевизна…

– А в Рио ты был? – спрашивал третий.

– Нет, а что?

– Тогда представь себе такую картину. Возвраща-

ешься ты домой, собираются друзья, спрашивают, где

был и что видел, а ты с этакой расстроенной мор-

дой лепечешь: «Не повезло нам, братцы. Вместо Лас-

Пальмаса зашли в Рио-де-Жанейро…» – «Как не по-

везло? Ведь это мечта Бендера, Рио, где все мулаты

в белых штанах!»

– Лас-Пальмас! – засмеялся четвёртый. – Будешь

бегать с высунутым языком по магазинам. В Рио, мо-

жет, Пеле увидим. Или, на худой конец, на Копакаба-

не искупаемся!

Благодатную тишь огласили гиканье и свист: из

трюма вывалилась буйная толпа болельщиков и во-

лейболистов. Те, кто половчее, первыми стали под

душ, остальных Валера Фисенко начал поливать во-

дой из шланга. При этом пострадали лётчики, кото-

рые мирно загорали у своего ИЛа. Женя Славнов дёр-

нул Валеру за ногу, Валера, потеряв равновесие, вы-

пустил из рук шланг, и тот, запрыгав, как лягушка, ока-

тил струями воды наслаждающихся солнцем и поко-

ем «адских водителей» Зимина. В одну минуту раз-

горелась весёлая свалка, которую погасило грозное

предупреждение боцмана:

– Всех удалю с палубы в твиндек!

Капитан, наблюдавший с Олимпа эту сцену, что-то

сказал старпому, старпом подозвал боцмана, боцман

поманил пальцем двух матросов – и через несколько

минут на палубе появились ведра, кисти, скребки, а

по трансляции разнеслось:

– Товарищи, желающие принять участие…

Полярники, как я уже не раз говорил, любили свою

«Обь» и пожелали принять участие. Несколько дней

мы, разбившись на бригады, скребли, чистили, кра-

сили палубу и всевозможные надстройки, загорали и

бегали под душ, прочищали свои организмы нежно

подсоленным воздухом – словом, пользовались все-

ми благами лучшего в мире морского курорта.

И наступил вечер, когда в прачечную потянулась

очередь, утюги брались с бою, а вакса изводилась ки-

лограммами, потому что завтра все хотели быть эле-

гантными и красивыми в городе, мысль о котором при-

водила в экстаз незабвенного Остапа, в Рио-де-Жа-

нейро.